~
Прошла неделя одиночества: Шираюки закопалась в записи, усердно зазубривая информацию и периодически помогая Гаррак с простыми лекарствами. Наставница никак не прокомментировала отсутствующие травы, хотя по отметкам в списке таких была половина, и Шираюки не знала — хорошо это или плохо. Может, выговор встряхнул бы её? За семь дней единственное, что потрясло спокойствие — карточка Зена, в которой записывались болезни и пробы ядов. На нём. На живом. Принцы ведь должны быть готовы к подлой атаке. Она запоминала всё, что читала с маниакальной внимательностью, словно надеясь сожрать строчки взглядом, и нервно перелистывала страницы. Думать о том, каков список у Изаны Вистериа, Шираюки боялась, а страх оказался отличным средством, отпугивающим ненужные мысли. Оби не досаждал ей присутствием и прятался поблизости на деревьях. Иногда, пересекая внутренний двор во время коротких прогулок — Гаррак выбрасывала её за дверь, как нашкодившего котёнка, — она замечала его краем глаза. Интуитивно. Чувствовала, что он рядом, наблюдал за ней. Охранял. Следил. Но ей не было до него дела так же, как до притихшей компании принца Зена, которая перестала её навещать. Говорили, что у них прибавилось забот. Впрочем, для Шираюки это ничего не значило и ничего не меняло. Она вжимала голову в плечи, нарезала круги по коридорам, в которых никогда не появлялись принцы, и возвращалась обратно. Её дни не отличались друг от друга, а скука, на которую она жаловалась неделю назад, прекратила давить на плечи. Шираюки смирилась. Почерк у Гаррак размашистый, неразборчивый, нередко им с Рю приходилось переписывать её каракули, а Яцуфуса устало вздыхал над ухом — и увеличивал стопку листов. Сама Гаррак говорила, что это поможет им запоминать быстрее, но лично Шираюки ничего не запомнила: она пропускала текст через себя, не осмысливая прочитанное, однако и Рю, похоже, работал так же. А теперь ей нужно разобрать все листы, разделить по папкам, а папки рассортировать по полкам… Работа. Рутина. — Вам помочь, госпожа? Шираюки удивлённо оглянулась. Голос у него спокойный, а взгляд искрился озорством. Оби нахально улыбнулся, когда она нахмурилась. — Для начала слезь с окна и научись входить через дверь. — Ну что за нравоучительный тон? Я ж свой. Шираюки закатила глаза. Какой там свой — приёмный, навязанный. Он спрыгнул на пол. Сквозняк приподнял листы, норовя унести их, и она резко ударила по ним, придавливая к столу. Оби не вздрогнул, но скосил глаза. Нервности рядом с ним прибавилось на полголовы точно — Шираюки ощущала себя выше, шире, а оттого неуклюжее, будто попала в чужое тело и не знала, как с ним обращаться, как в нём аккуратно двигаться. Руки подрагивали, и она подумала, что совсем уже одичала, запершись с бумажками и цветочками — людей шугается! Кошмар. Из шкафа на него вывалилась кипа бумаг, и тогда Шираюки поняла, что не она одна в особо сложных ситуациях перестаёт пользоваться мозгами. Оби закашлялся, погребённый под листами и пылью, и замахал руками перед лицом. Он смешно скривился, а от былой осторожности не осталось и следа посреди развернувшегося бардака, и Шираюки тихо засмеялась. Впервые за очень долгое время. Она забыла, как это. Она забыла, как звучал её смех, и закрыла рот ладонью, неприятно удивлённая скрежетом, резанувшим по слуху. Оби задумчиво чесал затылок. Шираюки захотелось потрепать его по голове, но вместо этого она фыркнула и принялась собирать разлетевшиеся листы. «Спасибо», — сорвалось тихое, но всё же услышанное. Похоже, этот Чеширский кот знал, что такое смущение. Иначе как объяснишь звонкий смешок и наикривейшую улыбку, которую она когда-либо видела?~
