Chasing The Dragon

      Очередной тычок в бок вызвал волну раздражения. Азула прикрыла глаза и медленно выдохнула. Зуко шёл позади, дыша ей в затылок, и от этой близости внутри всё сжималось. В трёх шагах за ними следовал стражник, нёсший ключи от камеры.       Когда она узнала, куда пролегает этот путь, ей захотелось накинуться на Зуко и наградить его новым шрамом. Гадёныш вывел её из дворца под вполне приличным предлогом: попрощаться с отцом перед скорой свадьбой.       «Новый дом, — говорил Зуко, — не располагает к частым прогулкам в тюрьму».       Как будто Азула отчаянно рвалась туда с первых дней освобождения!       Остаток ночи она провалялась без сна, думая о том, как поступить и как подобраться к Зуко. А случилось то, о чём она и не мечтала: брат сам заявился к ней, чтобы отвести в тюремную башню. Шли они довольно долго. Азула даже успела запаниковать: ей казалось, что всё это фарс, разыгранный лишь для того, чтобы запереть её в клетке. Пару раз Азула оборачивалась и неизменно получала тычок в бок — «иди». Ей отчего-то было холодно, магию всё так же подавляли зельями, и ей не хотелось тратить последние силы на то, чтобы согреться. Тем более забот стало гораздо больше и они были серьёзней, чем склизкая зноба тюрьмы. Вчера Мэй позволила Азуле вернуться в спальню тем же путём по крышам, пообещав навестить её днём. Кажется, она всё же поверила Азуле, но теперь Зуко вёл её в подземелья прочь от людей. Это настораживало.       — Здесь, — сказал он, призывая стражника. Тот ловко обошёл их, отворил дверь камеры и быстро скрылся за поворотом. У Азулы тут же кровь застыла в жилах, хоть она и не была трусихой. Что, если Зуко узнал? Что, если хочет её наказать? Иначе зачем оставаться с ней наедине в стенах темницы.       — Заходи, — кивнул на порог брат и потянулся к ручке двери, чтобы запереть ту за собой. Здесь было темно и пусто, не считая подвесного кресла для допроса в углу и какой-то подстилки рядом. С противоположной стены виднелась небольшая потайная дверь.       — Не то, что ты просила, но и так сойдёт, — обронил Зуко, поднимая руку и зажигая факелы на стенах. Тёплый свет должен был защищать, но лишь нагнал тревоги и мрака. Азула повела плечами, поднимая на брата недоумённый взгляд. — Что, ждёшь особого приглашения?       Он ничего больше не сказал, окончательно утратив интерес к ней. Обращался так… словно с безнадёжно израсходованным ресурсом. Это задевало, хоть Азула и понимала: на руках носить её никто не будет. Она украдкой разглядывала Зуко, пока тот изучал конструкцию диковинного кресла. Выглядел он иначе. Вроде тот же брат, а вроде совершенно посторонний человек. А потом пришла догадка, простая и страшная в своей простоте.       Зуко выглядел, как Озай, как точная копия их отца. Тот же хмурый взгляд, тот же изгиб губ — странный, будто кривая усмешка. Он и грацию его приобрёл — ленивую, неспешную, хищническую. Да и в теле замерла сила — не буди её, а то извергнется… Если бы волосы отросли чуть длиннее, появилась бородка и не было бы знаменитого шрама на лице, Азула в самом деле приняла бы его за отца.       Он уже минуту делал вид, что не замечает её внимания, потому, прочистив горло, Азула шагнула ближе и спросила:       — Зачем ты привёл меня сюда? Для чего?       — Ты же просила отыметь тебя для каких-то там целей, — ответил брат, состроив пренебрежительную гримасу. — Неужели передумала?       Сердце Азулы трепыхнулось, как загнанный зверёк, а потом понеслось быстрее, быстрее. Руки разом вспотели, в горле пересохло. «Эти зелья дурно влияют на меня», — подумала она, судорожно подбирая ответ.       — Не передумала, — прошептала Азула, не решаясь взглянуть ему в глаза. — Но не думала, что ты согласишься так быстро.       — Как же? Не думала? — изумился Зуко. — Ты прекрасно знала, что времени больше нет, да к тому же отправилась к Мэй, чтобы пригласить её на это представление.       Если б поблизости находились маги земли, Азула кинулась бы к ним, прося схоронить за гранитной плитой. Утопить в песок, засосать в глину, да хоть засыпать её камнями — что угодно! Перед глазами поплыло от услышанных слов. Зуко знал всё и сохранял при этом спокойствие, что уже не настораживало, а пугало.       — Ты самоуверенная дура, Азула, раз считаешь, что можешь обвести меня вокруг пальца.       — Почему ты дал мне пойти к ней?.. Это она тебе рассказала?       — Нет, Мэй никогда не предаст чужую тайну, какой бы гнусной она ни была, — сказал он, задумчиво протирая пальцем подлокотник. — А позволил уйти, потому что дал приказ стражникам не трогать тебя, хоть те и доложили сразу о твоём побеге. Это они шли за тобой до самого имения Мэй.       Азула стиснула зубы, чувствуя обиду и злость, и недовольство самой собой. Быть может, Зуко никогда бы не привёл её сюда, не узнай он о вчерашнем. Она отвела взгляд, внутренне готовясь противостоять ему, хоть дальнейшие его действия и оставались непредсказуемыми.       — И ты не боишься, что она поверит? Что придёт сегодня во дворец?       — О, я уверен, она придёт. Но сейчас я на совете, а ты — на лечебных процедурах. Кошмары мучают тебя, ты часто бредишь и блуждаешь по ночам, буянишь, оскорбляешь и бьёшь прислугу. И вообще тебя нужно обуздать.       — Ах ты лжец! — крикнула она. От мгновенного гнева даже вспыхнули огнём кулаки — давно на столь простой приём у неё не хватало сил. Азула покачнулась, ощущая слабость в ногах.       — Ничем не уступаю тебе, — оставаясь невозмутимым, Зуко шагнул к ней. — В конце концов, у меня был хороший учитель. Убери огонь. Теперь ничто не помешает мне воспользоваться твоим предложением, ведь ты сама напросилась.       Азула моргнула, сама не зная почему подчиняется и тушит пламя. Повернула голову и проследила за направлением белых пальцев. Впереди лежала подстилка, самая простая, почти тюфяк.       — Что, прям здесь? На этой вонючей тряпке?       — Большего ты недостойна, — прошёл он мимо, остановившись у самого края подстилки. — Хотя ещё можешь вспомнить о своей многострадальной чести и уйти. И лучше бы тебе действительно уйти, Азула… Сама знаешь, ничем хорошим это никогда не кончается.       Она обернулась к двери, взвешивая все варианты. Зуко намеренно провоцировал её, относясь, как к помоям, как к дешёвой трактирной девке. А может быть, поступал так искренне… Плевать. Гордость не союзник. Не сестра с тех пор, как Азулу упекли в лечебницу, а после — в тюрьму. Она ведь не видела его и не прикасалась к нему больше четырех лет. Скучала, желала, вспоминала. Любила. Азула ведь любила. Её любви хватит на двоих — сполна, с головой, погребая. Она неуверенно приблизилась к брату, размышляя: что, если это самообман? В любом случае, узнать можно лишь одним способом.       — Я остаюсь, — произнесла она, ловя усмешку Зуко, так и кричащую о том, что он определённо не удивлён. — Но неужели тебе самому не противно заниматься этим здесь?       — Мне уже ничего не противно с тех пор, как ты впервые меня поцеловала, — сказал Зуко, разворачивая её к себе лицом и надавливая на плечи. Азула неловко плюхнулась на подстилку и, поджав под себя ноги, неотрывно следила за тем, как он подходит вплотную и разводит руки в стороны. Это был приглашающий жест. Нужно было его раздеть. Азула прислушалась к своим ощущениям, прикидывая, сколько ещё могла создать огня в случае необходимости.       