Vienna Waits For You

— Коё, отведи его в машину. Я приду через пару минут, — мать Нишинои, с тех пор как впервые позвала его по имени, к нему напрямую не обращалась. Теперь она и не смотрела на него; она стояла лицом к Танаке-сан, строго глядя перед собой. — Да, дорогая, — ответил его отец. Он крепче сжал плечо Нишинои и помог ему встать на ноги. Нишиноя хотел сказать ему, что может прекрасно идти сам, но, по правде говоря, ноги держали плохо, и он опирался на отца больше, чем хотелось бы признавать. У двери они остановились на мгновение, и Нишиноя смог обуться и стянуть с плеч плед. Он оставил его в прихожей; коротко он подумал, что нужно было его свернуть, но отец уже открыл дверь. Воздух снаружи был чистым, а день — ясным. Как такое может быть, чтобы светило солнце? Сколько было времени? Казалось, что прошли часы с тех пор, как он разбудил Асахи этим утром. Почему отец был не на работе? Обычно салон был открыт по воскресеньям. На нем был колючий свитер, к которому Нишиноя прислонялся щекой по пути к машине. Машина, припаркованная на улице, пикнула, когда они подошли ближе. Нишиноя запоздало заметил, что отец сжимал в руке брелок и ключи. Он открыл заднюю дверь и придержал Нишиною за локоть, когда тот забирался внутрь, а потом закрыл за ним дверь, после чего обошел машину и сел за руль с водительской стороны. — Пристегнись, — ровным голосом сказал отец, и это были первые слова, которые он произнес после того, как они вышли из дома. Нишиноя видел часть его лица в зеркале заднего вида; выражение на нем было странным и строгим. Он крепко держал руль обеими руками. — Пап, — пробормотал Нишиноя. — Пап, прости меня. — Давай подождем твою маму, — ответил отец. — Пристегнись, — приказал он снова. Нишиноя почувствовал, как скривилось собственное лицо. Горячие слезы потекли по щекам снова, когда он потянулся за ремнем и с щелчком застегнул его. Когда он вновь поднял глаза, отец смотрел на него в зеркало заднего вида. — Юу, — сказал он мягче, — все будет хорошо. Нишиноя кивнул и вытер лицо ладонями. Боже, он ощущал себя маленьким ребенком; он не мог перестать плакать. Чувство унижения свинцом осело внутри. — А вот и она, — сказал его отец, и Нишиноя поднял взгляд и увидел, как его мать спускается с крыльца дома Танаки. Когда она подошла к машине, на лице отразились ее истинные эмоции. Когда он был младше, он всегда был недоволен тем, как он похож на свою мать; это казалось жестокой шуткой, которую с ним сыграла Вселенная, даруя ему одновременно и рост матери, и ее лицо. Позже он понял, какой ужасной она становилась в гневе, каким пронзительным мог быть ее взгляд, какой пугающей и сильной ей приходилось быть, чтобы так преуспеть в карьере прокурора, и тогда он допускал мысль, что ему, возможно, не так уж и не повезло. Ему всегда было любопытно, как чувствовали себя ее клиенты, когда она была на их стороне, и как — ее оппоненты, против которых она выступала. Теперь, когда она шла к ним и ее лицо буквально пылало от злости, у него появилось об этом запоздалое представление. Когда она подошла к машине, открыла пассажирскую дверь и села внутрь, она так сильно хлопнула дверью, что машина качнулась. — Риа... — произнес отец. — Домой, — отрезала она. — Сейчас же. По дороге царило натянутое молчание. Нишиноя прислонился головой к окну и смотрел на пролетающий мимо город. Дорога была ему хорошо знакома, однако какие-то мелочи все же изменились с тех пор, как родители раньше регулярно возили его к Танаке и обратно. Знакомое здание сгорело и пришло в негодность, магазин назывался иначе и сменил персонал, на месте игровой площадки теперь был пустырь. Каким-то образом все это одновременно выглядело привычным и незнакомым, старым и новым. Он чувствовал, как проваливается в дрему. Состояние было похоже на опьянение — на грани осмысленности и бреда. Ему снилось, что дорога стала мягкой и вздымалась, как океан, готовый поглотить их, настолько темная и густая, что в ней тонули шины. Ему снилось, что ему шесть лет и он едет в школу; и у него неприятности из-за того, что он произнес на занятии дурное слово, значения которого даже не знал, однако учитель отреагировал. Ему снилось, что он возвращается на поезде обратно в кампус, что все хорошо, что он проснется в общежитии и отправится на утреннюю тренировку, а затем — на занятия; что все последние полгода были просто миражом, не более. — Юу, — позвал его отец, и Нишиноя мгновенно проснулся. Машина больше не двигалась; они были дома. Его мать уже покинула пассажирское место. Отец Нишинои стоял, открыв дверь и склонившись над ним, и держал его за плечо. — Пап, — хрипло произнес он. В горле пересохло. Должно быть, он дышал через рот. Он задался вопросом, был ли у него насморк. — Пойдем в дом, давай. Внутри Нишиноя слышал, как работает телевизор в гостиной. Слышал, как скрипят ступени, пока по ним кто-то поднимался наверх. В доме было тепло и светло; он полностью изменился, избавившись от той пустой тишины, царившей здесь, когда они приходили сюда с Асахи. Это было всего лишь два дня назад? Это казалось невозможным. Нишиноя стоял в прихожей; его отец убрал в сторону рюкзак, переобулся в домашние тапочки и прошел в коридор. Нишиноя вцепился обеими руками в свою футболку. — Пап... — в отчаянии произнес он в его удаляющуюся спину. — Ты... ты злишься на меня? Отец на мгновение застыл. Потом он поставил руки на бедра и тяжело вздохнул. — Да, — сказал он. — Злюсь. Нишиноя тяжело сглотнул. — Я не хотел, чтобы... — Я знаю, Юу, — отец встал в пол-оборота, так что Нишиноя мог видеть выражение его лица, и оно было спокойнее, чем до этого. — Мы сможем поговорить об этом позже, когда ты немного отдохнешь. Нишиноя все еще комкал в руках футболку. Казалось, он не мог ступить и шага вперед. Он опустил взгляд на грудь отца и коротко кивнул в ответ. — Ох, ну же, — сказал отец, делая шаг в его сторону и останавливаясь в начале коридора, и поднимая руки. — Проходи. Нишиноя почувствовал, как внутри что-то надломилось. Он уронил руки и шагнул в объятия отца. — А мама? — пробормотал он в колючую ткань его свитера. — Да, она сильно взбешена, — отец положил ладони на его плечи и осторожно отстранился. — Она немного успокоится, а потом мы все вместе сядем и поговорим обо всем. — Все? — эхом отозвался Нишиноя. — Ну, я, твоя мама и ты. Нишиноя опустил взгляд. — ...