Волчьи метаморфозы

Ладно. Хорошо. Она чувствовала это уже три дня — три дня новой луны, только возродившейся после новолуния… это чувствовала не только она, но только она понимала, почему волки шарахаются от нее — догадывалась, но никак не могла поверить. И, может быть, кто-то юный, кто-то достаточно чистый, чтобы говорить то, что он думает, а не то, что от него ждут. Волчонку лет пять. Он пухлый и большеглазый, цепляется за мать, смотрит на Лидию удивленно, тянет мать за юбку и чистым детским голосом спрашивает: — Мам, она же скоро умрет, да?.. И всё. Словно щелчок — последний паззл звучно встал на место, показал общую картину, где на надгробии было выбито имя Лидии Мартин. Силы словно сошли с ума, словно вырвались из-под контроля — и вот она уже бежит, сбросив туфли, летит над землей, плачет о свершенном, о не свершившемся, о том, чего она достигла и никогда не сможет достичь. Лидия Мартин плачет по себе. Стайлз и Скотт находят ее на рассвете, близ Бикон-Хиллс, хотя еще недавно она была в Сан-Франциско. У нее не осталось сил плакать даже человеческими слезами, а не сверхъестественной горечью, что переполняет ее. — Мы что-нибудь придумаем! Это первое, что говорит Стайлз. Он всё твердит-твердит, повторяет, словно от этого что-то изменится, словно она сама поверит в то, что будет жить. Стилински роется в библиотеке Питера, а тот садится рядом с Мартин, протягивает ей бутылку вина и говорит Скотту: — МакКолл, сходи, за штопором. Нашей маленькой банши нужно выпить, чтобы не свихнуться, да? Лидия кивает. А потом, когда Скотт уходит, говорит: — У тебя нет штопора. — И лишних ушей тоже нет, — соглашается Питер и когтем вытаскивает пробку. — Вам нужен бокал, леди? Он смеется, но взгляд остается серьезным, словно он пытается понять, что, черт побери, происходит. — Ты не умрешь, если умру я? — спрашивает Лидия и делает глоток вина прямо из бутылки. Оно оказывается неожиданно крепким, и она кашляет. — Не умру, конечно! — смеется Хейл. — Не путай, милая. Я жив. — Но был мертв, — смотрит на него Мартин. — Каково это? — А мертвецы не пели это на твое очаровательное ушко? — усмехается Питер. Лидия не отвечает, что единственный мертвец, который «пел» ей, снова жив и умирать не собирается. Да уж, из Питера вышел довольно беспокойный покойничек. Она смеется, понимает, что смех отдает истеричностью, и запивает его глотком вина. Стайлз перерывает библиотеку Питера, бросаясь от стеллажа к стеллажу. Хейл и Лидия смотрят на него, а Мартин каждый нервный жест запивает крошечным глотком вина. — Там спокойно, — сообщает Питер как-то вдруг. — Там… такая трясина из спокойствия… Стой — и тебя затянет. Стой — и ты получишь покой. Остановись… И всё. И тебя больше не будет. — Рая нет? — спрашивает Лидия, а потом понимает, у кого она спросила. Хейл поворачивает голову к ней и интересуется насмешливо: — Ты серьезно думаешь, что я мог попасть в Рай? После того, что свершил? — Ты убил невиновных? — смотрит ему в глаза Лидия. — Назови их имена. Имена тех, кто не был причастен к смерти твоей семьи. Он теряется на мгновение, и Лидия запивает это — как нервный жест Стайлза, как свой истеричный смех, как понимание, что у нее уже не осталось причин, чтобы носить маску и притворяться. А Хейл вдруг что-то понимает и роняет насмешливо: — Лидия Мартин. Лидия смаргивает: — Что? — Ну, — Питер переводит взгляд на Стайлза. — Я убил тебя. Я сжег тебя дотла, чтобы ты возродилась из своего пепла… Ты вернулась. Он смеется и что-то напевает под нос. — Что? — Лидия нервничает. — Питер! Она касается его плеча, и он вздрагивает, смотрит ей в глаза, роняет как-то отстраненно: — Да так. Песенка. Казнили ведьму. Сожгли. А она вознеслась на Небо, дико хохоча надо всеми и плюнув на лысину священнику*. Лидия смотрит ему в глаза и не понимает — врет он или нет. Питер не отводит взгляд. — Как думаешь, когда я умру, я смогу стать твои кошмаром? — спрашивает Лидия, и тогда Питер