В ту ночь, когда всё закончилось

В тронном зале было прохладно. Хотелось скрыться отсюда как можно скорее и насовсем. Дело не только в первом принце, величавость которого в данной обстановке будто увеличивалась в тонны, но и в огромном свободном пространстве и абсолютной пустоте — ни единой живой души, кроме их двоих и советника. Посреди пышной толпы она всегда ощущала себя налегке. Тору не поклонилась: у неё было плохо с этими штучками. А чересчур прикидываться перед Изаной Вистериа — лишнее, она поняла с первого взгляда на него. — Если вы не вступите сами, то вас втянут. Но потом может быть поздновато, — голос Тору не раскатывался — замолкал на расстоянии вытянутой руки, словно её окружили невидимой стеной. Казалось, что она — маленькая и невлиятельная, но влияния у неё имелось достаточно. Однако оно не шло ни в какое сравнение с влиянием будущего короля. Изана криво ухмыльнулся: он заметил, что ей некомфортно. — Полагаю, вы не против помочь? Тору, — он на мгновение скосил глаза к листу, который держал в руке. — Как понимаю, документы — чистая подделка. — Что вы. Танбарун — моя родина, — она лучезарно улыбнулась и приложила ладонь к груди, надеясь, что слова звучали достаточно убедительно, — а Лурн… — И тем не менее вы провели в Лурне последние годы и, вполне вероятно, даже порадовались любопытным знакомствам, — он выгнул бровь. В словах сквозил не вопрос, а вызов, и Изана не нуждался ни в подтверждении, ни в каком-либо ином ответе. — Не обязательно участвовать в войне на переднем плане, где бойцов легко заметить. Тору стиснула кулак за спиной. Добравшись в Вистал, она размыто представляла, в какую игру собиралась вляпаться. Но перед ним — перед самим ликом опасности, перед умным тактиком, который смеялся в лицо предупреждениям — осознание наконец ударило по ней, всё же не вызывая страха. Скорее интерес. Она, как и он, закоренелый игрок: чем выше ставки, тем более захватывающей выйдет партия. А принимать участие на первых линиях, пусть и в тени, всегда весело. Тору любила веселье. Впрочем, вряд ли кто-то понимал и разделял такую любовь. Похоже, один человек всё же нашёлся. О, он был неплох. Она перевела взгляд с растянутых губ к полуприкрытым глазам — Изана смотрел на неё, откинув голову назад, в расслабленной позе хозяина и положения, и здешних территорий. И то, и другое было правдой, и Тору думала, что он — как с красивой картины. Она не близка с художественным искусством, но могла сказать, что лицо Изаны Вистериа хорошо бы смотрелось в рамке, а ещё лучше — этот момент в тронном зале, прибитый дротиками к стене в каком-нибудь кабаке. Идеально. Тору хотела остановить войну. Особенно после того, что узнала и увидела: цели избраны из-за личной выгоды. Но так было с любой войной — каждая из них бессмысленна и приносила лишь смерть. Люди, пришедшие с фронтов, казались смытыми, словно морская волна слизала с них цвет. Вспомнить хотя бы ту девчонку, прибывшую в замок вместе с Тору: волосы у неё были красные, магнетические, глаза — зелёные, будто листья под солнцем, но если смотреть целиком — она выглядела истончённой и серой, и даже алое пятно, цепляющее внимание, будто огонёк тухло под банкой. Тору сжала челюсть. Это бессмысленно. И если в её силах помочь остановить горящий театр с неправильными актёрами, дать родному народу покой — она постарается. Двери закрылись за спиной Тору, но и тогда Изана не выдохнул. Оставалось надеяться, что она не решит снова переменить сторону. Хотя такие, как Тору, всегда находились посередине, на границе. И на грани. — Вы так и будете здесь просто сидеть? — Мне надо подумать. — Развалившись на троне. — Именно. Он был бледнее, чем обычно, однако никак не выказывал слабость. Советник многозначительно смотрел на него, а принц лишь усмехнулся и тихо сказал: — …они так похожи. Такие забавные клонированные пешки. И где вас таких делают, Тору, Шираюки? На какое-то время повисла