а Сузуме уже..? — Что Сузуме уже? — А... — наверное, ему никогда не перестанет быть стыдно. — Забудь об этом. Отец отступил назад. — Ты очень устал. Почему бы тебе не прилечь ненадолго? — сказал он. — Поговорим позже. — Хорошо, — пробормотал Нишиноя. Он обошел отца в коридоре и пошел в сторону лестницы. Когда он проходил мимо арки, ведущей в кухню и столовую, он увидел мать, хлопающую дверцами шкафчиков спиной к нему. Нишиноя опустил голову и ускорил шаг. У начала лестницы он поднял глаза и увидел Сузуме на самом верху. Она не произнесла ни слова, когда он поднялся выше, просто стояла, расставив ноги и уперев руки в бока. Она не давала ему пройти дальше, так что он остановился на две ступеньки ниже ее. — Сузу, что такое? — Я уже что, брат? — выдала она, затем развернулась и кинулась в свою комнату, хлопая дверью. — Сузуме! — крикнула снизу мать. Нишиноя поднялся еще на две оставшиеся ступеньки и пошел в сторону своей комнаты. Дверь в комнату Таки была приоткрыта. Нишиноя увидел в щелке подглядывающий за ним карий глаз, который тут же исчез, когда он его заметил. Нишиноя не сдержал слабую улыбку. Он подошел и распахнул дверь. — Привет, малыш, — сказал он. Така стоял прямо на пороге, выкручивая руки. — Прости, — сказал он. — Я не хотел тебе мешать. Внутри что-то дернулось. — Ты мне не мешаешь, Така, — подходя ближе, Нишиноя заметил, что глаза Таки были выше его собственных. Это было что-то новое. — Ух ты, ты так вырос. — Я еще не такой высокий, как папа, — возразил Така. — Он не такой уж высокий, — ответил Нишиноя. — Ты его можешь перерасти. — Ох, надеюсь, что нет. Така все еще выглядел встревоженным. Нишиноя прочистил горло и отвел взгляд. — Как дела на занятиях? Тебе нравится в средней школе? — Не знаю, — ответил Така. — Думаю, нормально. — Ну... — Прости, брат! — быстро произнес Така. — Я не хотел не давать тебе отдыхать! — Така, со мной все в порядке... — Я просто хотел тебя увидеть, хотел убедиться, что с тобой все нормально. Ты можешь идти в свою комнату. Нишиноя приложил руку ко лбу и простонал. — Вот черт. — Брат... — Така, я... я... — Нишиноя вновь посмотрел на лицо брата и прочитал на нем беспокойство, нервозность и расстройство. Он опустил руку. — Прости, — тихо сказал он. Он вышел из комнаты Таки и пошел в сторону своей. В коридоре он услышал, как мать и Сузуме спорят в ее комнате. Он приложил руку к груди и провел по ней ладонью. Внутри все еще болело, хотя паника уже отступила. Он добрался до двери, повернул ручку и прошел внутрь. Комната выглядела абсолютно так же, как два дня назад. Он видел даже вмятины на одеяле на кровати, на котором они тогда сидели с Асахи. Старая фоторамка лежала в стороне на столе. Нишиноя взял ее в руки и рухнул спиной на кровать. Он смотрел на их общую фотографию, глядел на свою широкую улыбку, на хмурое выражение лица Асахи. Несмотря на свое состояние, он улыбнулся; Асахи никогда не был особо фотогеничным, верно? Нишиноя перевернул рамку, поддел крепления и вытащил заднюю стенку. Осторожно он достал свернутый и втиснутый в маленькую рамку снимок и отложил рамку в сторону. Его руки дрожали, когда он вновь перевернул фотографию. Он и Асахи, Асахи и он. Глаза жгло. Он развернул остальную часть фотографии, на которой была другая часть их старой команды. Все выглядели такими довольными. Этот день был одновременно хорошим и печальным — прощаться с третьегодками было намного тяжелее, чем он тогда предполагал. Даичи и Суга, Киоко и... — Асахи, — прошептал он вслух. Нишиноя прижал фотографию к груди обеими руками и прикрыл глаза, чувствуя, как по вискам текут слезы. — Асахи. Конечно, он был слишком глуп, чтобы признать все еще тогда. На самом деле, было удивительно и странно, как легко он тогда все забыл — намного легче, чем остальная команда, если верить словам Танаки. Он смог похоронить свои чувства под сотней других вещей: последним годом в старшей школе, выведением команды на финал префектуры, потом поступлением в колледж (вступительные экзамены чуть не свели его с ума, но очень помог Энношита, впихивающий в него знания каждый вечер после тренировок, так что они вместе смогли набрать достаточно баллов). Нишиноя тогда был так взволнован от ощущения, что все встает на свои места. Тогда было легко просто обойти все это стороной, легко игнорировать те короткие уколы в сердце, которые время от времени возникали, похожие на простую тоску, горькую и сладкую одновременно ностальгию по старому объекту восхищения. Но он был влюблен в Асахи все это время, разве нет? Танака был прав насчет него — конечно, Танака всегда был прав насчет него. О, Боже, думал Нишиноя. Его друг, его лучший друг, что он скажет, когда они увидятся в следующий раз, как вообще можно извиниться перед ним за то, что произошло в этот день? Нишиноя накрыл лицо рукой. Скольким людям он причинил боль? Друзьям из команды, своей семье, семье Танаки и ему самому, Асахи... Он повернулся на бок лицом к стене и положил фотографию рядом на матрас. Он думал, если он будет желать этого достаточно сильно, если он помолится, если пообещать впредь всю жизнь поступать по чести и совести — может, кто-то где-то услышит его и перезапустит его жизнь с семнадцати лет, когда весь мир лежал у его ног и ему нечего было бояться. Нишиноя проспал урывками большую часть дня. Один раз он проснулся от жары и духоты — он стянул с себя футболку и джинсы, только после этого заметив стакан воды и упаковку печенья на столе. Он поставил телефон на беззвучный режим, так что не слышал входящих сообщений. Несколько было от Танаки с вопросами, все ли с ним в порядке, и просьбой позвонить, когда появится возможность. И только одно было от Асахи, отправленное около полудня — наверное, во время обеденного перерыва. Оно было коротким, всего пара слов: «Как дела? Дай знать, если тебе что-то нужно». Это заставило Нишиною задуматься о том, как Асахи вернется домой: к разбитой посуде, пустой квартире и отсутствию объяснений. Он повел себя, как придурок, так ведь? Было уже больше четырех часов дня, когда он снова почувствовал себя человеком. К тому же нужно было добраться до туалета. Нишиноя оделся в чистую футболку и спортивные шорты и подошел к двери. Он приложил ухо к ее деревянной поверхности, прежде чем открыть дверь, прислушиваясь к движениям и другим звукам в коридоре, проверяя, не было ли там кого. После этого он повернул ручку и максимально тихо и медленно приоткрыл дверь. На горизонте было чисто, так что он толкнул дверь и вышел в коридор. Он выходил из туалета, когда наткнулся в коридоре на Сузуме. — Сузу... Она остановилась прямо перед ним. Он не мог поверить, насколько ее злое лицо было похоже на лицо их матери. Она сохранила его секрет, верно? И планировала хранить его дальше, как и обещала тогда у магазина. — Ох, Сузу, — разбитым голосом прошептал он, прежде чем обхватить ее руками и крепко обнять. Он застыл на месте, вжимаясь лицом в ее плечо. — Юу. Нишиноя поднял голову. Их мать стояла на самом верху лестницы. Хотя на ее лице не было и тени счастья, оно уже не было таким злым, как в доме Танаки. В ее руках были еще один стакан с водой и еще одна упаковка печенья. Глаза наполнились слезами. Он отстранился от Сузуме, держа ее руками за плечи, а потом отпустил. — Мам, — произнес он, закрывая ладонью один глаз. — Мам, я... Мать спустилась по ступенькам к ним и отдала закуски Сузуме, ошарашенно стоявшей в стороне. Потом мать одной рукой взяла его за плечо, а вторую положила ему на затылок, притягивая к себе и прижимая к своему плечу. Нишиноя сделал вдох, вцепившись пальцами в ее одежду. Он зажмурился, открыл рот и позволил истерике вырваться наружу. * * * Позже, когда он умылся, он сидел с родителями за обеденным столом. Брата с сестрой прогнали наверх; Сузуме так и не произнесла ни слова с момента его истерики в коридоре. Мать сидела напротив них с отцом; рука отца лежала на спинке стула Нишинои. От этого было немного легче — ощущение, что его судили за страшное преступление, немного отступало. — Так ты был отстранен примерно на месяц? — спросил отец. Нишиноя кивнул, глядя в стол. — Ты планировал сказать об этом нам? — спросила мать. — Я не знаю, — признался Нишиноя. — Наверное, в итоге сказал бы. — В итоге не сильно бы нам помогло после твоего исключения. — Риа. — Я не говорил, что это хороший план, — сказал Нишиноя. — Давай начнем с того, почему тебя отстранили, — предложил отец. Нишиноя прикусил губу. — Из-за оценок, — сказал он. — И я ввязался в драку. И