Вампир: Кровные Узы

POV Кандидат в Послушники Юджин Флинн Особняк примогена клана Малкавиан Алистера Граута, 7211 Малхолланд-драйв, Лос-Анджелес 21 января 2005 года, 19:33       Мы с Ульрихом прицелились в сидевшего прямо на полу, в темноте, Кента Алана Райана. Носил он порванную в ряде мест смирительную рубашку, рукава укорочены до локтя. Про шаровары и кеды, тоже белые, молчу. Ульрих зашёл внутрь камеры. Кент не отреагировал, сидит себе и сидит, зарабатывает геморрой.       — Эй, — окликнул немец сородича по расе. Ноль реакции. Тогда герр Шторм вытянул дробовик вперёд и легонько так тыкнул Кента в висок. Дальше произошло то, отчего мы чуть не обосрались: Кент резко вскочил, принялся махать какой-то деревяшкой и орать:       — АААААААА!!! НЕЕЕЕТ!!! УЙДИТЕ НАХУЙ, ПСИХОПАТЫ!!!       — А НУ БРОСЬ ПАЛКУ!!! — перекрикивал Ульрих Кента, стреляя в стену, мимо башки парня. Я врубил тактический фонарик и повторил фразу немца, но чётче:       — Брось деревяшку. Немедленно.       — Уйдите нахуй… уйдите… — причитал Кент, пялясь то на меня, то на Ульриха. Рука, удерживавшая деревяшку, задрожала. В конечном счёте, Гедонист сдался: бросил палку, закрыл лицо руками, отошёл к стене и зарыдал. В перерывах между рыданиями пленник особняка всхлипывал: — Уйдите… Ну почему вы не уходите?..       — Кент, — обратился Ульрих к нему по имени, садясь на корточки. Услышав имя, Райан поднял голову и, не веря, ахнул:       — У-Ульрих?.. А что ты тут забыл? И где я?       — Успокойся, — вмешался я, подходя к ребятам. — Мы просто ищем доктора Граута, хотим узнать, что с ним. Вдруг он действительно лишь просиживает жопу в особняке, — я в глубине души надеялся, что Тореадор хоть что-то нам расскажет. К несчастью, он посмотрел на нас вытаращенными глазами:       — О-особняке? Каком ещё особняке?.. — Кент икнул аж и схватился за грудь. — Я ехал в аэропорт Эл-Эй, у меня был билет до Минска. Хотел удрать от этой Патти… — парень осмотрелся. — А как я сюда попал?       — Хороший вопрос, между прочим, — пространно так выдохнул Ульрих, выходя из камеры. А я посмотрел на Кента и приказал ему идти с нами. В одиночку ему всё равно не выжить, да и нам подмога, какая-никакая, не помешает. Гедонист снова стал причитать, пускай и по другому поводу:       — Как же ж съебать от Патти… Как же, как же…       — Не ссы в трусы, — обнадёжил немец Кента, хлопая его по плечу. Далее он рассказал ему, что Патти поехала в Дравидию, поверив нашему немцу и не став даже расспрашивать. Уж очень девчонка оказалась одержимой беднягой Райаном. Кто знает, что с ней сделают там, на юге бывшей Индии, но одно понятно точно: Кент Алан Райан в безопасности… Наверное.       Мы отнюдь не хотели оставаться в подвале, а посему направились в ещё один подвал, прилегающий к подвальной психушке. Тут тоже трупы пациентов, висящих вверх ногами. И если мы с Ульрихом как-то попривыкли к подобному зрелищу, то Кента, оказавшегося в особняке доктора Граута не по своей воле, чуть не вырвало. Он выдавил:       — Пиздец… Кто ж их так-то?..       — Хищник, — невозмутимо (как мне казалось) ответил я, целясь наверх, в шахту, ведущую куда-то наверх. Гедонист не поверил мне и заржал:       — Хищник?! — успокоившись, Кент попёр на меня: — Слышь, Колдун, ты чё тут городишь? Хищник этот существует только в фильмах!       — То есть, жмурики без кожи тебя не убедили, — утверждал я. Пока Кент отказывался принимать факт того, что Хищник здесь был, а Ульрих убеждал его в обратном, я по деревянным балкам забрался наверх. Забрался и оказался в комнате без окон. Мебели минимум, не считая часов с маятником, да столика с креслом. На столике лежал очередной магнитофон. Я включил его, и услышал:       — Аудиодневник доктора Алистера Харви Граута. 14 ноября 2002 года, — уверенный было тон голоса примогена задрожал: — В последнее время голоса звучат чаще и настойчивее. Они остаются со мной даже после окончания разговора, чем изрядно досаждают. Боюсь, что на камарильских собраниях другие начинают замечать мою озабоченность. Я снова думаю о том самом вампире, которого упоминал 6 лет назад. Ввиду возрастающего страха я не смею называть его имя. Если голоса говорят правду, то моя осторожность не напрасна, ибо они ведают о его страшнейших преступлениях, прошедших и грядущих, — под конец он начал чуть ли не кричать: — Не раз во время разговора я замечал подозрительность в его глазах и неверие в голосе! Должно быть, страх отражается на моём лице, ведь это всё, что я могу сделать в оные моменты, чтобы не удержаться и не закричать вместе с хором голосов!       Только магнитофон выключился, как Кент и Ульрих оказались на месте. Я сразу понял: дело в Стремительности. Точно так же ВиВи одевала меня сегодня вечером и переносила в VIP-комнату «Везувия» ещё в прошлом году, в первый день знакомства с ней.       — Кент, — обратился я к заметно нервничавшему Гедонисту, — ты стрелять или махать ножом умеешь?       — Только стрелять, — отозвался Райан, вращая руками по кругу. — Я — бывший офицер полиции.       Ульрих посетовал, мол, почему раньше не сказал. Тореадор проигнорировал Колдуна и попросил у него пистолет. Он отказался давать ствол, объясняя, что если дробаш куда-то подевается, то ему нечем будет защищаться, кроме Тауматургии. Тогда, спустя менее секунды, Кент насвистывал какую-то мелодию, вращая на пальце IMI Jericho 941 из нержавейки. Мой приёмный сир махнул рукой на Райана и пошёл открывать единственные двери, не заколоченные досками.       Они вели к очередной лестнице. Справа от неё стоял просто столик с теми же магнитофонами, что и раньше. Кент подошёл к нему, посмотрел на кнопки, и нажал на одну из них. Зазвучал голос доктора Граута:       — Аудиодневник доктора Алистера Харви Граута. 10 января 2005 года, — после фальшиво уверенного тона голос мужчины процедил: — Я в опасности. Голоса слишком часто говорили правду, и посему я прервал контакт с вампирским сообществом, включая моего бывшего подопечного, Ульриха Антона Штекеншнайдера из клана Колдунов. Естественно, моё отсутствие привлечёт внимание. Но я просто устал. Устал сохранять хладнокровие под неделикатными взглядами «коллег-собутыльников» и, в особенности, под ЕГО взглядами, — особый упор наш Псих сделал на местоимение «Его». — Голоса уговорили меня совершить то, что может оказаться сделкой с дьяволом. Но у меня нет выбора, ибо их требования постоянны и безжалостны. Я заперся в своём особняке. Я знаю, он нападёт на меня или привлечёт кого-то со стороны. Он пойдёт на всё, лишь бы претворить в жизнь свои амбиции, и я знаю, что он знает, что я знаю! Я предпринял меры защиты моей драгоценной жены, — после данной фразы примоген всхлипнул. Видать, жена была дорога ему больше своей жизни. — Лечение придётся отложить, покуда всё не уляжется. Данный дом был построен с учётом возможного вторжения, но в те времена я не был осведомлён обо всём разнообразии вампирских возможностей! — последние три слова Граут чуть ли не выпалил, ну а дальше началась истерика: — Голоса эхом отдаются в изломленных коридорах разума моего… Сии мрачные шёпоты возвещают о мрачной бестелесной угрозе, ведь она — провозвестница конца! Конца всему сущему! — на этой ноте и закончилась запись. М-да, какой-то «Он» угрожал Грауту, а тот забился в свою нору. Рассчитывал, видать, на то, что всё уляжется со временем. Тьфу! Я обратился к Ульриху:       — Слушай, а доктор Граут всегда был таким ссыкуном?       — Ты о чём? — немец приподнял бровь под балаклавой. Мне хотелось пробить себе лоб ладонью. Нет, ну он просто издевается! Буквально только что звучала запись одиннадцатидневной давности! Засопев, я сказал ему:       — Твой драгоценный научрук тупо забился в своей норе и непонятно на что рассчитывал.       — Не знаю, он мне не отец, — флегматично буркнул Ульрих. Тут он заметил дверь. Слева от нас. Колдун вскинул дробовик, Кент — пистолет, а я… я заметил на лестнице кровавую дорожку. Плюс ещё следы крови, на стене. Я понюхал давно запёкшуюся кровь: она вампирская. Пока ребята мешкались, решая, войти или нет, я шёл по этой самой дорожке. Она вела в закрытую ротонду. В самом её центре лежал женский труп без головы и позвоночника, пропитанный формалином. Я аж закашлялся от запаха этой жидкости, растёкшейся лужей по всей ротонде. Крышка здоровенной колбы валялась в метре от трупа. В нишах стен стояли пьедесталы со стеклянными колпаками. В одном колпаке висели часы, в другом — игрушечный крольчонок или зайчик, в третьем — мозги, в четвёртом — какая-то ткань, в пятом — роза, а в шестом — чёрно-белая фотография с молодым доктором Граутом, словно сошедшим с кадров дебютного фильма Мартина Скорсезе «Кто стучится в дверь ко мне?». Слева от него стояла белобрысая девушка в древнем, как дерьмо мамонта, платье.       Так, что-то я отвлёкся. В общем, кровавая дорожка вела к другим дверям… вернее, их остаткам, проломленным какой-то мощной тушей а-ля Хищник. У порога лежала окровавленная шпага, со следами светящейся зелёной херовины. Кажется, это кровь Хищников. Сделав ещё пару шагов, я чуть не блеванул и почти выронил карабин: перед двуместной кроватью лежали человеческие внутренности! Вот те раз… если это внутренности доктора Граута, то…       Отдышавшись, я медленно направился обратно к началу кровавой дорожки. К моменту моего возвращения Ульрих и Кент над чем-то смеялись, не замечали меня. Облизнув пересохшие губы, я позвал немца:       — Ульрих, — улыбавшийся Тремер посмотрел на меня. — Ты должен это увидеть.       — Что, нашёл доктора Граута? — хихикнул приёмный сир, хотя я в душе не ебу, над чем тут можно ржать! Я дрожащим голосом признался:       — Я… я не могу определить.       