Волчьи метаморфозы

Нестерпимо хотелось курить, и почти представлялось, как привычным движением выбивается сигарета из пачки, как щелкает колесико зажигалки, выбивая искру, и эта долгая первая затяжка, когда никотин, наконец-то, достигает легких. — Эй! — окликает водитель. — Не спи! Нам еще этого мудака паковать, помнишь? Помнит. Хотя хотелось бы забыть. Маску наденет, ничего проще, но природный запах — не оборотня, а тот, что есть у каждого живого существа — не изменить — только приглушить, а потому нужно привычно густо побрызгать духами, чтобы спрятать, скрыть, хоть так изменить себя… себе. — Опять воняешь! — ржут коллеги. — Потому что не хочу, чтобы потом меня нашли по запаху, — ответ ложится на язык легко, а ребята впервые задумываются о том, что не просто так проходит этот ритуал перед каждым задержанием. Пусть подумают. Пусть. Им полезно понять, что необходимы не только те знания, которые им втолковывали в академии. — Но есть проблема, что меня узнают в лицо или по голосу, — продолжить импровизированную мини-лекцию легко, когда слушатели этого желают. — Потому — маска. Потому — модулятор голоса. А еще, если не заметили, я ношу контактные линзы. Чтобы уж совсем. Наверняка. — Да ты параноик! — восхищенный выдох. — Параноик — не труп, — усмешка выходит легкой. А вот на сердце такая… тяжесть. Грусть. Потому что всем этим уловкам обучил тот, за кем они едут. Курить хочется. Вдохнуть никотиновый дым, чтобы разжалась в груди пружина, чтобы дышать стало легче, чтобы… чтобы не думать о том, что, кажется, это задержание — предательство того, кто помог в свое время выжить. — А когти ты как маскируешь? — любопытствует кто-то. — Они же у каждого оборотня индивидуальны, как отпечатки пальцев, и их используют даже в некоторых учреждениях, заменив сканеры отпечатков. — Ты думаешь, что те, кого мы ловим, носят с собой сканеры для когтей? — ехидство выходит… очень похожим. Парни смеются. Над тем, чему научил кто-то, кого они собираются задерживать. Хочется отказаться. Хочется курить. Быть единственным оборотнем в группе по задержанию сверхъестественных созданий — ответственность огромная. Он… он этому и учил. Втолковывал, ругался, объяснял, что любой поступок ляжет пятном на всех оборотней, которые попытаются стать частью правоохранительной системы. — Ты сегодня не в своей тарелке, — замечает кто-то. — Да так, — хмыкает легко в ответ, — есть причины. Коллеги опять ржут. Предполагают причины. Раньше надавать им по шеям в целях профилактики было бы легко и приятно. Сейчас внутри завелась ответственность не только за себя. Неприятное чувство. Как Скотт справляется?.. Водитель громогласно объявляет о прибытии, и группа выбирается из нутра машины. Каждый при оружии — огнестрельном и холодном. У некоторых — дополнительно — есть рябиновый пепел, омела и прочий чисто друидско-человеческий скарб. Духи уже привычны и почти не режут нос, когда приходит вдохнуть, чтобы найти его… Его запах не из тех, что забываются. Не впервой строить из себя ищейку, но сегодня… сегодня всё не так. Шаг. Второй. Третий. Нет в движениях привычной скоординированности с группой. Запах ведет за собой. Он там. Где-то там. Он стоит спиной к группе задержания, лицом к огромному панорамному окну, смотрит вниз, на длинную улицу, по которой кто-то бежит-спешит, едут автомобили, ни на секунду не останавливается жизнь… — Привет, я тебя ждал, — его голос бесцветен, сух, невнятен… словно и не его. Он узнал. Узнал того, кто сейчас… предает его?.. — Почему ты не позвонил Скотту? Не попросил о помощи? — Нельзя. Нельзя спрашивать. Но не спросить не получается. Голос такой… плаксивый почти что-то. — Почему ты не позвонил мне? Лидии? Кире? Да хоть Питеру! Почему?! — Потому что я уже не мог, — он оборачивается и смотрит прямо и пусто. — Я стал сильней. Я держу его. Теперь. Но это ненадолго. — Он улыбается — через силу, словно ему очень-очень больно где-то там, внутри. — Я почувствовал, что ты идешь. Я… Я не думал, что могу чувствовать тебя. — Я всегда чувствую тебя, Стайлз, — выдох-ответ и шаг к нему. Он словно ломается. Будто по чему-то, что было надтреснуто, нанесли хороший такой удар. Спина его сгибается. Он делает шаг, второй, падает в подставленные руки, вцепляется длинными сильными пальцами в рукава формы, смотрит больным взглядом в самую душу, не иначе, и требует — властно, у других: — Нужны наручники. Для оборотней. И кляп. Иначе я всех вас оболтаю. Я знаю себя. И знаю его. И отпускает, позволяя сковать руки за спиной наручниками, не сопротивляется, не смотрит… но останавливается в дверях. Не оборачивается, но не смотреть на него не получается. — Спасибо, — говорит он. — За что?! — крик недостойный оперативника в группе задержания сверхъестественных созданий. — Их одних бы я убил, — он оборачивается и улыбается так, как прежде. — А ради тебя я скрутил Черного Лиса в своей душе. Спасибо, Малия. И его уводят. Она остается стоять у этого огромного окна. И хочется верить… хочется верить, что она его спасла. Но все еще кажется, что это — предательство. Малия дрожащими руками выбивает сигарету из пачки. Щелкает колесико зажигалки. Глубоко вдохнуть никотиновый дым и пытаться не думать. Внизу Стайлза Стилински, одного из самых известных агентов ФБР в расследовании сверхъестественных преступлений, три месяца назад попавшего под воздействие Ногицунэ, сажают в специальный автомобиль для перевозки оборотней. Малия не хотела, чтобы он ее узнал. Он ее узнал. Духи всё же режут нос. Никотиновый дым обволакивает легкие. В голове — пусто-пусто, а на сердце — вина предателя. Она делает глубокую затяжку и обещает себе, что справится с этим. Просто не сейчас.