Wolf's Squad

      Ortszeit: 8:27 [UTC-7] 28 / 04 / 2083       Смерть была от него всего в паре сантиметров – ошибке стрелка.       Автоматика принудительно увела тело в сторону за полсекунды до того, как Фантом услышал звук и увидел вспышку выстрела на краю обзора. Недостаточно быстро, чтобы избежать попадания в плечо, но ещё пара тиков промедления стоила бы жизни: целились в голову.       После было ещё несколько выстрелов вслед, однако до конца восстановить в памяти этот момент не получалось: всё развалилось на отдельные обрывки никак не связанных между собой данных. Там – кусок изображения, там – обрывающийся на середине звук, там – недосчитанная траектория, проваливающаяся в пустоту – и утягивающая за собой, как за руку – прямиком вниз. Он ещё успел подумать «только не в воду!» – и дальше не было ничего.       Он не помнил даже боли. Её и не было – до какого-то момента.       Первый раз он пришёл в себя невесть где. За краем бетонной плиты хлестал ливень, подгоняемый порывистым ветром. Под навесом было сыро и грязно, а вонь мусора пробивалась даже сквозь забитые фильтры. Стены и потолок были разрисованы какими-то корявыми граффити, на которых никак не удавалось сфокусироваться.       Буквы казались искривляющимися, движущимися полосами. Запутанный ворох проводов походил на размотанные человеческие кишки, а те, в свою очередь, складывались обратно в рисунки граффити, но уже какие-то иные, не те, что были нарисованы в реальности. Страшные, гротескные образы на грани между холодной оцифрованной действительностью и таким же цифровым сном, в который Фантом то и дело проваливался.       Ortszeit: 5:21 [UTC+1] 15 / 09 / 2051       Ему казалось, что он лежит посреди руин, захлёбываясь от недостатка воздуха; глотая кровь, которой у него не было и быть не могло. В груди противно ухало, отдаваясь в уши – и он молился, чтобы это не оказалось неисправностью батареи. Системный таймер показывал что-то странное и оттого не менее страшное: цифры уходили в глубокий минус от «опорного времени», падали вниз, как сорвавшийся с тросов лифт.       Было слишком дерьмово, чтобы хоть как-то осознавать происходящее – только чувство, что он находится на грани смерти. Хотелось выть от безысходности: убрался, молодец, дальше-то что? Сил не хватало даже чтобы подняться, тяжёлый бред тянул под вязкую поверхность кошмара. Ему казалось, что он пытается выкарабкаться, выбраться, выползти на бетонный берег, но раз за разом сползает обратно в кровавую топь, полную трупов. За свою короткую жизнь он никогда не видел их столько, но в этот момент ему казалось, что он видел даже больше этого…       Много, много больше.       Ortszeit: 13:53 [UTC-7] 29 / 04 / 2083       Когда Фантом очнулся снова, часы показывали настоящее время. С момента бойни в порту прошло чуть больше суток, а в логах не было ни малейшего намёка на сбой таймера. Похоже, просто привиделось в бреду, пока регуляционные контуры пытались отработать последствия электромагнитного коллапса. Хорошо ещё, что ничего серьёзного не замкнуло. Однако искрило от каждого движения, прошибая насквозь, от развороченного плеча до головы, и с этим надо было что-то срочно делать.       Фантом нашарил на грязном полу первый подвернувшийся острый осколок.       Резать себе проводку, да ещё и наживую, было непривычно и невероятно больно, однако другого выбора не оставалось. Повреждённая рука всё равно уже восстановлению не подлежала, а короткое замыкание могло плохо закончиться. И так чудом выкарабкался, не хватало ещё заигрывать со смертью дальше.       Пришлось стиснуть зубы и терпеть, пока не был перерезан последний контакт.       Левая рука отрубилась по самое гнездо. У основания плеча ещё жгло, но хотя бы перестало коротить. Стало ощутимо легче, удалось собраться с мыслями и оглядеться.       Вокруг была та же самая бетонная коробка, разукрашенная чьим-то уродливым творчеством и заваленная мусором. Пошарив вокруг, Фантому так и не удалось разыскать ничего съедобного, не говоря уже об источнике электропитания. Конечно, а на что он надеялся? Да хоть на пробегающую крысу: тут не до брезгливости, выжить бы. Подхватить какую-нибудь смертельно опасную заразу всё равно не грозило – не человек же, о чём Фантом нередко забывал, пока кто-нибудь или что-нибудь не напоминало об этом снова. Это было странно, ведь он никогда человеком и не был, и прекрасно отдавал себе в этом отчёт. Но всё равно раз за разом ловил себя на абсурдных реакциях, скорее свойственных в его представлении людям, живым существам.       