Улыбка исчезла с лица Шторма. Он посмотрел сначала на Кента, который тоже перестал лыбиться, как дебил, а потом на меня. После он пошёл по кровавой дорожке к спальне примогена. Я поспешил за ним, не произнося ни слова. Мы остановились в метре от бесформенной массы человеческих внутренностей. Сказать, что Ульрих тоже охуел, не сказать ровным счётом ничего. С губ его сорвалось:       — Mein Gott… Чьи ж это внутренности?..       — Походу, перед нами то, что осталось от доктора Граута, — мой голос охрип аж. Подоспевший к нам Кент Алан Райан, едва увидев останки доктора Граута, блеванул. Не выдержал всё-таки бывший коп. Герр Шторм первым опомнился:       — А где ж его тело?       — А оно тут? — с нескрываемым сарказмом осведомился я у немца. Кент тем временем прохрипел:       — Ебаааа… Кто ж его кокнул-то…       — Для начала давайте найдём тело, — скомандовал более-менее опомнившийся Ульрих. Я тряхнул головой, проверил магазин SG552 и направился к дверям напротив входа в спальню. Вообще, мне очень не хотелось оставаться в особняке, ставшем братской могилой для многих пациентов доктора Граута и его самого. Взгляд Ульриха недвусмысленно намекал: тело надо найти, иначе никто не поверит в смерть примогена.       Стоило мне сделать шаг, как вдруг что-то ухнуло, а здание так содрогнулось, что мы втроём аж попадали. Вставая, я в ахуе выдал:       — Чё это было?       — Что-то, отчего пора давать по съёбам, — тихо проговорил Кент Алан Райан, тоже вставая. Я унюхал слабый такой запах дыма. Мы бросились к выходу из спальни, но оказалось, что взрыв обрушил крышу ротонды. Температура воздуха ползла вверх, мы это ощущали всей кожей. Что ж, пора открывать ту дверцу.       Она вела на тот самый балкончик, к которому были подвешены пациентки ныне покойного примогена. Вдалеке, в галерее напротив, стояли пятеро в коричневых плащах-пыльниках. Я легко их разглядел через дымку. Плюс, они — люди, судя по аурам. Главный в банде — мужик за 50 — взревел на отвратительном нашем языке, смешанном с немецким:       — КРАУТ!!! ФЫХОТИ И ШРАШИШЬ!!!       — Какой нахуй «Краут»?! — гаркнул я, поражаясь тому, что мужик орёт про Граута, а ведь на балкончике стоим я, Ульрих и Кент. Я был уверен, что говорю с настоящим убийцей примогена, подражавшим Хищнику, а потому так же громко добавил: — Ты ж его убил! Всё, он мёртв!       — В шмышле «мёртв»?! — негодующе переспросил злой-презлой немец. Его подельники удивлённо посмотрели на главаря. Тот взял себя в руки и покачал башкой: — Шаль, что не от моей руки, — уже уверенней он залаял, именно залаял, выкрикивая каждое слово по отдельности: — Фпрочем, нефашно! Шкоро фше фаши шлуги Шатаны путут штёрты ш лица Шемли!       — Ну, фриц ёбанный, — проворчал я, собираясь прыгать. Однако меня ждал облом: внизу бушует пламя. Тогда я заорал: — Я ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ, ФРИЦ!!!       — Ой как поюш, умру от штраха! — рассмеялся немец. На лицах парочки его коллег по опасному бизнесу отразились лёгкие такие улыбочки, те как бы соглашались с ним. — Пока путешь кореть, шкаши им, што тфою проклятую тушонку отошлал в геенну огненную не кто иной, как Грунфельд Бакх! Фсе шлуги архитьяфола Ла Круашана пошлетуют ша фами! Я иту, Ла Круашан! Кнеф Кошпотень наштикнет тепя!       Не успел я рта раскрыть, как ушлёпки побежали вправо. Видимо, там выход. Для начала, нам самим надо выбраться. Огонь однозначно доберётся и до спальни, вопрос в том, когда. О поисках тела доктора Граута теперь не шло и речи. Это понимал и Ульрих, первым прыгнувший с балкона и расстрелявший догоравших гулей из дробаша. Следом прыгнул я, и только потом Кент.       — За мной! — крикнул Ульрих. Я, не обращая внимания на слезящиеся от дыма глаза, перекричал очередной грохот:       — Ты знаешь, куда надо идти?!       — Нет! — признался соклановец. Блять, он что, издевается сейчас? Сраться с Ульрихом не было желания. А Кент тупо хотел съебать из гигантской психушки. Как и я. Если раньше мы с Ульрихом слушали записи доктора Граута, читали его загадки, искали выход из той или иной комнаты, то сейчас мы, плюс Кент, избегали пламя, которое тем не менее, обжигало то меня, то соклановца, то Гедониста. Хвала яйцам, гулей мы теперь не встречали. Видать, ушлёпки в плащах постарались. И Хищник, однозначно здесь побывавший и убивший доктора Граута.       Огонь охватывал всё большую площадь возгорания, дым резал глаза, временами мы кашляли. Мы продолжали плутать в лабиринтах этого блядского особняка, надеясь найти выход или окно, через которое можно будет прыгнуть. В одной из больших комнат, освещённых зелёными светильниками, имелся выход. Он вёл в ту самую галерею, где ранее стояли этот Бакх или Бах-Ба-Бах и его собутыльники. Пока Ульрих перезаряжал дробовик, я и Кент за него расстреливали попадавшихся нам на глаза горящих пациентов-гулей. В самом начале нашего пути воздух раскалялся всё сильнее и сильнее, теперь же, с каждым шагом, он обретал свежесть. Значит, мы на правильном пути.       