В ту ночь, когда всё закончилось

Серые точки и круги застилали взор, пузырились, словно нарастающая пена, сердце бешено билось, а тело, вспотевшее, насквозь пронизанное холодом, ощущалось как чужое. Она — на сцене в театре, наблюдает за игрой, похожей на её жизнь. Знакомый ужас. Но от него удавалось ускользать, а теперь? Дрожь не прекращалась. Шираюки ущипнула себя за руку — сначала слабо, затем — сильнее, вдавливая пальцы в кожу и кусая губы с остервенелым отчаянием. Хотелось заплакать, закричать и попросить о помощи, но на горле сжались железные лапы оцепенения, не давая издать ни звука. Вырывались лишь прерывистые выдохи. В один момент тело — пустота, и в следующий — плотная точка необъёмной энергии. Воспоминания становились её кожей, кровью, воздухом вокруг, плотно облегающим запястья и лодыжки, словно цепи, не дающие пошевелиться. Только бы не забыться в том, что разрывало на острые кусочки. Шираюки обняла себя и судорожно вдохнула, чувствуя напряжение в позвоночнике, как вставленную иглу. Страх смешался с обидой, тошнота застыла в районе груди и пульсировала, отдавая болью в раны на лопатке и ноге, которые почти затянулись и не тревожили её до этого момента. Они горели, словно их прижгли. Нур Шири́н, что с тобою стало? Мужской громогласный и ровный голос толкнул в спину. Сердце бешено забилось. Оно вот-вот лопнет, не выдержит ритма, переполнится разбуженными воспоминаниями и разорвётся. Но через раскатывающееся эхо пробились иные слова: незнакомые, приглушённые, не вписывающиеся в окружившую её пустоту. Шираюки подняла голову, оборачиваясь и касаясь руками пола. Глаза у него — точно небо тогда. И как тогда — перехватило дыхание. Нур Ширин, смотри и запоминай. И она запомнила их улыбки, горластые песни, звонкий, раскатывающийся смех — живой смех, запомнила горелый запах ночей, запомнила, как дым вился от костров, как скрипели доспехи, как тихо разговаривали лекари в промокших палатках и каким терпким был вкус вина. Но всё, что согревало, перекрывалось сожжёнными полями, серыми, обездвиженными лицами и истошными криками, рвущими перепонки. Глубоко-синий цвет неба, с восходом солнца узкими мазками переходивший в светло-розовый. Мир и жизнь остановились, и время разделилось на «до» и «после». И во времени «после» выражалась она вся — сломанная, перекрошенная, боязливая и тонущая в воспоминаниях, и вся такая отражалась в его удивлённых глазах. Зен схватил её за плечи и слегка тряхнул, нахмуренный, взъерошенный — от волнения и спешки. Шираюки отдёрнулась, смахнула его пальцы. Несколько секунд, чтобы очнуться: мир звенел, дышал, бился вокруг, а тьма, что застлала всё внутри, спряталась, словно ночной зверь, испуганный светом. Тело расслабилось, но обессилело до того, что Шираюки была уверена: встанет — упадёт. Зен не спешил подниматься, рассматривая её лицо так, будто пытаясь выискать в нём ответ, но Шираюки не имела ответов ни на руках, ни в сердце, и всё, что могла предложить ему — отвернуться, чтобы не видеть её такую. Она словно была совершенно нага перед ним. Это тот вид, то положение слабости, от которого Шираюки пыталась сбежать, но бесполезно. Некого винить — сама попалась. Сама, да ну и что? Легче не становилось, наоборот — жалость и обида усиливались, но на кого? Бессилие — ни уйти, ни соврать так, чтоб стало правдой, да что тут поделаешь?! — ударило под дых, вызвав ком в горле, и руки непроизвольно сжались в кулаки. Шираюки склонила голову, кусая губу. «Не смотри, не смотри на меня». Поднимайся, Нур Ширин. Выдох вышел резким. И она поднялась. Зен сорвал стрелу, раскрыл листок, прикреплённый к ней, и помрачнел. Он смял его. На лице отражалось столько гнева, что Шираюки не решилась спросить о прочитанном. Она тяжело привалилась плечом к стене и ощутила, как нижняя часть