тишина: он размышлял, не шевелясь и не отнимая руки от лица, мрачный и вблизи заметно уставший, но со знакомым — вызывающим — огоньком во взгляде. Мысли струились в разные стороны, собирались под ногами у двух образов — Тору, медной, позвякивающей, как её длинные серёжки, и Шираюки, бордовой, как вытекший из спелой вишни сок, — и оба эти образа растаптывали мысли, заставляя Изану начинать круг сначала. Сумбур и чужое — ненамеренное, ведь не могли же обе девчонки отравить его словами — вмешательство сбивало и не давало вывести чёткий итог из полученной информации. Советника беспокоил один вопрос. — Вы говорили, что ещё не до конца проверили ту девушку. Тогда почему вы отправили её в Танбарун с принцем Зеном? Изана повернулся к нему с таким лицом, словно забыл про его существование и не ожидал, что кто-то посмеет обратиться к нему. Но удивление проскользнуло на секунду и сменилось ленивой улыбкой. — Ты про Шираюки? Всё просто. Будет забавно понаблюдать, как она станет действовать, зарывшись во весь этот теневой мир, который и есть ключ к прекращению загадочный войны. Она ведь так хочет её остановить… — голос угас, Изана приоткрыл рот, словно хотел что-то добавить. Но он не привык повторяться. Да, они похожи, и из этого ничего не следует. — А что до Зена, — его тон стал энергичнее, — он ведь не совсем дурак. Как скоро до него дойдёт, о чём я думаю и почему отправил их туда? Советник скривился от манеры, в которой принц говорил о брате. Он скрестил руки на груди, думая, что, похоже, никогда не привыкнет к выходкам Изаны, и невесело улыбнулся: — Думаю, он очень быстро поймёт, что это ваша очередная стратегия, игра… От которой ему не отказаться и из которой не выбраться. И всё же было бы разумнее позаботиться о безопасности принца Зена. Вы же сами в ней сомневаетесь? Вдруг что-то случится. — Кики и Митсухиде справятся. Плюс этот новый шалопай, хотя ему я тоже не доверяю. Но Зен тоже не доверяет ни ему, ни Шираюки. Недоверие первого принца было сильнее. Дверь распахнулась с громким стуком, раскатившимся эхом по залу. Изана вздрогнул и моментально приосанился, прожигая внимательным взглядом вошедшего слугу, но тот, оставшись стоять в дверях, поклонился. — Ваше высочество, принц Зен вернулся в Вистал и просит срочной аудиенции с вами. Аудиенции… Изана усмехнулся: всё-таки он всего-навсего рассиживался на троне, не занимаясь серьёзными делами, или, если быть точнее, не занимаясь вообще ничем. Иногда ему становилось смешно, когда брату приходилось просить и ждать встреч — этикет, правила, титулы… Они стояли между ними, и он успел привыкнуть к ним, к преградам, за столько лет, но, вспоминая, как Зен временами общался наедине, позволяя себе пассивную агрессию и завуалированные оскорбления, — впрочем, не такие изысканные, как у Изаны, — не мог сдержать грустную улыбку. Сладко-горько: «голубая кровь» расставляла их по местам и проводила невидимые линии, однако им удавалось аккуратно и тайно перешагивать их. Но не стирать. Он вспомнил Шираюки. Для неё не существовало линий. А может, и существовало, но она игнорировала их с опасным упрямством. Которое Изана оценивал по достоинству. Безумная девчонка. До чего она себя доведёт? До чего она их доведёт? — Я сам встречу его. Где? — он медленно поднялся, прислушиваясь к ощущениям: ему не хватало воздуха. В зале было прохладно, но усталость — бессонница — брала своё. Слуга коротко кивнул и вышел за дверь. Изана задержался, надеясь выровнять дыхание. — Интересно, натворило ли что-нибудь упавшее яблоко? — он поджал губы, слегка раздражаясь из-за того, что снова задумался о ней. Шираюки занимала слишком много места в голове — по идее, её там совсем не должно быть. Советник покосился на первого принца. Насколько она низка в его глазах, раз он так зовёт её? Возможно, ему стоило задать этот вопрос Изане. Возможно, Изана сам задавался этим вопросом. Ответа в любом случае бы не было.