Не человек. И даже не совсем живой.       Хотя, нет. Всё-таки живой. Пока что ещё живой, и очень бы хотел таким и дальше оставаться.       Отсюда надо было срочно убираться. Если его здесь найдут – ему конец. Или же конец придёт чуть позже, когда отключится батарея. Системы жизнеобеспечения способны протянуть около суток на аварийном питании в ожидании внешней помощи. Но после этого – всё. Свой предел Фантом хорошо знал, чтобы не строить иллюзий на этот счёт. Заряда оставалось совсем немного, всего на несколько километров – дорога в один конец. Куда-то, где можно выпросить хотя бы розетку и не оказаться при этом сданным полиции, а то и самим AEON…       У него был только один адрес – и никаких гарантий.       Про Эрвина Фантом узнал ещё месяц назад, из чужого разговора. Как-то раз на погрузке рядом обсуждали техников-одиночек, у которых цена поменьше, чем в легальном сервисе. Фантом не обратил бы на это особого внимания, если бы в разговоре не проскользнуло «немецкий техник». Это заставило вслушаться в чужие слова, пытаясь хоть что-то разобрать через переводчик… неужели здесь есть кто-то свой? Осторожно выведав адрес под первым пришедшим в голову предлогом, Фантом, однако, задумался. Казалось бы, вот же оно – то, что он искал всё это время: «соотечественник», который может ему помочь! Но а что толку? Он же не пойдёт вот так, с пустыми руками, к совершенно незнакомому человеку, от которого ещё неизвестно, чего ждать? Да и вообще, что сказать, с чего начать? «Здравствуйте, я тоже немец, а ещё у меня серьёзные проблемы, с которыми вы наверняка не захотите связываться, помогите мне, пожалуйста»? Хорошо, положим, его не выставят сразу, а решат поговорить. Но как отреагируют, когда узнают, что он не человек?       Фантом уже не раз испытал это на своей шкуре. Даже готовые начать разговор с плохо знающим язык незнакомцем, люди настораживались буквально через несколько реплик, после чего в лучшем случае пытались отделаться от него как можно быстрее. В худшем – пытались сдать полиции. Или Синдикату, если у самих были проблемы с законом. Ну или просто вскрыть голову, если и с Синдикатом тоже было не всё гладко. Это ещё надо потрудиться доказать, что ты не нейропротезированный, до того как поднимут тревогу. А потом придётся ещё и объяснять, кто ты на самом деле. Пытаться прикидываться человеком можно с простыми людьми, но если ему нужна помощь, придётся выкладывать на сто все карты – и надеяться на чудо…       Он долго не решался идти сюда. Перевешивал риск оказаться раскрытым, со всеми вытекающими последствиями. Да и чем мог помочь ему простой техник? Даже если тот согласится, что он сделает с его проблемой? Фантом искал предлоги, даже понимая, что каждый день может быть на счету – если этот счёт ещё не обнулён, если ещё не стало совсем поздно. Но сейчас было уже не до того, чтобы торговаться со страхом. Или так, или никак: мёртвый он никуда уже не вернётся. Разве что только в AEON и по частям – не самая лучшая перспектива.       Всего час назад Фантом был уверен, что его выставят, даже не разбираясь. Но другого выбора не оставалось – этот адрес был последней надеждой, и заряда до него хватало впритык.       Ortszeit: 19:29 [UTC-7] 29 / 04 / 2083       Он по-прежнему чувствовал слабость, однако силы уже потихоньку восстанавливались с подключением к источнику питания. Восприятие всё ещё сбоило. Изображение шло мутной цветастой рябью, то и дело всплывали какие-то ошибки, машинально пропускаемые. Цифры неисправностей превращались в ноющую боль, спонтанные импульсы – в непроизвольную дрожь. Хотелось провалиться в спящий режим. Оперативка оболочки была заполнена зависшими и не отвечающими процессами, большую часть которых не удавалось закрыть – похоже, окончательно зависли, пока он приходил в себя после драки.       Когда он в последний раз уходил в полную перезагрузку? Три месяца назад? Полгода? Он не помнил. Спал обычно не дольше получаса за сутки, а то и за несколько. Этого катастрофически не хватало ни его системам, ни органике, давно и отчаянно нуждавшейся в нормальном сне. Но он просто не мог позволить себе спать дольше – опасно. А уж о том, чтобы перезагрузить подключённые к ядру системы, и речи идти не могло: это несколько долгих часов, на время которых он оставался абсолютно беззащитным и отрезанным от собственного тела, без возможности экстренно проснуться и дать отпор.       