Однако необходимость следовало исключать. Зуко впервые прикасался к ней, и явно такого больше не повторится. Потому она без слов взялась за его одежду, подавляя странную растерянность и скованность.       — Любить меня и быть со мной тебе тошно, а обладать — нет. Какой же ты мерзавец.       — И кто сделал меня таким? — отозвался он. — Напомни.       Она закрыла на миг глаза, чтобы подавить вспышку злости. Пояс, застёжки и завязки расползались медленно. Руки Азулы тряслись: от предвкушения и от лечебных зелий, наверное. В горле сделалось совершенно сухо и едко, словно она горстями поедала стылый пепел. Зуко ей совсем не помогал — молча наблюдал, всё так же стоя и не двигаясь с места. Пару раз хотелось залепить ему пощёчину и убраться восвояси, но что-то удерживало Азулу. Когда-то и она так унижала брата в своих недоиграх, а он терпел. Настал черёд поменяться местами.       — Не думала, что война тебя так изменит, — задумчиво обронила она, скорее отмечая его внутренние перемены, чем физические.       — Не война меня поменяла — годы правления, — Зуко сам приспустил брюки настолько, чтобы она могла вытащить вялый, невозбужденный член. Азула, не удержавшись, покачала головой и усмехнулась.       — За это мне тоже винить годы правления? — указала она пальцем в Зуко.       — Проблем с потенцией у меня нет, причина в близости с тобой.       — Что-то не припоминаю такого…       — Замолчи. А лучше займись делом, — вцепился он ей в плечо, водя горячей головкой по губам Азулы. Она вздрогнула, жмуря глаза и задерживая дыхание. — И не пытайся укусить — тебе же хуже будет.       Азула должна была ненавидеть его в этот момент и ненавидеть себя за слабость, но не особо получалось. В памяти всплывали обрывки того, как они уединялись в прошлом. Тогда они любили друг друга — пусть и неправильно, пусть извращённо и грешно, но искренне. А теперь происходящее всё больше напоминало попытку отыграться. «Если брат действительно этого хочет, — думала она, — он получит всё». Тем не менее Азула с полной уверенностью тешила себя мыслью, что, забывшись, он признается ей в любви. Скажет, что раскаивается и не может без неё жить.       А ещё её держала на месте Мэй. Она просто обязана найти их здесь, если во дворце сделать это не удастся. Мэй не будет знать покоя, пока не остановится на достигнутом. Допросит стражников, заявится сюда, обозлится на Зуко, устроит скандал… От этой мысли хотелось расхохотаться, но Азула не смела портить такой момент, ведь победа ещё не была в её руках. Вместо этого она сделала глубокий вдох и решилась разомкнуть губы.       Член Зуко тронул язык солоноватой гладкой тяжестью. Крупная головка почти сразу толкнулась к горлу, вызывая дрожь. Брат шумно выдохнул, опуская одну ладонь на шею Азулы, и прикосновение словно выплеснуло лаву, разливаясь теплом по телу. Азула тяжело дышала, наблюдая за ним, и всё ещё не верила в происходящее. От макушки до пят бегали противные мурашки.       Внезапно Зуко отстранился и с губ Азулы потянулась нитка слюны. Она тряхнула головой, прислушиваясь к ощущениям. Было неприятно и почти непривычно, но это давало ей власть, какой она не имела уже давно. Особенно сейчас, когда следовало задержать его, пока не придёт Мэй. Пусть думает, что хочет. Пусть считает себя победителем. Мэй всё равно уже поддержала её. А если та опоздает… если по какой-то причине не придёт сюда, остаётся хотя бы возможность понять, что ещё чувствует к ней Зуко. Не мог же он измениться так сильно!       — Что с тобой стало? Я тебя совсем не узнаю.       — Думала, я до конца жизни останусь тем наивный юнцом, из которого ты будешь вить верёвки?       Азула взбесилась, услышав такой ответ. Он её не устраивал.       — Зачем ты согласился на встречу со мной после того, как я рассказала всё Мэй?       