Vienna Waits For You

Ему было холодно. Это была самая глупая вещь из тех, что он когда-либо делал, если, разве что, забыть о том случае, когда, будучи еще ребенком, он без разрешения родителей сел на поезд и оказался в трех городах от дома. Его мать запретила ему играть в видеоигры на целый месяц. Самый длинный месяц в его жизни — по крайней мере до старшей школы. Кроссовки Нишинои хлюпали при каждом шаге, пока он бежал по темнеющей улице. Район, в котором он оказался, был ему незнаком. Он задавался вопросом, был ли он вообще еще в Карасуно. Когда он побежал, у него не было плана, куда именно он направлялся. Он просто сворачивал то тут, то там в попытках побыстрее исчезнуть из виду, чем только запутал сам себя. Под дождем и в темноте все вокруг выглядело иначе. Прошло совсем немного времени, прежде чем он окончательно заблудился. Нишиноя не знал, сколько вот так бежал, только чувствовал, как горит изнутри грудь и как болят ноги. И он бы продолжил, если бы не споткнулся на неровной дороге и не упал вперед, приземляясь на руки и колени. Обжигающая боль вспыхнула в коленях и на ладонях. Он оперся на локоть в попытках подняться и умудрился стесать на нем кожу. Нишиноя попробовал снова встать с мокрого тротуара, на этот раз более медленно. Он сел и осмотрел ладони и руки. Капли крови выступали на расцарапанной коже, выглядя на руках, как красные драгоценные камни, пока дождь не смыл их с ладоней, превращая в розовые подтеки. Это точно был самый его глупый поступок из всех. Даже хуже, чем когда он выбил зуб Сузуме — всего лишь молочный зуб! Даже хуже, чем когда он забыл про подпись отца на разрешении от родителей — его отец не сказал «нет» о поездке на экскурсию, он просто забыл попросить его, а потом было уже слишком поздно. Это было даже хуже, чем когда он взял у матери ее банковскую карту и потратил маленькое состояние на одежду и разные мелочи — все черное, многое даже с шипами и заклепками — он же должен был подготовиться к старшей школе, как он пытался объяснить ей после. По каким-то причинам она не нашла эти объяснения убедительными и заставила его в этот же день вернуть все вещи. Нет, это было намного хуже. Вот оно. Вот тот самый предел, демонстрирующий, насколько он отвратителен. Перед глазами Нишинои все еще стояло шокированное лицо Асахи. Он все еще видел, как его решимость дала трещину и как потом эта трещина превратилась в зияющую пропасть. И он произнес..! Нишиноя прижал руки к глазам. Он произнес слова, которые на самом деле не собирался говорить, но они вдруг встали между ними, сказанные вслух. И они будто отскочили от Асахи, как от стекла. Нишиноя уронил руки на колени. Ну, во всяком случае, он теперь был в курсе. Был в курсе, что Асахи не любит его. Он еще раз осмотрел ладони и увидел, что кровь почти остановилась. Колени все еще щипало, но это не имело значения. Это были уж точно не первые стесанные колени в его жизни. Ему мимолетно пришла в голову мысль, что, если бы происходящее было сценой из фильма, это был бы момент, когда звучит музыка, когда зрители сдерживают слезы, видя, как герой встречается лицом к лицу с собственными демонами. Но это был не фильм, а он не был героем. Он был всего лишь пареньком, сидящим на улице под дождем с разодранными коленями. Он был сволочью, которая обижает людей, которых любит. Он был придурком, который заставил самого доброго парня из всех, кого он знал, убежать в слезах. Ему было холодно. Который был час? Как долго он уже здесь? Часы все еще были в комоде Асахи. Нишиноя покопался в кармане, пока не нащупал телефон, но экран не реагировал. Он пару раз пытался включить его — он ведь только недавно заряжал его, должен работать. В конце концов, он понял, в чем дело. Телефон промок даже сквозь одежду и просто сломался. Нишиноя отклонился назад и поднял лицо вверх. Он не сдержал смех, который рвался из горла. Вот тебе и обещание матери. Он медленно поднялся на ноги, морщась при каждом движении из-за боли в потревоженных ссадинах на коже и уставших суставах. Боже, ему было холодно. Ему нужно было спрятаться от дождя, куда-то пойти. Он каким-то образом умудрился не потерять сумку, наверное, чисто на инстинкте. Может, там что-то осталось сухим. Нишиноя закинул сумку на плечо и двинулся дальше; на этот раз он не бежал, а просто шел, периодически останавливаясь и осматриваясь. Он был в спальном районе, где дома располагались очень близко друг к другу, были натыканы, как сорняки, на узких улочках. Здания возвышались перед ним, как безликая масса, вызывая приступы клаустрофобии. Все они были с острыми краями, старыми балконами и спутанными зигзагообразными линиями электропередач. Все казалось таким реальным. Казалось совершенно обычным местом. Казалось жилым. Сам он, в свою очередь, чувствовал себя так, будто был бестелесным, пока продолжал идти по этому району; будто он смотрел на то, как он бредет по улице, со стороны, как житель этого места, выглядывающий из окна какого-нибудь из этих высоких домов. В конце концов он дошел до моста. Небольшая река под ним была широкой и темной, но у конца пролета он смог забраться между опорными столбами, чтобы спрятаться от дождя. Бетонное основание под резким углом уходило к воде, поэтому он ступал очень аккуратно. Нишиноя сел лицом к реке, подтянув к себе колени. Он прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Запах влажной земли тут же ударил в ноздри. Он позволил звукам дождя и течения воды поглотить его, заглушить внутреннюю истерику, чтобы он снова мог думать. Куда он мог пойти? Квартира Асахи отметалась сразу же без вопросов. Он не мог показаться на этом пороге после того, что сказал. На ум пришел Танака, но у Нишинои возникло подозрение, что они снова позвонят его родителям. Может, залезть к нему через окно... Оставался еще дом родителей. Конечно, они его пустят. В конце концов, они даже не хотели его отпускать. Нет, он больше не боялся, что ему там не будут рады, но... Но он думал, что, если пойдет обратно, он в какой-то степени признает поражение. После всех его активных попыток уйти домой вместе с Асахи у родителей будет сотня вопросов, как так вышло, что он оказался на их пороге промокший насквозь и со ссадинами. Так какой был выбор? Он размышлял об этом, дрожа, спрятав руки между согнутыми ногами и телом. Его отец предложил три варианта развития событий. Для Нишинои это было облегчением — слова, объясняющие этот кошмар, словно хоть что-то знакомое в полной неизвестности. Вернуться к учебе и поступить на программу для выпускников, закончить учебу и принять предложение о работе в Токио, или вернуться домой. Закончить учебу казалось чем-то очень туманным, так что он сразу вычеркнул этот вариант из списка. Оставалось два пункта: программа выпускников или возвращение. Отец не предложил бы последний вариант, если