Ощущение растерянности выбивает почву из-под ног, если прошлое, с которым ты надеялся никогда не соприкоснуться, возвращается. Но выбивает ненадолго — времени расслабляться нет. Шираюки нервно сглотнула, затаив дыхание: слуги, говорившие в кладовой, не обратили на неё, застывшую у дверей, внимание. Подслушивать плохо, но как тут уйдёшь, когда в чужом разговоре проскользнуло знакомое имя? Раджи Шеназард, кронпринц родного и испепелённого Танбаруна, приедет в Кларинс на днях. Приедет. Раджи Шеназард. Этот подхалим, избалованный ребёнок, мальчишка с самомнением до небес… Будущий король её родины. Приедет. Пресмыкаться перед принцами Кларинса и просить помощь — в который раз, интересно? Она нервно дёрнулась и выбежала в коридор, но стоило повернуть — столкнулась с мужчиной. У него вместо проклятия или резкого комментария вырвался облегчённый выдох. На уставшем лице — загоняли беднягу — отражалось беспокойство. В этот момент она посочувствовала всем посыльным. — Шираюки-доно, — он протянул ей лист бумаги, сложенный надвое, и она нервно вцепилась в него, не зная, чего ожидать. — Принц Изана желает видеть вас на приёме, устроенном по приезду принца Танбаруна, Раджи Шеназарда. Чем дальше мужчина произносил заготовленную речь, тем шире раскрывались её глаза. А рот не разинула, потому что губы пересохли и слиплись. О нет. Нет. Только не это. Внутренне она схватилась за волосы и завопила, а внешне — сдержанно кивнула, не в силах что-то ответить. Посыльный улыбнулся, развернулся на пятках и ушёл прочь. Сочувствовала Шираюки теперь лишь себе. То-то с утра слуги бегали по коридорам резвее и чаще, чем обычно. Но она, увлечённая пустотой в мыслях, не придала этому значения. Раскрыв письмо, в котором ровным и до оскомины аккуратным почерком было написано что-то о приёме, часах проведения, приезде и принцах, Шираюки поспешила обратно в комнату. Времени — до обеда, но это означало, что Раджи Шеназард уже приближался к Висталу. Раньше предупредить нельзя было? Или её одну специально настолько поздно оповестили? «Мне что, наряжаться надо? Приём же… Или нет?» Вопросы оборвала одежда, сложенная на кровати. «Придётся», — Шираюки выдохнула и прикрыла глаза. Под веками вспыхнул силуэт, ровный и величественный, краски бросились на него, очерчивая лицо, волосы, королевское одеяние в сине-чёрных цветах. Насмешливая улыбка жгла до того, что у неё начало зудеть в затылке. Перечить первому принцу опять, как это случилось неделю назад, не хватало дерзости — запасы прилично истощились, а пополнять было не с чего. Она зарождалась в Шираюки из естественного источника, смешиваемая с энергией, но не было и энергии. А значит, не будет дерзости. Значит, не будет пререканий с Изаной Вистериа. А жаль. Шираюки разумно проигнорировала сама себя и поплелась к кровати. Она — в платье, и это казалось нелепым и безвкусным трюком. Цирковое представление уродца. Оно было жёлтое и пышное, как цветок, а ещё неудобное, но закрывало острые плечи — спасибо, а то снова бы кто-нибудь пристал с едой. Полупрозрачные воздушные рукава и нелепый бант на талии, который ей захотелось порезать ножницами — ну, кто это выбирал? Не первый принц же? Или он самый… Чересчур броско и ярко — в его духе. Чтобы привлечь внимание. Заставить чувствовать неловкость. Надо спросить слуг, когда платье можно вернуть, а если нельзя, то кому отдать — в её гардеробе не найдётся места такой одежде, да и Шираюки не любительница выходить в свет. Она устала. Она хотела лишь отдохнуть в тишине и темноте, но Изана Вистериа толкал к солнцу, словно надеялся, что её сожжёт дотла. Обед близился быстро. Ожидание нервировало, но и факт, что ей необходимо быть на приёме, волновал до слабости в ногах — руки вспотели и