Chasing The Dragon

      «Она не виновата, я сам её принудил».       Долгое время Азула просыпалась с этими словами и с ними же и засыпала. Ей не было жаль брата — она хотела избавиться от него и своего интереса к нему — но она сожалела. Готовность Зуко защитить её, отгородить от гнева отца, выбила из колеи. Каждый день она прокручивала в голове сцену, как он падал на колени, моля, чтобы её оставили в покое, а злость вымещали на нём. Новое желание било кнутом по обнажённой коже: она силилась понять Зуко, который оказался непростой головоломкой. Сердце щемило, как у потерявшей голову девчонки, и хотелось обернуть всё вспять…       Но потом недели потянулись за неделями, волоча за собой месяцы и годы. Азула становилась старше и хладнокровнее, научилась быть змеёй ещё более коварной, чем до этого. Выполняла приказы отца, не чураясь марать руки в скользких делах, и возвращала его доверие. Она — идеальная дочь, брат — в изгнании, трон с годами — ближе и ближе. На радостях отец даже приказал ей преследовать Зуко, чтобы препятствовать ему в поимке Аватара.       Первая встреча с ним спустя три года была волнительной. Она приветствовала уже не того брата, которого сослали в изгнание. Жёсткий, вспыльчивый, суровый — Зуко больше не являл мягких черт своего характера, а шрам на его лице приковывал взгляд и внушал лёгкое омерзение. Но только не ей. Азула пялилась во все глаза, едва сдерживаясь от того, чтобы прикоснуться к бурой метке. Рассматривала её и представляла, какая она на ощупь, пока плела ложь о том, что отец сожалеет и ждёт его возвращения на родину. «Единственный сын, кругом предатели, нужно чтить семейные узы…» Зуко верил, как мальчишка, впервые услышавший добрую сказку, и, конечно же, вызвался плыть домой.       На самом деле во дворце он был никому не нужен. Отец желал запереть его в четырёх стенах, лишь бы не испытывать позор от поражений сына. Но Зуко… ему слишком не хватало признания и любви. Он был готов нестись домой даже на своих двоих, только бы вновь ощутить себя почитаемым человеком. Обман почти удался ей, если бы при всходе на корабль капитан стражи не проговорился о пленении принца, и тогда всё сорвалось.       Открытая вражда, обоюдные попытки схватить Аватара, восхождение на трон, жажда власти… Эти стремления словно втирались в кожу перцем, и они щипали, и жгли, и кричали: «Только мы истинны!» Если Зуко злился и ненавидел Азулу, то её подстёгивал и захлёстывал азарт борьбы. Ей хотелось ещё чаще подавлять брата, ещё больше мешать ему и откидывать его назад, на последние ступени лестницы, ведущей к победе.       Когда они встретились в Ба Синг Се, Зуко совершенно перестал напоминать принца. Лохматый, загорелый, как простолюдин, неопрятный… Он выживал тем, что работал в чайной вместе с дядей Айро, и Азула вновь обманом и лестью завлекла его на другую сторону. Зуко предал Айро, предал, возможно, самого себя, но остался подле неё в финальном сражении.       С того момента захват Царства Земли был неминуемым и в итоге ошеломляющим. Азула и прежде обладала репутацией сильного хитрого лидера, а теперь и вовсе завертелась в водовороте благоговения и страха в глазах прочих людей. Ей льстило подобное внимание — особенно на фоне мрачного Зуко, что не мог смириться с потерей дяди — но она была неспокойна. Меряя царский зал шагами, она думала о том, как вернуть прежнего брата. Как опять давить на него, обнажать его душу, обнажаться самой, ведь она помнила его отчаянный, благородный поступок трёхлетней давности. Это говорило о многом. Она явно была ему небезразлична, хоть после Зуко и предпочёл скалить зубы и плеваться ядом при виде неё…       Ей хотелось знать, что творится у него в голове. Хотелось понять, каково это — возвращаться домой, откуда тебя выгнали с позором. Зуко наверняка трепетал при одной лишь мысли о встречи с отцом, а она трепетала, ожидая их совместные дворцовые будни.       