бы считал его невозможным. Это хотя бы немного успокаивало Нишиною — что жизнь продолжится, даже если он примет такое решение. Но какой будет эта жизнь? И он уже вычеркнул из нее Асахи. А сможет ли вычеркнуть волейбол? Хотя, это не будет иметь никакого значения, если он провалит тесты. Нишиноя вжался лицом в колени. Он был очень обеспокоен тем, что может принять неправильное решение, просто в ужасе от того, что может выбрать неверный путь и навеки испортить собственную жизнь. Такого раньше он не испытывал. Всегда казалось, что мир лежит перед ним; он просто шел от одного отрезка жизни к другому, уверенный в том, что твердая почва под его ногами будет всегда, даже если он не будет смотреть, куда шагает. Теперь же ему казалось, что он скользит по рассыпающемуся под ногами гравию, находясь опасно близко к краю скалы. Может, лучше было бы просто рискнуть и прыгнуть? Или попытаться сохранить все, что у него еще осталось важного? Если бы только был способ заглянуть на пять лет вперед, чтобы посмотреть, к чему то или иное решение может привести. Было все еще холодно. Он положил куртку в сумку? Может, там хоть что-нибудь все же осталось сухим. Нишиноя расставил ноги, свел пятки и положил сумку в получившееся кольцо. Он расстегнул замок и стал копаться в вещах. Все рубашки и футболки были мятые и мокрые. Он отодвинул их в сторону. Темные джинсы, шорты, в которых он спал, старые спортивки. Глубже нашлись дезодорант, зубная щетка, зарядка для телефона и твердый ком, в котором узнавалась кружка Асахи, завернутая в футболку. Нишиноя вытащил кружку и развернул ее, отложил футболку в сторону. Кружка была холодной и твердой. Нишиноя повертел ее в руках. На ее блестящую поверхность попадали отблески уличных фонарей, высвечивая неровности. Он крепче сжал ее пальцами и прижался к ней лбом. Это его последняя встреча с Асахи? Последний раз, когда он разговаривал с ним? Накричав на него, заставив его плакать? Обвинив его в... Нишиноя стукнул себя кружкой по лбу. — Идиот, — прошипел он, — идиот, идиот, идиот! Он поднял голову, наклонился вперед и закричал: — ИДИОТ!! — так громко, что услышал эхо со всех сторон от реки. Это почти принесло какое-то облегчение — такое, какое возникает, когда распаковываешь новую игру или открываешь содовую и слушаешь, как шипит выходящий из нее газ. Он не мог оставить это вот так, верно? Но будет ли это эгоистично с его стороны — вернуться, даже если он хотел лишь извиниться и отдать кружку — причинит ли это вреда Асахи больше, чем радости? Он мог написать письмо, мог отправить кружку по почте из кампуса, тогда Асахи не придется снова смотреть на него. Но, Боже... Нишиноя хотел посмотреть на него снова, хотел увидеть его так отчаянно, что внутри раскрывалась огромная пропасть, которая затягивала в себя все. Он никогда не был из тех, кто что-то делает наполовину — либо он идет в квартиру Асахи лично, либо никогда больше не появляется на его пороге. Не существовало никаких других вариантов, никаких полутонов. Асахи пришел, когда Нишиноя попросил. Он прибежал к нему домой под дождем, даже не переодевшись. Он забрал Нишиною без всяких колебаний — открыл для него свой дом, подстроил свой ритм жизни, дал ему возможность почувствовать себя в безопасности — а Нишиноя просто все разрушил. Нишиноя опустил кружку. Он должен был извиниться перед Асахи — Асахи заслуживал извинений. Даже если он его не простит, ничего. Даже если никогда не захочет его больше видеть. Но Нишиноя должен был хотя бы попытаться; он должен был это сказать. Он хотел, чтобы Асахи это услышал, даже если это не изменит ничего между ними. Вот оно, в таком случае — вот то, что ему нужно сделать. Пойти к Асахи и извиниться, а потом... ну, потом он придумает что-то еще. Нишиноя поставил кружку у ног. Он зашевелился, чтобы переодеться в сухое, но, когда он двинулся, кружка зашаталась. Она начала качаться, пока не покатилась вниз к реке. Нишиноя бросился за ней, не думая, откинув сумку в сторону. Его кроссовки заскользили по мокрому бетону. Он почувствовал, как обожгло левый локоть, когда он коснулся им шершавой поверхности, но там была кружка, совсем рядом, расколовшаяся надвое — Нишиноя протянул руки, хватая в одну — кружку, а в другую — отломанную ручку. А потом он с ужасом увидел прямо перед собой глубокую, темную и рычащую воду реки, которая находилась достаточно близко, чтобы утянуть его за собой. Нишиноя едва не угодил в нее, пока падал. Он сел, вытянув ноги, держа кружку в руках; вода находилась всего в нескольких сантиметрах от пальцев его ног. Он долгое время сидел вот так, содрогаясь и тяжело дыша, осознавая всю свою глупость. Когда он, наконец, смог взобраться назад к тому месту, где оставил свои вещи, он обнаружил, что неудачно отбросил сумку. Его туалетные принадлежности пропали, зарядка от телефона, наверное, потерялась где-то внизу. Его одежда все еще была разбросана по бетону, где он ее и ставил; он собрал ее дрожащими руками и сунул в сумку. Он выбрался из-под моста снова под дождь, решив, что лучше замерзнет и промокнет, чем потеряется или утонет. Дождь лил уже не так сильно. Стало видно все намного лучше, благодаря мерцанию уличных фонарей и их мягкому туманному свету. Нишиноя перешел через мост и пошел по району. Когда он пересек улицу, он увидел яркий свет слева — светофоры над дорогой и неоновая вывеска магазина. Он повернул и пошел в ту сторону — к свету в нескольких кварталах от него. Когда он дошел до перекрестка, он понял, что находится в торговом районе, хотя многие двери уже были заперты, а в окнах не горел свет. В одном из магазинчиков в окне был светодиодный экран, на котором отображались время, дата и температура: 21:47, 14 октября, 15 °C. Чуть дальше по улице он увидел дорожный знак с указанием номера района — он был всего лишь в нескольких районах от того места, где жил Асахи, что немного успокаивало. На следующем углу была автобусная остановка с крытой лавочкой. Нишиноя пошел к ней, моля о том, чтобы он не пропустил последний автобус. Когда он добрался до лавочки, он сразу свернулся на ней, подтягивая колени к груди и пряча руки. Он сидел там, сжавшись в комок и дрожа, около пятнадцати минут, пока не приехал автобус. Дорога в район, где жил Асахи, прошла, как в тумане. Нишиноя смутно замечал, как мелькают за окном здания, свет от фонарей на темных улицах. Его мысли были далеко. Он думал о том, что он скажет, что будет делать. Какие вообще можно было найти слова после всего, что он сказал? У него так и не было ответа, когда он вышел из автобуса. Не было и когда он шел по дороге, пока не стал узнавать окрестности: мимо прачечной, мимо бара и дальше к химчистке и квартире Асахи над ней. Он поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, затем как-то смог подтянуть и вторую. Он прислушивался к знакомому