Но теперь, впервые за последний год, Фантом позволил себе немного расслабиться: здесь он был пусть в относительной, но безопасности. Хотя бы ненадолго, пока этот добрый старик позволит ему тут находиться, зная, что за гостем могут прийти, и ещё неизвестно, кто нагрянет первым: бандиты, полиция или сами AEON, а то и вовсе международники. Потому что даже сам факт его, Фантома, существования был грубейшим нарушением Конвенции. Если об этом узнают, долго с его «отцом» разбираться не будут. Такие вещи решаются быстро, пока они не стояли достоянием общественности…       А может, было давно уже поздно обо всём этом беспокоиться. Фантом не хотел думать об этом, но страшная мысль всё равно маячила на задворках, то и дело всплывая и занимая собой всё.       Последний раз он видел Альберта больше года назад…       Гложущая неизвестность напрягала, однако в данный момент Фантом всё равно не мог ничего изменить. Сейчас он был рад хотя бы тому, что находится в тёплом сухом помещении, хозяин которого оказался весьма дружелюбен и гостеприимен для человека, впервые увидевшего перед собой живую машину, да ещё и при столь неоднозначных обстоятельствах.       Под веки проникал свет лампы у рабочего стола. Расплывающийся ореол что-то неприятно напоминал. Шелестел включённый чайник. Шаги человека, шум открытого крана, стук посуды – звуки отходили на задний план, подменяясь другими. Тревожными отголосками, спутанными образами, вспыхивающими ассоциациями, никак не доходящими до своего логического завершения, обрывающимися в никуда. Настойчиво царапало мутное беспокойство: что-то неправильно, что-то не так. В слепящем свете лампы, в шагах, звуках перекладываемых металлических предметов, стуке об эмаль. Будто бесконечно тянущийся процесс, впившийся в ядро, не желающий отпускать.       Фантом словно бы до сих пор спал – и не мог проснуться.       Часы показывали 19:32 местного времени. Двадцать девятое число, четверг. Две тысячи восемьдесят третий год.

***

      Эрвин задумчиво оглянулся на своего гостя, сидящего в полном оцепенении, апатично глядящего на лампу полуприкрытыми глазами. Изнурённый вид Фантома в целом не внушал оптимизма, но тот уже не выглядел так, будто вот-вот упадёт в обморок. Ну или словит пресловутый «экран смерти» – что там у него?       Техник хотел задать было вопрос, но оборвал себя на полуслове. Только задумчиво смотрел на робота, так похожего на человека – если бы не зияющие дыры на шее и щеке, открывающие под собой голую механику.       Фантом уже стащил с себя изрешечённую пулями футболку, оставшись в грязных джинсах и ботинках. Подключённый ко вскрытому разъёму аккумулятора кабель теперь чёрной змейкой струился по спине. Выступающие структуры корпуса напоминали экзоскелет, плотно прилегающий поверх аугментики. Чёрно-серые защитные пластины перемежались с гибкими элементами, под эластичным покрытием угадывались очертания каркаса и синтетических мышц. Это всё походило на старые системы «панциря» – искусственной оболочки, внутри которой функционируют остатки ещё живого человека. Точнее, должны были бы функционировать. Разработку в своё время бросили на полпути, не став совершенствовать дальше: люди просто не выживали долго в такой скорлупе. Год-полтора от силы, как повезёт…       Вряд ли, конечно, у робота там внутри были какие-то органы. С другой стороны, кожа и волосы у него определённо были органическими, скорее всего, на биоматрицах, как и покрытие рук. Это легко было заметить, достаточно немного присмотреться.       Лампа подсвечивала лицо, не до конца оттёртое от грязи и крови. Само по себе оно выглядело совершенно обыденным, настолько типичное для среднестатистического европейца, что единственное определение, которое можно было ему подобрать – незапоминающееся. Такое ощущение, будто где-то видел если не его самого, то кого-то очень похожего…       Но сколько таких людей? На самом деле, не так уж и много. Средних почти не бывает, все чем-нибудь друг от друга да отличаются. Однако где-то в подсознании собирается образ, настолько усреднённый, что похож одновременно на многих – и ни на кого конкретного. Настолько запоминающийся, чтобы его было невозможно вспомнить. Подобные лица редко отпечатываются в памяти; их подмечают лишь машины, цепляющиеся за мельчайшие детали, да самые близкие люди, способные узнать знакомые черты среди сотен похожих. Еле заметная асимметрия в бровях, щетина на скулах. Мелкий узор кожи, тонкая сетка морщинок, собирающихся в углах глаз, складках у губ, на лбу – неизбежно накапливающиеся изменения, что выдают возраст.       