В ту ночь, когда всё закончилось

Шираюки хотелось на волю: копошение в библиотечных книгах и записях о фармацевтике приелось, она всё-таки не тепличная герань и нуждалась в чём-то большем, чем в солнышке из-за окна. Душа просила смены обстановки, и кстати пришлась Гаррак с поручением. «Не потеряйся», — так она и сказала, со сквозящей в голосе угрозой, и взъерошила ей волосы, как ребёнку. Гаррак смотрела куда-то поверх головы Шираюки, усердно думала и, наверное, простояла бы ещё несколько минут, задержав пальцы в спутанных прядях, если бы Шираюки не чихнула. Прерывать наставницу она не хотела: уж больно пристальный взгляд у неё был. Шираюки думала потеряться по дороге из одного города в другой. Конечно, необязательно, чтобы так и случилось, ей просто нравилось представлять, как за спиной исчезают замковые стены и травяной запах выветривается, как выветривается запах крови, въевшейся в кожу. Но это же невозможно, верно? Не к месту в сопроводители попался принц Зен, у которого оказались дела, пересекавшиеся с делами Шираюки хотя бы поездкой по той же дороге. Она ехала на лошади и пыталась не выдать разочарование, но лицо то и дело кривилось. Шираюки вдоволь нафантазировала, как наконец в одиночку выберется за Вистал, как сольётся с пёстрым народом торгового каравана и, может быть, случайно останется с ними... Но все сладкие фантазия крушились присутствием Зена, который, казалось, читал её намерения так же хорошо, как его брат. Если есть Зен — есть мысли об Изане, и именно это вызывало с трудом скрываемое раздражение. Основная проблема — в Изане. Вот оно что! Как Шираюки не догадалась сразу? Солнце слепило глаза, и смотреть на него было мучительно, как на первого принца. А не он ли это там в небе? Настолько же огненный, совершенно не греющий, но слепящий. И ничто не сделает обстановку хуже... Шираюки сжала поводья и украдкой посмотрела на Оби, который ехал по правую руку от неё. Он напряжённо вытянулся в седле и прищуривался, смотря вперёд. Вряд ли задумался — скорее, выглядывал что-то. Дорога была широкая и притоптанная, по бокам разрастались кустарники и тоненькие деревья, а дальше в стороны поднимался лес — он не двигался, словно застыл перед рывком, и рассматривать было решительно нечего, кроме пышных облаков, вьющихся у горизонта. Тишина давила на уши. Слишком тихо. Шираюки слышала лишь своё отчего-то сбившееся дыхание. Осознание ударило, но осознание чего? Напряжение ловкого и аккуратного Чешира передалось и ей — не мог же он принимать столь серьёзное выражение зазря? Словно прочитав мысли, Оби бросил на неё взгляд и вдруг ухватил за руку, разрезав расстояние за секунду. Она подумала, что он падает. Но Оби быстро спешился с лошади, не отпуская её запястье, и дёрнул вниз. Шираюки с приглушённым возгласом рухнула на него, не успев ни о чём подумать. Объятия Оби были крепкие и горячие, от него пресно пахло землёй, выдох защекотал шею, и Шираюки, почувствовав, как жар прилил к щекам, поспешила отодвинуться. — Что случилось? — голос Зена прозвучал словно издалека. Оби был по-домашнему тёплый. Пока она не открыла глаза. Перед ней стоял хищник. Он дик и хитёр, внимателен и умел… Приручим. В отличие от Изаны. Охотника. Шираюки захотелось устало вздохнуть, потому что первый принц снова всплыл в мыслях. Но ситуация не позволяла. — Готовьтесь к танцам, мой господин, — губы Оби тронула кривая ухмылка. — Нас заждались. Он вздёрнул руку перед ней и настойчиво отодвинул Шираюки назад, закрывая собой. — Госпожа, не отходите далеко, — предостерегающий шёпот зашевелил волосы на затылке. Лес, предатель, всё молчал. — Что случ… Она замолкла. Не увидеть их теперь было невозможно. Пятеро человек, укрывшие лица повязками, вынырнули из кустов, словно волчья стая. Шираюки подсознательно поняла, что это означало — кто они и чего хотят, — но на лице отразилось недоумение, перебивавшее страх. Казалось, мир остановили: ничего не двигалось, никто не дышал, воздух выкачали, и сердце предательски замолкло, как перед началом бури. — Кто это