Wolf's Squad

      Стэнли Брукс, в своей среде более известный под кличкой Крикун, сидел в одиночной камере следственного изолятора.       Всю ночь со среды на четверг Стэнли не мог уснуть спокойно, подлетая от каждого шелеста и яро крестясь. О канонах христианской веры Брукс имел крайне смутное представление, Священное Писание в глаза не видывал, а про то, как жил и чем промышлял, можно было и не заикаться. Тем не менее, он готов был уверовать прямо здесь и сейчас. Молиться за спасение своей души, если таковая у Стэнли вообще имелась, потому как совесть у него отсутствовала начисто. Раскаяться в грехах, как своих, так и всех своих предков, вплоть до первых людей – ну или до той самой обезьяны, от которой они произошли, если Дарвин не брешет.       Стэнли готов был клясться, что он никогда больше не вернётся в бизнес. Хотя «бизнес» – слишком громкое название для их стайки шакалов, хозяйничавшей на территории старого морского порта, где обретался всякий сброд.       Пустили волка в свой дом!       Одна мысль о том, что тихий и молчаливый немец, оказавшийся в прямом смысле машиной для убийства, вернётся по его, Крикуна, душу, приводила в священный ужас, заставляя биться как в эпилептическом припадке. После первого такого срыва Стэнли обнаружил, что над ухом шумит кран, двое полицейских бережно держат его под руки, а он сам, захлёбываясь, выворачивается наизнанку. Копы оказались на удивление вежливы и обходительны, сочувствующе хлопали его по спине, спрашивали, как он, не нужна ли ему медицинская помощь. Видать, Стэнли выглядел настолько плохо, что даже этим фараонам стало его жаль.       Впрочем, обратно в камеру они его затолкали твёрдо, без сожалений, с грохотом захлопнув за ним дверь.       Он и не сопротивлялся. Несмотря на крайне сомнительное положение, здесь он находился под их, копов, охраной и защитой. Его не страшила даже потенциальная возможность в скором времени отправиться в тюрьму на постоянное проживание. Там треть контингента – его знакомые. Далеко не со всеми из них Крикун ладил во времена их бытия на свободе, а многие и вовсе с удовольствием попытались бы его порешить, но даже такая компания была лучше… этого.       Этого исчадия ада, явившегося в человеческом обличье.       Тем не менее, чем дольше Стэнли оставался здесь один, тем больше его пугала эта клетка с тремя стенами и одним входом-выходом. Ему всё мерещилось, что вместо полицейского в неё вот-вот заглянет тот демон – и тогда у Крикуна не останется никаких путей к бегству, он окажется зажат в углу и пущен на ливер.       Сказал бы кто Стэнли ещё позавчера, что он будет смотреть на фараонов как на спасителей – он бы пальцем у виска покрутил.       Полицейские со своими терминаторами периодически устраивали рейды по кварталам мигрантов. Они наводили ужас на нелегальных рабочих, под бдительным и неусыпным надзором находился весь мелкий бизнес, далеко не всегда законный. Они могли в упор не замечать тебя, до поры до времени, но это была лишь иллюзия безнаказанности.       Они просто ждут, пока ты оступишься на какой-нибудь мелочи, взяв больше, чем тебе положено «по квоте», и тогда дамоклов меч правосудия опустится на твою шею, а платить придётся по всем счетам. Компромата на каждого наберётся достаточно, чтобы усадить на пожизненный.       Могут и вовсе расстрелять, без суда и следствия: есть за что!       Стэнли всю сознательную жизнь перебивался рэкетом и мелким мошенничеством. Как и все те, кому не повезло родиться или оказаться на улице, он злобно смотрел снизу вверх на обитателей «другого» мира, ход в который ему был навсегда заказан. Уже к шестнадцати годам на нём висело грехов достаточно, чтобы любая попытка «выйти в люди» закончилась задушевным собеседованием с полицейскими и, как следствие, небом в клеточку. Примерно в те же шестнадцать Стэнли прибился к банде, контролирующей бывшие терминалы на северном побережье гавани.       В стае жить, как правило, безопаснее, даже если члены этой своры нередко пытаются поживиться друг другом. Как будто что-то новое!       