тела немела, первый прилив сил иссяк, оставляя её наедине с пугающей слабостью. Но были руки, заключившие Шираюки в тёплые объятия. Это первый раз, когда Зен позволил себе так прикоснуться к ней, и первый раз за долгое время, когда она позволила так прикоснуться к себе. Он обнимал аккуратно, но ощутимо, и пелена спала с глаз Шираюки — наконец она видела мир не размытым и приглушённым, а цветным, ослепляющим, живым, таким, каким он должен быть. Она не обняла его в ответ. Сконцентрировалась на ощущениях и не успела сориентироваться. — Тебе нужно что-нибудь? — Зен отодвинулся, держа её за плечи. Серьёзность в голосе льстила. — Может, стоит позвать кого-то? Гаррак?.. Шираюки мотнула головой и постаралась улыбнуться, но вышло криво. Зен вздохнул и отпустил её. — Ты, главное, не бойся, хорошо? — он коснулся руки Шираюки и сжал ладонь, словно пытаясь передать силу и уверенность. — Мы его поймаем. Шираюки не знала, верить или нет. — Если уже не поймали. Она в удивлении подняла на него взгляд, а Зен растёкся в широкой ухмылке. — Зен! Шираюки целую вечность не видела Кики, но в ней ничего не изменилось: всё та же прямая и гордая осанка, острое лицо, ровный, наполовину нежный и одновременно стальной голос, опрятный внешний вид. И тот же меч. Кики коротко кивнула, приветствуя Шираюки. — Он внизу, тебе стоит поторопиться, Митсухиде с ним один. — А стража? Зен махнул Шираюки на прощание: они спешно отдалялись вперёд по коридору, оставив её одну. Теперь точно одну. — А что стража? — голос Кики звучал приглушённо, но она уловила нотки насмешки. — Стража по деревьям не прыгает, а вот принцы — другое дело. Принцы, да? Принцы. Шираюки крутила на языке это слово и не думала ни о чём — не получалось, в голове вибрировала пустота, и то хорошо — лишь бы не вспоминать, не мучиться. Она помотала головой, надеясь отогнать бесов, снова нацеливших на неё копья. Изана Вистериа тоже лазал по деревьям и сигал с балконов, словно там не высота в один с половиной этаж? Шираюки прыснула: на такое она бы посмотрела. Посмотрела бы, да? Принцы, да? Пустой коридор звучал глухо, глубоко, словно собор — она никогда не была в соборе, поэтому не знала наверняка. Шираюки замёрзла, в ногах расползалась слабость, а руки подрагивали. Ледяные, сухие ладони в следах от вдавленных ногтей, ледяные, сухие принцы, ледяные, сухие воспоминания, и замок такой же ледяной — они резонировали друг с другом. Но ей хотелось тепла, обыкновенного, спокойного тепла. Иначе Шираюки замёрзнет до смерти. Как желанно и просто добрести до комнаты и упасть в постель. Она не видела, куда направлялась, шла не задумываясь. Перед тем, как толкнуть дверь, каких здесь было полно, Шираюки испуганно огляделась — не спутала ли она повороты в коридорах, не пришла ли к порогу чужих покоев?.. Не наблюдал ли из теней за её ошибками первый принц?.. Не дай боже. Шираюки передёрнула плечами, жмурясь, прогоняя наваждения и ощущая, как накатывал стыд, потерявшийся перед Зеном тогда, когда она сидела на полу, разбитая и потерянная. В замке было тихо и холодно — не сменяющаяся атмосфера успокаивала расшалившееся воображение. Несколько минут назад на неё почти совершили нападение. Шираюки откинулась на подушки и прижала руки к груди там, где билось сердце — она чувствовала его удары, слушала, убеждаясь, что оно на месте и в ней тоже ничего не переменилось. Это всё, что ей было нужно, чтобы не задохнуться от прищуренного взгляда, который появлялся, стоило прикрыть веки. Шираюки облизнула губы, позволяя себе продолжить портрет: вывести точёное лицо, светлые и мягкие волосы — они казались мягкими, хотя она не никогда не трогала их, — тонкий нос, недоступные губы. Изана Вистериа оказался наилучшим лекарством, которое Шираюки могла себе позволить в это беспокойное утро.