похолодели. Наверняка она была белая, как простынь. Волосы Шираюки никому не дала трогать, хотя служанки просились помочь ей. Она сама соорудила незамысловатую причёску, использовав парочку заколок, доставшихся от Гаррак с ярмарок. Главное, чтоб ничего не топорщилось — она ведь не заметит, а эти светские львицы и львы ни за что не скажут. Шираюки сморщилась, сидя на кровати и разглядывая себя в ручное зеркальце. С таким лицом знакомств не заведёшь. Надо что-то делать. Надо перестать смотреть в зеркало. Она и перестала, бросив его на подушку. При встрече в коридоре Изана лучезарно улыбнулся ей. Поодаль стояли люди и вели беседу — Шираюки узнала Зена, лорда Харуку и Митсухиде, державшегося в стороне. Смотрела она на них просто потому, что не хотела смотреть на первого принца. — Мне повернулась удача узнать, что вы лично знакомы с принцем Раджи, — Изана, наверное, улыбался в классической манере — обольстительно и с насмешкой в глазах. Дышать стало сложнее — то ли платье давило, то ли слова принца, от которых разило скрытой идеей. — Поэтому я решил, что ваше присутствие пойдёт ему на пользу. Среди своих людей легче собраться. Ага, как же. Принц Раджи наверняка захотел уехать домой, стоило ему выйти из кареты. Впрочем, она понимала его всем сердцем. Здешняя атмосфера сахаром хрустела на зубах. А чистый сахар Шираюки не любила. Изана сиял — смотреть на него было больно. Она мазанула взглядом по кадыку и больше не предпринимала попыток, да и принц вдруг исчез, будто и не надоедал ей минутой ранее. Платья, украшения, широкие льстивые улыбки, сладкие голоса и не менее сладкий смех — он лился со всех сторон, вызывая головокружение. Всё не то, всё не для неё. А цвета были яркие, светлые, слепившие глаза не меньше, чем солнце, которое в этот день не грело. Прохладная погода позволила людям разойтись по саду, и лишь некоторые прятались в зале — к примеру, Шираюки. Она скользила вдоль стен, разглядывая картины, хотя видела их десятки раз, и напряжённо сжималась, когда кто-то проходил рядом. Но на её радость — никто не заговорил с ней. Даже Оби. Он возник около неё, словно прилетевший листок — как обычно и возникал на подоконнике их каморки, и молча стоял рядом, бредя взглядом по залу. Шираюки невзначай рассматривала его: Чеширский кот приоделся и выглядел презентабельнее — никто не заподозрил бы в нём наёмника. Здесь, наверное, постарался Зен. Но удивительно, как Оби пропустили на приём… Принц Изана вряд ли бы позволил, если бы решение оставалось за ним одним. Однако он ведь пустил её. Он позвал её… Бог знает что творится в голове у этого дьявола. — Мне кажется, — Зен выплыл из-за плеча Оби, и Шираюки вздрогнула, — или ты избегаешь принца Раджи? Она яростно и смущённо зашептала, сжимая подол платья: — Он хотел сделать меня своей любовницей, но не успел… Ты бы не стал избегать его на моём месте? Зен засмеялся. — Хорошо, что я не на твоём месте… — Его лицо посерьёзнело, он посмотрел на неё озадаченно. — Но это низко с его стороны. Низко подкрадываться со спины, низко прятаться за людьми, чтобы произвести эффект внезапности — что, впрочем, принц Изана делал с завидным спокойствием, потому что от его смешка Шираюки передёрнуло. Она почувствовала, как щёки закололо — то ли из-за стыда, что первый принц узнал об этой щекотливой ситуации, то ли из-за смущения, что первый принц нашёл кусочек её прошлого смешным. Он встал рядом с братом, поглаживая пальцем бокал вина, и, полуприкрыв глаза, осматривал раскрасневшуюся Шираюки. Оби пододвинулся к ней — они почти соприкасались плечами. Случайность — или жест лёгкой заботы, попытка показать, что он рядом, и ей не стоит сжиматься от страха? Какие глупости… — Госпожа, а