Решив немного прояснить ситуацию, Азула направилась в крыло, где оставался брат и часть агентов Дай Ли. У неё всё ещё подрагивали руки и не сползала с лица широченная улыбка от осознания, что она убила Аватара, раздавив надежду врагов. Она. Убила. Аватара. Это было настолько острое, вышибающие любые трезвые мысли чувство, что хотелось забраться на крышу самого высокого здания в городе и орать до потери голоса: «Я — победитель!» Но чем тише и смиренней празднуется одна победа, тем больше хочется одерживать другие…       Дойдя до выделенной Зуко спальни, она постучала в дверь и не получила никакого ответа. Приоткрыв дверь и просунув голову в щель, тоже не заметила его присутствия. Нахмурившись, Азула вошла внутрь и стала прислушиваться и осматриваться по сторонам, пересекая комнату в светло-зелёных, песочных тонах. Вскоре стало понятно, что перед сном Зуко собрался принять ванну.       Как и во дворце Страны Огня, для водных процедур здесь было выделено несколько переходящих друг в друга комнат. Брат оказался в предпоследней, стягивая светлую тунику усталыми, ломанными движениями. Он резко обернулся, почувствовав чужое присутствие, и недоуменно дёрнул бровью, насторожившись.       — Что ты тут делаешь?       — Пришла навестить тебя. В зале ты выглядел слишком удручённым, хоть и одержал победу. В чём дело?       — Выглядел удручённым? — зло усмехнулся он и отшвырнул тунику на ближайшую тумбу. — Ну извини, что не могу играть роль придворного шута. Ты прикончила Аватара, а я возвращаюсь домой, не выполнив приказа отца. Теперь я должен мириться с тем, что годы изгнания ушли насмарку, ведь я не доказал ему, чего стою.       — Тебе не нужно ничего доказывать, — возразила Азула. — Отец примет тебя и таким. Главное — не совершать сейчас оплошностей, и постепенно ты найдёшь больше поводов проявить себя.       — Тебе удобно. С моим-то сомнительным достижением звезда твоего величия воссияет ещё ярче, да? «Ой, я такая милосердная и благородная, вернула на путь истинный своего непутёвого брата-изгнанника. Что ты, отец, не нужно возводить в мою честь очередную статую, я всего лишь твоя преданная слуга. Твой брат Айро будет гнить в темнице, а опальный сын теперь на привязи, как загнанный пёс». Мне продолжать дальше? Это ведь то, чего ты добиваешься?       — Да что с тобой такое? — обомлела Азула, заражаясь ядом его раздражения. — Чего ты взъелся?       — Чего я взъелся? Да брось, Азула, и так понятно, какую участь ты мне уготовила. Отец даже не взглянет на меня, потому что я не оправдал его ожиданий. Зато ты умница и красавица, с какой стороны ни подберись. Ты столкнула меня в эту яму, именно из-за тебя моя жизнь пошла наперекосяк и я оказался там, где я сейчас.       Она растерянно подняла глаза и встретилась с жутко колючим, жёстким, пробирающим до самых костей взглядом Зуко. Холодность схлынула с него, подбираясь и ударяя в неё, как волна — Азула тряхнула головой, пытаясь остыть самой и успокоить брата.       — Зуко…       Он подскочил к ней в два шага и крепко схватил за руку, почти выворачивая.       — Да, я Зуко! — прошипел он с желчью. — Где же твое любимое «Зу-Зу»? Где «надоедливый братец», которому можно отравлять жизнь? Обману его здесь, подставлю там. Даже подрочу разок-другой — пусть с ума посходит. А может, спалим ему половину лица за то, чего он не делал, и сошлём в изгнание? Вот ведь весело! Ну что ты стоишь столбом? Давай смейся, это так смешно!       Азула дёрнулась, вырывая руку из хватки, и отвесила ему гулкую пощёчину. В возникшей тишине шлепок прозвучал оглушительным взрывом. Собственной ладони даже больно стало. Ноздри Зуко свирепо дрогнули, но он отклонился назад, ничего не предприняв. Резко развернувшись, он едко бросил «уходи» и рванул ручку от двери, скрываясь в ванной.       