Этим ноябрём, как раз под первый снег, среди разномастных обитателей порта появился новенький. Ничего особенного, новые люди приходят и уходят, чаще всего – на тот свет. Всех не запомнишь, да и особо не требовалось: учёт мяса – дело тех, кто собирал плату за проживание на территории. Очередной постоялец порта обладал внешностью настолько неброской, что Крикун и его бы не запомнил: ещё один неудачник, которого занесло в этот гадюшник, сколько тут таких! Возможно, он даже не привлёк бы к себе внимание, если бы не одно «но»…       Очень скоро поведение этого типа начало напрягать.       Вёл тот себя закрыто и нелюдимо, на расспросы отвечал практически односложно. Большую часть времени просто молчал. Шутки в свою сторону игнорировал, то ли не обращая внимания, то ли попросту не понимая. Порой подрабатывал в порту, порой уходил надолго невесть куда, возвращаясь на ночлежку спустя несколько дней. Забивался в первый попавшийся свободный угол, к трубам отопления, и сидел так – абсолютно неподвижно, равнодушно смотря перед собой и не реагируя ни на что, пока к нему кто-нибудь не подойдёт. Застать врасплох его не удавалось: спал он аномально мало, хорошо, если по полчаса в сутки, а при приближении просыпался мгновенно. Но даже наблюдений издалека было достаточно, чтобы понять: что-то с этим мужиком явно неправильно. Движения – до машинного скупые, голос – ровный, практически лишённый эмоций. Ел он, судя по наблюдениям, поразительно редко и мало, однако не выглядел исхудавшим.       И протезирован был – по самое не хочу.       Были небезосновательные подозрения, что это церебрал, возможно – из Синдиката. Там, в «большом бизнесе», нелегально созданных марионеток зачастую использовали в качестве телохранителей, курьеров… да мало ли для чего ещё. Возможных применений запрограммированным людям можно отыскать тысячу, однако на деле примитивная фантазия владельцев марионеток, как правило, не уходила дальше очевидного. Хотя порой попадались и особо изобретательные индивидуумы, гораздо чаще встречались простые любители извращений, у которых было достаточно денег и связей, чтобы завести себе такую полуживую игрушку.       Стэнли однажды имел сомнительное удовольствие лицезреть церебралов, используемых, как выражались, «по назначению». Ощущение омерзения осталось даже у него, жителя дна, привычного ко всякой погани. С его точки зрения обычные проститутки были всяко лучше этих биороботов с пустым взглядом и прооперированными мозгами.       В целом немец держался как обычный человек, но в нём было нечто странное, что наталкивало на соответствующие мысли: а не из этих ли он часом? Может, владелец сдох – или же сознательно отпустил на волю. Может, имплант перепрограммирован или дал сбой. Всякое может быть. Даже если Крикун ошибся, и это был простой киборг, количество и качество аугментики вызывало острое желание разобрать на запчасти и перепродать подороже – скупщики протезов и органов всегда найдутся, особенно в Синдикате.       Вот и вознамерились проверить догадку, решив, что всё равно ничего не теряют от ошибки…       Теперь Стэнли валялся на жёсткой скамье, уставившись в стену и трясясь от страха, боясь хоть на миг закрыть глаза. Перед ними до сих пор стояла картина рассечённого напополам тела – и мертвенно-ледяной взгляд монстра над трупом. Попадание по шее наискосок должно было убить киборга, вспоров ему горло или задев сонную артерию. Но на её месте зияла чёрным дыра, сквозь которую проступал голый механический каркас.       Именно в этот момент Крикун вспомнил все те страшилки про военных церебралов, которые рассказывала ему его ныне покойная матушка. Стэнли стало очень, очень страшно. Однако было уже поздно, и кто-то открыл огонь.       А дальше было много, очень много крови.       