скрипу, пока поднимался — как этот звук смог так впечататься в его память за такое короткое время? Вскоре он обнаружил себя на площадке перед дверью и замер. Нишиноя чувствовал все: каким густым и плотным был воздух вокруг; звуки слышались, как сквозь слой ваты в ушах. Он пялился на дверь квартиры Асахи, на цифры на ее поверхности. Он понял, что не может пошевелить руками; не может просто протянуть руку и постучать. Неожиданно в голову пришла мысль, что приходить не стоило — паника, которая мучила его ранее, вернулась оттуда, где он прятал ее под сном, злостью и холодом. Нишиноя развернулся и направился к лестнице. Дверь за его спиной распахнулась. Он задержал дыхание, глядя поверх лестницы на узкую аллейку между зданиями. Он сжал руки так крепко, что ногти впились в ладони. Ноги приросли к полу; все тело было напряжено. Нишиноя не мог пошевелиться, не мог говорить. Наконец, собравшись с силами, он кое-как смог повернуть голову и глянуть за плечо. Асахи стоял в дверях. Он все еще был в мятой одежде, в которой ходил на работу. Его волосы были в беспорядке, часть прядей выбилась из пучка и лежала на плечах. Лицо было расстроенным. Глаза были красные. Нишиноя открыл рот, но не смог издать ни звука. Он покачал головой и отвернулся, глядя на свои ноги. Он услышал, как Асахи вышел на площадку. Теплая рука обхватила предплечье. Асахи потянул его, разворачивая к себе лицом, и Нишиноя уперся взглядом в его грудь. Асахи продолжал крепко держать его одной рукой, когда взял другой за подбородок, заставляя поднять голову. Они встретились взглядами, но Нишиноя все еще боялся говорить. Асахи разглядывал его лицо, будто искал что-то — что именно, Нишиноя не знал. Наконец, Асахи то ли нашел, что искал, то ли сдался. Он опустил руку, которой держал его за подбородок, и потянул его к двери, а потом и в квартиру. Асахи закрыл за ним дверь и провел Нишиною через зал, дальше по коридору и оттуда — в ванную. Он держал его за предплечье, пока они не дошли до стойки. Нишиноя прислонился к ней, пока Асахи брал полотенце и вешал его ему на плечи. Он прижал его кончики к своей груди, пока Асахи другим полотенцем пытался вытереть его волосы. Прикосновения были грубыми, почти яростными. Когда Нишиноя поднял глаза на его лицо, он увидел совершенно нечитаемое выражение. Глаза Асахи смотрели прямо на его лоб. Нишиноя не мог больше выдержать этого. — Асахи-сан, — прошептал он. — Не надо, — сказал Асахи. — Не говори ничего. — Прости меня, — попытался снова Нишиноя. — Не надо! — резко сказал Асахи. Его руки замерли по бокам от головы Нишинои. Нишиноя почувствовал, как его пальцы прошлись поверх полотенца по его вискам, ушам. Плечи Асахи тряслись. Когда Нишиноя поднял взгляд на его лицо снова, глаза Асахи были закрыты. По его щекам текли слезы. — О, — выдохнул Нишиноя, — о нет, прошу тебя, прости меня, я... — Ты можешь заткнуться хотя бы на секунду? — выпалил Асахи. — На минуту! Нишиноя захлопнул рот и прикусил щеку изнутри. Его все еще невольно трясло в мокрой одежде даже под полотенцем. — Боже, — наконец, произнес Асахи. Он выдохнул с такой силой, что у Нишинои шевельнулись на лбу подсыхающие волосы. Он открыл глаза снова и посмотрел на Нишиною прямо. — Я просто... я... я так зол на тебя, что я даже думать нормально не могу! — он убрал руки с головы Нишинои, из-за чего полотенце упало. Он быстро стал растирать его плечи. — Я прождал тебя у этого гребаного магазина почти час, Нишиноя! — О... Асахи перебил его. — Я надеялся, что ты вернешься... Я боялся, что, если я уйду, ты вернешься, когда меня там не будет... — Асахи... — Ты хоть представляешь, как я испугался? — спросил Асахи и с силой потряс Нишиною за плечи. — Я не знал, что мне делать! — он все еще плакал. — В конце концов, я пошел к твоим родителям, потому что думал, что ты там! — Нет, о нет, они не... — О, Боже, — произнес Асахи, и его руки снова замерли, — твой отец наверняка еще ездит по городу. Нам нужно ему позвонить. Ты должен сказать им, что с тобой все в порядке. — Ты... — Нишиноя сгорбился. — Ты отправишь меня назад? Асахи тяжело, с дрожью выдохнул и сделал шаг назад. — Мне придется, — сказал он, вытирая лицо тыльной стороной руки. — Я должен сказать им, чтобы они приехали за тобой. Нишиноя почувствовал, как внутри все сжалось и рыдания комом встали в горле. — Пожалуйста, — сказал он, — не надо... Я хочу поговорить с тобой... Я хочу... — его голос сорвался. — Пожалуйста, — пробормотал он, прижимая полотенце к груди обеими руками. Асахи молчал какое-то время. — Тебя все еще трясет, — сказал он. — Все нормально, — пробормотал Нишиноя, глядя в пол слезящимися глазами. — Это моя собственная тупая ошибка. — Может, примешь ванну? Только сначала позвони отцу. — Мой телефон сдох. Промок. Асахи снова вздохнул. — Пойду принесу свой, — сказал он. Пока его не было, Нишиноя быстро стянул с себя промокшую одежду и сложил ее в кучу в углу. Ванна уже была наполнена горячей водой — может, Асахи набрал ее для себя, а Нишиноя отвлек его? Он был еще большей сволочью, чем сам о себе думал. Он забрался в ванну, не ополаскиваясь — он позже помоет ванну, помоет всю комнату, если понадобится, — и погрузился в воду. Сначала холод прошелся по телу, напоминая о том, как он успел замерзнуть, но потом жар окутал его, и дрожь начала отступать. Нишиноя согнул ноги, прижал их к груди, обнимая руками, и прижался лицом к коленям. Он так и сидел, когда вернулся Асахи. — Вот. Позвони сейчас. Нишиноя посмотрел вверх и увидел, что Асахи стоит над ним, протягивая телефон. Он вытащил руку из воды. — Не урони его в ванну, — сказал Асахи. — Чехол его от воды не спасет. Нишиноя кивнул и осторожно взял у него телефон. Он увидел, что Асахи уже набрал номер. Все, что ему нужно было сделать — это нажать на вызов. Нишиноя пялился на экран добрых секунд десять, прежде чем Асахи сделал это за него. Нишиноя закрыл глаза и поднял телефон к уху. Он трижды прослушал гудок, прежде чем услышал звук сигнала, шуршание, будто о микрофон терли тканью, а потом — напряженный голос отца: — Да? Есть новости? — П... — голос Нишинои сорвался. Слезы, наконец, вырвались наружу. — Пап, я... — Юу? Нишиноя убрал телефон от уха, уткнулся лицом в колени и разрыдался. Он почувствовал, как Асахи вытащил телефон из его руки. — Нишиноя-сан? Да, извините. Он в порядке. Нет, просто расстроен. Нишиноя придушенно вдохнул, чувствуя пар в ванной и запах квартиры Асахи. Он поднял голову и отклонился, упираясь спиной в бортик ванны. Он пялился в потолок и пытался успокоиться. — Да, только что, — говорил Асахи. — Я не уверен. Нишиноя вновь поднял руку. — Дай, дай я поговорю с ним. Асахи выглядел неуверенно, но все же протянул ему снова телефон. Нишиноя вдохнул через нос и попробовал снова: — Пап. — Юу, ты в порядке? — Ага, — сказал он и сделал еще один глубокий вдох. — Я в порядке, прости. Просто немного психанул. — Ты цел? Ты в безопасности? — Ага, — снова сказал Нишиноя. — Асахи-сан заботится обо мне. — ...