отводит взгляд. — Сомневаюсь, — говорит он. А Лидия почему-то кажется, что прозвучало: «Надеюсь». Она запивает свои сомнения еще одним глотком вина, но понимает, что не пьянеет. — МакКолл! — кричит Питер. — Не ищи штопор! Тащи абсент! Он подмигивает Лидии, а она — почему-то — смеется. Ей восемнадцать, она скоро умрет, а ее смешит старый мертвый волк. — Знаешь, что самое худшее? — спрашивает Питер, когда Лидия делает глоток абсента, оставляет бутылку в сторону и возвращается к вину. — Ты, может, и умрешь… а вот банши… И Лидия понимает. Она смотрит на то, как суетится Стайлз, на то, как ему помогает Скотт, переводит взгляд на Питера и уточняет: — Они не смогут убить монстра, что останется после меня. — Не волнуйся насчет этого, — усмехается Питер. — Один раз я тебя уже убил. — У тебя плохо получается убивать, — сообщает ему Лидия. — Я стала банши. Кейт — оборотнем. — Ну, Дараку я оторвал голову и сжег ее отдельно, — хмыкает Питер. Лидия пытается понять, шутит ли он, потом понимает, что сейчас ей плевать. Она делает еще один глоток вина и сообщает: — Весьма предусмотрительно. Кремация — отличный вариант. — Но так ты точно не сможешь вернуться, даже если пожелаешь. Лидия предпочитает не думать об этом. Она смотрит на Стайлза и говорит: — Я так и не попыталась… быть с ним. Глупо? — Не глупо, — качает головой Питер. — Тебе восемнадцать. Ты еще даже не жила. Лидия молчит. Лидия смотрит на Стайлза и Скотта. Они были… такими мальчишками… несуразными… глупыми… Они выросли. А она? Лидия надеется, что да. — Я помню, — вместо этого говорит она. Питер смотрит на нее и ждет продолжения. — Я помню, каково держать младенца на руках, — тихо говорит Лидия. — Такая маленькая, такая хрупкая жизнь. Темные волосы… Страх, что не получится справиться… Маленькая… такая маленькая… — У нее горло перехватывает, но она договаривает: — Моя дочка. Питер смотрит на нее странно, а Лидия делает глоток и сообщает: — Это твое. Это то, что пришло в мои сны, после общения с когтями твоей сестры. Это то, почему я так опекаю Малию. Питер кивает бездумно. — Я попрошу Скотта соединить наши сознания, чтобы ты увидел? — предлагает Лидия. — Ты вернешь это… — Нет, — перебивает Питер. — Я не… — Не хочешь оказаться в моей голове? — смеется Лидия, и смех выходит — опять — истеричным. — Я не знаю, какой бы была мамой. Но вот это… — Она улыбается. — Я помню, какого любить кого-то крошечного и беззащитного всей душой. — Она закрывает глаза, и ресницы ее становятся влажными. — Поэтому ты всё еще жив, наверное. Поэтому я не убила тебя. Питер ничего не отвечает, но обнимает ее, и Лидия позволяет ему. Ей снится белоснежная топь, по которой она бредет к Неметону, увязая, но упорно продвигаясь. Она не кричит, не расчищает себе путь силой банши, просто идет — вперед, упрямо. Лидия Мартин достаточно упряма и горда, чтобы не сдаться просто так. Она достигает Неметона… и получает удар в живот. Когти входят полностью, пальцы зарылись в ее живот по первую фалангу, а вокруг — склад, стонущий Стайлз и пытающийся подняться хотя бы на четвереньки оглушенный Скотт, и перед глазами — неон глаз Питера Хейл, а за плечи ее точно держит Малия. Ее всегда поражал контроль Питера Хейла. Ее всегда поражало то, что он точно умет нанести удар. Он поразил ее — буквально. Но не убил. — Я согласен забрать те воспоминания, — сообщает он спокойно, но не вынимает когти из ее живота. — Эй, МакКолл, исцеляйся уже. Нужно вызвать скорую. — Питер смотрит ей в глаза и сообщает: — Даже не смей умирать до тех пор, пока не отдашь их мне, Лидия. Лидия не отвечает. Она думает, что слишком глупо умирать сейчас, когда она только вернула себе контроль над своим телом, когда не утонула в этой белоснежной топи. Она думает, что должна отдать Питеру его воспоминания. Она думает, что нужно поцеловать Стайлза — крепко, и от души. Она думает… Она думает и медленно бредет по белой топи, зная, что можно и не увязнуть.