Стэнли толком не помнил происходящего, всё смешалось. Ещё никто не давал им такого отпора: максимум бывало кого-нибудь задевало пулей или ножом, не больше, но это… этот монстр, он же просто порвал одного из них голыми руками! Он уворачивался от пуль так, словно знал наперёд их траекторию, хотя этого попросту быть не могло! Его не вырубила даже электромагнитная шашка, способная уложить любого киборга или терминатора. Чёртова мина рванула у него прямо под ногами, угробив ближайшего сервисного бота и, казалось бы, ненадолго вырубив «немца»… но тот тут же вскочил, как чёртова кобра атаковав первого, кто оказался на его пути к выходу. И надо было бы дать этой твари покинуть порт, но раззадорившийся Резак увязался за подбитым чудовищем, решив во что бы то ни стало догнать цель.       А Крикун просто послушно бежал следом, как всегда и делал. Через всю набережную, к разрушенному мосту, подгоняемый окриками старшего товарища: шкуру нахрен с тебя сдеру, если мы его не догоним, давай живее, вперёд… вперёд…       Они почти догнали цель, Крикун даже вырвался вперёд, увидев прихрамывающий силуэт. Но не посмотрел вовремя под ноги, навернувшись на скользкой от дождя бетонной лестнице. Нелепо пропахал по щербатым ступенькам, сломав ногу и разбив лицо, чуть не рухнув за мостки. Скуля от боли и страха, поднял глаза…       Крик застревал в горле, конечности были ватные, не слушались. Со Стэнли ручьями текла грязная вода. Он безуспешно пытался если не вскочить, то хотя бы отползти прочь, уже понимая, что это не спасёт. Шептал что-то онемевшими губами, не мог вдохнуть от врезавшегося в глотку страха.       На него смотрели злые глаза машины, которая знала, кто натравил на неё шакалов…       Раздался громкий хлопок. Стэнли, ворочающийся в бреду и вполголоса что-то бурчащий себе под нос, свернувшись калачиком на скамейке и обхватив колени, подскочил, готовый зажаться в дальний угол камеры изолятора и жалобно скулить оттуда.       Но звякнули ключи, лязгнула дверь, и из темноты вырисовалась фигура одного из копов.       Стэнли успокоился. Не сегодня. Он умрёт не сегодня.

***

      – …едва убрался оттуда живым, – подвёл Фантом итог. – Сам не знаю, как выкарабкался.       – Повезло тебе, – вздохнул Эрвин. – Был бы человеком, убили бы.       Пока Фантом говорил, Йегер подыскивал подходящий новый сокет и сам протез. Когда воцарилось молчание, техник с сомнением уточнил:       – Тебе точно подходят человеческие протезы?       – Да, – откликнулся Фантом. – Я наполовину из них собран. Тут всё потенциально заменяемо. В каком-то смысле, у меня почти всё тело – протез.       Он показал на свой висок:       – Все сигналы, прежде чем попасть на ядро, перерабатываются в нужный формат. Попадётся нестандартный протокол – буду просто дольше привыкать, вот и всё.       – Когда я удалял сокет, – вспомнил Йегер, – тебе было больно? Ты чувствуешь боль?       Фантом поморщился:       – Мне и сейчас не шибко хорошо. Да, боль я чувствую. Днём перерезал вот провода в руке, чтобы обесточить её – искрило. Думаю, для вас бы это было всё равно что пальцы себе сознательно отрубить. Очень больно.       Эрвин зябко повёл плечами, вспомнив, как лишился правой руки в первый же год войны. У замещавшего ампутированную конечность протеза было, помимо всего прочего функционала, ещё одно неоспоримое преимущество. Протез хоть и передавал тактильные ощущения, но не болел. Разве что переходник замкнёт, повредив сами нервы в ещё живом основании плеча. Но после протезирования ещё не один год преследовало чувство несуществующей боли в механической конечности – или, скорее, память о самом ощущении.       – Нечто вроде фантомной боли? – в контексте имени гостя это звучало несколько иронично. – Как представление о ней, когда ты получаешь сообщения о повреждениях?       – Не знаю. Это не просто сообщения. Для меня она вполне реальна.       Фантомная боль тоже чувствуется как вполне реальная. Мозг прекрасно дорисовывает ощущения и без оторванной руки, формирует их соответственно сигналу, поступающему с оставшихся нервных окончаний. А уж откуда этот сигнал поступает на них – не столь важно. Какая разница, есть ли он вообще – или додуман из белого шума?       