ты хочешь, чтобы я приехал и забрал тебя? — Нет, — ответил он. — Я хочу остаться здесь, — он пытался игнорировать то, что видел боковым зрением — как зашевелился Асахи. Отец помолчал, потом сказал: — Если честно, Юу, я на 87 процентов решил, что мне немного все равно на то, чего ты хочешь, в данной ситуации. Назови мне причину, по которой мне сейчас не следует приезжать. — Я... я знаю, — сказал Нишиноя. — Я знаю, я... я все испортил. — Давай проясним. Ты убежал без объяснений сразу после обещания матери, что ты будешь честно отвечать на вопросы и брать трубку. — Я пытался! — возразил Нишиноя. — Телефон промок под дождем. И больше не включается. — Я все еще жду причину, Юу. Нишиноя тяжело вздохнул. — Пап, — сказал он, — мне это правда нужно. Я должен быть здесь. Мне нужно... — он посмотрел на стоящего над ним Асахи, — нужно поговорить с Асахи-саном обо всем. Я должен извиниться перед ним. Асахи отвел взгляд в сторону, а Нишиноя опустил глаза. Отец вздохнул. — Ты все еще планируешь прийти завтра, да? — спросил он. — Так мне можно остаться? — Я хочу тебе верить, Юу. Но ты должен пойти мне навстречу. Ты не можешь так поступать со мной и матерью. И со своими друзьями. — Я знаю, — тихо сказал Нишиноя. — Мне жаль. — Если тебе правда жаль, ты с этих пор будешь держать свое слово. И будешь помнить о том, что твои действия влияют и на других людей. — Я... я постараюсь, — сказал он. — Ну, это для начала, — голос отца стал звучать легче. — Тебе завтра лучше прийти ко мне в салон, кстати. Мне стыдно сейчас признать, что ты мой сын. Нишиноя почувствовал такое облегчение, что появилось ощущение слабости. Он даже слегка улыбнулся. — Прости, что позорю фамилию Нишиноя, — сказал он. Его улыбка сползла с губ. — А что мама? — спросил он. — Сегодня я беру ее на себя, — ответил отец. — Но да, завтра тебе придется разбираться самому, честно предупреждаю. Нишиноя кивнул, забыв о том, что отец его не видит. — Хорошо, — сказал он. — Скажи ей... скажи ей, что мне жаль. — Скажешь ей завтра. — Скажу. — И я дам ей знать насчет телефона тоже. — Спасибо, пап. — Лучше я ей позвоню, — сказал отец. — Скажу ей, где ты. — Хорошо. — Ладно, увидимся завтра. — Хорошо, — повторил Нишиноя. — Позвони, если тебе что-то понадобится. Люблю тебя, Юу. Горло сжалось снова. — И я тебя люблю, пап, — прошептал он. — И маму. Скажи ей. — Скажу. Спокойной ночи. — Спокойной, — Нишиноя закрыл глаза и дождался сигнала, оповещавшего о том, что отец повесил трубку. Потом он медленно отвел телефон от уха и протянул его Асахи, который стоял и смотрел на него. Асахи забрал телефон. — Лучше? — спросил он. — Да, — ответил Нишиноя. — Правда. Спасибо. — Ну, — Асахи прочистил горло. — Я буду в зале, если понадоблюсь, — он развернулся, чтобы уйти. — Стой! Асахи остановился, но все еще стоял спиной к Нишиное. — Ты... — Нишиноя тяжело сглотнул. — Ты не посидишь со мной? Хотя бы немного. Повисла пауза, и Нишиноя уже не был уверен, что Асахи вообще что-нибудь ответит на это. Может, он просто уйдет, ничего не сказав, и оставит Нишиною здесь одного. Но этого не случилось. Вместо этого, он развернулся и подошел к ванне, сел на пол спиной к бортику и к Нишиное. И все. Снова стало тихо. Нишиноя снова обхватил колени руками, повернул голову и лег на них виском, глядя в затылок Асахи. Он закрыл глаза. Единственными звуками были падающие капли воды в трубах и шум холодильника Асахи, доносившийся через тонкую стену. — Я так не думаю, — тихо сказал Нишиноя. — Что именно? — Не думаю, что ты неудачник. Асахи вздохнул. — Разве? — спросил он. — Ты прав в том, что я никогда не уезжал из города. — Да, но... — Нишиноя поднял голову и уперся подбородком в колени. — У тебя здесь жизнь, — сказал он. — У тебя есть друзья, ты гуляешь, занимаешься гончарным делом. У тебя есть работа, — он нахмурился, чувствуя, как изнутри поднимается чувство вины. — Я не должен был так говорить. Ты столько сделал для себя, — он почувствовал, как голос снова начинает подводить его и постарался успокоиться. — Я здесь настоящий неудачник. — Нишиноя, мне неинтересно слушать, как ты поливаешь себя грязью, даже если ты думаешь, что я перестану из-за этого на тебя злиться. — Но ведь так и есть, — пробормотал Нишиноя. — Я все испортил безо всяких причин, я продолжаю делать больно тем, кто для меня много значит. Мне правда стоило уехать и оставить всех в покое. Всем будет лучше без меня. Голос Асахи был тихим: — Я бы хотел, чтобы ты так не говорил. — Как? — Как будто ты окажешь всем услугу, если уедешь. Ужасно слышать такое. — Я не... — начал Нишиноя, не зная, как продолжить. Асахи, наконец, повернулся. — Я думал, ты что-нибудь с собой сделаешь, — пробормотал он. — Что? — Нишиноя отпрянул от него. Асахи протянул руку в ванну и взял его за предплечье. — Мне был страшно, Нишиноя, — сказал он. — Я думал, что могу никогда тебя больше не увидеть. Нишиноя вдруг заметил, насколько изнуренным он выглядел, каким тяжелым был для него этот вечер. Он развернулся в ванне, пока полностью не повернулся к Асахи, и обхватил его руку своей. — Прости меня, Асахи-сан, — сказал он. — Мне правда жаль, правда. Я не должен был ничего этого говорить. Ты этого не заслуживаешь. Ты был так... — он закрыл глаза и тяжело выдохнул через нос. — Ты был так, так добр ко мне, ты только отдавал, отдавал и отдавал, а я не смог даже поблагодарить тебя, как нормальный человек, и я просто... мне очень, очень жаль. Ты не должен меня прощать. Но я не хочу, чтобы ты... я не хотел ничего этого, я не хочу, чтобы ты думал, что это правда, — он открыл глаза, радуясь тому, что смог сказать все это, не разрыдавшись снова. — Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду, — закончил он. Асахи погладил большим пальцем его руку. — Я не хочу этого, — сказал он, и Нишиноя выдохнул с облегчением. — Я просто... Боже, я не могу определиться, хочу я обнять тебя или придушить. Нишиноя коротко рассмеялся. — Можешь сделать и то, и другое, думаю. — Звучит заманчиво, — признался Асахи, хотя не сделал попыток приблизиться. Они сидели вместе в тишине какое-то время: Нишиноя, свернувшись в ванне, а Асахи рядом с ним, осторожно обхватив длинными пальцами его руку. Нишиноя понял, что засыпает, когда его голова качнулась вперед; он быстро сел и встряхнулся, чтобы прогнать сонливость. Рука Асахи переместилась на его плечо. — Почему бы тебе не надеть сухую одежду? — сказал он. — Да, — согласился Нишиноя. Он поднялся на ноги из воды, и Асахи последовал его примеру. Нишиноя заметил, как Асахи взглянул на его содранные колени, на царапину на предплечье. Лицо Асахи скривилось, уголки его губ опустились, когда он взял Нишиною за локоть и повернул