Попятившись, Азула врезалась в тумбу и зашипела от ломоты в боку. Это немного привело её в чувство, пока она поглаживала запястье, на котором, казалось, навсегда теперь отпечатаются пальцы брата. Сдунув прядь волос с лица, она опустила голову, размышляя над тем, что же ей предпринять.       Зуко ничего не забыл. И гнев свой тоже не остудил. Это был их первый серьёзный разговор без свидетелей, и он был прав: она подставила его, одурманенная хмелем признания и могущества. Азула прикусила губу, пытаясь отделаться от ощущения вины, чего не испытывала ни разу в жизни. Из соседней комнаты донёсся всплеск воды — она шагнула к ней, потирая ушибленный бок и стараясь достучаться до своего бесстрашия. Зуко был нужен ей, как пешка, как опора, как вечно противоборствующая сила тяни-толкай. Нельзя допускать, чтобы он точил зубы, ожидая подходящего мига для ответного хода. Надо успокоить его. Дать ему то, что потерял. Вселить спокойствие и сдержанность, иначе такими темпами он опять оступится и вылетит из дворца.       Азула потянулась к двери, колеблясь над окончательным решением. Да, Зуко оскорбил её и наверняка сделает это ещё не раз, но это заслуженно и ожидаемо. Пусть возьмёт то, что она ему столько раз обещала и чем столько раз дразнила — так будет справедливо. А ещё она сможет подавлять его. Сможет использовать его слабости. Сможет понять, прежде чем решать: устранить его или сделать своим союзником.       Боль в ладони и боку утихла, как по щелчку пальцев. Сердце принялось отбивать ровный безмятежный ритм. Это как ступить на тонкий лёд, зная, что не провалишься — только так можно было описать её решимость. Азула поднесла руки к шее и принялась ослаблять застёжки. Стягивала ремень, скидывала сапоги, стаскивала рубашку и штаны. Никогда ещё хладнокровие Азулы не достигало такого пика. Она словно шла на казнь, на которой не перенесёт никакого вреда — выживет и поднимется с плахи ещё более сильной и закалённой духом.       Распустив пучок на голове, Азула отдышалась и шагнула в пасть неизвестности. Зуко нагрел воду настолько, что в комнате повисла мутная пелена пара, сквозь которую он всё равно заметил её. Услышав хлопок закрываемой двери, брат повернул голову и напряжённо замер, вглядываясь в Азулу. Она была уже не той едва начавшей расцветать девушкой, какой он видел её в последний раз, и потому сполна осознавала силу произведённого впечатления. Тем не менее совладать со стыдом оказалось нелегко — ей потребовалась минута, чтобы отпустить себя и позволить рукам вытянуться вдоль тела.       Сначала Зуко смотрел на её лицо с недоумением и просьбой, с мольбой, чтобы ушла и оставила его в покое. Но потом он опустил взгляд, не разглядывая даже — изучая, и под ногами Азулы словно разверзлась пропасть. Ей казалось: вот сейчас прогонит. Отвернётся и прогонит. Ему не понравится, станет смешно, он разозлится. Прогонит наверняка.       Брат действительно отвернулся, зачерпнув в ладони воды и уронив в них своё лицо. Порывистым движением он запустил пальцы в волосы и тяжело вздохнул, не разгибаясь в ванне. Азула сдвинулась с места и осторожно приблизилась к бортику ванны. Помедлив, она положила ладонь ему на плечо, и Зуко отскочил, как ошпаренный, поднимая волну и расплескивая воду на пол.       — У тебя совсем нет совести? — буркнул он уже спокойнее и снова облокотился о покатую спинку ванны. — Зачем пришла?       Азула сглотнула, надеясь, что горящие щёки не выдают пожирающего с потрохами стыда и проснувшегося вопреки её желанию страха. Но внезапно пришло понимание того, что терять нечего. Её охватило такое же лёгкое опьянение, какое настигло в день, когда она узнала об экспедиции брата в Омашу.       — Чтобы ты взял то, из-за чего пострадал не по своей вине. Так будет справедливо.       