Зуко пожал плечами, хмыкнув.       — Именно потому, что ты впутала её в эту грязь. Больше ни один твой коварный поступок не останется безнаказанным, — произнёс он, касаясь пальцем её припухших губ. — Однако я милосерден и на первый раз отпускаю тебя. Ты ещё можешь уйти.       Услышав это, Азула поджала губы и скривилась от нахлынувшего отвращения. Брат либо говорил чистую правду, либо издевался над ней подобным образом, а что испытывала она сама… Азула не знала. Да, было стыдно, да, обидно, но тоска с жаждой схлестнулись в диком водовороте, кружа ей голову. Вопреки разуму и чувствам, Азула ощущала себя на месте. Подумав об этом, она скривилась вновь. Нет, определённо, зелья на неё плохо действовали. Но как же хотелось растормошить толстокожего Зуко! Как хотелось услышать: «Я всё тот же, Азула, просто обстоятельства вынуждают меня быть другим».       Совершенно неожиданно в голове зазвенела мысль. Старый обрывок из разговоров с дядей — когда-то она его ещё уважала и слушала. Поначалу слова показались столь неуместны, что хотелось закатить глаза, но потом Азула поняла… «Чтобы взять власть, нужно прежде склониться». Чтобы получить Зуко, вернуть его обратно, нужно сделать то же самое.       — Это будет на твоей совести, — сказала она, сама раскрывая рот и обхватывая губами член. От неожиданности Зуко вздрогнул и прикрыл глаза. Выглядел он таким беззащитным, что Азула мысленно усмехнулась. Но потом случилось другое.       Брат обрывал все попытки перехватить контроль, цеплялся за волосы, задавал свой темп. Ласки ему были не нужны, так же, как и удовольствие, происходящее стало просто символом унижения. Подчинения.       Азула чувствовала, как слабеет. Как растворяется в этой темноте и боли. Было странно. Словно бросаешься в огонь, но не горишь от него, не греешься, а только леденеешь. Бред какой… Азула сбилась с дыхания, ощущая пальцы Зуко на груди. Заелозила, приподнимаясь повыше, прося потрогать ещё, но Зуко отнял руки и надавил ей на щёки, приоткрывая рот. Член с пошлым звуком выскользнул наружу. Брат обернулся, глядя на дверь с опаской, а потом кивком указал ей лечь.       — Всё ещё хочешь остаться? Не понимаю, что ты пытаешься доказать и кому: мне или себе.       — Вскоре узнаешь, — прошипела Азула, утирая рукавом рот.       — Ладно. Но если издашь хоть малейший звук, сюда придёт стража. Сама понимаешь, в каком виде нас застанут. Вот только кому они поверят, чью сторону примут? Даже не знаю. — С наигранной задумчивостью потёр Зуко свой подбородок. — Правителю страны или его спятившей сестре?       — Я не спятившая, — прошептала Азула, не в силах ни кричать больше, ни бросаться на него. В голове стоял полнейший туман. Она ничего не соображала.       Пришла она в себя, только когда ощутила на бёдрах его руки. Опустила взгляд и замерла, отрывисто дыша. Сколько раз ей снилась эта картина — того, как Зуко склоняется над ней, приподнимает платье и разводит ноги. Зуко даже не стал его снимать — задрал до талии и скользнул пальцами к промежности, стягивая исподнее.       — Согни ноги, — сказал он, сдавливая их под коленями. Азула, не слушая, приподнялась на локтях, потом отважилась к нему прикоснуться. Привычно огладила белизну горячей кожи. Зубы сами нашли шею брата, вонзились, прикусили. Каждая попытка отзывалась рябью дрожи по её собственному телу…       Вдруг всё разом закрутилось. Она почувствовала, как схватили руки и рывком перевернули её на живот. Азула дёрнулась, пытаясь обернуться, притянуть, повалить за собой, но запястья стиснули — явно до синяков — те болезненно заныли.       — Ты ко мне не прикасаешься. Вообще. Никак, — Зуко разжал хватку и теперь коснулся её спины. — Полётов в рай и блаженств не жди. Как просила, так и получай.       