его руку, чтобы осмотреть. Он осторожно оглядел и царапины на его ладонях. — Все нормально, — сказал Нишиноя. — Я поскользнулся и упал. Взгляд Асахи встретился с его. Его глаза были темными, он будто искал что-то. — Что? — спросил Нишиноя. Асахи приоткрыл рот, но потом просто покачал головой. Нишиноя издал разочарованный вздох. — Асахи-сан, тебе нужно начать говорить мне, что ты думаешь, — сказал он. — Я правда пытаюсь, но у меня не всегда получается заполнять пробелы между тем, что люди говорят, и тем, что думают. Выражение лица Асахи смягчилось впервые с того момента, как он затащил Нишиною в квартиру. Он поднял руку Нишинои, повернул ее ладонью вверх и провел пальцами другой руки по расцарапанной коже. Он тихо сказал: — Я просто думал о том, сколько же у тебя появилось синяков с тех пор, как ты был здесь, — он скользнул большим пальцем в центр ладони Нишинои и сжал крепко его руку. — Я думал о том, как я стал причиной большинству из них. — Это смешно! — возразил Нишиноя, вырывая руку. — Я сделал это с собой сам! Асахи в ответ лишь слабо улыбнулся, что совершенно не соответствовало его нахмуренному лбу. — Давай, — сказал он. — Пошли переоденешься. В спальне Асахи вытащил из комода домашние штаны и футболку. Нишиноя не знал точно, где осталась его сумка — он бросил ее где-то между залом и ванной. Он знал, что там внутри полный беспорядок. Асахи разложил одежду на кровати. — Мои боксеры будут тебе великоваты, — признался он, делая шаг назад к комоду и открывая верхний ящик. — Как и все остальное, — сказал Нишиноя. — Это точно. Кажется, были те, которые мне малы, сейчас их поищу... Неожиданно Нишиноя вспомнил, что происходило утром — он вспомнил, что положил в верхний ящик. — Подожди, — сказал он, — подожди, мне не нужно... Было уже поздно; Асахи замер. — Что... — начал он. Он вынул руку из ящика, держа часы Нишинои. Асахи медленно повернулся. На его лице застыло замешательство. Нишиноя видел, как он взглядом ищет ответ на его лице. — Почему... почему они здесь? Нишиноя снова хотел спрятаться; он хотел вернуться в прошлое и вбить в свою голову здравый смысл. Но он обещал. Он пытался. Он должен был попытаться. Он сел на кровать и втиснул руки между коленей. — Я... я хотел... — начал Нишиноя, глядя в пол, лишь бы не смотреть на выражение лица Асахи. — Отец подарил мне их на поступление, — сказал он. — И каждый раз, когда я смотрел на них, я чувствовал себя неудачником. — Но почему ты положил их в мой комод? Нишиноя чувствовал себя голым во всех смыслах этого слова. — Может, я хотел... чтобы у тебя что-то осталось. Чтобы помнить меня. Стояла тишина, пока Нишиноя не услышал, как Асахи положил часы. Он поднял голову и увидел, что Асахи идет к нему. Когда он дошел до кровати, он сел рядом, копируя позу Нишинои. — Мне не нужно что-то для этого, — сказал он мягко. — Мне никогда не нужна была помощь, чтобы помнить тебя. Нишиноя закрыл глаза, чувствуя, как кривится лицо. Он подался вперед и уткнулся лицом в свои руки. — Нишиноя... — Я не хочу быть твоей ошибкой, — быстро сказал Нишиноя, прежде чем Асахи успел договорить. — Что? Нишиноя покачал головой, впутывая пальцы в свои волосы. — До этого. Под дождем. Ты сказал, что я был ошибкой. Я не хочу, чтобы ты помнил меня так. — Это... — Асахи задохнулся. — Нишиноя, это не то, что я сказал. — Ты имел это в виду. — Нет, — сказал Асахи. — Ох, нет-нет-нет, — его теплая рука легла на плечи Нишинои. — Это совсем не то. Я вообще не это имел в виду. Нишиноя поднял голову и посмотрел на лицо Асахи. — Не это? — Боже, нет, — улыбка Асахи снова становилась знакомой: мягкой, сочувствующей, искренней. — Ты поэтому убежал? Нишиноя медленно выпрямился. Рука Асахи так и осталась на его плечах. Он кивнул. — Это и... — Нишиноя тяжело сглотнул. — Я довел тебя до слез. Асахи обнял его за плечи крепче. — Ты не ошибка, Нишиноя. Я допустил ошибку, да, но ею никогда не был ты, — улыбка сползла с его лица и он продолжил. — Я пытался дать тебе место, где ты был бы в безопасности, чтобы все обдумать, — сказал он. — А вместо этого, я дал такое место собственному эгоизму. — Что? Как? — Я должен был отказать тебе в ту ночь после ужина в твой день рождения, — объяснил Асахи. — Я не должен был сдаваться. Я пытался помочь тебе все обдумать, а закончилось все тем, что я лишь сильнее тебя запутал. Нишиноя почувствовал, как в животе что-то ухнуло вниз. — Той ночью... ты не хотел? — Нет, это не то, что я имею в виду, — настоял Асахи. Он издал разочарованный вздох. — Я не очень хорошо объясняюсь, — он снова посмотрел на Нишиною. — Я безумно хотел тебя. Я хотел тебя той первой ночью в баре и каждый момент после, — его брови были нахмурены. — Но в этом и проблема, так? Я хотел тебя слишком сильно, и я сдался под этим желанием, — тихо продолжил он. — Теперь я не даю тебе возможность здраво судить обо всем и ставлю под угрозу твое будущее. Нишиноя понял, что хмурится. — Ты правда такого плохого обо мне мнения? — спросил он. — Что? Нет. — Я могу сам принимать решения, — настоял Нишиноя. — Мне не нужно, чтобы ты принимал их за меня. Асахи убрал с него руку. — Это не... — Да, я запутался, — отрезал Нишиноя. — Я не знаю, что делать с учебой, с будущим. Я не уверен в том, что не трачу время окружающих зря. Но я ничего не путаю в отношении тебя, — он подался вперед. — Я люблю тебя, Асахи-сан. И я ничего в этом не напутал. — Прошло лишь четыре дня... — Прошло шесть лет, — поправил Нишиноя, и на это у Асахи не нашлось ответа. — Теперь, — продолжил Нишиноя, — если ты не любишь меня, я пойму. Но я хочу, чтобы ты верил мне хотя бы, — он замолчал и отклонился. — Ух ты, я правда хотел бы, чтобы я сейчас не был голым, — Нишиноя развернулся и схватил футболку, которую Асахи для него достал. Он натягивал ее через голову, когда услышал голос Асахи: — Их было немного. Нишиноя просунул голову через горловину и посмотрел на него с любопытством. — Что? — Других парней, — сказал Асахи. — О, Боже, — быстро сказал Нишиноя, поднимая обе руки, раскрыв ладони. — Нет, ты не должен... прости меня, я не должен был... — он застонал и закрыл лицо руками. — Это такой кошмар, что я это сказал. Мне все равно, правда. Ты не должен мне ничего объяснять. Асахи пальцами обхватил его запястье и отвел руку Нишинои от его лица. — Тогда зачем ты это спросил? — Потому что я засранец, — сказал Нишиноя. — Ну, с этим я спорить не буду, — мягко сказал Асахи. — Но все же я хочу знать. Внутри Нишинои все перевернулось, пока он подбирал слова, чтобы объяснить ту истерику. — Думаю, я просто... ты просто был таким... уверенным, не знаю. И твои друзья тогда подшучивали над тобой той ночью в баре, и, наверное, я просто думал, может, ты много кого приводил, и они были в курсе. Боже, но это... — Нишиноя покачал головой. — Правда, это не имеет значения, — он почувствовал, как