я все путал, делал реально глупые ошибки. Тренер все равно посадил бы меня на скамейку запасных, если бы не драка. — Юу... — мать сжала пальцами переносицу. — Я думала, ты уже вырос из таких вещей. — Я знаю, — пробормотал он. — Из-за чего была драка? — Это было глупо, никакой серьезной причины. — Юу. — Я серьезно! — настоял Нишиноя. — Просто он сказал какую-то ерунду, потом я сказал ерунду, а затем он ударил меня. Отец вздохнул и положил локоть на стол. — Юу, так дальше продолжаться не может. Ты потеряешь то, ради чего так много трудился. Нишиноя сгорбился, но ничего не ответил, и они какое-то время сидели в тишине. Постепенно он осознал, что телефон в его кармане вибрировал. Он вытащил его и посмотрел на экран. Ему звонил Асахи. Нишиноя вскинул голову и посмотрел на часы на стене — был уже шестой час. Асахи должен был прийти домой. — Ты меня слушаешь? Положи телефон. Он посмотрел на свою мать напротив; она не выглядела довольной. — Простите! — быстро сказал он. — Мне правда нужно ответить! — Юу! — резко сказала его мать, но он уже отодвигал стул и поднимался с него. Он вышел в коридор, по дороге открывая телефон. — Да, — сказал он. — Нишиноя? Он прикрыл глаза, вздыхая с облегчением, услышав голос Асахи. — Алло? — произнес Асахи, так как Нишиноя молчал. — Да, — с дрожью в голосе сказал Нишиноя. — Прости, я здесь. — С тобой все в порядке? Где ты? — Все нормально. Я дома. — С родителями? — Да... — Ну, ладно... — у Асахи был странный голос. В нем было какое-то скрытое беспокойство, которое Нишиноя не мог понять. — Я просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо. Ты можешь позвонить мне позже, если захочешь, но ты... — Асахи, — Нишиноя тяжело сглотнул. Горло болело. Он пытался не произносить этого, не скатываться снова в эгоизм, но слова вырвались сами собой. — Ты можешь... прийти? — К тебе домой? — Да, — Нишиноя вцепился пальцами свободной руки себе в волосы и с силой потянул. Что он творил? Он не мог просто оставить все, как есть? — Конечно, — ответил Асахи. — Я скоро буду. Из столовой позади раздался голос матери: — Юу! — Мне нужно идти, — быстро сказал Нишиноя. — Пожалуйста, приходи. — Я уже иду к тебе, выхожу из дома. Голос Нишинои дрогнул. — Спасибо, — сказал он. — До встречи, — сказал Асахи. Нишиноя кивнул. Он отвел телефон от уха и закрыл его. — Юу, — позвал его отец совсем рядом. Нишиноя обернулся и увидел его в арке. — Пойди и сядь. Мать сидела за столом хмурая. — Надеюсь, ради твоего же блага, что это было важно, — сказала она. — Это был друг, у которого я остановился, — признался Нишиноя, опускаясь обратно на стул. — Да, это мне удалось узнать от Рюноске, — сказала она. — По всей видимости, ты какое-то время был в городе. — Недолго, — пробормотал он. — Достаточно долго, — твердо сказала мать. — Юу, — сказал отец, быстро глянув на жену, — мы очень беспокоились о тебе. Вести себя так было несправедливо по отношению к нам. — Я знаю, — тихо сказал он. — Мне жаль. — Мы должны уметь общаться друг с другом, — продолжил отец. — Я знаю, — повторил Нишиноя. — Для начала, почему ты приехал домой? И почему не пришел сюда? Нишиноя прикусил щеку с внутренней стороны. — Я... я не знаю, — признался он. — Мне нужно было... убраться оттуда. Уйти от всего. Родители обменялись взглядами. Наконец, его мать заговорила: — И как давно ты такой? — С весны. Еще взгляды. Отец убрал руку со спинки стула Нишинои и переместил ее на его плечо. — Юу, почему ты нам не сказал? Он пытался проглотить слезы, и это почти удалось. — Я не хотел вас подвести, — сказал он. Мать вздохнула. — Если ты волновался об учебе, мы могли бы организовать дополнительные занятия и репетиторов, — она потерла пальцами виски. — Если бы мы знали, смогли бы помочь тебе. Нишиноя отвел взгляд в сторону. — Простите, — снова сказал он неровным голосом. — Я знаю, я запутался. Мне нужно было... Мне нужно было стараться лучше. — Это не то, о чем я говорю, — сказала она, и он вновь посмотрел на нее. Мать положила обе руки на стол. — Мы твои родители, Юу. Если ты понимаешь, что тебе нужна помощь, ты должен знать, что можешь обратиться к нам. Мы должны быть первыми, к кому ты пойдешь. — Это беспокоит нас, что ты не чувствуешь этого, — добавил отец. Нишиноя опустил глаза и сцепил руки вместе на коленях: — Это... Это не совсем так... — Нам нужно, чтобы ты был с нами полностью честен, Юу. И нужно, чтобы ты был полностью честен сам с собой. Почему ты не сказал нам, как ты себя чувствовал? Нишиноя продолжал смотреть в стол, как будто тот мог дать ему ответ. Наконец, он смог выдавить из себя несколько слов: — Может, я и сам не знал, что так себя чувствовал, — тихо сказал он. — По крайней мере, первое время. А потом я начал понимать, что было что-то не так, и это начало усиливаться, — он прикрыл глаза и постарался визуализировать это ощущение. — Я не мог объяснить словами, что это было, — когда он открыл глаза, он увидел, что оба смотрят на него и ждут, пока он закончит. — Наверное, я просто думал, что... — губ коснулась слабая улыбка. — Я думал, что если я просто буду игнорировать это и продолжать двигаться, как я всегда делал, это просто пройдет, и я буду в порядке. Как был раньше, — он помолчал мгновение, и затем продолжил. — Похоже, в этот раз не сработало. Мать несколько раз постучала наманикюренными ногтями по столу, обдумывая ответ. — Расскажи мне, что случилось у Танаки, — сказала она. Нишиноя почувствовал, как напряглись плечи. — Что ты имеешь в виду? — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. — Я просто был расстроен, — пробормотал он. Ноздри матери расширились на мгновение. — А теперь послушай, — сказала она. — Ты знаешь, что мой бредометр очень хорошо настроен — профессионально настроен, на деле. Так что я спрошу тебя снова. Что случилось у Танаки? Стыд накатил с такой силой, что его почти затошнило. — Ты говорила с ними, разве нет? — пробормотал Нишиноя. — И уже знаешь. Мать нахмурилась, но не повторила вопрос. — Это случалось раньше? — Нет... — Поверить не могу, что ты поступил так с бедным Рюноске, я никогда не видела его таким напуганным. Я надеюсь, тебе хотя бы хватило совести сообщить ему, что с тобой все в порядке? Нишиноя тяжело сглотнул, все еще чувствуя ком в горле. — Не то чтобы я сделал это нарочно... — Расскажи нам, что случилось, Юу, — сказал отец. Нишиноя вынужден был отвести взгляд из-за пристального внимания матери. Его губы дрожали. Он прикрыл глаза и пришел в ужас, когда понял, что из-под век выкатилась слеза. — Я собирался вернуться в колледж, — признался он. — И я испугался. Что еще он мог сказать? Он не мог рассказать им про Асахи, про то, как он все разрушил, про то, что он даже не смог попрощаться. И это была лишь часть всей истории. — Испугался чего? — Я... я не знаю, — сказал он. — Всего. Возвращения. Разговора с вами. Разговора с кем бы то ни было, на самом деле. Я просто хотел... — он вытер щеку ладонью. — Я был таким уставшим. Я никого не хотел видеть. Я просто хотел уснуть, — его голос стал совсем тихим, когда он договорил. — Я собирался поспать в поезде. — Ты все еще планируешь возвращаться? — спросил отец. Нишиноя переплел пальцы рук на коленях и по очереди похрустел костяшками. — Нет, — сказал он, наконец. — Нет — сейчас нет, или нет — вообще нет? Он молча покачал головой, и его мать вздохнула. — Что ты хочешь, чтобы мы сделали? — спросила она. Нишиноя в ответ пожал плечами. — Это нам не поможет. — Риа, — сказал отец. — Но это так. Нишиноя пробормотал: — Я не знаю, что вы хотите, чтобы я сказал. Теперь вздохнул отец. — Расскажи о своих занятиях, — сказал он. Они какое-то время разговаривали, обсуждая баллы Нишинои по химии и его третью попытку сдать тесты. — Ты хоть что-то запоминаешь? — раздраженно спросила мать. Он был только на паре занятий по кинезиологии с начала семестра. — Еще слишком рано, — сказал отец. — Экзамены не начнутся раньше февраля, верно? Нишиноя кивнул. Он все еще отставал от необходимых требований программы; и это займет еще один целый семестр. А что он будет делать, если потребуется больше времени? — Так что сейчас все поправимо. Еще есть время расставить все по местам. — Угу, — буркнул Нишиноя. — И ты пока отстранен, это печально, но ты же знаешь, что ты вернешься в строй. — Угу... — Так что нужно лишь немного смазать колеса, и все пойдет, как по маслу. — ...