Конвенцией был наложен окончательный запрет на использование в аугментике любых видов болевого отклика, даже в качестве уведомления о возможном выходе протеза из строя. Слишком много лазеек открывала подобная возможность, чтобы вялые возражения в духе «природа рефлексы не на пустом месте придумала!» были аргументом. Слишком часто это использовали не по назначению.       Или же наоборот, именно по прямому.       Чтобы заставить человека что-то сделать против его воли, необязательно лезть в мозг. Иногда достаточно немного сдавить ошейник, а то и просто припугнуть, порой одними лишь словами.       – Ладно, – вздохнул Йегер. – Давай подберём тебе что-нибудь подходящее.       Техник указал на ряд протезов, свисающих с крюков-вешалок. Некоторые были ещё в целлофане, некоторые – уже открыты, оставшиеся – ещё не распакованы из коробок последней закупленной партии. Но на всех места не хватит, и комплекты конечностей и ряда внешней имплантации висели и лежали, как части тушек животных на скотобойне.       Как-то раз полицейский инспектор, тогда впервые проверявший «эту лавочку», заметил, что выглядит она как мясницкий цех. На некоторых подобное зрелище и правда производило неизгладимое впечатление. Если киборги в большинстве своём относились к нему с долей иронии, если не сказать самоиронии – ещё бы, среди них каждый второй помнит, как у него что-нибудь оторвали или ампутировали! – то простые люди, как правило, реагировали нервно. Больше всего их напрягали покрытые имитацией конечности, заканчивающиеся у локтя или колена, или протезы кистей и ступней.       В обычном сервисном центре всё это добро лежит под витринами или же вообще выбирается через электронные каталоги, в том числе и из соображений эстетики. В подобной же частной конуре ассортимент, как правило, довольно скромный и демонстрируется сразу, поскольку хранить его особо негде, а показывать как-то надо. Позволить же себе афишировать свои услуги в Сети, не говоря уже о том, чтобы иметь открытый каталог, могли вообще единицы, к которым Йегер не относился. Хватит и простенькой таблицы на личном планшете, по большей части нужной, чтобы самому не запутаться в расходах и заказах. Приходящие сюда обычно сами знают, что им необходимо.       Не в сегодняшнем случае, конечно.       – Тут несколько разных производителей, – начал пояснять Эрвин. – Равноценную замену, правда, я подобрать вряд ли смогу – от AEON тут нет ничего…       – Я бы скорее удивился, если бы было. Да и таких денег у меня всё равно нет.       Фантом потянулся к снятому жилету, извлекая из внутреннего кармана несколько анонимок. Пересчитал и выложил на стол:       – Осталось с последней подработки. У меня было ещё немного в рюкзаке, но пришлось его бросить. Ничего сильно противозаконного я старался не делать. Хотя моё собственное существование уже само по себе вне закона, – кисло закончил он.       Йегер задумчиво посмотрел на жиденькую стопку. Судя по обозначениям на краях «тонкого пластика», тысяч пять там скорее всего набиралось. На средний протез вполне хватало, ещё и сдачи бы осталось на пару брикетов лапши, вот только…       – А на что ты собираешься жить дальше?       – Я же не человек, – утомлённо повторил Фантом. – Мне не требуется каждый день есть, например. Хотя и еда, и заряд мне всё равно нужны, и от нормального сна я бы не отказался. Сейчас уже не зима, мне больше не нужно искать, где согреться. Да, холод я тоже чувствую. Но сейчас теплеет. Протяну как-нибудь…       Он пытался звучать уверенно. Выходило откровенно плохо.       Эрвин перевёл взгляд на деньги. Подлинность налички можно было проверить, но что-то подсказывало, что смысла в этом не особенно много. Даже если анонимки поддельные, хуже будет разве что самому Фантому, если тот попытается на них что-то купить у человека со сканером под рукой. Эрвин же прекрасно знал один адрес, куда можно было сдать фальшивые деньги в обмен на что-нибудь – там всегда найдут применение.       Правда, техник предпочитал лишний раз не обращаться по этому адресу – себе дороже.       – Куда потом собираешься? – уточнил Эрвин.       