вы случайно не сбежали от принца Раджи на фронт? — Отличная идея, — Шираюки невесело усмехнулась, прикинув, насколько комичным было бы такое развитие событий. — Но у меня появились другие мотивы. А ты бы не сбежал? — Я совсем его не знаю как человека и принца, так что судить не могу… Но принцы на дороге не валяются! — Оби улыбнулся и добавил тише: — Мой господин — исключение. Со стороны послышался голос Митсухиде. Шираюки едва разобрала, что он произнёс. «Ваше высочество»? Следить за словами было до тошноты сложно хотя бы потому, что принц Изана буравил её внимательным и прищуренным взглядом, вызывая в душе противоречивые чувства, от которых хотелось и кричать, и пищать, и плакать, и смеяться, поэтому Шираюки силилась не лопнуть и никак не показать своего состояния. А это было сложно — принц всё смотрел и смотрел, словно надеялся выцепить что-то в ней, разгадать какую-то загадку. Её жгло. Что вам? Что не то опять? Вот я здесь, выряженная, как сломанная кукла на продажу, я неумело играю в игру, правила которой нигде не написаны, и пробираюсь наощупь в грозной темноте, где маяки — две синие-синие льдинки да золотые монетки. — Ваше. Высочество, — с нажимом повторил Митсухиде, привлекая внимание. Но первый принц вдруг усмехнулся и направился в середину зала. Все — кроме удивлённой Шираюки — наблюдали за ним с напряжением, а Оби криво улыбался. Какая гордая осанка, какая уверенная походка… Вспомнилась карточка Зена, а вслед за ней — карточка Изаны, которую Шираюки никогда не видела, но всё равно… Холод зацепился за ноги и прокатился с дрожью до шеи, до кончиков пальцев, которые она нервно сцепила в замок. Изана Вистериа — гордец. Держался ли он до последнего? Шираюки вряд ли бы вытерпела долго в состоянии отравления, если имелась возможность выпить противоядие, но ей и не нужно, она не будущий правитель огромного королевства и никогда не мечтала о том, чтобы стать выше. Для него же это — неизбежность. Нет вторых путей. Один — вперёд. А назад — смерть. Ей дали жизнь. Ему дали жизнь. Но они по-разному платят за данное. Справедливость?.. Наверное, в этом мире её никогда не было и не будет. Зен дружелюбно общался с мужчинами в стороне. Он не высказал негатива в её сторону, и Шираюки бы поблагодарила, если бы была способна ощутить что-то, помимо смертельной усталости. Как они могли так приторно улыбаться, когда над ними висело решение? Здесь ведь послы. Танбарунские послы, снова приехавшие просить о помощи. Резкий отказ навлечёт на Кларинс проблемы. «Да» тоже не скажешь — сломя голову нестись на помощь соседнему королевству, когда первый принц почти на пальцах объяснил, что это опасная игра… Вряд ли. Шираюки понимала их точку зрения, пусть и не полностью: есть что-то глубже, не на поверхности, что-то, чего ей не увидеть с того положения, в котором она находилась. За секунду напряжение и сонливость свалились, будто ждали сигнала, придавили к полу, сжимая плечи и прощупывая косточки, а ноги загудели. — Госпожа, а какие мужчины нравятся вам? Шираюки дёрнулась. Она украдкой посмотрела на Чешира. Оби этот взгляд показался убийственным — наверное, поэтому он ничего не добавил и не просил ответа. «Не важно, какие нравятся умом, — Шираюки приподнялась на носочках, взглядом выхватывая из толпы спину Изаны. — Мне говорили, что сердце всё равно выбирает не тех». Ей запросто удалось ускользнуть из зала — никто не спросил её, что случилось, но на всякий случай Шираюки придумала отговорку, что ей нехорошо. Те, кто знали, откуда она, знали, какие проблемы со здоровьем дарила война, и не задавали бы лишние вопросы, а остальным до незнакомки не было никакого дела. Шираюки заперла дверь и сразу же поспешила