Даже не верится, что ему и трёх лет ещё нет: выглядит и ведёт себя как обычный мужчина, пусть и со странностями, замкнутый и безэмоциональный. Ну подумаешь, мало ли подобных людей, мало ли что у них за душой. Но эта неподвижная поза и равнодушный пустой взгляд пробирали до дрожи, до непроизвольного холода по спине. Все эти детали, собранные вместе, напоминали бывшему хирургу о пациентах, попадавших в отделение, где он работал с пятьдесят первого года – с тех пор как его перевели с обычной кибернетической нейрохирургии на церебральную. И хотя очевидно несовместимая с жизнью степень «протезирования» напоминала Эрвину, что перед ним всё-таки машина в облике человека, а не человек, превращённый в машину, легче от этого не становилось.       Человек это или машина – это в любом случае чьё-то бессовестное нарушение Конвенции, сидящее прямо у него в мастерской!       Даже на беглый взгляд нарушений набиралось немало – куда больше, чем на неликвидированного церебрала. Как минимум, маскировка машины под человека и создание человеко-аналогичного боевого ИИ. А если этот самый ИИ хотя бы частично органический, то это глобальное нарушение всего, что только можно нарушить. Ну ладно, положим, не совсем всего, но по крайней мере одного раздела Новой Конвенции – Третьего. Однако и этого уже было достаточно: Эрвин и сам проходил по тому же разделу как исполнитель.       После войны люди крайне подозрительно относились ко всему, что хоть каким-то образом проходило близ черты вмешательства в мозг людей или высокоорганизованных животных, а также создания «органики боевого назначения». Даже если какой-то пункт не нарушал Конвенцию напрямую, он потенциально нарушал её косвенно – каким-нибудь незаметным уточнением в пресловутом Разделе Номер Три, ставящем под запрет не только церебральную имплантацию, но и половину биотехнологий в целом. Однако о последних, как и обо всех прочих нюансах, «в быту» вспоминали не особо часто. На практике Третий раздел известен был скорее тем, что поставил последнюю точку в деле церебралов, окончательно объявив вне международного закона всех участников всемирного «эксперимента» над людьми, включая его жертв.       А как хорошо всё начиналось, какими благими намерениями была выложена такая предсказуемая дорога в ад…       Нейроимпланты открывали устрашающие просторы возможностей. Хотите вернуть в строй бойца, в другом случае оставшегося бы в вегетативном состоянии? Хотите получить идеальных солдат, совмещающих в себе всё самое лучшее от человеческой гибкости и машинной точности? Симбионтов, способных напрямую подключаться к вычислительным системам, становиться их частью, разумным модулем? Способных думать быстрее, объединяться в сеть, выжимать всё возможное из своих тел, легко обучаемых…       Редактируемых и управляемых марионеток. Ещё не мёртвых, уже не живых. Уже не совсем людей. Это же не кортикальный протез, не просто микрочип в кору, чтобы восстановить зрение, подвижность, память. Это серьёзная перепрошивка большей части мозга, а нередко и замена целых его частей. «Красные пазлы» в голове.       Конечно, не только Пазлтех поставлял импланты «нового поколения». Он просто запустил лавину, которую было уже некому и нечему останавливать: уж больно эффективными оказались эти биороботы, несмотря на все недостатки, процент неудач при имплантации и последующей адаптации.       А чтобы граждане не сильно возмущались и воспринимали это как должное, их можно было легко убедить в необходимости таких операций. Сначала с больными. Потом с преступниками. Потом с военными. А там уже и со всеми, кто под руку попадёт. Некоторые сами соглашались, других уговаривали стать такими «суперлюдьми будущего». Практикам пропаганды не один век, давно научились делать негуманное «гуманным». Как и наоборот – послевоенный опыт показал новый виток расчеловечивания во всей своей уродливой красе, когда маятник качнулся обратно.       Ничему людей история не учит. Никогда не учила.       Эрвин соглашался на новый контракт из самых лучших побуждений: дать второй шанс тем, кто потерял самую ценную часть себя. Ну и если быть до конца честным хотя перед самим собой, то потому что другого выхода у него не оставалось. Если бы он не согласился, так бы и остался после собственной травмы без руки, без денег и без профессии, которой посвятил всю жизнь.       