На этот раз Фантом молчал очень долго, прежде чем ответить:       – Без понятия, – в механически дребезжащем голосе звенела безнадёжная тоска. – Я год уже так мотаюсь, куда прибьёт, без цели. Мне нельзя светиться. Альберт раньше выдавал меня за своего знакомого. Потом произошла одна неприятная история, начались проверки контактов, всё вот это… Альберт меня вовремя предупредил, чтобы я уходил. Он всегда говорил, чтобы я был готов к этому и к тому, что… – Фантом замолчал ненадолго и только потом с явным усилием закончил: – Что его могут убить. Судить не будут, это понятно…       Эрвин открыл было рот, чтобы сказать, что суд в таком случае – куда худший вариант развития событий, но вовремя прикусил язык. Скорее всего, Фантом и сам это прекрасно понимал. А если нет – так лучше будет ему не задумываться об этом лишний раз.       – Проект, о котором я говорил, он давно закрыт. Или переведён в статус секретного. Я не знаю наверняка, Альберт мне не рассказывал. А я и не спрашивал, – с досадой добавил он. – Но дело-то не столько в этом. Я боевая биомашина, у меня вшиты старые военные программы. Не говоря уже о том, что отец сам по себе нарушил очень много внутренних правил, создав меня – взлом комплектующих, неправомерный доступ к техпроцессам, я даже представить не могу, сколько там ещё наберётся…       Наберётся там на публичную казнь как минимум, даже без перечисленных мелочей. И всем будет легче, если в корпорации решат отделаться от проблемы по-тихому, не привлекая к ней общественного внимания. Скандал международного уровня в этой ситуации не сдался никому, даже подсудимому.       – AEON устроили обыск на квартире, – голос Фантома, и без того монотонный и тусклый, звучал совсем убито. – Ничего не нашли. Но похоже, они не меня искали, что-то другое. Альберта увезли. Куда – не знаю, потерял след. Знаю только, что его обвинили в несанкционированном доступе к какой-то информации, ко мне отношения не имеющей. Это всё, что я смог выяснить. Обо мне AEON по-прежнему не в курсе. Если узнают… Альберта устранят сразу. Если он ещё жив, конечно. Надеюсь, что жив. Я даже не знаю, где он. Не знаю, что мне делать, куда мне идти. Пытаюсь как-то выжить, что-то придумать. Я обычно долго на одном месте не останавливался, чтобы не привлекать к себе внимания. А потом так вышло, застрял тут осенью… выбраться уже не смог.       – А с чего ты вообще решил в эту дыру наведаться? Наверняка же сам слышал, что здесь за место… теперь.       – Слышал, да… я контакты искал. Кого-то из «своих», кому можно доверять, кто может помочь. Я услышал о вас месяц назад, думал к вам пойти, но…       Он замолчал, отвёл взгляд в сторону.       – И почему не пошёл? – подбодрил Эрвин.       – Смеяться будете. Мне было очень страшно. Не знал, с чем идти, что сказать. Глупо прозвучит, но я боялся, что вы меня можете сдать полиции или AEON. Или просто выставить. Конечно, последнее не так страшно, но… я же никогда не общался с другими немцами, кроме отца, я понятия не имел, как себя вести. Не был уверен, что меня вообще будут слушать только потому, что я тоже… – Фантом уныло хмыкнул. – Хотя я даже не человек, а за кого меня принимают – вы и так уже поняли.       Смеяться не хотелось: опасения Фантома было легко понять. Техник мог даже дверь ему не открывать, если бы не помятый, полуживой вид неожиданного «пациента», надавивший на сердце. В одном из худших для Фантома раскладов Эрвин мог вызвать полицию: были свои связи там. Следом за полицией делом могли заинтересоваться и AEON. Обычно им нет дела до того, что происходит вне их «юрисдикции», но если эти акулы вцепятся в твой след, тебя не спасёт уже ничего, будь ты хоть супергероем. Синтетик же, по всей видимости, был в определённом смысле их собственностью, о которой категорически не положено знать широкой общественности, потому что тогда возникнут вопросы не только к его создателю, но и к самим AEON. На публике у корпорации была безупречно чистая репутация, подкрепляющаяся коронным «нет никаких доказательств». Подозревать их можно было в чём угодно, вот только громко об этом лучше не заявлять: ты не хочешь оказаться следующим доказательством, которого нет.       – Даже когда вы мне открыли дверь, я не знал, что делать… я почти не рассчитывал на это. Честно говоря, мне хотелось просто лечь и выключиться.       – А если бы я не открыл, что бы ты делал тогда?       – У меня оставалось полпроцента заряда. Этого хватило бы на час, наверное.       Эрвин только сейчас окончательно осознал, что всю его исповедь Фантом слушал, находясь в предобморочном состоянии, если так вообще можно сказать о машине. Но до конца не просил о зарядке, видимо, опасаясь быть раскрытым сразу.       – Ты хоть понимаешь, что мог отключиться, пока я тебе отсоединял руку?       – Тогда не пришлось бы объяснять, что я не человек, – отговорился Фантом. – Думаю, вы бы сами пришли к этому выводу.       – И нашёл бы, где у тебя разъём питания? – старик невольно улыбнулся. – Ну и как бы я узнал, что ты выключился именно из-за этого, а не из-за чего-то ещё?       – Ну вы же техник, – простодушно заявил Фантом.       Да ладно! Словно это разом делает Эрвина специалистом в незнакомой биотехнике, которую тот впервые в жизни видит! Конечно, сходство корпуса синтетика с «панцирем» могло навести на определённые мысли, однако старик не был до конца уверен, что сходу бы сообразил, что произошло с его гостем и что со всем этим теперь делать.       Эрвин тяжело вздохнул, потерев переносицу.       – Ладно. И что за помощь ты хотел попросить… ну, до этого? – он кивнул на остатки руки. – Помочь тебе скрыться?       – Не совсем. Мне надо узнать, где Альберт и что с ним. У него сердце имплантированное, у AEON – все коды доступа от его импланта. Я должен что-то сделать…       – А что тут сделаешь? – скептически возразил Йегер. – Перепрошить имплант, разве что. Но для этого тебе нужно знать модель, знать прошивку, знать её уязвимые места…       – TPT-Heart-50v2b. Вам что-нибудь о таком известно?       Эрвина невольно пробил озноб: пазлотеховский имплант, только этого не хватало! Спасибо, что не церебральный! Всё равно приятного мало, если знать все подробности о давно ликвидированной фирме. Неприятные сюрпризы в функционале их аугментики, побочные эффекты их препаратов, тестирование непроверенной продукции – самые безобидные грехи Пазлтеха. Этим грешили и другие компании, просто не в таком объёме. Тем более, что за некоторые интересные бэкдоры правительства щедро доплачивали, заключая контракты и открыто санкционируя испытания на людях.       Кто откажется от соблазна в угоду человечности, когда начнётся глобальная война?       Названный номер импланта обозначал серию пятидесятого года – самого начала горячей фазы войны. Йегер смутно припоминал, но не был уверен наверняка. Одна из модификаций искусственных сердец была на слуху: в их госпиталь как раз приходила проблемная партия. Буквально через месяц модификацию отозвали с производства из-за критического дефекта, позволяющего владельцу импланта самому вручную останавливать и запускать сердце непредусмотренным для этого способом. Оборотной стороной медали была уязвимость к нарушениям в организме: не ровен час – и случайное сокращение мышц будет расценено адаптером как сигнал на остановку. Заменять уже установленные протезы не стали: ситуация и так стремительно выходила из-под контроля, не до гарантий было, да никто и не рассчитывал, что пациенты будут жить долго и счастливо.       Выслушав предположение Эрвина, Фантом подтвердил:       – Да, именно оно. Установлено в ноябре пятидесятого, – и, переведя взгляд на хирургический протез Йегера, он уточнил: – Ваша правая рука – тоже пазл, верно?       Эрвин чуть не выронил протез, который держал в руках.       – Вы ведь сами сказали про пазл, – отозвался Фантом, заметив реакцию человека. – И произнесли их лозунг. Остальное я понял сам. Такие протезы у большинства военных были, у отца вон тоже…       – Минуту, Фантом. А откуда у AEON, – медленно и раздельно произнёс Эрвин, – взялись коды от пазлотеховского сердечного импланта?..       