в горле встал ком. — Я просто... просто хотел знать... что значу для тебя что-то. Я хотел знать, что ты меня запомнишь. Асахи долго смотрел на него, потом медленно выдохнул. Уголки его губ приподнялись, но в выражении лица читался сарказм. — Мои друзья правда надо мной подшучивали, — сказал он. — Но не потому что я приводил домой много парней. — Нет, ты не должен объяснять… Асахи накрыл губы Нишинои ладонью, прерывая его на полуслове. — Они подшучивали надо мной, потому что… ну, если быть честным, у меня в каком-то роде был тип парней. — Тип? – эхом отозвался Нишиноя в ладонь Асахи. — Да, — сказал Асахи и убрал руку с его рта. – Ты знаешь… Я как-то сначала и не замечал, а вот они заметили, — он снова вздохнул и опустил глаза. – Мне всегда нравились дерзкие парни. Может, немного шумные, — Асахи коротко глянул на Нишиною. – И ниже меня ростом, — заключил он. Нишиноя нахмурился. — Ну, — произнес он, — кажется, я подхожу под эту категорию. — Нишиноя, ты и есть эта категория. — Что? Асахи снова как-то странно ему улыбнулся. — Каждый из тех парней, что мне нравились, — сказал он, — вызывал у меня интерес, потому что напоминал мне тебя. Мысли в голове Нишинои путались и не желали выстраиваться в цепочку. — Я не понимаю. — Помнишь, когда мы шли от моей мамы, ты спросил, был ли кто-то в старшей школе? — Да? — Ну, я не лгал, когда сказал, что мне было неуютно от этих мыслей. Но кое-кто был, — Асахи потянулся к нему и взял за руку. – Был ты. Нишиноя смотрел на его пальцы, обхватившие его собственные, потом снова перевел взгляд на лицо Асахи. — Ты имеешь в виду… — Я уже говорил тебе, что надеялся когда-нибудь столкнуться с тобой в том баре, — сказал он. — Асахи! – резко сказал Нишиноя. – Ты же знаешь, я не могу все время читать между строк! Асахи улыбнулся. — Я знаю, — сказал он. – И, если честно, я специально не говорил прямо, — он перевернул руку Нишинои в своей ладони и большим пальцем провел по ссадинам на его коже. – Я думал, что для тебя будет лучше, если я буду держать свои чувства при себе. Нишиное хотелось рвать на себе волосы. — Поверить не могу, — пробормотал он. – Ты что, говоришь мне, что я тебе нравился в старшей школе? Асахи странно рассмеялся. — Глупо, да? — Почему ты ничего не сказал? — И как я должен был узнать о том, что чувствовал ты? – настоял Асахи. – И даже если бы я сказал – я был в ужасе от собственных чувств. Я никому не мог рассказать, тем более тебе. — Это так глупо, — простонал Нишиноя. – Я просто… — он снова закрыл глаза. – Я думал, ты просто пытаешься быть добрым ко мне. — Добрым, — повторил Асахи, крепко сжимая руку Нишинои. – И что тут доброго, если бы я спал с тобой, не чувствуя к тебе ничего? Я же говорил тебе, что такие вещи не для меня. — Я не понимаю, — пробормотал Нишиноя, убирая руку от своего лица. – Почему ты думал, что будет лучше, если ты мне ничего не скажешь? — Ахх, — вздохнул Асахи, отворачиваясь. – Ну, я просто… — он выпутал пальцы из руки Нишинои и лег спиной на кровать. Нишиноя глянул на него через плечо и увидел, что Асахи смотрит в потолок и снова хмурится. — Что я мог тебе предложить? – сказал Асахи. – У меня работа без какого-либо шанса на карьеру. Я никогда не ходил в колледж, никогда не уезжал из города. Мне было слишком страшно уехать, — он поднял руку и погладил кончиком пальца Нишиною по шее, открытой из-за слишком широкого выреза на футболке. – А у тебя… у тебя столько всего впереди. Ты заслуживаешь намного большего, чем этот скучный маленький город. И… — он посмотрел в сторону. – И, если честно, я не думал, что столько для тебя значу. Я знал, что нравлюсь тебе, что ты думаешь, что я привлекательный. Но я не думал… — Что я тебя люблю? – Нишиноя лег рядом, забравшись под руку Асахи и положив ладонь ему на грудь, укладывая на нее подбородок. Асахи кивнул и обнял его за плечи. — Я предполагал, что для тебя это просто способ отвлечься, и убеждал себя, что я это принимаю. Я думал, что, если скажу тебе о своих чувствах, я запутаю тебя и заставлю думать, что ты хочешь остаться, когда на самом деле это не так. Я думал… — он замолчал, глядя в потолок. Нишиноя понял, что он сдерживает слезы. – Я думал, что в конце концов ты будешь зол на меня. — Это невозможно, — сказал Нишиноя. — Нет, — ответил Асахи. – Даже если ты меня любишь. Нишиноя нахмурился, обдумывая, как ответить. — Не говори «если», — наконец, сказал он. – Я правда тебя люблю. Асахи разбито рассмеялся и вытер глаза свободной рукой. — Ну вот, ты сказал это уже трижды, в то время как я – ни разу. Нишиное стало жарко и холодно одновременно. — Так… ты… — Ну конечно, — ответил Асахи, вытерев нос тыльной стороной ладони. – Для меня это тоже длилось шесть лет. Но я… я никогда не думал, что есть хотя бы шанс… Я провел все это время, пытаясь двигаться дальше, но хватило лишь одного взгляда на тебя в ту первую ночь, и я вновь оказался у начальной точки. Это было совсем не так, как Нишиноя представлял себе признание в любви — с собой, одетым только в несоразмерно широкую футболку, и Асахи с насморком. Но с другой стороны, он не мог думать, что это не то признание, которого он хотел. — Ты все еще не хочешь, чтобы я остался? Асахи тяжело вздохнул. — Конечно же, я хочу, чтобы ты остался, — сказал он. – Иметь тебя рядом с собой, просыпаться с тобой – для меня это мечта. Но это не меняет тот факт, что я думаю, что ты в конце концов пожалеешь об этом. — Не может быть, Асахи-сан, — настоял Нишиноя. – Я просто… я хочу быть с тобой. Всегда. И меня не заботит все остальное. — Должно заботить, — сказал Асахи. – У тебя есть вещи, о которых стоит подумать, иначе ты… ты не будешь счастлив, я знаю это. Нишиноя вцепился пальцами в футболку Асахи и прикрыл горящие изнутри глаза. — Ты не можешь говорить мне, чего я хочу, — пробормотал он. Нишиноя почувствовал, как чужие пальцы вплелись в волосы на его затылке. Асахи мягко произнес: — Я никогда не хотел быть причиной, по которой ты будешь смотреть в прошлое с сожалением. Они ходили кругами. В течение всего разговора что-то обжигало изнутри. Нишиноя был все еще изнуренным: уставшим, печальным и одиноким. Тепло после ванны испарилось с кожи. Нишиноя привстал, вытаскивая из-под бока свою руку, и медленно сел. Рука Асахи соскользнула с его плеча и легла на его бедро. — И что, — начал Нишиноя, — это все? – он, нахмурившись, посмотрел на Асахи. – Я люблю тебя, ты любишь меня, но я все равно должен уехать и сделать вид, что ничего не было? — Мне нечего тебе предложить, — повторил Асахи. – У меня ничего нет. Моя жизнь катится в никуда, а твоя только начинается. Я не могу тянуть тебя вниз. — Это глупо! – выпалил Нишиноя. – Ты что, не слушал меня все это время? Что ты имеешь в виду, говоря, что у тебя ничего нет? – его голос почти сорвался на крик. – Ты посмотри на себя! Ты смелый, ты добрый, и