~

Когда Шираюки услышала от Кики, что Изана отправил их отдыхать, несмотря на попытки Зена перечить, она устало вздохнула и улыбнулась: свалиться в постель и на время избавиться от жужжащего роя в голове казалось самой заманчивой идеей в мире. Треклятые путешествия туда-сюда не шли ей на пользу, пусть она наконец побывала в Танбаруне. Да и «наконец» ли? «Наконец» отдавало радостью, однако ни о какой радости и речи не шло: родина иссякла, Шираюки всего как два месяца прибыла в Кларинс и как дня два поняла, что перепутала «скучаю» с «привыкла». Когда Шираюки услышала от Митсухиде, что Изана вызвал её, она устало вздохнула и сморщилась, словно откусила лимон. Зен натянуто засмеялся. — Хочешь, я пойду с тобой? — он скрестил руки на груди, кусая губу и оборачиваясь: чуть дальше по коридору стоял Оби, привалившись к стене, и не выражал интереса к их разговору. Шираюки мотнула головой. Зен как будто пытался извиниться за брата. — Глупости. Не съест же он меня. Не думаю, что он захочет прославиться как первый король-каннибал. — Первый? — А что, в вашей истории уже были короли, питавшиеся людьми? Зен усмехнулся. — В твоём взгляде слишком много надежды услышать положительный ответ, — он почесал голову. — Если ты так говоришь, то точно будешь в порядке. — Не сомневайся во мне, — она подняла голову и посмотрела ему в глаза, будто со стороны ощущая, насколько упрям её взгляд. Шираюки не хотела, чтобы Зен считал, словно Изана имел над ней авторитет, какой никто другой не имел, и мог напугать — всё было не так, а, скорее, противоположно. Но помимо смысла «хватит считать своего брата охотником на меня» в слова закралась предательская стрела «хватит не доверять мне». Этого Зен, конечно, позволить не мог. В подтверждение он неловко улыбнулся. И не ответил. Шираюки развела плечи, сбрасывая лапы напряжения. Последнее, о чем она хотела волноваться — недоверие со стороны принцев. — Ты расскажешь ему обо всём, что нам,— Шираюки невольно понизила голос, вспоминая тёмную улочку и странную встречу, — донесли? Зен кивнул. — Да, и я хотел бы, чтобы ты ничего не говорила об этом брату, даже если он начнёт спрашивать. — Он отвёл взгляд на немой вопрос. — Просто будет лучше, если обо всём он узнает сразу от меня… Нам подождать тебя? На всякий случай. Шираюки вздохнула. — Зен, честное слово, мне не нужен надсмотрщик. Я в порядке, со мной ничего не случится от очередного разговора с первым принцем. Я и так слишком часто с ним и с тобой общаюсь, по сравнению со всеми остальными городскими обывателями. Если уж они не боятся, — она мотнула головой в сторону Оби, — то я — тем более. — Знаешь, — Зен сощурился, — Оби — не очень удачно выбранная линия для измерения чего-либо… — Мне пора. Шираюки прошла мимо него, не желая слушать, что бы он ни собирался сказать. Удачная, не очень удачная — не важно, ей просто пришлось в спешке найти хоть сколько-нибудь убедительный вариант, потому что страх к первому принцу затух, опал пеплом на дно, прикрывая разрывы, из которых доносился вой, и затмился… интересом. Но сказать об этом Зену вот так, прямо, ничего не тая, она не посмела бы. В коридоре у тронного зала не пахло ничем, как и в самом тронном зале — о последнем Шираюки помнила смутно, на фоне думая, что принц не стал принимать её внутри. Почему? Величие королевского седалища не для её глаз или, может быть, глухая пустота в огромном пространстве не располагала для беседы, которую он хотел ей устроить? Она подавила усмешку и стиснула кулаки, взглядом находя рукоять меча принца — теперь внимание постоянно приковывалось сначала к витиеватым узорам ножен и только затем к чему-то другому. Изана всегда носил меч с собой, как и Зен. Наверное, как и любой достойный рыцарь. Насколько хорошо он умел им пользоваться в реальном бою? Что стоило ему