Пазлтех никогда не передавал таких данных напрямую, даже у командования не было доступа к критической инфраструктуре протезов. У пазлов же защищённость была, какая никому не снилась, и выложили они на стол только коды от церебральных имплантов, для отлова оставшихся церебралов…       – …а вся остальная информация была физически ликвидирована.       – Вы уверены?       – Если бы она не была ликвидирована, она бы сейчас где-нибудь на чёрном рынке бы болталась и в чёрных сетях, но её нет даже там. Иначе бы я уже давно от своего пазла нашёл данные и…       Чем дальше Эрвин говорил, тем более дерьмовая картина перед ним вырисовывалась.       – Ты же не хочешь сказать, что…       – У AEON коды ото всех пазлов. Именно это я и хочу сказать. И они могут найти любой активный пазл, если тот попадёт в их зону покрытия. Ваш, так полагаю, тоже – если вы не взламывали контроллер физически.       – Взламывал, обо мне не беспокойся. Но всё-таки, откуда у AEON… – Эрвин выдохнул на полуслове, наконец не только поняв, но и осознав, что именно он понял. – Ох, чёрт…       Это была предпоследняя остановка на пути в ад. Конечная маячила где-то в обозримом будущем, надвигаясь с неизбежностью высокоскоростного поезда, мчащегося по монорельсе в пропасть. Почувствовав, что земля уплывает из-под ног, Йегер медленно сел на стул, тупо уставившись на синтетика:       – И что ты собираешься один с ними делать?       Последовавшая реакция Фантома оказалась внезапной и неожиданно эмоциональной на фоне предшествующего поведения, словно Эрвин только что наступил на скрытую мину, которая не замедлила разорваться:       – Да-да-да, Альберт мне всё то же самое говорил! Все уши мне с этим «да что ты один с ними сделаешь» прополоскал! Знаете, есть у него такая дурацкая манера: когда он теряет цель и не знает, что делать, он решает плыть по течению с «я ничего изменить не могу». Всё, можно ложиться и умирать! Мне иногда кажется, его и в AEON так же занесло – по течению!       Фантом, кажется, даже не заметил, как начал повышать громкость:       – Нет, он в чём-то прав, конечно! Но я просто не могу просто так взять и бросить его там, ожидая, когда они всё узнают! Он ещё может быть жив, я могу ещё что-то изменить, что-то сделать!..       Он продолжал как по инерции, а Эрвин растерянно смотрел на синтетика, толком уже не слыша самих слов. Агрессия была направлена не на старика, а куда-то в пустоту. Тон и выражение лица Фантома практически не менялись, но проскальзывающие в голосе ноты, подрагивающие и сжимающиеся механические пальцы, явные порывы к действиям – всё это выглядело так, будто тот бессильно пытается прокричаться, но не знает, как показать свои эмоции. Не знает, что их вообще надо показывать. Лишь по голосу было слышно, что он хочет выть от беспомощности – но даже этого не может.       – Тебя чуть не убила уличная шпана, – старик попытался мягко осадить вскипевшую машину. – А ты собираешься переть на AEON…       – Да не собираюсь я, а уже! – отрезал Фантом. – Одним грёбаным фактом своего существования!.. – и он запнулся, поняв, что явно превысил децибелы. Закончил уже тише, еле слышно: – Мне нужна ваша помощь. Хотя бы ремонт, этот протез – и я уйду. Дальше как-нибудь справлюсь сам.       Эрвин не выдержал и закатил глаза. Впечатляла не столько взрывная реакция синтетика, сколько его совершенно человеческая дурость. Сам он с ними справится, конечно. Огрызаться на AEON, да ещё и в одиночку, было идей примерно настолько же хорошей, как выходить в открытую против ликвидаторов вместо того чтобы спрятаться где-нибудь в глуши и не высовываться. В лучшем случае просто устранят по-тихому, как только узнают о проблеме – и самого Фантома, и его создателя, если тот вообще ещё жив и его имеет смысл искать.       Ну вот и что с ним делать?       