сбросить с себя платье, пытаясь не порвать его. Ткань мягкая — значит, дорогая, а много денег у фармацевтов не водилось. Расшнуровываться было сложно — одеваться-то ей помогала служанка. После развязывания многочисленных верёвок оно наконец упало к ногам, слетев с неё, будто бы Шираюки тонкая-претонкая тростинка, на которой ничего не удержится. «Ну и ладно», — подумала она, поднимая платье и складывая его. Шираюки, не одевшись — было лениво, — завернулась в одеяло, словно гусеница в кокон. День тёплый, и в комнате тепло, и на костяшках пальцев тот же отпечаток тепла… Всё тепло — и всё неправильно. Что-то выбивалось из общей картины. Наверное, она. Потому что никогда не принадлежала этому миру и никогда не будет. Шираюки закрыла глаза, отгоняя расплывчатые образы то ли Раджи Шеназарда, то ли Чеширского кота, и вскоре заснула. Ярко-жёлтые огоньки смешались, расплылись, это — костры, сливающиеся в огромный пожар, который шипел о погибших и о тех, кто не удержал. Участи у них были одинаковы — одиноки. По горячим камням. По шипам и стали. Лес, разросшись на весь мир, окружил, будто стая гончих, и запер, как узников в темницах, но настоящей темницей стала мокрая земля и серое небо, нависшее над ними — оно упадёт, разобьётся на осколки и раздробит Шираюки. Она дышала, запрокинув голову, тяжёлые капли барабанили по выгнутой шее, щекам и подбородку, стекали к ушам, щекоча кожу. С губ сорвалось охрипшее «На́джи» — и в грудь ударило болью. Белая одежда окрашивалась в красный, на руки липла кровь, словно склизкое животное, а внутри разрасталась дыра. Плоть то ли сожгли, то ли прошили копьём, и Шираюки заплакала, потому что никто не спасёт её, спасаться негде, не от чего, уже поздно, уже прошло, граница позади, ощущение безнадёги не оставило шанса, и перед глазами расстилались выжженные поля, сырые, обесцвеченные, и ничего больше не было, и никого. Она резко очнулась от стука в дверь, словно прыгнула в реальность. Несколько секунд Шираюки, приподнявшись на локтях, беспорядочно бегала взглядом по комнате, быстро и тяжело дыша, и сердце отбивало бешеный ритм, игнорируя попытки успокоиться — думать было сложно, мысли смазывались, путались, обрывались, но ярко-жёлтая юбка на краю кровати выбила вдох. Здесь — не мокрая палатка посреди пустынного поля. Здесь — не там. Шираюки запрокинула голову, как во сне, и закрыла глаза. Дыхание успокаивалось, вот только сердце продолжало шумно биться о рёбра и под ключицами, как будто пыталось достучаться до неё. Я слышу тебя, слышу, противный кровяной комок, утихомирься уже. Больше, чем с чем-либо или кем-либо, Шираюки была не в ладах со своим телом. Наверное, с момента, как она уснула, прошло немного времени — Шираюки не чувствовала себя отдохнувшей. Но за окном стемнело. Настойчивый стук в дверь повторился. Она чуть не скатилась с кровати, присев на корточки, и поднялась пошатнувшись. Вот надо было ей одеться перед тем, как лечь спать, но нет, зачем, и так сойдёт! Шираюки схватила со стула ночнушку, спешно натянула её и стащила покрывало с постели, чтобы завернуться в него. Что творилось на голове — она боялась взглянуть в зеркало, поэтому пригладила взъерошенные волосы и хмуро протопала к двери. Первое, что увидела, задрав голову — две золотые монеты. И плескавшееся в них беспокойство. Но Шираюки, похоже, выглядела до того уморительно, что оно моментально сменилось насмешкой. Ну ещё бы! — Принц передаёт послание: вы отправитесь в Танбарун, госпожа. Оби, уже переодевшийся в классический наряд, улыбнулся уголками губ и протянул ей конверт. Она вытащила руку из-под покрывала и взяла его, второй сжимая ткань, чтобы не оголить шею и тем более плечи — было холодно, а ещё — совсем немного стеснительно щеголять в таком виде перед мужчиной. — Которого принца? — Что? — Оби удивлённо моргнул. — Это послание принца Зена или Изаны? — Изаны. Шираюки криво улыбнулась. Пальцы задрожали, норовя смять бумагу. Её дрессировали. Но как умело… …и ей это нравилось. Нравилось настолько, что она больше не стыдилась признаться в этом хотя бы самой себе. — Значит, ничего хорошего не выйдет. — Почему? — он хмыкнул, делая шаг назад. — Женская интуиция? — Это не интуиция, — Шираюки мотнула головой. — Я знаю. Очевидно, — она подняла глаза на него и помахала конвертом. — Он не оставит мои слова просто так… Это же, — чёрт возьми, — Изана Вистериа. Шираюки закрыла дверь за спиной Оби и натянуто улыбнулась темноте. Первый принц пригласил её в игру. Кто она такая, чтобы отказывать?~
Ночи в Кларинсе были по-настоящему красивые. Как и в Танбаруне. Но из замка они смотрелись иначе: столько огоньков сияло во дворах и коридорах, стояла умиротворяющая тишина, и чувство безопасности, захватившее её и согревшее, играло не последнюю роль. Шаль слегка колола кожу, но не отвлекала от созерцания тёмно-синего неба, по которому струились чёрные облака. Внутренний двор пустовал. — Кошмары? Она склонила голову, впиваясь взглядом в траву. Уже наступила осень, но в Кларинсе зелень до сих пор цвела, словно летом. В Танбаруне к этому времени всё давно желтело и опадало. А здесь, наверное, какая-то магия, не иначе. Тихо зашуршали чьи-то шаги. Шираюки нервно сглотнула, сжалась, обнимая себя крепче. Магия, не магия, но трава выдавала своего короля. Она не удивилась и не испугалась — лишь напряглась, не зная, чего ожидать, но желая чего-нибудь особенного всем кровоточащим и больным сердцем. Принц Изана бил хлыстом, и никто не обращался с ней так бесцеремонно, но одновременно аккуратно: он не жалел ни мгновение, ни жестом, ни тоном, но и не выбросил её из замка, не скупался на слова, но и не наказывал за горячечные речи, которые несли в себе завуалированные оскорбления и вызовы. Драться на равных с Изаной Вистериа было невозможно, но это не значит, что Шираюки не имела права пытаться — да и он давал шансы. К тому же это оживляло. Заставляло мозги работать усерднее и быстрее в попытке найти достойный ответ противнику, которого не переиграть. Но можно попробовать не упасть перед ним носом в грязь. Этим и жил Изана Вистериа — интригами, шахматными партиями вместо бесед и разжиганием ледяного огня в каждом, на кого обратил внимание. Неловко стало не сразу: ночнушка едва прикрывала колени, а шаль не могла обернуть всю шею и голову одновременно — и так, чтобы это не выглядело нелепо. Но Изана поравнялся с ней, глубоко вдохнул, подняв лицо к небу, и ей столько жарко. Душно. Зябко. Сложно. Она вспомнила вопросы, которые мечтала задать ему. «В чём смысл испытывать меня? Что вы от этого получите? О чём вы думаете? Недоверчивы или чересчур свободны, чтобы развлекаться со мной?» Но Шираюки молчала, и деревья шептались созвучно с притихшим сердцем. В этой тиши он услышал бы любой судорожный вдох, поэтому ей необходимо держать себя в руках. Но она знала, что организм не поддавался на уговоры в волнительных ситуациях, а каждая ситуация, связанная с первым принцем, была волнительной, и всё это, собравшееся воедино в ней рядом с ним, пугало — кончики пальцев и щёки едва покалывало, словно било мелкими разрядами тока. Если уж краснеть, то ночью — не разглядит. — А у вас? Шираюки удивилась — сама не ожидала, что заговорит. Голос был хриплый и сдавленный. Буквально вымученный, будто её под ножами заставили разрезать тишину. Но посреди смущения, вызвавшего нервную усмешку, разрослось понимание: ей нравилось говорить с ним