рассечь Шираюки шею? Она всё-таки усмехнулась и подумала, что не удивится, если принц и загадочный информатор знали друг друга. — Шираюки, — отрезал Изана, подняв подбородок. Словно пытался возвыситься над ней, насколько это возможно. Пробей потолок макушкой, что уж там. Она едва сдержалась, чтобы не оскалиться. Внутри снова начинало бурлить странное раздражение — зверь, просыпавшийся рядом с Изаной Вистериа, который по-охотничьи улыбался, сверкал льдинками вместо глаз и покачивал кнут в руках, готовый сорваться в удар по боку с редкой шерстью. Зверя не дрессировали — пытались напугать, но он учился на ошибках, и запугивание превратилось в подобие лесного и безлюдного цирка, где двое — единственные участники, а зрители — как деревья, неприметные, ненужные им. Зверь больше не смотрел пугливо или настороженно — зверь смотрел с искрой ехидства: «ну, попробуй, взмахни» — не ударишь, не получится, он подпрыгнет и вцепится зубами в кнут, как злая цепная собака, упрётся лапами в землю, станет утробно рычать… Не ударишь? А может быть, и ударишь. Им обоим это нравилось. Никто не убегал. Они задирали подбородки, одаривая друг друга надменными взглядами, и продолжали игру, у которой не было конца. Пока что. Шираюки резвилась с ледяным огнём, Изана резвился с искоркой — но сколько таких искорок было, связанных вместе? Они превращались в текучий огонь, а огонь — в пожар, разливающийся во все стороны, как свежая кровь, хлынувшая из глубокой раны. Единение с умершими и живыми мертвецами — это придавало ей сил. Она не могла сказать, что хотела от него всё. Она даже от жизни хотела не всё. Иногда ей ничего не хотелось. Иногда она не знала, что хотеть. Изана со своими трюками и интригами — чёрный ларец, разрисованный золотыми узорами, обвитый плющом, на первый взгляд отталкивающий, на второй — вызывающий мурашки по спине, на третий… что-то большее. А затем — интерес, но этот интерес — прямая дорога в ад, к самому дьяволу, подписывать пустой лист контракта, о котором ничего не известно. Кроме того, что правила устанавливаются теми, кто сможет навязать их другому. — Шираюки? — Чего? Она вздрогнула, удивившись своему холодному тону и неуважительному ответу — он вырвался неосознанно. — Мне хотелось поговорить с вами… — Изана на секунду замолк. — Поговорить о некоторых своих соображениях. Новых и вертевшихся в голове уже продолжительное время. Думаю, вам будет интересно. Интересно. Что-то все любят считать, что кому-то интересна их информация. Сначала незнакомый заказчик с опасным мнением «против Шираюки», затем Зен — и его святое любопытство о том, почему она делала то, что могла делать, в отличие от них, и теперь первый принц. Шираюки оставалось вздохнуть и слушать, потому что самостоятельно спрятаться в тёмной комнате без дверей и окон у неё не получится. Изана выпрямился, убрав руки за спину. — Почему вы пытаетесь втянуть нас в эту игру? Ей казалось, что воздух загустел, а слова доносились через него как будто монета, вдавливаемая в желе — медленно и плавно, пока не коснётся блюдца. Осознание доходило в том же вязком темпе, а когда дошло — она сжала челюсть и кулаки. Ладони запульсировало от вжатых ногтей, но боль притупилась. — Какая игра? — выдавила она сквозь зубы, кривя рот. Шираюки хотела передать через выражение лица всё то омерзение, томившееся в ней и в раз сплотившееся в упругий ком. Воздух больше не был густым — он стал тонким, холодным, разошёлся от них в стороны, и она схватывала любые движение Изаны, направление взгляда, темп дыхания, взмах ресниц. Резко двинься — разорвёт. — Я не знаю и не хочу знать, — она судорожно вдохнула, закрывая глаза, — о чём вы говорите с другими людьми за закрытыми дверьми. Впрочем, похоже, ни о чём полезном… Лишь бы не видеть его. Но блаженная темнота не была успокаивающей. Напряжение