тут у нас? Скрипучий голос лязгнул по ушам. Мужчина помахал кинжалом. Оби словно напрягся ещё сильнее, ладонью едва касаясь живота Шираюки, и шагнул перед ней, закрывая полностью. — Не принц Зен ли собственной персоной? Вот так встреча, солнечный господин. Мы не ожидали, но обрадованы до глубины души. Шираюки вжала голову в плечи, переступив с ноги на ногу. Она обхватила себя руками. Страх плескался где-то на дне, будто остатки вина в бокале, и её не било дрожью — Шираюки ничего особенного не чувствовала. Или не чувствовала совсем ничего? Что это за спокойствие, что за безразличие, почему тело не реагирует, как должно в опасной ситуации? Она ведь не привыкла настолько, не стала безумной куклой, способной вынести всё, не дрогнув в ужасе? Половина широкого лица была скрыта, но Шираюки готова поспорить: кровожадный оскал исказил его рот, а шальной огонь, сверкнувший во взгляде, — начало. Это лихорадка? Желание мести? Безумство? Вызов на поединок, в котором шанс выиграть дарован лишь одной стороне? Всё и сразу, Шираюки. Всё и сразу. Они все — безумцы. Без исключений. — Вы, наш солнечный господин, ведь понимаете, так хорошо понимаете… Двинете рукой — и всё закончится быстрее, чем без вас. Она не понимала. Она понимала. Она запуталась. Шираюки приложила ладонь к груди, там, где бешено забилось сердце, будто надеялось прорвать грудину, и стиснула кулак, кусая губы. Ткань скрипела под пальцами, и на языке ощущался привкус крови. Война окончится, не важно чьей победой, стоит Кларинсу вступиться, война окончится — вот их желание, они сражались, они отдавали жизнь за него, и всё — ради одной цели. Она говорила об этом, она думала об этом, она кричала об этом — но никогда вслух. Это неправильно. И правильно. Всё произошло быстро: наверное, её заторможённый рассудок не успевал воспринимать то, что творилось. Митсухиде и Кики оттеснили Шираюки в сторону и остались рядом с ней, Зен же, к которому бросились люди, отбивал атаки. Она впервые видела его в бою, и этот вид вовсе не завораживал её, а наоборот — Шираюки вся сжалась в ужасе и в ожидании, что Зена могут ранить. Он не наносил ответных ударов, лишь сдерживал натиск, и ей хотелось крикнуть: «Какого чёрта?!» А что бы принц Изана сделал на её месте? Но какая разница — Шираюки не принц, и тем более не Изана. Она поздно заметила, что Оби рядом с ней уже не было. Он танцевал вокруг, стремительный и ловкий, словно ветер, неся за собой звон соприкасающейся стали, и люди падали от его резких движений, приходившихся то в живот, то в шею — Шираюки не успевала наблюдать за ним. Зацепило колкое осознание: он знал своё дело, он — мастер, и она никогда не видела никого столь умелого. Шипение отвлекло от созерцания Оби — она бы не смогла оторвать от него глаз, если бы не Кики и Митсухиде, синхронно дёрнувшиеся к Зену. Шираюки выглянула из-за их плеч: он пригнулся к земле, зажимая рану на руке — через пальцы сочилась кровь, и повисший кусок рукава багровел, а нападавший лежал на земле и приглушённо рычал от боли. У неё подкосились ноги. Выбирай смело, Нур Ширин, но выбирай вдумчиво и с расчётом. Инстинкты брали своё. Да, это — теперь инстинкты. Тебе же отвечать за свои решения. Механизмы запустились без разрешения. Тебе жить с ними. Она пошла — не к принцу, который покачнулся, но выпрямился, сжимая меч в раненной руке, но к человеку, распластавшемуся на земле рядом со сломанным клинком. Это ведь правильно. Это — правило. Зен стоял — значит, цел, а что до этого ребёнка, отчаянно сжимавшего челюсть и остатки гордости? Шираюки заметила удивлённый взгляд Оби, но не обратила внимания. Зря. — Что ты делаешь? Когда она склонилась над мальчишкой, Зен тяжело вздохнул. Столько усталости было в его голосе, что ей бы захотелось подставить ему плечо. Захотелось, если бы она могла пошевелиться и в голове осталось что-то, кроме пустоты. Шираюки даже не дышала. Вдох застрял в горле, и будто иглы вонзились в шею и закружились, располосовав плоть. — Почему ты помогаешь врагу? — ударилось холодное в спину.