ты так раздражаешь! — Последнее можно считать комплиментом? — Дослушаешь? – настаивал Нишиноя. Он ткнул кулаком Асахи в грудь. – Ты думаешь, я полюбил бы тебя, если бы то, что ты говоришь, было правдой? Асахи-сан, ты просто слеп в отношении себя! – Нишиноя наклонился вперед. – И почему это у нас есть только такие варианты? Если я вернусь в колледж, я не смогу быть с тобой? Почему мы не рассматриваем другие возможности? Разве нет способа мне вернуться и при этом быть с тобой? Асахи выглядел удивленным, как будто это даже не приходило ему в голову. — Я… Нишиноя продолжал настаивать. — Я имею в виду, моя семья здесь, дурачок! Я же не говорю, что никогда не вернусь! – он поднял руки и вжал ладони в матрас по обе стороны от головы Асахи. – Почему ты думаешь, что я смогу перестать думать о тебе сейчас, если не смог до этого? А тогда я даже не знал, каково это – целовать тебя, и я все равно не мог тебя забыть целых шесть лет! – Нишиноя вглядывался в глаза Асахи, в его удивленное лицо. – Как ты вообще можешь думать, что жизнь без тебя сделает меня счастливее, чем жизнь с тобой? Выговорившись, он тяжело дышал. Асахи по-прежнему молчал. — Ну? – спросил Нишиноя. Он увидел, как в момент лицо Асахи скривилось. Нишиноя отстранился в беспокойстве – что он такого сказал, что обидел Асахи? Это было слишком? Потом он почувствовал, как Асахи провел руками по его бокам, обхватил его за спину, прежде чем притянуть к себе и крепко обнять. Одну руку он положил Нишиное на затылок и прижался щекой к его щеке. Нишиноя слышал, как он дышит совсем рядом с его ухом. — Я должен был догадаться, — пробормотал Асахи. От его горячего дыхания по позвоночнику Нишинои пошли мурашки. — Догадаться о чем? – спросил он. Асахи ослабил хватку на его шее, и Нишиноя немного отстранился, чтобы увидеть его лицо. На лице Асахи была радостная улыбка, несмотря на слезы на его щеках. — Ты всегда меня спасал, — сказал Асахи. – Даже от моей собственной глупости. Нишиноя почувствовал, как к лицу прилила волна жара. — Я не знал об этом, — пробормотал он. – Если предполагается, что среди нас я буду самым умным, у нас большие проблемы. Асахи издал смешок. Он поднял руку, прижал ладонь к затылку Нишинои и притянул его к себе, чтобы поцеловать. Через мгновение Нишиноя отстранился. — Думаешь, это конец разговора? – сказал он. – Я все еще хочу услышать твой ответ. Асахи снова притянул его к себе. — Мы можем решить все позже, — пробормотал он. Нишиноя отстранился во второй раз. — Ты все еще злишься на меня? – спросил он. На этот раз Асахи опустился обратно на кровать, и его руки соскользнули Нишиное на талию. — Я не знаю, — признался он. – Тяжелый был день, да? — Ты мне скажи, — ответил Нишиноя. Асахи под ним был все еще в мятой и испачканной одежде. Нишиноя почувствовал укол вины. Он отодвинулся и сел, начав расстегивать пуговицы на поло Асахи. – Мне правда жаль, — пробормотал он. Асахи сел рядом с ним, подтянув к себе одну ногу, чтобы полностью развернуться к Нишиное, потом положил обе руки на его затылок и прижался своим лбом к его. — Обещаешь, что этого больше не повторится? Нишиноя нахмурился. — Я не знаю, могу ли я пообещать, что никогда не расстроюсь больше из-за чего-нибудь. — Я не об этом, — сказал Асахи. – Я о том, что ты никогда больше не уйдешь, не сказав мне ничего. Не сбежишь, когда я даже не буду знать, где ты, когда ты вернешься, вернешься ли вообще, — он с дрожью выдохнул. – Я не… я не вынесу этого, Нишиноя. Я не смогу пройти через это еще раз. Нишиноя опустил глаза. Горло болезненно сжалось. — Хорошо, — сказал он. – Я обещаю. — Ладно. Тогда я больше не злюсь, — Асахи чуть отстранился и поцеловал Нишиною в лоб, тут же притягивая обратно к себе. – Я не говорю, что ты не должен расстраиваться, просто я хочу, чтобы ты говорил мне об этом. Я не хочу, чтобы ты держал это в себе, — он прижал ладонь к груди Нишинои. – Ты всегда и обо всем можешь со мной поговорить. Лицо Нишинои скривилось. — Это и к тебе относится, Асахи, — он взял его руку и крепко сжал ее. – Ты тоже не должен все держать в себе. И никогда больше не пытайся принимать решения за меня. — Договорились, — сказал Асахи. Нишиноя вытер нос рукавом и прочистил горло. — Что теперь? – спросил он. — Черт, не знаю, — ответил Асахи. – Мы давно ушли от моего плана. Нишиноя протянул руку и легонько дернул его за прядь волос. — Может, тебе нужно в душ? – предложил он. — Наверное, ты прав. — Эм, но… Мне надо… помыть ванну. Асахи снова улыбнулся, приподняв уголки губ, в то время как его брови остались нахмуренными. — Не волнуйся об этом сейчас, — сказал он. – Будет время на это завтра. В этот момент что-то внутри Нишинои вырвалось на свободу, как будто выдернули пробку в ванне, и вся поднятая со дна муть начала уходить. У них будет завтра – для них обоих, для его семьи, для него самого. Он проснется, и у него будет целый новый день, чтобы увидеться со всеми и чтобы теперь сделать все правильно. Нишиноя медленно вдохнул, едва веря в эти возможности. Асахи прижал ладонь к его щеке. Когда Нишиноя встретил его взгляд, выражение лица Асахи было слегка хитрым. Он все еще выглядел уставшим, но прежняя изнуренность исчезла. Нишиноя поднял руку и поймал его пальцами за уже колючий подбородок. — Ты ужинал? – спросил тихо Асахи, и Нишиноя покачал головой. – Да, я тоже. — Я могу что-нибудь сообразить, — сказал Нишиноя. – Пока ты будешь в душе. — Там есть кое-что быстрого приготовления. Можем поесть это. Нишиноя кивнул. — Во сколько тебе завтра на работу? – спросил он. — Не раньше полудня, но у меня смена до восьми. Он кивнул снова. Глаза болели, но слез не было. Он наклонился и уткнулся лбом Асахи в грудь. — Я хочу быть здесь, когда ты вернешься домой, — пробормотал он. Асахи обнял его за плечи и сильнее прижал к себе. — И я хочу вернуться домой к тебе, — сказал он. Нишиноя чувствовал тепло от его груди, силу его рук. Он прикрыл глаза и позволил себе медленно расслабиться. * * * Нишиноя копался в шкафчиках, пока Асахи был в душе. Он нашел упаковку рамена и не смог сдержать улыбку, вспомнив, как Суга ругал Асахи, когда тот покупал такой же в магазине на обед. Посуда с завтрака так и стояла на столе. Тяжелая волна вины захлестнула изнутри, и это ощущение было похоже на первый резкий спуск на американских горках. Нишиноя собрал тарелки и поставил их в раковину. Разбитую он оставил на виду на стойке – лучше не пытаться прятать свои ошибки. К тому моменту как Асахи вышел из ванной, Нишиноя вскипятил воду и расставил коробки на столе. На Асахи были надеты старая вытянутая футболка и чистые боксеры; его мокрые волосы были сцеплены той же заколкой, что и на день рождения Нишинои. Нишиноя смутился, когда Асахи вошел в кухню. Все, что случилось, что произошло между ними за последние дни, казалось таким странным. Все барьеры