наедине. Границы стирались, позволяя перейти к личным образам, более лёгким, чем обычно, когда за ними наблюдали непрошеные зрители, способные разрушить атмосферу напряжения и редко возникавшую связь — яркую и тонкую, как волосы Шираюки. — У вас тоже кошмары? — она повторила ровнее и громче, смакуя тепло, разливавшееся от груди в стороны. Её немного тошнило из-за волнения. Изана улыбнулся. — Нет. «А если и да, то как я вам признаюсь?» — читалось в его смеющихся глазах. Молодец, молодец, Шираюки мысленно хвалила себя за то, что хватило смелости повернуться к нему. Принц стоял без плаща, с которым его плечи выглядели шире, но с мечом наперевес — всё равно столько же силы и опасности, сколько бывало днём, при людях. Шираюки прикусила губу, скосив взгляд на узорчатую рукоять. — Вы тренировались? Уголок губ дёрнулся, и Изана кивнул. — У Зена бессонница, и я решил составить ему компанию. Но, похоже, бессонница сегодня у всех, — он намекающе посмотрел на неё, и в его взгляде плясали огоньки. Шираюки обожгло. Она резко отвернулась, поднимая шаль до самой шеи и утыкаясь в неё носом. — Если я составил компанию ему, то почему бы и не составить вам. Похоже, вы не получили удовольствие от устроенного приёма и встречи с принцем родного королевства… Холодный воздух не трогал Шираюки — как тут мёрзнуть, когда рядом ледяной огонь? Дьявол. Она неразборчиво выругалась через зубы. — Вы шли, чтобы защищать их. Шираюки удивлённо обернулась. Изана до сих пор рассматривал небо, будто пытался разглядеть в нём что-то так же, как пытался днём разглядеть в ней. Не смотрите, принц, не смотрите: то, что отражалось в её потухшем взгляде, не просится в тексты сказок, не воспевается в героических подвигах и не рассказывается детям. — Я сбежала. — Разве? Вы вернётесь. Он говорил о том, во что верил. Поэтому Изана ни разу не оборонил и намёка на то, что верил ей. Может, верил в её возвращение на фронт — да, в её имя, в неустойчивость положения — да, но веру в целую Шираюки придётся собирать по каплям, и не у него, а у Зена или Митсухиде с Кики. Изана не верил, и это резало и крошило. Изана не верил, и это билось истошным криком забитой птички. Таких не слушают — вой режет уши. Таких отпускают — и такие умирают от голода или в пасти хищников. Вот твоя роль, Шираюки. Вот твоя — хрустящая не сахаром, зато солью — доля. Вот то, что тебе дали от рождения. Держи. Храни. Ещё и отбивай право на владение. — Вы позволили нам быть здесь, — мерно напряжение отпускало тело, и голос перестал сипеть. Ко всему можно привыкнуть — и организм подстроился под влияние первого принца, но она знала: всё повторится, когда они встретятся вновь. — Разве это отличается от того, что вам позволили родиться? — Изана говорил легко, словно не думал дважды. — Жить и воевать в Танбаруне? — Это дано от рождения… — Не важно, что дано от рождения — это можно изменить. Колючий ветер ударил в спину. Красные волосы взвились вперёд, мечась перед глазами, будто руки, пытавшиеся ухватить что-то. Это «что-то» — время. Оно уносилось, как обиженный капризный ребёнок, и Шираюки не могла остановить его. А хотела. Увы, принц Изана, в их — её — мире разрешали менять ненужные детали, которые не имели влияния на прошлое — самую глубокую кровоточащую рану человека, пережившего войну. Но они ещё не пережили. И от этого вой в груди становился громче. Изана Вистериа не завоет с ней. Он не знал этой песни. И вряд ли слышал — такое слышат лишь сами певцы. Если бы Шираюки умела петь, она бы попробовала сочинить достойную сказку. Но первый принц остался в ночи один, а холодная постель и одеяло не грели её, пока не поднялось солнце. Да и ему Шираюки не была рада. Не его звала во сне.