~

Она очнулась, распахнула глаза и исчезла под потоком вопросов, ворвавшихся в мысли. Сколько времени? Что с нападавшим и Зеном? Удалось ли им задержать его? А если нет, то что теперь будет с ней? Что с Танбаруном и портом? Не приходил ли Зен за ней? Шираюки приподнялась на лопатках и дёрнула головой, смахивая волосы с лица. В комнате стоял ночной сумрак. Дрожь прокатилась по спине, вызывая знакомую тошноту. Она спала весь день. Шираюки резво поднялась, игнорируя боль в голове, и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Перед глазами темнело, но она держалась стены, скользя по ней рукой, и полагалась на память, которая не могла подвести её в ответственный момент. После первого поворота зрение вернулось к ней, и Шираюки судорожно выдохнула. Очертания смазывались, а в висок отдавала раздражающая пульсация. Всё будет хорошо, всё будет хорошо. Она успокаивала себя, надеясь обмануть организм в который раз. Тщетно. Перед кабинетом Зена она глубоко вдохнула, сжала и разжала кулаки, прежде чем постучать. Но её прервали. Дверь распахнулась, заставив Шираюки отскочить в сторону, и из комнаты вылетел мужчина, будто получил пинок. Мужчина? Нет — мальчишка?.. Он был молод, а ещё — опасен. Пристальный взгляд кошачьих глаз резанул по ней так же метко, как стрела, пролетевшая в сантиметрах от головы. — О, здрасьте, — удивление на остром лице сменилось зубастой улыбкой. Незнакомец поднял ладонь и отсалютовал Шираюки. Две руки опустились на широкие приподнятые плечи, а в следующее мгновение Зен и Митсухиде взяли Чеширского кота под мышки и потащили в комнату. Почему-то он не сопротивлялся. Почему-то Шираюки полюбила то, как назвала незнакомца — ей подумалось, что оно подходит ему идеально: после него осталась такая же длинная и угрожающая улыбка, пусть и под веками. Как взгляд первого принца. Замок полнился причудливыми существами. Вспоминая желание познакомиться с кем-то, кроме Зена и его приближённых, Шираюки думала, что вот — некий маг откликнулся на зов одинокой девочки, развернул перед ней сказку с охотниками под ликами людей с цепкими взорами, дерзкими усмешками и сердцами, припорошёнными тайнами выше, чем Висталский замок. Но та ли эта сказка, которую Шираюки потянет, и если да — то какая роль уготована для неё? — Шираюки, — Кики приоткрыла дверь шире, и Шираюки вздрогнула. — Ты ведь пришла поговорить? Заходи. Она забыла, где находилась: смутные картинки, как из книжек, с ворами, коронованными убийцами, хищниками в людских шкурах сменяли друг друга, разбушевавшиеся под гнётом беспокойного воображения. Коридор оттенялся огнями из просторного кабинета. Оттуда веяло теплом и безопасностью — не как от первого принца или Чеширского кота. Стоя на смазанной границе меж тьмой и светом, Шираюки осознала кое-что, взглянув на себя и на них с точки зрения незаинтересованного зрителя. Есть роль, которую она потянет. Роль висельника. Шираюки зашла в комнату, позволив Кики прикрыть за ними дверь, и сжала кулаки. Она редко бывала в его кабинете, но при каждом посещении ощущала неуверенность, появлявшуюся в те момента, когда Шираюки осматривала дорогое убранство. Она не принадлежала этому миру и никогда не будет принадлежать. Поэтому Шираюки косила взгляд к полу и спешила выбраться в коридор, где легче дышалось. А теперь её захлестнула не только неуверенность, но и беспокойство. Пальцы хрустели, и сердце скрипело, не желая сдаваться, но одновременно полнясь тягой к покою, в котором нет нужды защищать себя, свою честь, невиновность. Пусть мир подарил ей новые знакомства, это не означало, что грёзы Шираюки продолжат сбываться. Зен упрямо буравил взглядом стол. Митсухиде кашлянул, отвлекая