цеплялось за плечи когтями и оттягивало кожу. Шираюки тошнило и ломало изнутри, и она знала, кому была обязана этим, но не ощущала к нему неприязни, и даже очередной упрёк с его стороны не подействовал, как раньше. Потерян не только дом, не прошлое, но, похоже, и она сама, целиком. Как давно? Почему Шираюки не заметила, почему думала, что всего-то кое-где осыпалась, как краска на вазе? Она не потрескалась и не отклеилась от жизни, от прошлой себя — она сгорела до костей, и ничего больше не напоминало о той, какой Шираюки была раньше, кроме обесцвеченной оболочки. Эта оболочка — не она. Как я могла потерять всё, когда оно было передо мной? Но Изана Вистериа смог придать ей оттенок. Бледно-бордовый. Она чувствовала, что вновь обретала цвет и будто наполнялась. Шираюки не смела кусать кормящую руку. Раньше — может быть, да. О, она бы вцепилась, прогрызла насквозь, сжав пасть настолько крепко, что самой было бы больно. Теперь всё иначе. — За кого вы? — Изана игнорировал её состояние или же не видел изменений. Шираюки была уверена, что он всё понимал и разговор не заканчивал, потому что считал, что она в подходящем «настроении» для словесной битвы — или для того, чтобы размазаться по полу кашей. — Мой ответ ничего не изменит, — Шираюки опустила взгляд — смотреть на него не было сил. — И всё же. — Разве не очевидно? Почему ответить настолько тяжело? Почему «Танбарун» не слетает с языка с прежней пылкостью в каждом звуке? Шираюки хотелось реветь. От бессилия, от непонимания себя, от сложности ситуации, от несправедливости жизни. Стоя перед ним, стискивая кулаки и сжимая челюсть, жмурясь и прерывисто шумно дыша, не скрываясь и не убегая — без разницы, что бы он подумал. Или, наоборот, как раз для того, чтобы он подумал о ней. Шираюки хотелось реветь. Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Я за Танбарун. Они молчали и не шевелились, не отрывая друг от друга взгляд. Это последняя партия — или конец боя? Прочувствовал бы Изана Вистериа, сколько стоило ей посмотреть на него — отдал бы победный трофей. — Тогда, надеюсь, если вы узнаете что-то полезное, что нам могло бы помочь, или если уже знаете, то расскажете. Ведь тогда мы поможем вам. Шираюки вдохнула. Не может быть. В глазах встали слёзы. Невозможно. Ей показалось? Шираюки хотелось бы поверить, но дрожь била тело, сковывая и не давая двинуться. Её трясло, словно на морозе. Она не могла выдохнуть. Шираюки никогда не была верующей, но в повозке по дороге в Кларинс она молилась о том, чтобы тайны оставались тайнами. Похоже, молилась недостаточно громко.

[ХХХ дни]: сумрак жар земля свинец

Ночь кричит. Он кричит. Шираюки сжимает кулаки и дышит через рот, каждый выдох сопровождается всхлипом, каждый вдох — испуганным полустоном, полухрипом. Мелодия сплетается мерзкая — звонкая, волнообразная и длинная, как недели на фронте. Вместо воздуха — запах гари, а небо синее, залитое звёздами, настолько красивое, что Шираюки бы плакала над ним, если бы не... Кажется, она слышит смех вдали — и от этого становится одиноко. Вот она, Шираюки Нур Ширин, вбита в одно место своей и не своей виной, вот он говорит смотреть и запоминать, он учит её уроку, который Шираюки не хочет понимать. Но иначе пытка не прекратится. Пытка над ней и над... Искры пляшут, и огонь скрипит. Реальность искажается. Кажется, ещё мгновение — и она не выдержит чужого и одновременно родного крика, вцепится ногтями кому-нибудь в шею — не важно, «учителю» или тому, кто исполняет приказ. Может быть, себе. Может быть, она перешагнёт страх и пленника и задушит его. Что ты натворил? Почему ты позволил этому дойти до точки, в которой все роли сменились, но ты так и остался жертвой? Незнающие стали охотниками, судьями, Шираюки — немым доносчиком. Она вдавливает пальцы в шею, сжимает, насколько