Зуко напрягся, на миг прижав её тяжестью злого взгляда, но овладел собой и предпочёл осмотреться в поисках щётки. Всё ещё сомневаясь, Азула присела на бортик и опустила руку в воду, неспешно шевеля пальцами. Вопреки её ожиданиям, брат не попытался ни отпихнуть её, ни даже обдать огнём. Какое-то время она постукивала стопой по мокрой плитке пола, пока он скрёб руки, плечи и грудь.       — А какой смысл… — насмешливо пробормотал он. — Иметь тебя или отталкивать? В обоих случаях ты побежишь жаловаться папочке, чтобы он обжёг мне другую половину лица.       Азула передёрнула плечами, заставляя себя проглотить издевательскую колкость. Это же Зуко. Не успокоится, пока не выплеснет все обиды, и всё равно будет ходить как в воду опущенный или ещё хуже — как разъярённый дракон.       — Ничего этого я делать не буду, — отрезала она. — И вообще не понимаю, почему ты медлишь — ты же мечтал отомстить мне. Ну, или хотя бы вынудить заплатить за весь причинённый урон. Разве это не самый простой способ самоутвердиться?       — Мне не нужны твоя покорность и услужливо подставленное тело.       — Вижу я, как тебе не нужно.       Зуко опустил взгляд в воду и вмиг зарделся. Тряхнув головой, он попытался мыться как ни в чем не бывало.       — Простая реакция.       — Ну да, — проворчала Азула. Его наигранное безразличие возмущало её. Зуко — единственный, кому она явилась в подобном виде, а он смел пренебрегать этим. Да ему следовало ползать на коленях за честь лицезреть её снисходительной, обнажённой и уязвимой!       — Проваливай, Азула. Другим себя предлагай.       Она не сдержалась. Облила его таким шквалом пламени, что обожгла бы точно, не предвидь он её импульс. Зуко вскинул руку, создав защитную стену, отшвырнувшую её назад. Слетев с бортика ванны, Азула едва не растянулась на скользком полу, пока метала в брата огненные сферы. Он выскочил следом, голый, мокрый и злой, пытаясь ослабить её и остановить. Она не знала, сколько времени они обменивались ударами, прежде чем Зуко подскользнулся, потянув её за собой.       Он навалился сверху, стиснув рукой её охваченные огнём пальцы. Азула задохнулась, вжавшись спиной в холодную твёрдость пола. Рыча, она окатила его огнём ногой и забилась в стальной хватке. Гнусный мерзавец! И так рвался унизить её отказом, да ещё и захотел применить силу. Не получится!       — Ты же этого хотела! — рявкнул брат, тряхнув её за плечи. — И теперь отпираешься?       Азула моргнула и замерла, теряясь в странности происходящего. Беспомощность и непонимание стискивали точно кольцом. Послать бы Зуко с его частыми сменами настроения в адское пекло, и дело с концом…       — Сильна, умна и хладнокровна, но, стоит делу дойти до настоящих чувств, ты беззащитна, как слепой котёнок.       — Нет у меня к тебе никаких чувств! — прошипела она. — Просто покончи со всем… быстрее.       — Да, я покончу, — разжал он пальцы и неловко провёл ладонями по её плечам, словно хотел успокоить. — Сейчас я слезу с тебя, и ты уйдёшь отсюда, и мы будем делать вид, что ничего не было.       В подтверждение своих слов Зуко оттолкнулся от пола и ловко поднялся на ноги, протягивая ей руку. Азула села рывком, поджимая колени к груди и окидывая его презрительным взглядом. Ну просто невинность и бескорыстие в незамутнённом виде! Уязвленная гордость испепеляла её, толкая на ужасные, сомнительные поступки. И тогда Азула прошептала, почти трясясь от негодования:       — Если ты прогонишь меня, я возненавижу тебя до конца жизни и однажды случайно прирежу во сне.       — То есть раздеваться и предлагать себя тебе не стыдно, а уйти отвергнутой — да? — поддел Зуко в ответ. Азула поджала губы, стараясь сдержать себя в руках и перетерпеть этот унизительный миг. Потом она сможет вить из брата любые верёвки… это только вопрос времени.       