были разрушены, стены сломаны, осталась лишь правда: он сам, какой есть, его секреты, его внутренние страхи, его слабость, его желания. Нишиноя прежде чувствовал себя глиной на гончарном круге Асахи, сейчас же он думал, не был ли он той разбитой тарелкой. Они молча ели вместе. Нишиноя вдруг почувствовал себя, как этим утром, когда он пытался одновременно и продлить момент, насколько возможно, и закончить все побыстрее. Страх, отчаяние – все это было таким сильным и ослепляющим. И он задыхался от этих эмоций. Но сейчас, сидя рядом с Асахи и глядя на то, как тот ест лапшу, он не мог не думать о том, каким нормальным и привычным казалось все вокруг. Было ощущение, будто весь этот день был лишь странным бредом. Может, он просто заснул прошлой ночью, и все это было сном, а он просто никак не мог проснуться? Когда они закончили с ужином и выбросили пустые упаковки, Асахи, наконец, заметил разбитую тарелку на стойке. Она развалилась на три части: на два длинных осколка и один крупный, похожий на полумесяц. Нишиноя стоял рядом, задержав дыхание, пока Асахи брал большой осколок. Асахи заговорил: — Когда я вернулся домой и понял, что тебя тут нет, я сначала не волновался, — он провел пальцем по сколу. – Потом я увидел тарелки на столе, а затем понял, что твоих вещей нет, — на его лице читалась тревожность, голос стал тише. – Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовал себя нежеланным, — сказал он. — Нет, — выдохнул Нишиноя. – Это было не то, честно. Асахи улыбнулся одними губами, но его лицо не смягчилось. — Ты так говоришь, — продолжил он, — но я не могу отделаться от мысли, что так и было. Нишиноя подался вперед и схватил его за руку. — Я просто идиот, — настаивал он. – Я просто чувствовал, что вломился в твою жизнь, думал… что будет лучше, если я уйду. Асахи отложил осколок тарелки и развернулся к нему. — Я продолжал твердить себе, что буду в порядке, если ты уйдешь, — сказал он. – Я убеждал себя, что мне будет достаточно этих нескольких дней с тобой, — он покачал головой. – Но когда ты ушел, я чувствовал, будто… Нишиноя все еще держал его за руку. Он крепче сжал ее. — Асахи-сан, — произнес он. Асахи тяжело вздохнул и продолжил дрожащим голосом. — Я чувствовал, будто… я был таким дураком… потому что мне никогда не будет достаточно, — он кончиками пальцев легонько коснулся головы Нишинои. Нишиноя сжал губы и сглотнул. — Где моя сумка? – спросил он. На лице Асахи отразилось замешательство. — Кажется, у двери. Нишиноя кивнул. Он провел рукой по предплечью Асахи и, дойдя до пальцев, сжал их. Потом сделал шаг назад, утягивая его за собой в гостиную. Нишиноя обнаружил сумку рядом с обувью, с которой в коридоре натекла маленькая лужа. Он отпустил руку Асахи и взял все еще мокрую сумку, расстегнул замок и извлек из нее разбитую кружку. Асахи издал странный тихий звук. Нишиноя не мог смотреть ему в глаза, пока протягивал ему кружку без ручки, и сунул ее ему в руки. — Я взял ее, — сказал он. – Прости, — он покопался в сумке, нашел ручку от кружки и держал ее, опуская сумку на пол. — Ты взял ее, — эхом отозвался Асахи. Нишиноя снова кивнул. — Она упала, — сказал он. – Прости. — Почему? Он пожал плечами. — Почему? Ну, я не смотрел, куда ее ставлю, и… — Нет, не это, — перебил Асахи. – Почему ты взял ее? Нишиноя, наконец, поднял на него глаза и встретился с Асахи взглядами. — Ты уже знаешь, почему, — сказал он. После паузы он добавил: — Потому что я хотел, чтобы у меня было хоть что-то. Асахи покрутил кружку в руках, коснулся скола на ее крае. — Если бы ты попросил, — сказал он, — я бы ее тебе отдал. — Я знаю, — признал Нишиноя. – Поэтому и не мог попросить. Асахи снова перевернул кружку. — Я забыл про миску, которую тебе обещал, — тихо сказал он. Нишиноя опустил взгляд на ручку, которую все еще держал обеими руками. Он сжал ее крепче. — Прости, — снова сказал он почти шепотом. Боковым зрением он увидел, что Асахи шевельнулся. Он едва успел поднять глаза, прежде чем Асахи обхватил его одной рукой за плечи, а другой – за талию. Он притянул Нишиною к себе и обнял так крепко, что Нишиноя едва не задохнулся. Кружка оказалась прижата к его плечу, так как Асахи все еще держал ее в руке. — Да плевать мне на эту дурацкую кружку – пробормотал Асахи ему в волосы. – Можешь взять их все, мне все равно. — Нет, я… — Нишиноя, — сказал Асахи, отстраняясь и держа Нишиною на расстоянии вытянутых рук, заглядывая ему в глаза. – Это всего лишь вещь. Как я могу расстраиваться из-за кружки или тарелки, когда дважды сегодня я чуть не потерял тебя? Асахи бросил кружку за плечо, и она громко звякнула где-то на полу вне поля их зрения. Он взял лицо Нишинои в ладони, приподнимая его за подбородок, пока их лбы не соприкоснулись. Асахи громко выдохнул, и теплый воздух коснулся лица Нишинои. — Я их все разобью, если это даст мне возможность провести с тобой хотя бы еще один день, — закончил Асахи. Нишиноя едва сдержал всхлип, готовый сорваться с губ. Он вцепился пальцами в футболку Асахи. — Асахи-сан… — пробормотал он, не зная, что сказать. Асахи снова вздохнул и провел руками по шее Нишинои к его плечам. Он поднял голову и отстранился. — Я так устал, — сказал он, и его вид соответствовал его словам. – Пойдем в постель. В спальне Асахи сдвинул покрывала и выключил лампу у кровати. Нишиноя забрался в постель со своей стороны, и они встретились посередине, обнимаясь. Асахи положил одну руку под шею Нишинои, а другой накрыл одеялом их обоих. Нишиноя придвинулся ближе, прижимаясь к Асахи ногами и укладывая руки на его грудь. Он чувствовал, как Асахи обнимает его обеими руками. Нишиноя длинно и облегченно выдохнул. Внутри он чувствовал себя совершенно опустошенным, как будто все: и хорошее, и плохое, — исчезло. Он так устал, что болели глаза. Он почти задремал, когда Асахи заговорил: — Останешься завтра? — Да, — ответил Нишиноя рядом с ним. — Ты меня не бросишь? — Нет. — Обещаешь? Нишиноя крепче сжал в пальцах футболку на его груди. — Обещаю, — сказал он. Он почувствовал, как Асахи кивнул, а потом рука дотронулась до его лица, заставляя приподнять голову. Асахи коснулся губами уголка его рта в темноте, пока не нашел его губы. Они мягко целовались, и Асахи ласково притягивал Нишиною ближе, положив ладонь на его щеку. Нишиноя почувствовал соль на губах и понял, что лицо Асахи было мокрым – как и его собственное. Нишиноя отстранился и шмыгнул носом. Асахи придвинулся ближе, целуя его веки, щеки, лоб. Они так и остались лежать рядом, обнявшись, делясь друг с другом дыханием, теплом и уютом, пока ночь не вступила в свои права и не утянула обоих в сон. Последней сознательной мыслью Нишинои была мысль о завтрашнем дне – о том, как он встретится снова со своей семьей, сходит к отцу, увидит утром Асахи и вернется к нему вечером, чтобы дождаться его с работы.