угу... Мать Нишинои смотрела прямо на него все то время, пока отец говорил. После третьего вялого ответа Нишинои она вмешалась. — Юу, нам не нужно, чтобы ты соглашался со всем, что мы говорим, лишь бы мы заткнулись. Тебе бы уже следовало знать, что затыкаться — это не то, что наша семья умеет делать. Он почувствовал, как чуть приподнялись уголки губ. — Думаю, да, — сказал он. — Где ты видишь себя через год? — спросила она. Нишиноя покачал головой. — Я не могу заглядывать так далеко, — пробормотал он. — Через месяц тогда. — Я... — Я упрощу задачу, — сказала она. — Ты видишь себя снова в колледже? Или здесь, дома? Нишиноя не знал, как объяснить, что все, что он видел перед собой, — это невыносимая темная неизвестность, будущее, в котором ему придется жить со всеми ошибками, которые снесли его жизнь с рельсов. Так что он промолчал. Тишину прервал стук в дверь. Нишиноя выпрямился. Он не упустил из виду замешательство во взглядах родителей. — Кто это? — спросила мать, и отец покачал в ответ головой. — Это мой друг, — сказал Нишиноя, вновь привлекая к себе их внимание. — Я попросил его прийти. Для поддержки. — Поддержки! — рассмеялся отец, в то время как мать наклонилась вперед. — Ты пригласил на разговор незнакомца? — Он не незнакомец, — сказал Нишиноя. — Он мой друг, — он встал из-за стола и прошел к двери. Когда он открыл дверь, Асахи стоял на крыльце, по-прежнему одетый в рабочую одежду, хотя выглядел он не так опрятно, как этим утром. На штанинах была грязь, а рубашка промокла. Выбившиеся волосы прилипли ко лбу. Нишиноя понял, что снаружи шел дождь. Светило солнце, когда они уезжали из дома Танаки, но это было несколько часов назад. Он даже не заметил... — Асахи-сан, — сказал Нишиноя, чувствуя горячую волну стыда, — ты не должен был... — Я обещал, разве нет? — сказал Асахи. У него было сбито дыхание, как будто он бежал. Нишиноя снова почувствовал укол боли где-то глубоко внутри. Боже, он все еще был влюблен в него; он все еще был влюблен в Асахи. И он уже все разрушил. — Заходи, дурачок, — пробормотал он. — Почему ты не взял зонт? — В моем районе не было дождя, — ответил Асахи, проходя в прихожую. С него капала вода. Нишиноя не знал, верит ли ему, но когда Асахи сочувственно улыбнулся ему, чувство облегчения, обрушившееся на Нишиною, едва не заставило подогнуться колени. Внезапно ему стало абсолютно все равно на то, что Асахи промок насквозь, что его родители были в зале, что у него самого было намерение уйти из жизни Асахи и никогда не беспокоить его снова. Нишиноя направился прямо к нему, останавливаясь на высоком пороге прихожей, откуда он мог только дотянуться до плеча Асахи, вытянув руку. Он схватил Асахи за рубашку и потянул его на себя. Руки Асахи легли на его предплечья, устанавливая безопасную дистанцию между ними. — Не надо, — мягко сказал он. — Я весь мокрый. Нишиноя перенес ладони на его плечи. На нем даже куртки не было. Нишиноя чувствовал, каким он был холодным под рубашкой, но Асахи никак не показывал, что ему было неуютно. Стоя на высоком пороге перед прихожей, Нишиноя был с ним почти одного роста. Он провел руками по рукавам рубашки Асахи. Асахи поднял глаза, глядя куда-то за плечо Нишинои. Нишиноя почувствовал, как внутри все скрутилось в узел, заполняясь беспокойством. Он даже не продумал ничего. — Юу? — позвал отец. Нишиноя взглянул на грудь Асахи. Они стояли близко друг к другу — слишком близко — но он не мог заставить себя отстраниться. — Это твой друг? Асахи осторожно отодвинул его от себя, чтобы взглянуть в его лицо. Он, должно быть, увидел, что Нишиноя пока не мог говорить, так как он выпрямился и ответил, глядя через его плечо: — Здравствуйте, извините за вторжение. Повисла длинная пауза, было слышно лишь как капли дождя стекают с одежды Асахи на пол прихожей. Потом отец Нишинои заговорил снова: — Юу, почему ты не дашь своему другу полотенце? Нишиноя поднял глаза, встречаясь взглядами с Асахи. В конце концов, он кивнул: — Хорошо, — сказал он. — Я сейчас вернусь. Десять минут спустя они снова сидели за столом, но теперь добавился Асахи, который сидел в конце с полотенцем на плечах. Мать Нишинои строго поглядывала то на него, то на Нишиною. — Простите, что побеспокоил, — тихо сказал Асахи, когда она снова посмотрела на него. — Ты не побеспокоил, Азумане-кун, — заверил его отец Нишинои. — Просто было бы лучше, если бы наш сын предупредил нас, что он пригласил кого-то. Нишиноя сжался, сгорбив плечи. — Я этого не планировал заранее, — сказал он. — Просто так получилось. — Не то чтобы это имело значение, — сказала его мать. — Если ты думаешь, что его появление в разговоре избавит тебя от моих вопросов, ты ошибаешься, — она повернулась к Асахи. — На самом деле, это даже дает мне дополнительный источник информации. — Мам, прекрати, он ничего не сделал. Это все я. — Конечно, это ты, — согласилась мать. — Но тебе сейчас доверять полностью нельзя, разве нет? У Асахи она спросила: — Теперь, Азумане-кун, расскажи, откуда ты знаешь нашего сына? Нишиноя знал, что она смотрит на его длинные волосы, на татуировку на руке. Одет он был для работы, но дождь изрядно подпортил этот опрятный вид. — Мы были вместе в одной команде в старшей школе, — ответил Асахи. — Оу, — ответила она, облокачиваясь на спинку стула, — так ты из Карасуно? — Да, моя мама живет неподалеку от города. — Юу приехал вас навестить? — Эм, ну... Он... — Асахи посмотрел прямо на Нишиною. Нишиноя осознал, что Асахи пытается понять, нужно ли ему врать. — Нет, — вмешался он, прежде чем Асахи успел ответить. — Мы просто наткнулись друг на друга. Мать, хмурясь, посмотрела на него. — То есть ты воспользовался его добротой и гостеприимством, даже не предупредив заранее? — Нет, — быстро сказал Асахи, — не было никаких проблем. Это я предложил ему остаться. — И как это случилось? — Ну... — Я был пьян, ясно? — выпалил Нишиноя. — Я был настолько глуп, что выпил слишком много, и Асахи-сан пригласил меня к себе, потому что я даже стоять прямо не мог. Отец Нишинои выразительно глянул на него, потом посмотрел на Асахи. — Это правда? Асахи посмотрел на свои сцепленные между собой руки на столе. — Да, — сказал он. — Я был уверен, что он чем-то расстроен, — он медленно поднял глаза и встретился взглядами с Нишиноей. — Я просто хотел знать, что он в безопасности. Мать вздохнула даже громче, чем в предыдущий раз. — Что ж, спасибо, что позаботился о его безопасности, — сказала она. — Мне жаль, что эта ответственность легла на тебя. — Это