- Я тебя бешу? - О, да...

      Я сидела в, на удивление, полупустой столовой и поглощала наивкуснейшую булочку с повидлом. Сидела и думала. В моей голове была просто вечеринка из дурки.       Я постоянно думала о Регине, о том, как позволила кому-то так близко к себе подобраться. У меня были подруги, но не одна не была и хотя бы капельку похожа на Оболенскую. Я с ужасом осознавала, что она стала мне чуть ли не сестрой. Почему с ужасом? Какой бы вспыльчивой и бойкой я не была, больше всего на свете я ненавидела предательства. И понимала, что еще одного не переживу. Я боялась, что она предаст меня, а мои мысли просто кричали мне о моем глупом недоверии. Я словно сама в себе сомневаюсь. Ужасное чувство.       Я не представляю, как себя ощущает Регина, поскольку у нее с доверием еще хуже, чем у меня. Хотя до этого я думала, что хуже, чем у меня быть просто не может.       И откуда же у меня такие проблемы с самооценкой? Пожалуй, одна из этих причин, направлялась в мою сторону, сверкая улыбкой.       Я начала спешно собирать сумку. — Почему ты уходишь? — вопросил будничным тоном Данил, будто бы мы с ним старые друзья. — Не имею желания с тобой разговаривать. — Что же это так? — Боюсь, что букет твоих венерических заболеваний передаётся по воздуху. — О-о-о… — мне показалось или в его взгляде проскользнуло удовлетворение? — Ну и что ты же я такого сказала? — Ты ревнуешь. Это мило. — Ревную? К тебе? — возможно, — Я больше ревную Сникерс из буфета, который достался Кочетковой, чем тебя. — Врушка, — он обворожительно улыбнулся. Гад, — И, к слову, я абсолютно здоров. — Ты это своей психике говори. — Опять дерзишь. Боишься меня? — Ага, уже кричу от страха. — Я бы предпочел, чтобы ты от другого кричала, но сейчас не об этом, — м-да, мозгов на большее, чем пошлые шутки, очевидно, не хватает. Животное, — Ты дерзишь, а значит обороняешься. Нападение — лучшая защита. — М-м-м, и давно ты у нас психологом заделался. Можешь не отвечать, мне похер. — Почему ты на меня до сих пор злишься? Я ведь извинился. — Ты идиот или прикидываешься? — Объясни. Не так уж это и сложно.       С чего ты взял, что не сложно? Мне находиться рядом с тобой без колющих предметов сложно. И немного страшно. Совсем чуть-чуть. — Ты насиловал мой мозг на протяжении 4 лет. Доводил меня до слез. Подставлял. Унижал, причем причины я не понимаю до сих пор. Ну и как ты думаешь, почему же я злюсь? — Ты мне нравишься, и я такими методами показывал свои чувства.       Я лишь закатила глаза. Пусть пиздит сколько влезет, я в его сказки про скрытую любовь не верю. — Оригинально ты их проявлял. Что же ты меня не побил, ведь бьет значит любит. М? — Бьет — значит любит бить, — и давно он себя ебаным философом возомнил?       Я явственно ощущала, как начинаю закипать. Если я не уйду сейчас же, то могу наговорить много всего, за что потом мне будет стыдно. Ведь я была честна с собой по большей части. Я прекрасно осознавала, что во всех наших пререканиях так же виновата и я, ведь кроме как огрызаться на него почти больше ничего не делала. И я подозревала почему, хоть и неохотно признавала даже в своей голове. Вся моя агрессия концентрировалась на одной цели — привлечь внимание этого оболтуса. А раз я хочу, чтобы он обращал свое внимание на меня, можно сделать соответствующие выводы.       Ну, ему я, конечно, об этом не скажу. Слишком долго строила из себя неприступную скалу, а отступать не в моих правилах. — Да плевала я на все эти «поговорки». Ты бил мои мозги об стенку с седьмого, мать его, класса. Разберись в своих чувствах, а потом делай признание в любви. Потому что ты вешаешь мне лапшу на уши про свою «любовь» — я нарочито показала в воздухе две кавычки, — А потом трахаешься в пустом кабинете с какой-то девкой. — Извини, — он в примирительном жесте поднимает руки, а я сдерживаю желание презрительно фыркнуть. Наслушалась я твоих извини, — Я не разобрался в своих чувствах. Потерялся, знаешь ли.       Вот ты значит как, Данил.       И я видела это. Чувствовала кожей. И от этого предательски щипало в глазах, а грудную клетку сжимала в тисках обида и яркая, как вспышка в темноте, ярость. Он лгал. И знала, для чего. Я не заплачу не-а. Иди нахуй, Соболев. Иди нахуй. — Знаешь что, — я говорила убийственно спокойно, хотя внутри я кричала, надрывая горло, выла как раненный зверь. Потому что горькое осознание того, что парень, который мне небезразличен, конченый мудак, которому просто надо куда-то сунуть свой хуй. Я хотела бы разбить все тарелки и со счастливой миной распотрошить Соболева. Но что-то меня сдерживало, поэтому вся моя злость скопилась в кончиках пальцев на ногах. И я сильно сжимала их, как будто старалась зацепиться за что-то, что бы не сорваться с места и позорно не убежать, как какая-то трусиха. Я хотела сорваться и перейти на крик, на грани психоза, что бы на прием ко врачу отвели. Я ощущала, как внутри все колотило от нестерпимой, жгущей где-то в районе желудка, боли. И я хотела, что бы он тоже почувствовал мою обиду, мою горечь. Потому что я это не заслужила, я ничего ему не сделала, а за что-то огребала. Я не хотела бы катиться до этих глупых «розовых соплей» про боль в груди, но против моей воли, я это ощущала. Я бы хотела напиться, что бы выблевать эту ебаную размазню из своих мыслей, что бы завтра прийти в школу и самозабвенно крыситься на Соболева. Я стыжусь своих глупых мыслей и выпаливаю на одном дыхании, молясь, что бы мой голос звучал спокойно и презрительно, — Я тебе не ответы mail.ru и не детектив, что бы искать какую-то непонятную хуйню в твоей мозговой деятельности. Ищи себя сам, рыбка Немо блять.