[XXX дни]: безоблачное утро, горький запах полыни и железа.

Ты идёшь сражаться за тех, что живы, или за тех, что умерли? Увидев тяжело раненного в первый раз, Шираюки потеряла сознание. Вот так сказочка, вот так романтика, вот так реальность. Его внутренности, наверное, можно было разглядеть, подойдя ближе, и задохнуться в запахе крови. Захлебнуться ею, как захлебнулся он сам. Она никогда не считала себя кисейной барышней, которой станет плохо от одного взгляда на рану, но правда оказалась жёстче и… ярче. Это — не домыслы и далёкие фантазии, а то, к чему можно прикоснуться. Повлиять. Понюхать. Шираюки преследовал запах крови — кажется, он въелся в одежду, в волосы, в землю. Он был в воздухе. Он был везде. Но она привыкла к нему. Нет-нет отвлечёшься, попробуешь ощутить себя здесь и сейчас, закрыв глаза от сухих полей и разломанных людей, — и первое, что почувствуешь, именно этот приторный смрад. Она вспоминала со стыдом и скрипом зубов. «Что ты лежишь? — женщина хлопала её по щекам, когда Шираюки разлепила глаза. — Нам нужно дальше, времени нет. Давай, вставай». Шираюки подняли под ручки и подтолкнули. Туда, куда она рвалась. Ноги и поджилки тряслись. Шираюки едва снова не упала на землю — ухватилась за мокрую от дождя траву, оттолкнулась, выпрямилась, немного завалившись назад и покачнувшись. Мир кружился в замедленной съёмке. Мир сиял, размазывая лица проходивших мимо людей, которые мельтешили, словно солнечные блики. Мир краснел. Карточные домики опали, открывая спрятанную правду. Вот, чего ты хотела. Пойми, куда спешила. Смотри, какая ширь. Слушай, какой гам. Запоминай, какие жалобные крики. Никто не протянет тебе руку — потому что это ты должна протягивать руки. Пока их не оторвут. Того кричащего человека, который напугал её, уже не было. В смысле, вообще не было. Она заметила, как его оттаскивали в сторону. Живот скрутило, и ей показалось, что наружу вырвется всё содержимое желудка, но почему-то её не стошнило. Она судорожно вдыхала и выдыхала со свистом. Так же она дышала и потом, много раз, когда не могла заплакать. И не думала, что когда-нибудь ей придётся выйти на поле за раненными, как делали другие лекари — столкнуться не только с открытыми ранами, но и со скрежетом боя. Он создавал особую музыку, которую ни с чем не перепутаешь. И от которой кружилась голова, словно от вина. Шираюки была самой молодой, и ей ещё долго напоминали и об этом, и о позорной потере сознания, пусть без злого умысла. Её пытались щадить, насколько это было возможно в их положении, и не выпускали из лазаретов. Но на войне нет гарантий.

[93-ий день]: беспокойная ночь, гарь и дым, устремляющийся в небо. не земля. пожарище.

Так всё-таки за кого? Её тошнит. — Я хочу жить… — мужской хриплый голос, словно скрежет у уха, заставляет её содрогнуться. Запах свежей крови ударяет в нос. Чем мы отличаемся? Мы люди. Я обещала помогать людям. Первое, что она видит, когда всё-таки подползает к нему — вражескую форму. Кожаный доспех вымазан в грязи и крови, но сияет, словно огонь, сияет до рези в глазах — потому что это не то, к чему Шираюки должна прикасаться. На что должна смотреть так близко. Это не те доспехи, которые носят танбарунские воины. И это не их воин. Это враг. Он враг. Враг их земель, их королевства, их людей, но она не знает, не знает, не знает, она давала клятву, она клялась искренне и веря в себя. Думая, что будет спасать людей. А он — разве он, с мальчишескими чертами лица и почему-то грустной улыбкой, не человек? Она не знает, не знает, не знает, мир кружится, и голова разрывается. Хочет зарыться руками в волосы, повыдирать их, кричать во всё горло, пока не задрожит воздух. Её выворачивает, но Шираюки сдерживается, а где-то под рёбрами глухо бьётся сердце, будто сейчас лопнет. — У меня родители земледельцы… — он говорит. Говорит тихо и спокойно. — И младшая сестра прекрасно поёт... Словно рассказывает секрет другу, и Шираюки склоняется ближе, зажмуриваясь, сжимая челюсти, кусая губы и издавая нечленораздельный звук. Вспотевшие руки трясёт. Ей больно, как ему. Ей страшно, как ему. Ей хочется быть вместо него. Ей хочется чувствовать физическую боль, а не душевную. Грудину не разорвать, не раскрыть рёбра, как клетку, и не вытащить оттуда ноющее сердце. Она спонтанно целует его в лоб и шепчет, что всё обязательно будет хорошо. Это нужно не ему. Это нужно ей. Они оба знают: ничего хорошо не будет.

[XXХ дни]: пустота и соль. его имя соскальзывает с языка чаще, чем «прости».