Она взялась за его руку, поднимаясь следом, и качнулась в неловкие объятия. Попыталась дотронуться до него там, где уже трогала. Зуко отшатнулся, ошеломленно распахнув глаза, но потом его терпению пришёл конец. Порывисто обхватив её за талию, он потащил её к ванне, и от ужасного предчувствия Азула даже стала упираться.       Она не вскрикнула, когда брат безжалостно согнул её, вжимая лицом в чугунный бортик. Азула упала на колени — от удара чашечки пронзило мгновенной болью. Зажмурившись, она вжала голову в плечи, не в силах откинуть страшную догадку: сейчас он просто утопит её, но перед этим хорошенько поиздевается. Таким взбешённым она не видела Зуко никогда…       — Ну уж нет, — просипел он, когда она с силой заехала локтём ему в живот. — Ты пообещала мне себя — теперь стой смирно.       Азула распахнула глаза, призывая крупицы спокойствия. Столько храбрилась, столько толкала брата за эту черту, а когда он её перешагнул, осознала: рано, запретно, страшно. Он смахнул её волосы — чёрные пряди свесились вперёд, закрывая обзор. Провёл прерывистую линию по открывшейся вытянутой шее. Языком. Азула дёрнулась, скользя по залитому водой полу, но Зуко лишь сильнее подмял её под себя и развёл ноги.       Её сердце колотилось так громко, что заглушало все звуки в мире. Ожидание сделалось таким мучительным и расщепляющим мир на куски. Азула делала короткие поверхностные вдохи, превращаясь в оголённый нерв, чутко отзывающийся на любое прикосновение. Ей было жарко и душно, она чувствовала себя измождённой. Даже прохлада чугунного бортика, в который она вцепилась руками, нисколько не помогала. Каждое движение Зуко словно подкидывало на неё угли, а потом…       В неё будто запихнули раскалённый нож. Азула вскрикнула от такого глубокого, полного… и уже не могла остановиться. Ослеплённая болью, она даже не сразу разобрала слова — те едва прорывались сквозь шум в ушах и стиснувший горло крик:       — …а сейчас тебе не стыдно? — Толчок. — Не больно? — Толчок. — Не обидно?       — Я поняла, поняла! — взмолила она со всхлипом. — Ты меня проучил. Отпусти!       Брату не потребовалось второй просьбы — он тут же скатился с неё, обдавая кожу холодом. Она отлипла от ванны, садясь прямо на пол и пряча лицо в коленях. Крупную дрожь было не остановить, слёзы заволокли глаза, и Азула сдалась, отдавшись на милость тяжкому сокрушению и горести. Она даже не вскинулась, когда спустя целую вечность ощутила на спине ободряющую ладонь. Плакала, как пустоголовый ребёнок, и вяло отбивалась от попыток Зуко успокоить её.       — Ну всё, — решительно заявил он, стерпев очередной удар по груди. Азула царапалась и пиналась, пока Зуко порывался сгрести её в объятие. — Это было сурово, признаю, но и ты никогда не сожалела об ударах, что наносила мне… Пойдём отсюда, мы взвинчены после битвы, я всё ещё потрясён смертью Аватара, не могу поверить в это и не понимаю, что творю. Нам нужно успокоиться, нужно всё обсудить, нужно… простить друг друга, да? — неуверенно предложил он.       Азула уже не сопротивлялась, когда брат бережно обхватил её и поднял на руки. Не брыкалась, когда он нёс её через вереницу ванных комнат, предназначенных для различных процедур. Не упрямилась, когда он положил её на свою кровать, закутал в одеяло и улёгся рядом всё ещё голый и разгорячённый. Помедлив, он всё-таки набросил на себя покрывало и собрался спать, но её рыдания, разумеется, не оставили ему и шанса.       С усталым вздохом Зуко придвинулся к Азуле и прижал её к своей груди. Кожа на коленях всё ещё саднила после падения.       — Твоё упрямство дорого тебе обходится.       — Т-ты тож-же уп-прям.       — Мы поразительно похожи, — зевнул он, борясь с сонливостью. — Часто я говорю себе, что это не так, но всё больше убеждаюсь в обратном.       Она хлюпала носом, выпростав из льняного кокона руки и размазывая по лицу постыдные слёзы. Это длилось довольно долго, и глаза Азулы начало печь так, словно в них засыпали песка.       — О чём думаешь? — прошептал Зуко.       — Ч-чувствую себя швалью, к-которую побрезговали даже тра…       — Шшш, — накрыл он ладонью её рот — слёзы полились с новой силой, капая на его пальцы. — Ты не шваль, и я не брезгую тобой. Совершенно нет. Но неужели ты не осознаешь всю запутанность нашей ситуации?       — После того… что было в ванной, мне уже… — прохрипела она.       — Всё равно? — догадался брат, и Азула снова дёрнулась, желая смахнуть с лица его горячую руку. Зуко, напротив, лишь настойчивее погладил её по щеке. — Я знаю, что ты хотела от меня. Хотела, чтобы я потерял дар речи при виде тебя и твоего дара. Чтобы ползал у твоих ног, как всякий мужчина, сражённый такой доступностью и красотой. Чтобы стал зависим от тебя и был твоим верным псом, — хмыкнул он, пробежавшись пальцами к виску и начав перебирать пряди её волос. — Я знаю тебя наизусть, Азула. Ты всё такая же разнеженная и разбалованная папина дочка.       Она зашипела, пытаясь отползти, но в тесном слое одеял это давалось с трудом. К тому же брат обнял её крепче, почувствовав её намерения.       — Спи, завтра много дел, — попросил он и, кажется, сразу закрыл глаз, погружаясь в дремоту. Азула долго боролась с собой, с горечью разочарования и растоптанного самолюбия. Это было более чем нелегко, практически невозможно — настолько метким был бросок иглы в её сердце. Даже такая маленькая расплата за все ужасные поступки тянула на самое дно — не хотелось прилагать силы, чтобы подняться.       — Да перестань плакать, Азула, — проворчал потревоженный брат. — Если бы я был носовым платком, то уже бы промок насквозь.       — Не ты тут л-лежишь с… с…       — Только не говори, что с разбитым сердцем, — выскользнул он из-под неё и навис, упираясь правым локтем в кровать.       — А вот и д-да! Подавись этим, слышишь!       — Тише, — велел Зуко, обхватывая её руками и придерживая на одном месте. — Твои крики услышат Дай Ли, и вряд ли они решат, что мы играем в Пай-шо, когда застанут нас в таком виде.       Азула спихнула его как могла и попыталась спрыгнуть с кровати, но Зуко, как обычно, её перехватил.       — Нет, ты останешься здесь. Посмотри на себя — ты же навлечёшь столько слухов и пересудов.       — Да пошёл ты! — взвизгнула Азула, выбираясь из кучи одеял. Зуко набросился на неё, придавливая к кровати своим весом, и она с ужасом поняла, что он по-прежнему возбуждён. Голос будто клещами выдрали из глотки, и Азула уставилась на брата во все глаза, опасаясь отвести взгляд.       — Хорошо, — разорвал он сгустившуюся за мгновение тишину. — Я согласен на это, если ты прекратишь истерику и задушишь обвинения к самой себе. Согласен, если… тебе станет легче.       Она упёрлась рукой в его грудь, не позволяя наклониться ниже, словно ещё обдумывая: уйти-не уйти? Зуко это озадачивало — по глазам заметно очень было — но он молчал. Потом легко припал губами к шее — Азулу возмутило, что она не оттолкнула его как следует. Рука неудобно застыла между их телами, запястье вскоре заболело. Азула часто моргала, задаваясь нелепым вопросом, как они до этого дошли…       Брат остановился так же резко, как и начал целовать. Посмотрел в упор и покачал головой, словно пытаясь в чём-то разубедить. Азула не понимала, как один взгляд, прикосновения и тяжесть тела могут иметь такую власть. Почему она слабела? Почему сдавалась? Могла ведь просто щёлкнуть пальцами, и он бы превратился в послушного щенка.       Не могла — понимали это оба. Зуко держался, как палач, будто пытаясь наказать её за дерзость. За то, что принудила его, а сама теперь отступала, как последняя трусиха. Азула — самый сильный маг, самый храбрый боец и самый хитрый стратег. А в любви… в любви пугливая, жалкая и бесполезная. Мелкая земная тварь, недостойная этого чувства. Она ведь не ощущала тепла ни к кому, ни к единому человеку во дворце, да и во всём мире. Зуко — её бремя, её отрава… почему именно он?       «Я его не люблю, — подумала, наконец. — Лишь испытываю нас обоих».       Но тут произошло непоправимое. Зуко, видимо, тоже испытать её решил. Сдёрнул пушистое покрывало, а за ним одеяло, ложась на неё — кожа к коже, дыхание к дыханию, большой, тяжёлый, настороженный — и коснулся её между ног. Азула зажмурилась, подозревая, что не выдержит. Что стыдно открыть глаза, ведь представляла всё совсем иначе. Что она такая дура, что её вовсю трясёт, а брат остаётся невозмутим. Даже в лице не меняется.       Руку он убрал, но только чтобы скользнуть ею выше. Осторожно, не спеша, словно боясь спугнуть. Это придало непродолжительное чувство защищенности. Она открыла глаза, тихо дыша. Не могла расслабиться, не могла решиться, не могла… всего. Так и лежала в своей окаменевшей позе, позволяя быть ведомой.       — Девочка… как же ты запуталась, — произнёс он, обхватывая её лицо. С годами всё становилось понятным. Азулу долго преследовали эти воспоминания, но признала себя виновной она не сразу. Виновной в том, что позвала, виновной в том, что он ответил. Брат никогда бы на неё не взглянул, не реши она играть с ним в эти игры. Однако сожаления не было — пришло осознание иное. Такое, что никогда не ощущала себя беззащитнее, чем тогда. Такое, как на самом деле ей понравилось — проигрывать битву, сдаваться победителю. Такое, как волнительно признавать свою слабость. Не покорять — покоряться.       Но ей потребовалось много времени, чтобы понять это. И тогда, постепенно оживая под его первыми ласками, она лишь слепо подменяла свои ощущения на другие. Пыталась не то сплести ожидания с реальностью, не то поскорее разорвать их. Ей было страшно, ведь не часом ранее она узнала, на что способен Зуко. Отголоски боли всё ещё звенели в теле и внушали опасения. Она понимала только одно: что не сможет, не вынесет ещё одного проникновения.       Мысли все смело, стоило почувствовать то прикосновение. От лица к сердцу — трепыхнулось, затрепетало. Незнакомо, непонятно. Почти сразу легла другая рука, жар чужого тела окутал, ошеломил. Пальцы прошлись от бедра вбок, скользнули между ног, раздвигая. Азула, застыв, заторможено подчинилась. Раскрылась.       Брат отстранился, приподнялся на руках и опустил взгляд вниз. На место, что хотелось закрыть руками, сжаться и уползти ужом с кровати. Он был слишком близко, смотрел упорно — по телу носилась дрожь страха вперемешку с дрожью другой, неизвестной. Двойственность ощущений не давала передохнуть и крала решимость. Сердце билось так, что было почти больно.       — Хватит бояться, — проворчал Зуко. — Ничего хуже уже не будет.       Прикосновение вверх по животу и опять вниз — невесомое, не напористое, но всё же заставившее посмотреть в его глаза. Ничего больше не сказал, ни о чём не попросил, никак не отыгрался над её недавней бравадой. Просто склонился за поцелуем, вынуждая изгибаться и подаваться вперёд. Ни разу до этого не целовал. Ту неумелую мазню по губам, что опробовала на нём в юности сама, поцелуем и назвать было нельзя. Азула отвечала как могла, стараясь повторять движения. Потом вздрагивала, ощущая похожую ласку по плечам, шеи, груди — медленную и вдумчивую. Желание вспыхнуло, ошпарив всё её существо, и намертво придавило к кровати. В какой-то момент между ними не осталось никаких глупых преград. Хотелось большего. Хотелось раствориться в этом состоянии, где смешались невыносимая истома и тихие отголоски напряжения. Хотелось, чтобы эта нега растянулась надолго, но Зуко отклонился назад, кладя ладони на её бёдра и начиная входить.       