не доставило никаких хлопот, — уголки губ Асахи поднялись вверх. — Было здорово снова встретиться. Нишиноя опять почувствовал боль в груди. Он тяжело сглотнул. — Тебе стоит быть благодарным за то, что люди заботятся о тебе, — сказала мать. — Конечно, я благодарен, — настоял Нишиноя. Он не мог больше выдержать взгляда Асахи, так что посмотрел на мать. — Для начала, почему ты так много пил? — спросил отец. — Те же причины. Я не знал, что я делаю, — он пожал плечами. — Я просто хотел на время перестать думать. Помолчав, он добавил: — Думаю, я пытался забыть, как сильно я облажался. После длинной паузы отец заговорил снова: — Где, ты думаешь, ты сейчас должен быть? Нишиноя повернулся к нему и моргнул. — Что? — По твоему первоначальному плану, каким бы он ни был. Или то, о чем ты думал, прежде чем все пошло наперекосяк. Где ты предполагал, что будешь, сейчас? Нишиноя почувствовал, что хмурится. — Пожалуй, я не знаю, — признался он. — Не думал, что мне нужно планировать что-то так далеко вперед. — Как ты хотел двигаться вперед без плана? — резко сказала мать. — Как вообще можно делать что-либо без цели? — Дорогая, — сказал отец, успокаивающе протягивая к ней руку. Он повернулся к Нишиное: — Вот что у нас есть сейчас, — он положил руки на стол ладонями вверх одну за другой. — У тебя впереди еще семестр, прежде чем ты либо получишь степень, либо пойдешь дальше по программе для выпускников. Или... — он перевернул руки. — Или ты вернешься домой и мы придумаем что-нибудь другое. — Если ты выберешь сейчас возвращение домой, ты потеряешь то предложение из Токио, — сказала мать. — Тебе стоит хорошенько подумать об этом, Юу. — Предложение? — вмешался Асахи. — Какое предложение? Нишиноя не мог смотреть на него. Вместо него, ответила мать. — У Юу предварительное приглашение в профессиональную игру, — сказала она. — В зависимости, конечно, от того, как пройдет грядущий год. Боковым зрением Нишиноя увидел, как Асахи тяжело откинулся на спинку стула. — Оу... — произнес он. — Это всего лишь Челлендж-лига, — пробормотал Нишиноя. — Ничего особенного. — Это работа, так ведь? — настаивала мать. — Та, за которую нужно взяться немедленно после выпуска. Нишиноя все еще смотрел в стол. — Я не знаю, что я должен буду делать для них, — сказал он. — Они не сказали, что это будет за работа. — Не имеет значения, что за работа, — сказала мать. — Они планируют выделить тебе место в компании, так что они могут взять тебя в команду. Заговорил отец: — Разве не ты говорил, что лучше будешь вечно играть в волейбол, чем делать что-то еще? Нишиноя тайком покосился на Асахи. Асахи смотрел куда-то в сторону, выражение его лица было непонятным и нечитаемым. Нишиноя снова вернулся взглядом к поверхности стола. — Ты больше этого не хочешь? — спросил отец. — Я не знаю, — сказал Нишиноя. Он, наконец, поднял глаза и посмотрел на мать напротив. Ее губы были сжаты в тонкую линию, брови тяжело нависали над глазами. — Что значит ты не знаешь? — спросила она. — Дорогая, — произнес отец. — Нет, я серьезно, — продолжила она. — Разве не ради этого все было? Почему тогда ты так много отдал ради волейбола в ущерб всему остальному? — она выглядела не столько злой, сколько запутанной, даже шокированной. Нишиноя почувствовал, как снова сжимается горло, и в этом не было никакого смысла. — Я думал... — начал он и покачал головой. — Я имею в виду, что это никогда не было планом или чем-то вроде того. Я просто принимал те решения, что принимал, чтобы продолжать играть, — он глянул на поверхность стола. — Я не особо заглядывал в будущее. Асахи по-прежнему молчал. Нишиноя вновь взглянул на него и увидел, что Асахи смотрит на его мать. Уже знакомая складочка опять пролегла на его лбу. В конце концов, он снова встретился взглядами с Нишиноей лишь на короткое мгновение и отвел глаза в сторону. Внутри что-то дернулось. — Так что ты хочешь делать? Вопрос матери заставил Нишиною обратить свое внимание на нее. Она смотрела на него очень пристально. У него было стойкое ощущение, что она заметила его взгляд в сторону Асахи. — Что? — спросил Нишиноя. Она постучала указательным пальцем по столу, царапая ногтем дерево. — Скажи нам, что ты собираешься делать. Отец дал тебе варианты. Который ты выберешь? — Вы хотите, чтобы я решал прямо сейчас? — Нам нужно составить план для тебя с этого момента, — с нажимом настояла мать. — Единственная возможность двигаться дальше — это принять решение. — Риа, — сказал отец, — он не должен решать сегодня. — Если не сегодня, то когда? Ничего хорошего от этих вялых сомнений не будет. — У него и так был сегодня сложный день, ему не нужно еще... — Коё, я не дам этому продолжаться еще один день. — Ты ему не поможешь, если... — Я не собираюсь просто смотреть, как он мучается! Ты хочешь, чтобы я ничего не предпринимала... — Стоп! — в отчаянии крикнул Нишиноя, и оба его родителя посмотрели на него так, будто забыли о его присутствии. Его руки были сжаты на столе в кулаки. — Пожалуйста, перестаньте! — он сжался и уткнулся лбом в свои костяшки. После короткого мгновения тишины его отец произнес: — Прости нас, Юу, мы не хотели... — Можно мне перерыв? — Нишиноя чувствовал, каким горячим было его собственное дыхание, запертое в маленьком пространстве между его лицом и поверхностью стола. — Мне не нужно, чтобы мне напоминали о том, насколько я большой неудачник... — Юу! — зло и резко закричала мать, и Нишиноя поднял голову. Глаза пекло, все мышцы на лице были напряжены. — Юу, — сказала она мягче, — ты не неудачник. — Сейчас просто плохой период, сынок, — сказал отец. — Все будет хорошо. Нишиноя вновь уткнулся лбом в руки, чувствуя, как они дрожат. — Мы можем остановиться? — спросил он. — Мне нужен перерыв. Рука его отца тяжело легла на плечо. — Конечно, — сказал он. — Коё... — Конечно, — с нажимом повторил отец. Мать на этот раз не возражала, и Нишиноя с облегчением выдохнул. Он расслабил руки, поворачивая их до тех пор, пока его лицо не оказалось в его ладонях. — Спасибо, — пробормотал он. — Что ж, в любом случае пора поужинать, — раздраженно сказала мать. — Ты останешься, Азумане-кун? Нишиноя резко поднял голову. Асахи смотрел на его мать с непонятным выражением на лице; ее вопросы всегда были, словно внеплановый тест, и он был в ужасе перед перспективой дать неверный ответ. — Я... — его глаза метнулись в сторону Нишинои, словно прося подсказки для правильного ответа. — Нет, — ответил Нишиноя за него. — Ему нужно постараться вернуться домой пораньше. Ему завтра на работу. Асахи нахмурил брови и сжал губы в тонкую линию. В следующий момент он вновь повернулся к матери Нишинои. — Он прав, — сказал он. — Наверное, мне стоит возвращаться. — Если хочешь. Но ты можешь остаться, конечно же. Это не займет больше часа. Асахи снова посмотрел на Нишиною. На его лице все еще читалось замешательство. — Нет, извините, — наконец, сказал он. — Спасибо за приглашение, — он встал, вышел из-за стола и задвинул стул. — Спасибо за гостеприимство, — произнес он. — Разумеется, друзья Юу всегда желанные гости. Асахи слабо улыбнулся. Его руки все еще лежали на спинке стула, и он задумчиво постучал по ней пальцами несколько раз. — Ну, — сказал он, — думаю, мне пора. — Я тоже пойду. На Нишиною уставились три пары удивленных глаз. — Извини? — сказала мать. — Я иду с ним, — сказал Нишиноя, глядя прямо на Асахи. — Так, Асахи-сан? — К-конечно, — сказал Асахи, хотя на его