хватает сил, рычит и плачет, смотря в скривившееся лицо. Ему больно, но он не отбивается. Она спасла его. Она может убить его. — Хватит. Шираюки моргает. Слезы катятся по щекам и затекают под ворот. Всё на прежнем месте. Ладони болят. Небо такое, что хочется лечь и умереть. Но он ведёт подбородком — тени пляшут на остром мрачном лице — и смотрит на неё. Шираюки не понимает, что он хочет, и не понимает его, но как-то выходит, что он видит её насквозь. Омерзительно. — Ты усвоила? Нет... Нет. Нет! Она не смеет замотать головой. — Теперь если ты узнаешь от него что-то полезное, расскажешь нам. Я полагаюсь на тебя. Тяжёлая тёплая рука опускается на плечо. «У таких людей не могут быть тёплые руки», — думает Шираюки, глубоко вдыхая. Запах крови — вполне. У него он приторный и свежий. Шираюки не может дышать. Ей хочется убежать в поле, за лагерь, и насладиться чистым, по сравнению со здешним, воздухом, но она поднимает голову. Он не двигается. Вдали слышится смех. Вместо воздуха — запах гари, а небо синее, залитое звёздами, настолько красивое… Шираюки плачет. В отличие от просторных земель, в которых — куда ни глянь — зелень и деревья, королевский замок был темницей. Поначалу. Прислонившись плечом к стене и осев на пол, Шираюки подумала, что холод спасал, остужая и успокаивая, но самое главное — вырывал её из воспоминаний и прикасался ко лбу холодной ладонью реальности. Ноги онемели, а тело потряхивало. На фоне маячила мысль, что принц рядом, наблюдал и осмыслял. У неё появилась мимолётная идея с отговоркой: «Полы у вас тут — что надо». Правда ведь. Но она не могла издать ни звука. Горло сдавило. Чьи-то пальцы... Не их и не принца. Её собственные. Шираюки подняла руку и прикоснулась к шее. Она вздрогнула от звука шагов, и ногти царапнули кожу. Шумный выдох вырвался через зубы с приглушённым шипением, которое спугнуло бы здравомыслящего человека, но Изана присел рядом, близко, в нескольких сантиметрах от неё, навис сверху грозовой тучей и судьёй. Краем глаза она заметила движение. — Не трогайте меня, — Шираюки дёрнула плечом и придвинулась к стене, упираясь в неё виском. Как же она, наверное, нелепо выглядела. Изана вздохнул и закрыл глаза. Он помрачнел — тень усталости скользнула на бледное лицо, делая его ещё резче, серее. Таких принцев не бывает. — Я не знаю… — он остановился, сжав кулак. Тон стал ровнее: — Хочу, чтобы вы знали, что я не мечтаю о войне. Ни в Кларинсе, ни где-либо ещё. Может быть, через бойню можно добиться выгоды, но есть и другие варианты. По моему приказу тысячи людей отправятся воевать за чужую правду. А если правда окажется ложью? Если и нет никакой правды, а личные мотивы? Если они пойдут воевать за одно, а умрут за совершенно другое? Это не окупится в любом случае, но... Шираюки отрешённо слушала, ловя каждое слово, и не существовало иных звуков, кроме его тихого, надломленного едва уловимой грустью голоса. Впервые за всё время знакомства они разделяли что-то неописуемо интимное, сквозившее в дыхании, бездействии, и навряд ли между ними будет что-то подобное в будущем. Она понимала: это потому, что принцу не положено показывать такое лицо, как и ей не положено находиться с ним настолько близко. Не только физически, но и душевно. — По крайней мере, пока есть шанс заплатить как можно меньше, я, как тот, кто держит власть, должен следовать за этой целью. Я не могу уравновесить цену и причину, но я могу отказаться от торгов... Пусть и временно. Шираюки всё понимала. Шираюки всё принимала. Она устала бороться против железных правил игры и непоколебимых приоритетов. Ей никогда не победить. Да и не дадут никакой награды. Самоудовлетворение? Проще похоронить себя заживо. Изана, принявший молчание за упрямый ответ, продолжил: — Пока что бойня меж Лурном и Танбаруном не выглядит