Ей говорят: они — враги, для нас они нелюди. Ей говорят заново, опять и опять. Они пытаются заставить её верить в эту правду, как и тысячи других людей, но ничего не выходит. Шираюки не понимает: он жив — а она клялась! Да и дело не только в клятве, а в выскальзывающей из рук, словно вода, жизни — жизнях, которых здесь бесчисленно, и все они просачиваются через пальцы, и она не может ухватить их, но старается. И если выходит поймать хоть каплю — как Шираюки смеет отмахнуться от шанса? — Раз ты так думаешь, — он безлик, потому что многослоен, — то останешься с ним. Присматривай за ним. Ухаживай за ним. Ты не выйдешь ни на поле, ни в лазарет. Но он знал, куда бить. Он бьёт. Он попадает. Ноги подкашиваются, но почему-то она стоит. Не в силах пошевелиться. Не в силах выдохнуть — вдох застревает, словно он — ниточка, которая порвётся и запустит взрыв. Ты не будешь никому помогать. Все жизни, которые ты могла спасти, утекут, потому что ты спасла его. Несправедливо? А чего ты ждала, Шираюки? Чего же? «Справедливости. Я ждала справедливости». Было бы проще, если бы она решила, за кем пришла — за живыми или за мёртвыми. Но Шираюки ничего не хотела и не собиралась решать. Единственное, чего ей желалось — вернуться домой и свернуться в мягкой постели, но это же сравнивалось с грехом, и она кусала руку, смаргивая слёзы и тихо воя через зубы. Шираюки почувствовала руку на локте, и кто-то мягко потянул её наверх. Кики. — Не стоит это делать прямо на дороге. Зен отвернулся на голос Митсухиде и нахмурился, но кивнул. Пальцы Кики — огненный обруч, чей жар не перекрывала одежда. Прикосновения причиняли боль — кожа пузырилась, нарывала, будто старая рана. От контакта со свежим воздухом. Без запаха крови. Ей нужно куда-то, где нет ничего, где никто не тронет её. А Зен не скрывал недоверия — и это било больнее, чем недоверие первого принца. Однако её действия и не должны вызывать доверие. Она приехала не за этим. Поверит ли он, если она скажет, что так её учили — помогать людям, и на войне грань меж «своими» и «врагами» стёрлась? Шираюки хотелось горько рассмеяться, чтобы дрожали плечи и ходуном ходило небо, но вокруг стояла тишь, давившая на виски, и две золотые монеты поблёскивали в свете солнца — Оби смотрел наверх, поджав губы. Ему было неловко? Неудивительно. Чего ты ожидал, Чешир? Не этого. Они все ожидали не этого. Вот тебе и поездочка за травами, думала Шираюки, склонив голову. Нужно сдержать слёзы, — повторяла она снова и снова, надеясь, что сработает. Некуда деться от осуждающих и любопытных взглядов — а Шираюки была уверена, что именно так на неё смотрели спутники. Казалось, это — пик, только бы его пережить — и дальше полегчает, но… — Шираюки, — Зен посмотрел на Оби, — я приставлю Оби к тебе, чтобы обеспечить безопасность на подобных выездах. Чего ж ты не докончил: «и следить, чтобы ты не натворила дел»? Взгляд Шираюки — жалостный, удивлённый, расстроенный — резал Зена надвое, и он отвернулся, запрыгивая на лошадь слишком резко. Кобыла дёрнулась и фыркнула. — Отправляйтесь вперёд. Мы здесь разберёмся. Как он холоден был, бессердечен. Ни дать ни взять — братец Изана. Шираюки стояла ссутулившись и не смела поднять головы. А Оби — она видела его ноги краем глаза — не отходил от неё. И чего тебе? Шираюки устала, будто на плечи опустили огромные валуны, ледяные, мокрые, растирающие кости в пыль — ничего не жди от неё, Чешир, ничего, ничегошеньки. Ей казалось, что она упадёт и больше никогда не встанет… Но Шираюки шагнула вперёд. Она уже проходила через это. Пройдёт и ещё раз. У неё нет выбора. Крепкие руки подхватили со спины и помогли забраться на лошадь. Шираюки мысленно поблагодарила — голос бы предательски задрожал, раскрывая изломанную душу — и тряхнула головой, не повернувшись к Оби. Шираюки не сразу нащупала поводья — он пододвинул их под пальцы и дёрнул за рукав. Без его помощи она норовила упасть — всё смазывалось из-за слёз. Она так и не смогла взглянуть на него. — Вы как шкатулка с кошмаром, который вот-вот выберется… — голос у Оби был по-особенному весёлый, но сквозил… тревогой? — Однако не печальтесь, госпожа. Шираюки поставила бы всё на то, что он лучезарно улыбнулся. И поставила бы свой разум после того, как он пробежался пальцами по её руке. У него была шершавая кожа. — Чужое мнение не разрушит правду. Шираюки не ответила. Она моргнула и взглянула на горизонт, игнорируя натянутые спины Зена и Митсухиде. Внутри зрел вулкан.