его, и он собрался, выпрямился и одарил её уверенной улыбкой. — Хочу сразу успокоить тебя, что мы разобрались с тем, что произошло сегодня утром, — Зен присел за стол, указав Шираюки на кресло поодаль, и она охотно воспользовалась его предложением — ноги не держали. — Я поговорил с человеком, устроившим весь этот фарс, и он больше не угроза для тебя. Угроза всё-таки была именно для меня. — Я бы хотел, чтобы личность этого человека осталась нераскрытой. Я надеюсь, это не проблема? — взгляд Зена был и вопрошающим, и давящим — «соглашайся». Шираюки понимала, что если он решил оставить зачинщика анонимным, то её «нет» ничего не изменит, а добавит между ними разногласий. И всё же то, что Зен не оставил ей выбора, уязвляло. — Всё будет в порядке, обещаю. Или не будет. — Лучше скажи мне, замечала ли ты что-то странное? Шираюки замялась и поджала губы, рыская взглядом по комнате. Строгое лицо Кики, невыразительное — Митсухиде, глупая улыбка Чеширского кота и мебель, нашёптывающая «убирайся». Некуда приткнуться, не у кого найти поддержки. Её молчание было многословнее любого ответа. — Почему не сказала? — Зен вздохнул, хмурясь, и в его голосе проскользнула усталость. — Если бы не брат, я бы не узнал про этого, — он махнул в сторону Чеширского кота, — и тебе могли навредить посерьёзнее, чем пущенной стрелой с предупреждением. Тень гнева, исказившая образ Зена, была знакома Шираюки: с ней она столкнулась сегодняшним утром. И с ней она надеялась больше не сталкиваться. Неужели воспоминания о послании вызывали у него столь отрицательные эмоции? Что в нём написали?.. «Лурнская шавка»? «Грязная предательница»? «Танбарунский позор»? Грудь сдавило, словно садануло хлыстом. Что бы ни передал злобный незнакомец, ей не хотелось знать. Пускай остаётся тайной. Укол страха исчез: Зен не стал бы бросаться словами, поэтому, может, стоило ему довериться и отпустить сомнения? На этот раз. Пока что он не давал причин сомневаться в своей честности и в себе. Шираюки вздохнула. За спасение, пусть и косвенно, она оказалась обязана Изане Вистериа. Это не расстраивало, но и не радовало — ведь значит, что его посвятили в курс дела, по которому Шираюки воздвигли на роль дичи. Недалеко от роли висельника. Не пристрелят из тени — казнят в открытую. На всех найдётся управа, если отдающий приказ знает, как пользоваться словами и властью. — Зен, — Шираюки собралась с мыслями и с духом, — я хотела спросить насчёт Танбаруна. Она бросила взгляд на напрягшихся Кики и Митсухиде. Ей стоило усилий задать вопрос, и они не уйдут в пустую. — Вся информация одинакова. И неопределённа. Мне не удалось узнать ничего, что я бы уже не знала. Поэтому я подумала… — Шираюки наклонилась вперёд, но замолкла, заметив, что от слов веяло давлением. Она отодвинулась к спинке кресла. — Да, — Зен закивал, словно вспомнил что-то, — да, конечно. Мы думали, что ты спросишь. Сегодня утром я отбыл как раз из-за того, что нам нужно было добраться до информатора как можно скорее. Я не могу тебе многого рассказать. Это произошло ночью. Есть пострадавшие. Нет ничего страшнее, когда во сне на тебя обрушиваются дробящий шум и запах смерти. Открывая глаза, ты думаешь, что умрёшь. — Но это оказалось уловкой. Отвлекающим манёвром. — Что ты имеешь в виду? — Они действовали довольно слаженно. Видимо, когда новость о том, что за фронтом что-то не так, достигла боевого поля и в какой-то мере посеяла растерянность среди солдат, они усилили нападение и смогли захватить больше территорий. Чеширский кот развёл плечи и хмыкнул: — В общем, Танбарун отошёл на один шаг. Все уставились на него. Он не мог уставиться на всех, поэтому остановил выбор на