стоящей смерти моих людей. Знаю это жестоко, но… — Это правда. Шираюки шмыгнула носом и утёрла слёзы. Она не заметила, как дыхание успокоилось и её перестало трясти. Медленным цунами к берегу стремилось осознание произошедшего и стыд. — Вы или волк, или крайне несчастная девушка… Вам лучше? Лучше, что аж стошнит. — После такой речи? — Шираюки криво усмехнулась, бросая взгляд на Изану. Он поджал губы. — После слов, что мои люди не стоят того, чтобы им помогли? Да, мне лучше. Вы умеете втаптывать в грязь и напоминать, что некогда развозить нюни, потому что это не ценится. В который раз Шираюки удивлялись своей резкости и непривычному тону. Но он был правилен. И извиняться или жалеть она не собиралась. Да, ей ввели правду в кровь, наперекор, большими дозами, и правда победила, но Шираюки не хотела верить в одно: неужели люди умирали за что-то другое? Подожди. За что они вообще умирали? За то, чтобы не забрали земли? Этого достаточно? У неё будто открылись глаза. Но от осознания не стало легче — наоборот, её словно окунули головой в холодную воду. Это неравноценно. Тысячи и десятки тысяч погибших за какой-то кусок с деревьями, полями и, возможно, полезными ископаемыми? Да к чёрту эти территории! Изана поднялся, привлекая внимание Шираюки, и протянул ей руку. У него были длинные красивые пальцы и царапины на костяшках, а взгляд не прибивал к полу, не смеялся, не обдавал жаром — успокаивал и притягивал хуже магнита. Ей не хотелось растечься слюнями, поэтому она не медлила — крепче, чем стоило, ухватилась за ладонь и задержала дыхание. Изана поднял её без усилий. Мир слегка закружился, но из-за нахлынувших воспоминаний или из-за его прикосновения — Шираюки не уверена. Её кожа была ледяной, а его — горячей, но впервые этот жар приятен. Тепло растекалось по телу и особенно быстро — по лицу. Щёки покалывало, и вдыхать стало тяжелее, словно воздух перекрыли. Реакции замедлились, а время забылось. Они смотрели друг на друга и не отрывали взгляд. Это последняя партия — или конец боя? Изана отпустил её, но на несколько секунд Шираюки сжала пальцы, будто хотела удержать. Когда они соприкоснулись в последний раз, она смущённо опустила глаза, пытаясь не улыбнуться. — Доброй ночи, — всё тот же спокойный голос прошёлся дрожью по позвоночнику. Изана уходил неспешно и привычно выпрямив спину.

~

«Быть окружёнными на войне» значит «затянутая на шее верёвка». Фронт звенел и горел, голоса людей сливались в музыку, от которой болела голова и нарывали старые раны. С оглушительным грохотом стреляли пушки — или так билось её сердце? Серое небо — будто зритель, закрывший глаза и отказавшийся наблюдать за очередной глупой трагедией. Бойня — она одна и та же везде. Приевшийся сюжет, разномастные, но истёртые роли, тошнотворные запахи: сладкий — крови, горький — гари. Палатка под серым небом выглядела грязной и… уставшей. Наверное, одушевлять предметы — плохая идея? Шираюки всё чаще ловила себя на мысли, что жалела не то, что должна. Но были те, кто не хотел жалости, и были те, кто не заслуживал её… И всех вместе их было слишком много, а без цели, на которую можно направить эмпатию, Шираюки начала бы жалеть саму себя. А из этой ямы сложно выбраться. Она жалела небо, отвернувшееся от них. И чувствовала, как воздух сжимался вокруг тела, особенно крепко цепляясь за горло. Было душно. Колени подгибались, а руки дрожали — Шираюки не могла ничего удержать в них, как и себя. Верёвка стягивалась сильнее. Небо белело. Воздух холодел, вызывая мурашки. Глаза резало от напряжения — она долго вглядывалась в ровный, пустой горизонт, за которым, казалось, вот-вот возникнут вражеские войска. Чьи-то тёплые пальцы коснулись запястья. Шираюки вздрогнула и посмотрела на мужчину. — Наджи… — выдохнула она его имя, не скрывая удивления. А затем