Эрвин знал Фантома чуть больше часа, да и то не уверен был, что «знал» хоть что-то на самом деле. Внутри всё кричало: бросай ты это гиблое дело, ставь ему чёртов протез, может хоть все деньги отдать – да не важно, что с ним потом будет! Своя шкура дороже, собственная жизнь – это всё, что у тебя есть. Пусть ты ей не особо рад, но расставаться с ней определённо не хочешь. Не для того бегал от правосудия столько лет…       С другой стороны, что ещё терять, прозябая в этой дыре? Вдруг завтра-послезавтра придёт клиент, который решит начать разговор с выстрела. Или в один прекрасный день не хватит денег на «крышу». Или случится ещё что-нибудь из ряда вон выходящее. Неприятности имеют свойство происходить в самый неподходящий момент, настигая неожиданно, как пуля, оставляющая с удивлёнными глазами лежать на земле, в растекающейся луже крови.       За всё то, что он сотворил в прошлом, его должны были уже много-много раз убить. Хоть Йегер и не хотел в этом признаваться даже самому себе, он был уверен, что рано или поздно кара его настигнет, в какой бы то ни было форме, и вряд ли это будет форма конвенционных «охотников». А нет – так сам когда-нибудь не выдержит. Без того потихоньку сходит с ума, и тут на его пороге, спустя столько лет, вдруг появляется другой немец. Пусть даже в форме живого робота, созданного соотечественником.       К чёрту…       – Должен подойти, – Йегер показал протез, который держал в руках. – STALK, у них уровень почти как у AEON. Этот – серии семьдесят седьмого года, они всё ещё в ходу. И лицензия от него есть. Если она, конечно, тебе нужна – со всем этим…       Фантом недоверчиво уставился на Эрвина. Сообразил, что такая хорошая аугментика тут в единственном экземпляре, и стоит минимум раз в десять больше тех денег, что у него есть. Да и это был явно военный протез, на такие лицензию так просто не получишь.       – Сколько?.. – вся спесь мгновенно спала.       – Без разницы. Его всё равно за несколько лет не взяли, и не возьмут, по такой-то цене. А тебе он как раз по размеру, только локоть и плечо откалибровать, они раздвижные.       Вопросительно-растерянный взгляд в ответ.       – Предлагают – бери, – теперь была уже очередь Эрвина сменить тон.       Он сообразил, что с этой машиной явно надо говорить в той манере, к которой тот, скорее всего, привык: тоном, не терпящим возражения, с позиции старшего… по званию. Как бы нелепо это ни звучало, при том, что Йегера давно лишили этого звания, а у синтетика его и подавно не было.       – Бери, – повторил техник. – Не обсуждается.       Немного помедлив, Фантом наконец кивнул:       – Принято. Хорошо.       Старик окинул гостя взглядом.       Перепачканные и порванные джинсы, грязные армейские берцы, с которых на пол уже натекла порядочная лужа. В мастерской, конечно, редко бывало чисто; обувь никто не снимал, и приходили зачастую и в куда худшем состоянии, а то и вовсе в крови с ног до головы: «так и так, дружище, помоги по-быстрому протез вправить, в долгу не останусь».       Возможно, кого-то из этих «в долгу не останусь» эта машина убила накануне.       Особой жалости к ним, впрочем, Йегер не испытывал – местное шакальё не радовало никого, и его в том числе. Паразиты, мешающие жить нормальным людям. Последних здесь было, на самом деле, не так уж и мало. Они всё ещё жили, пытаясь честно построить будущее для себя и своих детей, мир, в котором можно будет жить без страха и нужды.       Детей у Эрвина не было, а гордое звание человека он оставил в прошлом, вместе с прежним именем.       – Воду, так понимаю, хорошо переносишь? – спросил он.       – Как видите, – кивнул Фантом. – Всё, что могло коротнуть – изолировано.       – Тогда как соберём тебе руку – иди, приводи себя в порядок. Душ там, – Эрвин указал в сторону коридора между мастерской и квартирой.       Фантом заморгал, похоже, ещё не до конца веря в свою удачу.       – Я же уйду через несколько часов, а там… – он кивнул за окно, – сами видите, какая погода. Бесконечный четверг.       – Куда ты со всем этим пойдёшь, дурень? – повторил Йегер. – Ты сюда-то еле приполз.       Недолгое молчание. В настороженном взгляде мелькнуло подобие надежды:       – Предлагаете ночёвку?       – Да, предлагаю. Закончим с твоей рукой – и марш в мойку, чудо техники. А там подумаем, что с тобой делать.