лице была неуверенность. — Если... если хочешь. — Хочу, — ответил Нишиноя. — Ты должен остаться дома, Юу, — сказал отец, но мать перебила его. — Мы еще не закончили разговор. — Я могу вернуться, так ведь? Я же не уезжаю из страны или еще что. — Юу... — Да ладно вам! — настаивал Нишиноя. В голове крутились шестеренки в поисках достаточного повода. Он вспомнил ярость на лице Сузуме, несчастное выражение лица Таки. Он указал рукой наверх, подразумевая второй этаж. — Это уже слишком для всех на сегодня, я не могу продолжать расстраивать Сузу и Таку — я не хочу быть здесь, если это их расстраивает. — Они будут расстроены и если ты уйдешь, — сказал отец, и Нишиноя выдохнул. Он снова сжал руки на столе в кулаки. — Вы спросили меня, что я хочу сейчас делать, — сказал он. — Так вот это то, чего я хочу. Родители снова переглянулись. Нишиноя не в первый раз задумался, была ли между ними какая-то телепатия. Наконец, его мать посмотрела на него. — Я хочу потом обсудить все это, — сказала она. Нишиноя кивнул. — И я хочу, чтобы у нас появился план. Он посмотрел вниз на стол, чувствуя, как в животе все сжимается, и вновь кивнул. Отец добавил: — Но мы можем немного подождать. Ничего не горит сейчас. — Тогда я могу идти? Мать вздохнула. — Ты взрослый, Юу, — сказала она. — По закону, во всяком случае. Если мы будем удерживать тебя здесь насильно, технически это будет похищением. — Дорогая, не думаю, что в данном случае это хорошее сравнение... — Если вообще тут можно найти какие-либо сравнения, — сказала она. Нишиноя медленно обвел глазами поверхность стола, потом поднял их на Асахи, который молча стоял сбоку, с осторожностью глядя на него. — Хорошо, — сказал Нишиноя. — Я хочу пойти с Асахи-саном. — У меня есть два условия, — суровость в ее тоне заставила Нишиною напрячься. Он повернулся к ней, встречая ее строгий взгляд. Она подняла указательный палец. — Первое — ты должен поклясться, что будешь говорить нам обо всем честно. Ты не оказываешь услугу ни нам, ни себе, когда врешь или скрываешь информацию. Второе, — ее средний палец распрямился рядом с указательным, — ты отвечаешь на телефон, когда я звоню. Независимо от того, где ты или с кем. Мне все равно, спишь ли ты, или сидишь на занятиях. Ты отвечаешь на телефон, или я приезжаю и забираю тебя домой, — ее глаза вспыхнули, когда она говорила, и Нишиноя знал, что каждое ее слово было правдой. — Да, мама, — смиренно ответил он. — Ты можешь написать сообщение, если ты на занятии, — вмешался отец, тут же получая взгляд от матери, прежде чем она уступила. — Хорошо. На занятиях можешь писать. — А если у меня заберут телефон? — Юу! — упрекнула мать, но напряжение ушло с ее лица, а отец прятал ухмылку за своей рукой. Нишиноя с облегчением откинулся на спинку стула. Узел внутри постепенно ослабевал. Он снова посмотрел на Асахи, который стоял немой статуей, словно отделенный от их разговора невидимым занавесом. Нишиноя попытался улыбнуться ему, показывая, что худшее позади, но Асахи не ответил. Улыбка сползла с лица Нишинои. — Так ты уходишь, да? — спросил отец. — Да, думаю, что да, — ответил Нишиноя, не спуская глаз с Асахи. Щеки Асахи немного покраснели, и он отвел взгляд. Нишиноя нахмурился. — Тебе нужно попрощаться с Сузуме и Такой, — приказала мать. — Ты им это должен. Мрачное предчувствие шевельнулось внутри. — Да... — согласился Нишиноя. — Хорошо, — он оттолкнулся от стола. Он оставил Асахи в столовой с родителями, немного поволновавшись, что мать сейчас устроит ему допрос, и прошел наверх. Он прошел мимо двери в комнату Сузуме и отправился сначала к Таке. Нишиноя коротко постучал в дверь, потом взялся за ручку и приоткрыл ее немного. — Эй, приятель, можно войти? Я просто хотел... Он замолчал на середине фразы, когда просунул голову в дверь и увидел, что Сузуме и Така сидят рядом на полу с раскиданными перед ними картами. Они одновременно посмотрели на него, будучи практически копиями их родителей с Сузу, так похожей на мать, и Такой, который пошел в отца. Така выглядел так, словно он плакал. Это было для Нишинои, словно удар. — Что? — спросила Сузуме. — Мы на середине кона, и я выигрываю. — Ничего подобного, — настоял Така. — Ты не знаешь, что у меня на руках, сестренка. — Я знаю, как выглядит твое лицо, когда у тебя хорошие карты. — Не так уж у меня все и плохо! Нишиноя вмешался: — Эй, ребята. Я. Я ухожу. Карты были тут же забыты. Оба вскочили на ноги и подошли к двери, перебивая друг друга так, что их голоса смешивались. — Ты уходишь?.. Ты только пришел... Как ты можешь уйти... Брат, я хотел... Как ты можешь просто уйти? Нишиноя вошел в комнату и поднял руки, беря брата с сестрой за плечи. — Я вернусь, — сказал он. — Не волнуйтесь, я вернусь. Така ничего не говорил, хотя выглядел разбитым. Сузуме схватила Нишиною за футболку и потянула на себя. — Это нечестно! — сказала она. — Скоро, — пообещал Нишиноя. — Я скоро приду, не волнуйтесь, — он обхватил их плечи и шеи, обнимая и брата, и сестру одновременно. Он помнил, какими они когда-то были маленькими. Такими маленькими, что он мог обхватить их обоих одной рукой; мог носить обоих на плечах по двору. Теперь Сузу была одного с ним роста, а Така даже выше. Они так быстро выросли. — Я люблю вас, ребята, — прошептал Нишиноя срывающимся голосом. — Вы же знаете, да? Я вас так люблю. Он почувствовал, как рука Таки вцепилась в футболку. Сузуме уткнулась лбом в его плечо и сильно пнула его по ноге. Нишиноя улыбнулся. Он отстранился от них. Все трое плакали. — Ты засранец, — сказала Сузуме. — Сестра, — задохнулся Така, и Нишиноя рассмеялся. — Все нормально, — сказал Нишиноя. — Так и есть, — он потряс Таку за плечо. — Ты должен присматривать за Сузу, хорошо? Не позволяй парням на нее заглядываться. — Брат... — Я серьезно, парни ужасны, не давай им приближаться к ней. — Брат, я и сама разберусь. — Я знаю, что ты можешь, — сказал Нишиноя. — Черт, да ты и из меня дурь вытрясла, знаешь? Она смогла улыбнуться сквозь слезы. Потом ее улыбка сползла с лица. — Брат, — неуверенно произнесла она, — я... — Нет, не надо, — сказал Нишиноя. — Я заслужил все это. Она покачала головой. — Я тебя не ненавижу, — тихо сказала она. — Я не должна была так говорить. Нишиноя сжал ее плечо. — Я знаю, Сузу, все в порядке. Ты можешь ненавидеть меня немного. Я этого заслуживаю. — Тебе правда нужно идти? — спросил Така. — Да, сейчас надо, — сказал Нишиноя. — Я не могу объяснить, почему. Обещаю, я скоро вернусь. — Как скоро? — спросила Сузуме. — Скоро, — заверил он. — Завтра? Нишиноя рассмеялся. — Сузу, ты такая же, как мама. — Она хуже, — исправил Така. — Только потому что вы такие идиоты, — выдохнула Сузуме. Она потянулась вперед и схватила Нишиною за ухо. — Когда? — спросила она. — Завтра? На следующей неделе? В следующий месяц? — Может, завтра, — сказал Нишиноя. — Я могу прийти завтра. Она сильно дернула его за ухо и отпустила. — Хорошо, — сказала она. — Тот же уговор, что и до этого. — Понял. Нишиноя снова обнял их. — Скоро увидимся, — сказал он. — Обещаю. Когда он отстранился вновь, глаза Сузуме уже были сухими. Она взяла Таку за руку. — Лучше бы так и было, — сказала она. — Не забудь, что я тебе сказала. Нишиноя кивнул. — Не забуду, — сказал он. Прежде чем спуститься, Нишиноя заглянул в свою комнату на минуту. У него еще была одежда в сумке, так что ему не нужно было собирать что-то еще, но он не мог отделаться от чувства, что что-то забыл. Его