улыбнулась. Его рот растёкся в широкой кровавой усмешке, а глаза впали, стали чёрной бездной, тёплые пальцы горячими прутьями впились в ладонь, усиливая хватку. Шираюки закричала, но не вышло ни звука, и она зажмурилась, со всей силы толкая мужчину в грудь. Потолки в замке были высокие даже в обычных комнатах. Бледный лунный свет лился из окна. Ноги запутались в одеяле, и Шираюки не сразу спихнула его с кровати. Дышала она тяжело и часто, а в голове гудела блаженная пустота — хотя бы не воспоминания и не мысли о только что увиденном кошмаре. Тело вспотело, и Шираюки, кривясь, стянула с себя мокрую ночнушку и бросила на пол. Прохладный воздух пробежался по позвонкам, словно прощупывая их пальцами, и она передёрнула плечами от внезапной дрожи. Тишина напоминала тишину из сна. Шираюки почесала щёку и пригладила взлохмаченные волосы. Спать ей перехотелось, а от усталости не осталось следа. Что ещё делать в такое чудесное время? Она вздохнула. То, что им не запрещали ходить по замку вечерами, пришлось кстати. Шираюки без разбору быстро оделась и набросила сверху шаль. В коридоре было ещё холоднее, чем в комнате, но этот холод успокаивал и остужал. Шираюки бы не обменяла его ни на какое тепло. Она знала все повороты, но лёгкий дискомфорт заставил стиснуть кулаки — а что, если кто-нибудь увидит её, столкнётся с ней? Шираюки не нарушала правила и не делала ничего плохого, но ей не хотелось попасться на глаза даже страже. Она ускорила шаг: лучше поторопиться и избежать встречи с патрулём. На её удачу Гаррак не заперла комнату. Только когда за ней захлопнулась дверь их каморки, Шираюки облегчённо вздохнула. Окна плотно закрывались на ночь, чтобы сквозняк не разносил листы, и внутри стояла духота. Лунного света снаружи хватало, поэтому Шираюки не стала зажигать свечи — читать ей не хотелось, да и внимания не хватило бы — только отвлекаться станет, уходя в себя и думая ни о чём. Она прошла к подоконнику и забралась на него с ногами. Деревья во внутреннем дворе медленно покачивались, а в небе плыли тёмные облака, заслонявшие звёзды. Прислонившись виском к раме, Шираюки прикрыла глаза и прислушалась к звукам: слабо шелестели листья, и ветер тихо выл сквозь щели, сердце размеренно билось, а дыхание было спокойное. В голове стояла абсолютная тишина. Изоляция любых мыслей. Анализировать не получалось не только прошлые часы, перед сном, но и настоящее. Она ничего не ждала. Услышав шарканье, Шираюки распахнула глаза и напряглась, но выдохнула раньше, чем осознала, что нет никакой опасности, а перед ней всего лишь сонный Рю. Его волосы были взъерошены, а в руках он держал кружку, из которой шёл пар. — Боже, ты ещё не спишь? — она улыбнулась. — Или ты снова остался здесь, а я тебя разбудила? Рю, неопределённо промычав, протянул ей кружку и, пока Шираюки вдыхала сладкий аромат, откуда-то принёс большое одеяло. Он перебросил его через голову и опустил на Шираюки, вызвав у неё смешок. Она не знала, что сказать. Отчитывать Рю за поздние похождения было нелепо: сама занималась тем же. С этим утром разберётся Гаррак, увидев их бледные, отёкшие лица с мешками под глазами. А пока Шираюки раскрыла руки, следя, чтобы не расплескать горячий чай, и кивнула. Рю моргнул несколько раз, взглянул на одеяло, скользнул к краю подоконника, на котором уместилась бы ещё одна худая Шираюки, и, снова посмотрев на неё, неловко залез сверху. Она улыбнулась шире, чувствуя, как от него веяло теплом, а он, почти целиком улёгшись на её ноги, поёрзал и замер. Оставшийся кусок одеяла, свисающий вниз, Шираюки закинула на Рю. Тёмные тучи уплыли, раскрывая небо, по которому, словно пыльца, рассыпались звёзды. Золотая ночь. Оттенки, звуки, атмосфера и пустота в мыслях — всё напоминало об Изане. Шираюки отпила чай и закрыла глаза, поглаживая мягкие волосы Рю.