Шираюки. — Нет, — она сбила его улыбку. В ней была уверенность. Этой уверенности хватит на войско. У тебя не получится шутить с ней опять, клоун. Картина сложилась сама: Шираюки поняла, почему Чешир здесь, с ними, слушал их разговор, разглядывал её с усмешкой и любопытством. Всё встало на места. — Мы не проиграли, — Шираюки смотрела в его глаза, золотые, как две монеты, и не моргала. — Мы просто ещё не выиграли. Он, как и Изана Вистериа, шёл против её представлений: ухмыльнулся шире. — Мне очень хочется поклониться вам, госпожа Нур Ширин… Но лучше я не буду двигаться, а то мне что-нибудь сломают, — Чешир натянуто засмеялся, косясь на хмурого Митсухиде. Кики молча не одобряла. От внимания Шираюки не скрылось, что он знал её полное имя. Вероятно, добрался до документов, хотя без помощи этого не добиться. Наниматель постарался. Вот, кому стоит поклониться, отдав честь. — Шираюки, — Зен добавил в напряжённую атмосферу холода строгим тоном. — Думаю, ты поняла, кто он. Она кивнула, поджав губы. Чешир криво улыбнулся и скосил взгляд в сторону, освобождая её от назойливого интереса. — Тогда ты должна понимать, что нам небезопасно отпускать его просто так, как и закрывать… Можно извернуться любыми способами, чтобы добиться целей — ему наверняка знакомо это кредо. Поэтому я хотел бы оставить его в замке. При себе. Так безопаснее. Черты Зена стали жёсткими, голос — не терпящим пререканий. Он походил на брата, что не радовало Шираюки. Внешне Зен напоминал Изану, но отдалённо — если поставить их рядом, она с трудом придёт к умозаключению, что они братья. Однако с хлёстким взглядом и словами, точёными, словно пики, различия стирались, напоминая ей о неловких встречах и коротких перепалках с первым принцем. — Какого ответа ты от меня ждёшь? — Шираюки вздохнула, опуская голову. — Меня этого не касается. Как ты решишь, так и будет. — Нет. Мне хочется хотя бы знать твоё мнение на этот счёт. — Что ж, моё мнение таково, что решение было и остаётся за тобой. Она не смотрела на него, иначе разговор превратился бы в ссору — Шираюки говорит взглядом всё, что не получается сказать вслух. — Я оставлю Оби на Кики и Митсухиде. Всё будет нормально, если за дело возьмутся они. — Вот бы ты сам что-нибудь делал, — Митсухиде фыркнул. — И ты тоже, — Кики пихнула его в бок. — Зен, пожалуйста, представь их. — Ах да. Шираюки, это Оби. Оби, это… ты знаешь. Шираюки предпочла не врать с фирменным «приятно познакомиться». Чеширский кот не улыбался. Его глаза — монеты, разменянные на кусочки янтаря — отдавали холодом стали. Как приложить нож к коже. «Хорошо, что он не приложил нож мне к шее», — подумала Шираюки.

~

— Вы ведь понимаете? — Оби развалился на софе, положив руки под голову, и рассматривал потолок, не снимая дежурной улыбки. — Она с фронта. Причём точно неизвестно с какого — данные вполне можно подделать. Причины войны публично не объявлены так, чтобы в них был уверен народ… Кто знает, что за этим всем стоит? — Ты слишком много болтаешь для наёмника, избежавшего виселицы, — Зен нахмурился, потирая висок. — Где и за что меня повесят? — Не обязательно делать из этого представление. Думаю, ты и сам знаешь. — Угрожаете вы замечательно, господин, но, — Оби резко сел, повернулся к Зену и склонил голову набок, — сколько в этом правды? Сколько правды в ней? Это опасная игра. Кто госпожа Нур Ширин на самом деле? Зачем она, вы ведь видели её, пошла туда и почему вернулась? И вернулась ли? Сколько вопросов и нет ответов, — Оби вздохнул, скорчив расстроенное лицо. Пусть не получилось выбить из Зена ни слова, его устроила реакция — принц мрачнел на глазах. В их случае лучше преждевременные обвинения, чем смерть.