взгляд упал на фотографию на кровати, и Нишиноя почувствовал, будто у него началась лихорадка. Ему сначала стало жарко, потом — холодно, затем пришла слабость, прошиб пот. Что он скажет Асахи? Как сможет рассказать ему? У них будет целая ночь, подумал он. Как-нибудь он найдет слова. Он спускался вниз, когда услышал голос Асахи в столовой. Нишиноя на время остановился, потом продолжил идти более тихо. Он перешагнул скрипящую ступеньку, потом перенес вес на перила, ступая на первый этаж дома. — Я понимаю, — говорил Асахи. — Пожалуйста, звоните в любое время. Нишиноя на цыпочках прошел по коридору и прислонился спиной к стене. Он скользнул вдоль нее, пока не добрался до края арки, оставаясь вне поле зрения тех, кто был в столовой. — Нам жаль обременять тебя, — сказал отец Нишинои. — Нет, все в порядке, — настаивал Асахи. Нишиноя услышал голос матери: — А это твой адрес? В какой он части города? — Через реку. Где-то в пятнадцати минутах на машине или около того. — Мы дадим тебе наши номера тоже. — Да, забейте их в мой телефон. И давайте я дам вам контакты моей матери. Нишиноя нахмурился. Они что, хотели так нянчиться с ним, даже не спросив? Он вернулся к лестнице и топнул по нижней ступени, и звук заставил голоса в столовой стихнуть. Когда он вошел в арку, все трое смотрели на него с беспокойством. Нишиноя скрестил руки. — Что? — спросил он. Он встал в позу, сурово глядя на них, ожидая, что они признаются в своем заговоре. Первым заговорил Асахи. — Ты готов идти? — спросил он. Он полностью оделся, пока Нишиноя был наверху. — Да, думаю, да, — ответил он. Его родители прошли с ними в коридор. — Помни, что ты всегда можешь вернуться домой, Юу, — сказал отец, положив руку ему на плечо. — В любое время, без вопросов. — Может, с парочкой вопросов, — поправила мать. — С минимумом вопросов, — сказал отец. — После того, как поешь и отдохнешь. — Мы договоримся, — сказала мать. Нишиноя почувствовал, как его плечи на минуту расслабились. Они не сильно злились — по крайней мере, так казалось. Это уже что-то. Он обулся и взял сумку. — Я приду завтра, — сказал он. — Я обещал Сузу. — Что ж, мы знаем, что обещание Сузу ты нарушить не можешь, — сказал отец. — Я лучше не сдержу обещание твоей маме, чем ей. — Коё, я стою прямо рядом с тобой. — Ты не получишь страховку, если убьешь меня. — Я ухожу, — напомнил им Нишиноя. — Да-да, мы в курсе, — сказала мать. Она потянулась вперед и взяла его за подбородок. Стоя на пороге прихожей, она была на несколько сантиметров выше него. — Не глупи, Юу, — приказала она. — И не паясничай. Если тебе нужен кто-то, чтобы пинать тебя, у меня есть отличные ботинки. — Это несколько провокационно, мам, — сказал Нишиноя. — Ну, ты никогда не делал ничего, как положено, — смиренно ответила она. — Ты в этом плане похож на отца, — она отпустила его подбородок и подтолкнула к двери. — Иди, если собираешься уходить. Мне нужно готовить ужин. — Уже-уже, — Нишиноя повесил сумку на плечо. — Увидимся. — Береги себя, — сказал отец. Мать уже развернулась и направлялась на кухню. Нишиноя кивнул. Он жестом показал Асахи, чтобы открыл дверь, и Асахи послушался. Только после того, как Нишиноя толчком закрыл за ними дверь, он осознал, что все еще был в шортах, и воздух быстро остывал, так как солнце клонилось за горизонт. Что ж, ничего страшного, подумал он, они не так уж и долго будут на улице. Даже если будут — он ни за что не пойдет назад, не сейчас, по крайней мере. Асахи молчал. Он стоял внизу у крыльца с руками в карманах. Нишиноя с облегчением отметил, что его одежда почти высохла. Дождь перестал идти, хотя облака сгущались на небе, готовые пролиться снова. Нишиноя спустился по трем ступенькам и пошел к воротам по мощеной дорожке. Он понял, что Асахи идет рядом. Они прошли по дороге довольно далеко, прежде чем Нишиноя заговорил. — Спасибо, что пришел, — сказал он. — Я ничего не сделал, — настоял Асахи рядом. — Я просто сидел там, как идиот. Нишиноя почувствовал, что слегка улыбается. — И все же я рад, что ты был там, — сказал он. Они снова замолчали. Нишиноя боролся с собой, чтобы что-нибудь сказать, найти какую-то нить разговора, чтобы заполнить эту тишину между ними. Воздух был до странного густой — неожиданно показалось, что что-то изменилось, пока он не смотрел. Может, это происходило внутри него самого. — Ты голоден? — наконец, спросил Нишиноя, покосившись вбок. — Я могу что-нибудь купить по дороге. Асахи пожал плечами. — Наверное, — сказал он. — Нам, возможно, лучше съесть то, что осталось у меня дома, а то испортится, — он смотрел ровно на дорогу. На его лице все еще было это ужасное выражение, замешательство, которое не покидало его все время, что он молча сидел в конце стола в гостиной. — Да, — согласился Нишиноя, — хорошо. Он почувствовал, как на щеку упала капля, потом другая — на плечо. Нишиноя остановился, поднял руку, дав еще нескольким каплям приземлиться на открытую ладонь. Асахи остановился в нескольких шагах от него и наполовину развернулся. — Дождь снова начинается, — сказал Нишиноя. — Он быстро пройдет, — ответил Асахи. — Лучше идти дальше, — его голос звучал очень странно, в нем была какая-то жесткость, которой Нишиноя раньше не слышал. Он снова вспомнил, как Асахи выглядел, когда стоял в его прихожей, и почувствовал укол вины. — Давай найдем место, где переждать, — предложил он. Асахи посмотрел в сторону на другой конец улицы. Свет от витрин магазинов и фонарей над ними — освещения было достаточно, чтобы Нишиноя мог разглядеть выражение его лица. — Хорошо, — сказал Асахи и снова начал идти. Нишиноя пошел следом совсем рядом. Немного дальше по дороге они нашли магазин с навесом. — Надеюсь, нас никто не сдаст, заподозрив в попытке вандализма, — сказал Асахи, глянув через стекло на освещенный интерьер магазина. — Ты слишком много беспокоишься, — сказал Нишиноя, прислоняясь к торцу здания. Он прижался затылком к стене за спиной и прикрыл глаза. Даже несмотря на те часы, что он успел поспать без отдыха, он чувствовал себя изнуренным. Он не хотел ничего, кроме как свернуться рядом с Асахи на его постели и проспать неделю. — Может быть... — пробормотал Асахи. Дождь продолжал идти. Пару раз казалось, что он должен пойти слабее, но он лишь усиливался. В итоге стало слишком холодно, и Нишиноя крепко обхватил себя руками, просовывая ладони под рукава с противоположных сторон. — Мы можем пойти, — предложил Асахи. — Мы промокнем, но быстрее доберемся домой. — Все в порядке, — настаивал Нишиноя. Его никогда раньше не пугал холод. Наверное, просто нужно было привыкнуть к нему. Он попрыгал на месте, чтобы согреться. — Нишиноя, — произнес Асахи рядом с ним резким и низким голосом. Боже, как же он устал. — Что? Асахи ничего не ответил вслух, но Нишиноя боковым зрением видел, как он пошевелился. Он подпрыгнул, когда почувствовал, как приподнялся край штанины шорт. Асахи держал край и тянул его вверх, открывая его колено. — Это... — начал Асахи. — Это от... вчерашнего? Нишиноя моргнул в замешательстве. В итоге он посмотрел вниз и увидел, что Асахи внимательно смотрит на оголенное колено, которое все было серо-синим от центра коленной чашечки и ниже. — Оу, — произнес он. Вот черт, подумал он. — Может быть, — он вновь перевел взгляд на лицо Асахи. Брови Асахи были нахмурены, на лбу пролегли складки. Он выглядел расстроенным. — Пустяки, — настаивал Нишиноя. — Ты же знаешь, на мне легко