Азула не понимала, что происходило с её телом. Оно не подчинялось ей совсем. Зуко действовал грубо и неосторожно, а ей это нравилось. Она терпела, ждала… загорелась моментально. Влажный палец прошёлся между ног и ягодиц, и Азула едва сдержала стон. Она хныкала, извивалась, подставлялась. Потом вцепилась зубами в рукав, вспоминая о страже. К пальцу присоединился язык, щекоча, и её окончательно затрясло.       — Сделай уже что-нибудь! Не могу больше…       — Тише, — отстранился Зуко, и она ощутила настойчивый нажим. Вскрикнула невольно, испытав лёгкий дискомфорт. Брат тут же надавил ей на затылок, чтобы заглушить вопль в подстилке. Палец резко, быстро проник, ещё и ещё — неприятно, щемяще. Но боль будто сплелась с чем-то иным после.       — Почему — так?.. — прохрипела она.       — Не хватало ещё, чтобы ты понесла от меня перед браком.       — Я могла бы пить отвары, как приходилось раньше.       — Их нельзя смешивать с твоим ежедневным лекарством. — Погладил Зуко её бедро. — Расслабь свою хорошенькую задницу и будь тихой.       — Да признайся, что ты просто спишь уже с мужчинами! — зло выплюнула она и прикусила губу, подавляя вскрик. Затрещина досталась крепкая. Палец задвигался жёстче, растирая проход. Боль мешалась с таким бессильным унижением и — при этом — самозабвенным упоением, которые нельзя было вытерпеть. Азула уткнулась лбом в шершавую ткань, мечтая, чтобы всё закончилось поскорее. Мерзкий Зуко всё идеально для себя провернул. Даже эту искреннюю сторону её любви разбавил отвращением.       Она зажмурилась, ощущая закипающие слёзы в уголках глаз. Он ещё пожалеет. Ещё будет извиняться, ползать перед ней на коленях.       Вдруг по телу пронеслась по-особенному тягучая судорога, но пальцы Зуко неожиданно отпустили её. Боль, уже привычная и почти приятная, отозвалась новым огнём. Брат откинул ей волосы в сторону, навис сильнее, кладя ладонь на шею — не пошевелиться. Азула слышала его вздохи у самого уха. Слышала и не могла поверить, что он обходился с ней так строго. Он устроился сзади, видимо, размазывая смазку меж ягодиц членом. Азула отчего-то задержала дыхание.       Жжение в теле всё равно сбило сердце с ритма. Пригвоздило к полу, раздавило, распластало. Никакой любви, ни тем более нежности — тёмная клетка, падение, пытка… Брат больной, наверное, хуже её самой. Вот только осознание уже не играло особой роли.       — Ты говорила что-то про любовь, — качнулся он, проталкиваясь глубже. Азула уже не пыталась сбросить его с себя, страшно ослабев на проклятой подстилке. — Что, до сих пор её чувствуешь?       — Гореть тебе в аду, — промычала она и вцепилась зубами в собственный рукав. Боль не прекращалась ни на миг. Вспышки полосовали по нервам остро. Зуко как-то приглушенно вздохнул, словно усмехнувшись.       — Лишь бы тебя там не было.       Руки скользнули к её талии, сомкнулись, будто сминая бумажный ком. И всё. Обратной дороги больше не было. Мэй её не спасёт. Азула поняла, что уже никуда из этой камеры не вырвется. Зуко навалился на неё, грозя раздавить тяжестью своего тела или просто разорвать.       Как же Азуле хотелось его прибить. Дать почувствовать хоть на мгновение её муку — даже не физическую, нет. Вернее, не только её. Зуко навис скалой, опаляя дыханием, крепко держа её под собой. И тогда она снова подумала о Мэй. Представила, как и та будет под ним лежать. Мэй не такая, она не выдержит, не продержится ни минуты.       Да ей и не потребуется терпеть: с ней-то он точно будет мягче.       — Мэй мне поверила, — сказала она вслух, но не пожалела об этом. — Она узнала достаточно и будет на моей стороне. Думаешь, ты выиграл? Скрутил меня здесь, а твоя невеста закрыла на всё глаза? Ошибаешься.       — Ты, как обычно, дала правды процентов на двадцать, а то и меньше?       — Да.       Брат тут же разжал хватку, но почти сразу Азула почувствовала прикосновение: горячей ладонью по коже ягодиц. Слабое. Приятное. Потом лёгкую линию по спине от его пальцев. Она даже замерла — дискомфорт отступил назад, сменяясь опаской. Зуко не берёг её никогда и уж точно ласково не касался. А теперь словно оценил масштаб причинённой боли и сожалел. Но вот полились слова, и на их фоне любая нежность становилось мучением.       — Осколки разбитой вазы я приказал сохранить. Скажу, что ты заигралась… Да и служанки всё подтвердят: ты ведь им угрожала, — он вдруг качнулся снова — сначала назад, потом вперёд — и резь обожгла по новой. — Неважно, что ты говоришь, Азула, — все поверят мне, а тебе никто, — сказал и заправил ей за ухо прядь волос. — Ты и сама себе не веришь.       Азула всхлипнула, отбрасывая его ладонь. Дыхание брата стало порывистым, а толчки — жёстче. Она заёрзала, ожидая, когда всё прекратится, но конец не становился ближе.       — Не сдавливай мне так бока. Синяки оставишь.       — До свадьбы заживут, — ответил Зуко, и от двусмысленности этой фразы захотелось заорать. Он с силой дёрнул её за волосы, заставляя приподняться, и застонал сам. А после натянул сильнее. Снова. И снова. И снова. И всё же кончил. Наконец. Легко… нет, легко это не было.       Через несколько минут она лежала на спине, уставившись в потолок, в то время как Зуко поправлял одежду и приглаживал волосы. От дрожащих факелов бежали странные тени по стенам. В голове метались такие же тени — бессмысленные… Зуко бросил какой-то платок, чтобы она обтёрлась, но вставать было невмоготу. Тело ломило всё — в каждом сгибе и каждой линии. Кое-как приведя себя в порядок, Азула одёрнула платье и поднялась на ноги, придерживаясь за стену. Её мутило, причём сильно. Слабость навалилась чудовищная. Брат поманил рукой, стоя уже возле маленькой двери.       — Замечательный план, — сказал он, наблюдая за тем, как, шатаясь, она бредёт к нему. — Добилась того, чего хотела? Всех своих целей?       — Ещё нет, — пробормотала Азула, запнувшись в какой-то момент. Она бы упала, если б Зуко не схватил её за локоть. Он хмыкнул и покачал головой, глядя на её беспомощность.       — Посмотри на себя. Как ты быстро сдалась… Кем была и кем стала! Это не ты, даже не тень тебя. — Он неопределённо взмахнул рукой. — Пустышка, у которой остались одни лишь инстинкты.       Сказав это, Зуко толкнул дверь и вышел в коридор, — нужно было пойти за ним. Азулу засасывало такое болото, что, казалось, она провалится прямо здесь, на этом холодном полу. И никто её не достанет. Да и не должен. Сама себя туда толкнула — сама и вытаскивай. Делая шаг за шагом, морщась от боли между ног, но не моля о пощаде, Азула шла вперёд, пока не остановилась у новой двери. Зуко молча кивнул, подтверждая её опасения. Камера отца. Вокруг никого. Стражники остались ещё за тем поворотом, но и сбежать отсюда казалось невозможным. Брат коснулся незапертой двери и, отворившись, она явила чёрную решётку. Совсем как в камере Азулы когда-то… Она сглотнула ком в горле, чувствуя себя совершенно скверно.       — Надеюсь, хотя бы здесь ты не оплошаешь — перед Озаем ведь всегда блистаешь.       Азула вздрогнула, хоть и в голосе брата не звучало ни насмешки, ни злобы. В нем не звучало ничего — абсолютное равнодушие. Равнодушие Зуко, постоянный теперь её спутник. И одиночество. Азула поджала губы, делая шаг вперёд. Хотелось броситься в угол, вставить два пальца в рот и стоять так согнувшись, пока вся разъедающая нутро желчь не окажется на полу. Сегодня ей преподнесли самый худший яд. Жаль, что не смертельный.