Не насилие, но и не верх блаженства. Пока ещё. Азула предчувствовала, что боль в ванной не схлынула окончательно, потому нужно было немного подождать. Она вцепилась в его плечи, притягивая к себе и облегчая, как ей казалось, последствия неторопливых толчков. Зуко касался её груди и рук, прижимался бёдрами к бёдрам, и от этого по телу расползалась острая сладость. Было приятно. Давление внутри тоже постепенно становилось приятным. Она зажмурилась, охотно отвечая на его редкие поцелуи и улавливая сдавленный шёпот у самого уха: «Не бойся меня…»       Азула распахнула глаза, поначалу недоуменно осматриваясь в каюте. Потом взглянула на спящего Зуко и с сожалением поняла, что такого вместе им больше не пережить. Она желала задержать этот миг навсегда.       Может, именно это воспоминание заставило её подняться? Именно оно, как нить, потянулось из прошлого — сюда, в этот день, в этот час, минуя все грубые и ужасные вещи, которые они совершали друг с другом на протяжении стольких лет. Звенья склеились, отбрасывая все ненужные моменты близости — насмешек над настоящей близостью — оставляя только их первую связь и теперь… последнюю.       — Как же тебе не повезло родиться моим братом.       Его губы были прохладными, сухими и обветренными, но поцелуй всё равно вышел влажным и горячим. Странно было ласкать спящего глубоким сном человека, хотя с Зуко многие вещи получались странными. Азула горько улыбнулась от осознания, что часто толкала его на близость лишь в полусознательном состоянии. Увы, к этому зверю не подобраться ни на шаг, когда он начеку…       Это было нелёгкое решение и в то же время самое простое, какое только можно было принять. Азула приподнялась, осторожно освобождая его от одежды и поглаживая тело. Обдавала теплом, скользила губами, давилась собой, своей глубокой, уставшей, но не выжатой до конца любовью. Та, пожалуй, останется с ней насовсем. Но впервые — впервые за все ночи и дни — носить это чувство было легко и трепетно. Им хотелось укутаться, как в тёплую шаль, и греть замершие конечности, остекленевшие мысли, затвердевшую душу.       Кажется, дракон не всегда был таким покорным со своим хозяином. Она водила языком по шрамам и ожогам, которые видела впервые. Медленно трогала влажными мазками, словно боясь, что опалит, отравит, загубит. Больше никаких резких движений и требований, попыток урвать своё и подавить. Никаких кричащих слов и клятв — Азула перестала быть человеком, быть сестрой и любовницей; она — успокаивающая сила, не знающая искажения и ошибок. Она — источник, который, иссякая, восполняет себя сам.       Прохлада каюты обняла мелкой дрожью, прошлась по плечам и спине томной рекой. От нежности мутнели глаза — Азула закрывала их, хмурясь. Опускалась на Зуко, раскачиваясь и создавая глубокий ритм. Сердце вырывалось через все стены, что успела воздвигнуть вокруг него; тело будто перестало быть просто телом. Она облизывала пересохшие губы, добравшись в своём возбуждении состояния, близкого к помутнению. Откидывала голову назад, хватая воздух жадными глотками и погружаясь в удивительный зыбкий туман всё сильнее и сильнее.       Азула упиралась ладонями в его грудь, стараясь не оставлять слишком заметных царапин. Инстинктивно сжимала его собой, желая, чтобы можно было провести так час, два, вечность. Не уходить от него. Не пытаться выплеснуть сейчас всё, не зная, как ещё пережить это прощание. Было нелегко, и когда внутри распался тугой и давящий ком желания, Азула едва сдержала вскрик, закусив губу и выгибаясь в спине. Зажав рот одной рукой, двигалась до тех пор, пока не перестала ощущать в себе тяжёлую пульсацию, сменившуюся вязким теплом. А потом сползла и стала поспешно собираться, приводя в порядок его и себя, натягивая одежду и вытирая все следы.       Накинув плащ, она повозилась с блюдами, создавая вид того, что они отужинали хотя бы немного. Отпила чая, потушила свечи. Накрыла одеялом Зуко, огляделась в последний раз и ушла.