появляются синяки. Они никогда не болят, честно. Асахи поднял глаза и встретился с ним взглядом. Его брови все еще были нахмурены, он открыл рот. — Ты правда напугал меня, — сказал он, отпуская шорты Нишинои. — Что? — в животе словно кислота растеклась. — Прошлой ночью, — тихо сказал Асахи. — Потом с утра. А потом, когда я пришел домой... — Со мной все было в порядке, — настаивал Нишиноя. Асахи нахмурился. — Я вошел в дверь, а тебя там не было, — сказал он. — И твоих вещей не было. Нишиноя вытащил руки из рукавов, чтобы он мог нормально скрестить их на груди. Он отвернулся. — Я не знал, что мне запрещено уходить, — хмыкнул он. — Это не то, о чем я говорю. И ты это знаешь, — Асахи схватил его за руку и потянул, пока Нишиноя не повернулся к нему. — Что я должен был думать? Что, ты ожидал, я подумаю? Вокруг них все еще лился дождь, холод оседал на коже Нишинои. В противовес этому, рука Асахи казалась раскаленной. — Я не знаю, — сказал Нишиноя. — Я даже не знаю, что ты думаешь. Асахи отстранился, но не отпустил его. — Когда ты ответил на звонок, я почувствовал облегчение, — сказал он. — Я думал... — он покачал головой. — Наверное, неважно, что я думал. Нишиноя сглотнул, несмотря на ком в горле. — Черт возьми, просто скажи мне. Асахи нахмурился еще сильнее. — Я подумал, что ты уехал. Навсегда. Нишиноя вынужден был отвести взгляд. Он подумал, что ему станет плохо. — Как так вышло, что ты оказался у родителей? Боже, ему точно станет плохо, да? — Я пошел к Рю, — сказал он. — Оу, — ответил Асахи. Его хватка на руке Нишинои ослабла. — И он убедил тебя пойти? Нишиноя покачал головой. Он все еще не смотрел на Асахи. — Мне стало... плохо, — сказал он. — И они позвонили маме и папе. Асахи замер. — В смысле плохо? Нишиноя был уверен, что его стошнит. Он чувствовал, как подступает тошнота, поднимаясь изнутри, так что он положил ладонь Асахи на грудь, чтобы оттолкнуть его, чтобы его вырвало на улицу, а не на тротуар, но потом он неожиданно понял, что это были слова, а не тошнота, и он не мог их остановить. — Я планировал уехать, — быстро сказал он. — К родителям? Нишиноя снова покачал головой и крепче вцепился пальцами в одежду Асахи. — В Тибу. Нишиноя ладонью почувствовал, как напрягся Асахи, как сжались его мышцы. Когда Асахи, наконец, вновь заговорил, его голос звучал так, что Нишиноя мог об него порезаться до крови. — Так я был прав, — сказал он. Нишиноя боролся с собой, чтобы заговорить, несмотря на сжавшееся горло. — Нет, — выпалил он. — Я... я имел в виду... — Я был прав, — Асахи отпустил его и убрал руку. — Асахи-сан... — Прекрати, ладно? — он отстранился и вышел под дождь, который тут же намочил его волосы. Асахи развернулся и пошел. — Стой... нет... — Нишиноя нырнул под дождь за ним. — Асахи! — провыл он, и Асахи, наконец, остановился. Его рубашка прилипла к спине, руки были сжаты в кулаки по обеим сторонам тела. — Асахи-сан, пожалуйста! — прокричал Нишиноя. — Дай мне объяснить! — Мне не нужны объяснения, — сказал Асахи, не поворачиваясь. — Асахи... — Если ты готов туда ехать, то можешь ехать, я не буду тебя останавливать. Нишиноя бросился вперед и схватил Асахи за руку. — Я не хочу туда ехать! — прокричал он. — Я хочу остаться с тобой! Асахи не смотрел на него. — Легче не будет, чем дольше ты ждешь, — сказал он, — если ты будешь продолжать возвращаться в мою квартиру. — Твоя гребаная квартира здесь вообще не при чем! — Нишиноя обошел его, становясь перед ним, и взял его за вторую руку. — Асахи, я хочу остаться с тобой! Я никогда не хотел возвращаться! — Нишиноя... Нишиноя сжимал руки, пока Асахи не поморщился. — Я могу остаться с тобой? Ты позволишь мне остаться? Асахи, наконец, встретился с ним взглядом. Он выглядел таким несчастным, каким Нишиноя его никогда не видел. — Не думаю, что стоит, — сказал он. — Не думаешь, что стоит, — выпалил Нишиноя, — или ты не хочешь? На лице Асахи была настоящая буря. Он поднял руку, схватил Нишиною за запястье и заставил отпустить себя. — А это важно? — спросил он. У Нишинои было ощущение, будто он получил удар в грудь. Он уронил вторую руку, и тогда Асахи отпустил его запястье. Дождь продолжать идти, становясь рычащим фоном, стеной, которая выросла между ними. Асахи снова развернулся, чтобы уйти. — Нужно идти, — сказал он. Нишиноя почувствовал, как к глазам подступили слезы, почувствовал, какими горячими они были, в сравнении с холодным дождем. — Асахи, — в отчаянии произнес он. — Асахи, я люблю тебя. Асахи застыл. После длинной паузы он сказал: — Нишиноя, ты просто запутался. — Я не... — Да, — Асахи повернулся, и злость исчезла с его лица. Вместо этого, на нем была печаль, словно у доктора, который сообщал плохие новости. — Ты просто ищешь способ спрятаться. Я знаю, что, если ты не вернешься, ты пожалеешь. Ты всегда был слишком большим для этого места. Нишиноя взорвался. — И что с этим делать?! Ты никогда даже не уезжал из этого гребаного города! — Я знаю, какая у меня жизнь, — пробормотал Асахи. — Ты не должен мне объяснять. — Почему ты не пытаешься сделать больше? — спросил Нишиноя. — Ты мог бы сделать что-то — ты мог бы сделать хоть что-нибудь! Почему ты не сделал? — Я принял решения, — сказал Асахи. — У тебя вообще когда-нибудь были какие-либо амбиции? Ты всегда был таким неудачником?! Ярость вернулась во взгляд Асахи. — Это не про меня, — мрачно сказал он. — Ты ничего не знаешь о моей жизни и о том, чего я хотел. У Нишинои было ощущение, будто в живот воткнули железный стержень, и все внутри скрутилось вокруг раны. Глаза пекло. Он почувствовал, как слова срываются с губ, как он произносит их, словно бросается вперед с ножом. — Ты прав. Я ничего не знаю о твоей жизни, — согласился он. — Со сколькими парнями ты спал? Асахи выглядел так, будто он дал ему пощечину. — Что? У Нишинои не было ни оправданий, ни причин, но он не останавливался. — Со сколькими? — спросил он снова. — Какой у меня номер? Где я там нахожусь в списке парней, что ты приводил домой из бара? Асахи шевелил губами, но не произносил ни слова. Наконец, он смог сказать: — Я не понимаю, в чем дело. Нишиноя все еще не останавливался. — Я вообще имею для тебя какое-то значение? — спросил он. — Я вообще хоть что-то значу? Или ты просто трахался со мной из жалости? Асахи приложил руку ко рту. Злость пропала совсем; ни намека на нее не осталось. — Ты... Я не... — он закрыл глаза, не говоря больше ничего. — Что? — с нажимом сказал Нишиноя. — Я правильно понял? Асахи открыл глаза, но на Нишиною не смотрел. Он опустил руку. — Я сделал ошибку, — неровным голосом сказал он. Нишиноя чувствовал себя куском разбитого стекла — острым и разрушенным. — Может, и сделал, — сказал он. Асахи поднял глаза. Вместо того, чтобы посмотреть на Нишиною, он глядел сквозь него на навес, под которым они прятались, на свет магазина под ним. Он обошел Нишиною и пошел в ту сторону. — Эй! — крикнул Нишиноя. — Я еще не договорил! — Зато я дослушал! — выпалил в ответ Асахи, в его голосе слышались слезы. — Я не должен стоять здесь и позволять тебе нести всю эту хрень, что только приходит в твою голову! — он сорвался на бег в сторону двери. Когда он исчез за ней, Нишиноя остался стоять под дождем. Он позволял ему литься на голову, стекать на плечи. Ступни промокли. Шорты прилипли к ногам. Нишиноя развернулся. Он смотрел вдоль дороги так далеко, насколько мог сквозь темноту и туман. Он начал идти. Начал бежать. Он не оборачивался.