В конце очередного коридора была распахнута дверь, ведущая в некую комнатку с рядом окон по три стороны. Причём самая дальняя справа была открыта. Вот оно, наше спасение! Ульриху даже не пришлось орать «ПРЫГАЙТЕ!!!». Первым выпрыгнул Кент, как желавший съебаться из догорающего особняка Граута больше нашего. Вторым — я, и только в конце геноссе Шторм прыгнул.       Прыжки не прошли для нас безболезненно. Кент отделался подвёрнутой ногой, я — сильно болящим локтем и двумя вывихнутыми пальцами на левой руке. Ну а Ульрих… он лежал на животе, хватаясь за правое плечо и ворча что-то на немецком. Вправив пальцы себе и ногу Кенту, я пошёл к соклановцу. Усевшись на колени, я спросил:       — Что с плечом?       — Флмл, — простонал-промычал от боли немец. Так… Сумка с пакетами крови не пострадала, что уже хорошо. Ульриху кровушка нужна больше, чем мне и Кенту, раз последний не возражал. Стоило мне протянуть один из пакетов, как глаза Ульриха почернели, радужки покраснели, и он жадно ухватился за спасительное лекарство.       Пока Ульрих пил кровь, я разминал пальцы на руке, а Кент делал круговую пробежку, топтался на месте.       — Кент, — обратился я к Гедонисту. Тот остановился, подошёл к нам, сидящим на траве на фоне догорающего особняка Алистера Граута, и вздёрнул подбородок. — Кент, а ты точно в Белоруссии хочешь осесть?       — Неееее, — махнул ладонью паренёк, отчего Ульрих аж подавился кровью и закашлял. — Посижу в Минском аэропорту до рейса в Стокгольм, и только потом съебу. Запутаю следы на случай, если эта дурочка продолжит искать меня.       Патти… Тьфу! Будь у меня такая гульша или птенец, я бы сплавил её другому вампиру. Пусть сам ебётся с ней. Во всех смыслах. Допив второй пакет крови, Ульрих опёрся на меня и встал на ноги. Оружие наше было при нас. Кент с извиняющимся выражением морды лица вернул пистолет Тремеру. Буркнув «Спасибо», тот положил ствол в кобуру. И вот, мы втроём пошли к Jeep Grand Cherokee. Его никто так и не угнал, хотя ушлёпки в плащах могли. Или у них был свой транспорт.       Усевшись в салон внедорожника, мы решили пристегнуться. Не хватало вылететь из машины при аварии после похода к доктору Грауту, который чуть не окончился нашей гибелью. Я вдохнул ноздрями всю вонищу, и сдержал рвотный позыв: от нас воняло потом, запёкшейся кровью, гарью… в общем, «прекрасный» букет благой вони. Тьфу ещё раз!       — Так, Флинн, — Ульрих завёл машину, — сейчас едем к нам в Капеллу или к ЛаКруа?       — Давай к Князю, — предложил я оправившемуся от перелома коллеге по клану. Кивнув, герр Шторм выехал на дорогу, и мы тронулись. А я стал вспоминать этого Ба-Баха и его собутыльников. Он орал про какой-то там Гнев Господень, что настигнет ЛаКруа. На ум приходили… крестанутые, они же «Общество Леопольда». — Слушай, Ульрих, тот «Грунфельт Бакх» упоминал про Гнев Господень. Он что, крестанутый?       — Господь… — немца передёрнуло от отвращения. — Ты не замечал у меня католических крестиков, икон там всяких?       Я закрыл глаза, вспоминая первый визит в кабинет Ульриха. И вправду: никакой религиозной атрибутики, о чём я и сказал ему. Ответ малость удивил:       — Правильно, что не было. Потому что так называемый «Бог» — уёбок, каких поискать.       — Говоришь как Салливан, — высказался я. А что? Что Ульрих сейчас, что Салливан ранее — оба твердили и твердят, что Бог — уебан старый. Я понимал, почему Салли ненавидел Божка: крестанутые убили его Сира, его самого шантажировали, требовали выйти и сразиться с тогдашним Аббатом какого-то Ценакулума. Но даже после победы над Аббатом ушлёпки не сдержали слова и убили тогдашнюю жену, тоже Обращённую тем же Сиром. А обещали отпустить её.       Ульрих проигнорировал мою фразу и продолжил поливать Бога говном:       — У этого старого пердуна стоит на массовые самоубийства, на войны, на детишек с раком, на Третий Рейх. А проблему пиздеца под названием «Человечество» он решает сыном, присобаченным к кресту. Он тупо пиздючина последняя.       — А тебе лично чем Божок не угодил-то? — поинтересовался я у Ульриха. Кент тупо уставился в окошко джипа, любуясь городским пейзажем. Ему было тупо похуй. — Из-за Рейха, что ли?       — Да, — буркнул немец. — Раз Божок покровительствовал Гитлеру и нацистам, то он такая же тварь, не заслуживающая ни уважения, ни тем более любви. Если б не Гитлер, был бы я гностиком и дальше, веровал бы в этого пиздюка. Хотя я из-за разочарования в христианстве и стал таковым. К слову, а ты сам-то веришь в Ялдаваофа?       — Не считаю нужным, — отмахнулся я. Я помнил, что Ялдаваоф — одно из имён лжеБога, а потому расспрашивать не стал. — Предки не заставляли ходить в церковь.       — Значит, у них головы предназначены не только для того, чтоб жрать и пить, — усмехнулся немец. На этой ноте он и закончил разговор о Боге. А я уставился вперёд, на дорогу. Всё равно ехать ещё прилично, наверняка в паре мест будут пробки, где мы будем ждать и ждать, пока проезд не освободится. Башня «Venture», 707 бульвар Уилшир, Даунтаун, Лос-Анджелес Тот же день, 21:56       Я не мылся и не переодевался. Так, в полном боекомплекте пришёл к Князю. Правда, балаклаву я снял, чтоб Гарри Чанка успокоить, а то бедняга поначалу подумал, что я из SWAT. Если бы не нашивка клана Тремер, он бы так и продолжал считать. Попросив Чанка вызвать лифт до пентхауса ЛаКруа, я подождал его, зашёл и нажал на «PH». А пока лифт подымался, я прокручивал в голове разговор с Ульрихом по поводу Бога. Я не верил в него, да и родители не принуждали верить в старичка на небе. Чую, крестанутые в будущем, особенно их вожак, Ба-Бах, ещё проявят себя.       Пройдя процедуру идентификации и зайдя в кабинет Князя, я встал в метре от его рабочего стола. Другой стол, длинный, убрали. Сам ЛаКруа уставился в монитор компа, что-то печатал. Не отрывая от него взгляда, Вентру, не приветствуя меня, брюзгливо отозвался:       — Кажется, тебе было велено найти доктора Граута.       — Сэр, у меня плохая новость. Доктор Граут погиб, — отрезал я, скрещивая руки за спиной. Прошло несколько секунд, прежде чем Аристократ понял, что я только что сказал. Он поднял голову и переспросил:       — П-погиб? — тряхнув головой, он указал на знакомый стол у камина, мол, садись. Я сел, Князь — позднее, сняв пиджак и повесив его на спинку стула. — Так, Юджин, объясни подробнее: как погиб Алистер Граут?       — Мы с Ульрихом приехали к особняку, как вдруг из башенки вылетел какой-то голубой снаряд, напоминающий… плазменный, — с каждым словом из моих уст Князь нахмуривался. — Мы прибили некоторых из его то ли пациентов, то ли гулей. А ещё нескольких мы находили то без головы и позвоночника, то подвешенными вверх ногами. В общем, добрались мы до спальни примогена и нашли лишь внутренности. Тела нигде не было, мы собирались найти тело Граута, как вдруг наткнулись на некоего, — прокашлявшись, я попробовал повторить лаяние Ба-Баха: — Грунфельта! Бакха!       — Бах? Merde… — гневно процедил Князь и изменился в лице — он встревожился и… разозлился, о чём говорили ярко-голубые глаза с чёрными склерами, сжатые губы. — А я-то думал, что он потерял след ещё в Майами… Вот что значит «неумолимый преследователь», — замолчав на пару секунд, мужчина продолжил уже обычным тоном: — Выходит, эта падаль убила примогена, дабы выманить меня.       — Погодите, сэр, — поспешил я вставить и махнул указательным пальцем левой руки. — Ба-Бах этот не знал, что доктор Граут погиб. С ним были ещё четверо собутыльников. И они подожгли особняк, мы с Ульрихом еле-еле оттуда свалили.       Я решил умолчать о Кенте Алане Райане, который сейчас ехал с Ульрихом до аэропорта и собирался заказать билет до Минска. Меньше Князь знает — крепче спит.       — Юджин, Грюнфельд, как ты говоришь, Ба-Бах, — охотник. Аббат калифорнийского Ценакулума. Регенератор, а не зелёный терциарий. Крестанутые преследуют нас и прочих паранормов и просто инакомыслящих, убивают, дабы ублажить своего бородатого дедушку, сидящего на облачке. Их так называемая вера — ширма, прячущая за собой людей похуже нац… — не договорив «нацистов», Князь запнулся, явно переваривая мой пересказ прошедших событий в уже сгоревшем особняке примогена. — Секундочку. Ты сказал, что Бах не знал о гибели доктора Граута. Но раз так, кто же мог это сделать?       Я тяжело вздохнул, предвосхищая реакцию Князя на моё предположение:       — Знаю, сейчас может показаться, что я произнесу какой-то бред, но… его мог убить Хищник.       Моргнув, Князь… не рассмеялся, нет. Он почесал лоб, думая, что бы такого сказать мне в ответ. В конце концов, каштановолосый Аристократ не выдержал и пошёл к шкафчику. Шериф, которого я не сразу заметил, смотрел куда-то в окно, теребил что-то в правой руке. Здоровяк стоял неподвижно, не решаясь изменить позу.       Тем временем ЛаКруа вернулся с бутылкой какого-то напитка — видать, бурбона, судя по этикетке. Далее он поставил два бокала и налил в них бурбон. Один бокал он пододвинул поближе ко мне, глаза явно орали «Пей!». Пожав плечами, я снял перчатки и сделал пару глотков, ощутил сладковатый вкус алкоголя с нотками кукурузы.       — Странно всё это, Юджин, — буркнул Князь, упираясь щекой на кулак. Сделав большой глоток и поморщившись, Князь взял мою башку за подбородок и чётко, слово за словом, скомандовал: — Посмотри мне в глаза, — моего разума коснулся холодный ветер, распахивающий все витавшие в моей башке мысли… Кажется, так работает Доминирование. — Кто убил Алистера Харви Граута?       — Хищник, — выложил я, как на духу. Всё равно другие варианты мне в голову не приходили, с таким-то почерком убийств! Вдруг Князь отстранился от меня, а Доминирование перестало действовать.       — М-да… — пробурчал Князь, думая над моим ответом и допивая бурбон. — Будь убийца кем-то из Сородичей, я бы немедленно объявил на него Кровавую Охоту, в полном соответствии с Уставом Камарильи и Традициями. А так… Мне нужно будет посовещаться с Советом примогенов, включая мистера Боумена. Что до тебя, — ЛаКруа постучал пальцами по столу и задумался. — Что до тебя, то приходи, пожалуй, послезавтра. К 11 вечера. Я объясню, что предстоит сделать.       — Хорошо, сэр, — согласился я с представителем Камарильи. Он пошёл к рабочему столу, а я — за ним, уселся на стул рядом, что не ускользнуло от его удивлённого взора. — Господин Князь, со всеми этими заданиями то от вас, то от клана Тремер я поиздержался.       Подняв указательный палец, мол, секундочку, Аристократ достал из ящичка рабочего стола какой-то конверт и протянул его мне, комментируя:       — Здесь 500 долларов. Нельзя, чтобы мой спаситель ходил непонятно в чём и стрелял из устаревшего ствола.       — Спасибо, — поблагодарил я Князя, как вдруг вспомнил, что не помешало бы расспросить его о некоторых людях и фракциях. Так сказать, составить своё усреднённое мнение. — К слову, у вас сейчас никаких приёмов не будет?       — Нет, а что?       — Хотелось бы задать вам пару вопросов, — сказал я, снимая шлем PASGT и кладя его себе на ноги. Вентру, пускай и без особого там энтузиазма, свойственного советским людям, согласился:       — Спрашивай.       — Я хочу узнать о некоторых вампи… — осёкшись, я поправился: — Сородичах, — после кивка ЛаКруа я закончил: — О вас, а то обо мне вы знаете благодаря досье.       — Что ж… — мужчина поправил пиджак и приступил к рассказу о себе любимом: — Зовут меня Себастьян Этьен Жак ЛаКруа, родился я 18 апреля 1784 года в городе Кале за пять лет до начала Великой Французской Революции. Так уж вышло, что я — потомок осевших во Франции шотландцев. Первые пять лет моей жизни прошли относительно нормально, а потом… — собеседник начал загибать пальцы: — Взятие Бастилии, утверждение конституционной монархии, низложение Людовика шестнадцатого и его казнь, Первая республика, Термидорианская реакция, переворот 18 брюмера… — об этих исторических событиях, известных мне, он рассказывал мимоходом, как будто не испытывая удовольствия от того, что он рос в то неспокойное время. — Детство и юность были богаты на события. Свобода, равенство, братство. В 18 лет я стал выпусником военной школы наравне со многими другими. А дальше 13 лет войны. Все эти годы я воевал и сопровождал самого Наполеона. Особенно в России. Вскоре после битвы при Ватерлоо меня Обратил голландский граф Виллем де Рёйтер. Он видел во мне сына, хоть и понимал, что я — другой человек. В отличие от его чистокровного отпрыска, я пережил Смоленское сражение. С тех пор я стал учиться у собратьев по клану, способствовал укреплению Камарильи на новых землях. Но о Франции не забывал. В 1930-м, в годы Великой Депрессии, я впервые в своей жизни ступил на землю Североамериканских Соединённых Штатов. Узнав о Мюнхенском сговоре, я вернулся во Францию, активно партизанил, даже совершал пару вылазок во вражеский тыл, — на этом месте Князь усмехнулся. — Никогда не забуду деревушку Падерборн.       — И что там произошло? — спросил я Князя, представляя, как он будет пересказывать, пусть и по-своему, события игры «Return to Castle Wolfenstein», где агент Блацкович заскочил в Падерборн и убил ряд важных членов Паранормального отдела СС. Так и вышло:       — По заданию Сопротивления я должен был помочь одному поляко-американцу, Уильяму Джозефу Блацковичу, найти и убить ряд высокопоставленных членов Аненербе, наведавшихся в деревню и контролировавших ход операции «Воскрешение». Причём Билли чуть не убил меня, я носил нацистскую форму, — на этих словах Князь тихонько рассмеялся, я подхватил его смех. Хотя ситуация и смешная, и страшная: повезло, что Блацкович проявил благоразумие и не стал сразу убивать «нацика», оказавшегося сопротивленцем. Кашлянув, Князь продолжил: — Ну а затем, уже после войны и окончательного восстановления Франции, я обосновался в Штатах, колесил по Восточному Побережью, Югу, Среднему Западу. Теперь вот, юный Тремер, Камарилья правит Городом Ангелов, удерживая его крепкой, как адамантий, хваткой.       — Интересная у вас карьера сложилась, особенно во время войны, — подметил я. — А то, что вы из Аристократов, означает, что вы смотрите на окружающих свысока?       — Ни в коем случае, — немедля возразил Князь. — Многие Вентру страдают синдромом сверхчеловека, заразившим в своё время Германию. Но не я. В отличие от них, я смотрю не на клан, а на совершённые тем или иным Сородичем поступки и проступки. Если ты совершил преступление и являешься моим соклановцем, это тебя не спасёт от смертной казни. Все кланы важны для поддержания основ Камарильи, и от этого никуда не деться… — он умолк, прежде чем поспешно вставить: — Ну разве что попытаться дистанцироваться от политики, как тот же Беккет, Тремеры или Автарки.       Я помнил от мисс Ларсен, кто такие Автарки: вампиры, живущие сами по себе. Проще говоря, вампы-одиночки.       — А вот он кто? — кивнул я на Шерифа. Князь повернул в его сторону голову и поведал о нём:       — Мой Шериф он, вот кто. Из Наглоперов — африканской ветви Цимисхов. В 1899-м я спас его от так называемых «Общественных Сил» Свободного государства Конго и помог отомстить за сира. Он поклялся служить мне вечно и беспрекословно исполнять мою волю. Когда возникает проблема, которую словами не решить, я посылаю своего конголезского друга. И помни, Юджин: — мужчина поднял указательный палец, — чем реже ты его видишь, тем лучше и для него, и для тебя.       — Согласен, — поддакнул я, в моей памяти был свеж день Обращения. А точнее, нападение оборотней из племени Кровавых Когтей. Шериф то махал эспадоном, то разрывал блоховозов голыми руками. Боюсь представить, что он сделает со мной, если я стану врагом Камарильи… — А он вообще разговаривает?       — То на лингале, то на английском, — беспристрастно ответил Князь. И его тут же скривило от отвращения: — Вот только английский язык у него ужасен.       — К слову, вы знакомы со Смеющимся Джеком? — осведомился я. Очень уж хотелось узнать, что такого думает французошотландец о вампе, что старше Соединённых Штатов.       — Смеющийся Джек… — ЛаКруа тяжело вздохнул и обрушил ладонь на лицо. Видимо, тема Джекки ему была неприятна. Но пересилив себя, он с нескрываемой в голосе злобой пояснил: — Джек этот — ходячее стихийное бедствие, сынок Анархии-мамы, не думающий ни о чём, кроме хаоса.       — Не знаю, не знаю, — замялся я. Джекки со мной ни о чём таком не говорил. Только затирал за основы вампирского мира, вкратце рассказывал обо всех кланах. — Лично мне, — указал я на себя ладонями, — Джекки показался хорошим парнем.       И тут каштановолосый… рассмеялся. Громче прежнего. В перерывах он то икал, то вытирал слезившиеся от смеха глаза. Более-менее успоковишись, Княже выдохнул и уже серьёзным и резким тоном возразил:       — Нет, дорогой юный Колдун. Джекки тебе не друг. Не друг, и точка, — ЛаКруа тыкнул куда-то в кипу документов и в красках расписал всё, что он думает о Джеке: — Он — подонок, сдающий своих друзей и союзников и пользующийся ими как угодно. Для него нет авторитетов. Он готов устроить хаос на ровном месте. Если Россия, США, Китай, Франция, Британия, ЮАР и Израиль запустят друг в друга ядерные боеголовки, он будет только рад, ибо после ядерной войны начнётся анархия, и она поглотит Землю. Вот такой вот Джек «хороший». Он лишь делает вид, что даёт тебе выбор и возможность думать своей головой. А на деле, ты волей-неволей пляшешь под его дудочку. На радость ему и Анархии-маме.       — М-да… — от впечатлительного рассказа о Джеке мне стало аж плохо. Не внешне, нет. То, как Князь «любил» Джека, говорило о том, что этот Бунтарь не так прост, как кажется на первый взгляд. Впрочем, моё мнение за секунду не изменится. Это вон, пусть хамелеоны меняют свою точку зрения по пять раз на дню. — Давайте не будем о грустном, — после кивка Аристократа я вставил: — Что вы думаете о моём клане?       — Вы — наши союзники, — безапелляционно заявил Князь, — без вас Камарилья не поставила бы анархистов на колени и не остановила бы гуй-цзинов. Хотя надо признать: твой клан — из числа примыкающих к победителям, будь то Шабаш, мы, анархисты или вообще Орден Баала.       — Орден Баала… — эхом повторил я. — Инферналисты которые?       — Инферналисты, — скосил губы мужчина. — Какими бы расистами ни были шабашиты, они априори лучше Ордена Баала, поклоняющегося одноимённому дьяволу. Извратили теистический сатанизм на свой лад… Животные, а не сатанисты.       Я мог догадываться, почему Князь так не любит анархистов, сидящих в Эл-Эй довольно давно, но озвучивать догадки не стал. Вместо этого я расспросил его о Камарилье. Ответил он вот как:       — Во все времена, начиная со дня основания, Камарилья служила и служит эдаким посредником между вампирством и человечеством, аналогом ООН. Покуда существует Камарилья, существует и нормальное, цивилизованное общество Сородичей, а не фашистская Италия в масштабах всей планеты.       — А Шабаш?       — Что «Шабаш»? — Князь почесал затылок. — Шабаш — наши исконные враги. Верят в превосходство вампирства… И при этом забывают, что многие Сородичи или, как они говорят, Ламашиты были когда-то людьми. Радует, что во главе секты пока стоят разумные мсье и мадемуазели. А-ля Бенито Муссолини.       — Сэр, вот вы так говорили о Бахе, словно он ваш архивраг, — сменил я тему, напомнив об этом крестанутом. Вентру кивнул:       — Здорово, но неправильно. Это я — архивраг старины Грюнфельда. Вообще, вся эта эпопея с семейством Бахов началась ещё с его дедушки, воевавшего на Западном фронте. Альберта Баха. Я считал, что он погиб во время газовой атаки под Ипром, тогда я и сам чуть не погиб, — мужчину передёрнуло. А я… я и думать не хочу о последствиях применения иприта. Надеюсь, мне не придётся выблёвывать свои лёгкие. — А убили его 8 лет спустя, во время Пивного путча. Его сынишка — Курт Бах — вообще вступил в СС, работал в Аненербе. Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков. Как выяснилось в Падерборне, он ещё на полставки работал в Обществе Леопольда. Курт заподозрил неладное и хотел было лично допросить меня, — усмехнулся каштановолосый. — Вот тогда-то мне и помог Блацкович. Сначала я свернул Курту шею, а затем сам чуть не получил пулю, — во время произношения последнего слова к Князю обратились по интеркому:       — Господин Князь, к вам госпожа Прага.       — Пусть проходит, — скомандовал ЛаКруа, а я встал, пожал руку мужчине и, бросив последний взгляд на Шерифа, вышел из кабинета, стараясь не пялиться на пришедшую Серену. И она тоже не смотрела на меня. Также я забрал балаклаву, оставленную на столе. Как бы она ни была испачкана, она являлась не столько моим имуществом, сколько имуществом Капеллы.       К моему удивлению, машина Ульриха стояла на месте! Разве что Кент Алан Райан отсутствовал в салоне. Сев рядом с отдыхающим немцем, я пристегнулся и пересказал ему наш с Себастьяном ЛаКруа разговор. Ульрих криво улыбнулся:       — Значит, я правильно сделал, что не рассказал раньше.       — О чём? — не понял я. Что ж такого утаил герр Шторм, раз Князь не прознал через Доминирование?       — Я вот думаю, — Ульрих вывел машину на дорогу, — что доктор Граут на самом деле жив.       От услышанного я малость обалдел. Примоген жив? Даже после того, как мы не нашли его тела и обнаружили лишь кучку внутренностей?! Нет, я знаю, что вампир может отрастить конечность заново, но чтобы абсолютно всё тело… Не знаю. На такое, лично на мой взгляд, способны лишь старые вампы. Или Прародители, заложившие основы своих кланов.       — Удивлён, — констатировал белобрысик, заметив удивлённое выражение на моей харе. — Я скажу вот как: доктор Граут, естественно, Псих, но не дурачок. Если бы он действительно погиб, то ВСЕ гули сошли бы с ума и перебили бы нас и друг друга. А так, они ходили, рыдали, забивали хуй на окружающий мир…       — И всё? — сдавленно хихикнул я, не веря Ульриху.       — Не совсем, — качнул башкой Тремер. — Попробуй Хищник пройти через все помещения особняка, он бы или поехал кукхой, или гули его бы кокнули, и мы бы однозначно обнаружили его зелёную светящуюся кровь. Плюс его внутренности. И сам труп. Каким бы высокотехнологичным ты ни был, с лавиной врагов тебе тупо не справиться. Задавят числом.       — Логично, — согласился я и перешёл к другой тему: — Кстати, а где Кент? На такси, что ли, уехал?       — Да, предпочёл не сидеть на жопе ровно и ждать тебя, — небрежно махнул свободной рукой Ульрих. Ну а я вспомнил фразу «Будь убийца кем-то из Сородичей, я бы немедленно объявил на него Кровавую Охоту, в полном соответствии с Уставом Камарильи и Традициями», произнесённую Князем. Надо бы разузнать, что за Кровавая Охота такая. Я спросил:       — Слушай, Ульрих, а что за Кровавая Охота? О ней упоминал ЛаКруа.       — Кровавая Охота… Билет в один конец на тот свет, — мрачно отозвался блондин, делая очередной поворот. Он крепко сжал руль: — Это де-факто смертный приговор, его объявят, если ты совершил серьёзное преступление против Камарильи, Тремеров, Шабаша, Анархов. Вампиры Домена или Коммуны будут охотиться за тобой, пока не убьют. Или пока ты не докажешь свою невиновность.       Я промолчал, переваривая понятие Кровавой Охоты, которое я, увы, подзабыл. Лично мне очень не хотелось попасть под прицел вампов той или иной территории, где я был бы персоной нон грата. Кое-что ещё не давало мне покоя: если доктор Граут так любил жену и дорожил ей, то почему не взял её с собой? Почему отдал на потеху Хищнику, как того несчастного вампа или гуля, чьи внутренности мы нашли? Выходит, Граут — лицемерный подонок, заливавшийся крокодильими слезами в своих записях? Вот я и озвучил свои мысли Ульриху. Тот же не стал защищать Психа:       — Тут-то да, доктор Граут повёл себя как уёбок и ссыкун.       — Знаешь, — в сердцах махнул я рукой, — давай забьём на Граута. Хай сам живёт так, как ему хочется. Лучше отвези в Капеллу, отоспаться хочу.       — А как же квартира?       — Да про Андерсона что-то давно не слышно, — буркнул я, скрещивая руки и силясь уснуть. И вправду, новостей о Поле давно нет. Будто бы он выпал из реальности, хотя в последний раз мы виделись в ноябре, когда в Эл-Эй бушевала рукотворная эпидемия. Надо будет узнать в ЦКЗ, как у него вообще дела. Перед глазами всё ещё вставали картины подвешенных вверх ногами людей без кожи, людей без позвоночников и голов, Гриюнфельд Бах этот, пришедший по душу Граута, но опоздавший… Да ещё и Граут этот, пёкшийся лишь по поводу своей жопы. Кто знает, может, Граут всегда был эгоистом, искусно маскировавшимся под нормального человека, которому дорога была жена. Или моральная деградация случилась уже после Обращения?