Он до последнего твердил себе, что они спасают людей. Тогда, в самом начале, он действительно верил, что они спасают людей. Что среди пациентов чаще встречались те, кто в противном случае просто бы не выжили или навсегда остались бы калеками, чем те, кого командование сознательно послало под скальпель. Что те, кого сюда отправили с красной меткой, сами заслужили выправление мозгов – недаром же среди них было столько преступников, от досье которых волосы дыбом вставали. Что самый первый его пациент на новом месте был просто ошибкой, сбоем системы…       Эрвин мог оправдываться перед собой сколько угодно, но на самом деле прекрасно знал, что творил. Никого не волнует его раскаяние, не перед кем его вымаливать.       Ну что, как идут дела? Каково доживать дни в одиночестве, забившись в дальний угол в надежде, что в том тебя не найдут? Везде чужой, без права на покаяние, без права на возвращение…       И вот чей новый эксперимент явился к Эрвину на порог теперь – и что с ним делать?       А «эксперимент» тем временем, кажется, задремал с открытыми глазами: вообще не подавал признаков жизни, даже не дышал, только смотрел остановившимся взглядом на лампу. Техник не был уверен, может ли робот задремать, но напрашивалось именно это сравнение: Фантом выглядел очень устало, если, конечно, не прикидывался. Во всяком случае сейчас он мало чем отличался от терминатора или кербера в режиме ожидания. Или церебрала…       Щёлкнул чайник.       Эрвин нервно мотнул головой, словно пытаясь стряхнуть с себя до омерзения прилипчивые мысли. Мысли стряхиваться не желали, как и происходящее не торопилось признавать себя сном. Однако внушительный разрез на лице и шее Фантома не оставлял сомнений: даже у протезированного по самую макушку «панциря» такого быть в принципе не могло. Ну не торчит у людей из распоротого горла одна бескровная механика!       С другой стороны, неотличимые от человека роботы не просят чай с сахаром. Хотя чёрт его знает, до чего прогресс дошёл за то время, пока Эрвин чинил протезы. Возможно, и первое, и второе уже давно не фантастика.       Второе, во всяком случае, точно: вот оно, сидит и даже не моргает.       – Фантом, – окликнул Эрвин, ставя обе чашки на стол. От горячего чая шёл чуть заметный пар.       Робот сморгнул, с небольшой задержкой выходя из оцепенения. Перевёл взгляд с лампы на человека, устроившегося напротив. Эрвин пододвинул гостю вторую чашку:       – Держи, угощайся. Тут три ложки сахара, сойдёт?       На лице Фантома нарисовалось слабое подобие улыбки, он охотно потянулся к кружке:       – Да, конечно. Спасибо большое.       Координация движений оставшейся руки была немного нарушена, однако чашку робот удерживал твёрдо. И пил как самый обычный человек: осторожными глотками, то ли пробуя на вкус, то ли чтобы не обжечься. Если он, конечно, действительно ощущает дискомфорт от горячей жидкости. Ведь получать информацию о температуре ещё не означает чувствовать.       С другой стороны, боль же он ощущал, не имитировал?       Техник рассеянно отхлебнул свой чай, оставленный без сахара. Эрвин никак не решался задать вопрос первым; даже понятия не имел, с какой стороны подступиться.       Происходящее выглядело полнейшим абсурдом. В его мастерской сидел изрядно помятый и изгвазданный тип, один вид которого вызывал желание отправить его вымыться, переодеться во что-нибудь свежее и выспаться как следует, а уже потом выяснять, что к чему – всё равно в таком состоянии ничего умного не скажет. Только это был не человек, а самый настоящий робот. Робот, говорящий не просто на родном Эрвину языке, но ещё и на том же диалекте, на котором уже много лет как не разговаривают, тем более настолько далеко за пределами родного края.       На этом странности не кончались. Если минималистичные движения и странный взгляд поначалу не вызывали такого напряжения, то теперь вместе с лицом стала видна мимика Фантома – и она практически отсутствовала. Гость до дрожи напоминал Эрвину военного церебрала – хорошо адаптированного, без серьёзных сопутствующих отклонений, но выдающего себя характерными деталями поведения, на уровне самых базовых реакций.       И всё это шло в комплекте с аеоновскими протезами. Дошло именно до его, Эрвина, двери.       Да Фантом собирал в себе буквально все кошмары, которые Йегер бы предпочёл оставить за дверью! Проще было поверить в то, что это бредовый сон, в котором в гости к нему заявился призрак прошлого, притащив за собой и страхи настоящего, словно грязные следы от ботинок на не столь давно вымытом полу.       Однако натёкшая на пол лужа была ультимативно реальна, как и новый «пациент», сидящий перед бывшим нейрохирургом.       – С чего мне начать?.. – спросил Фантом, сообразив, что от него ждут объяснений.       – С чего хочешь, – развёл руками старик. – Слушай, я всё ещё не могу поверить, что всё происходит на самом деле, и наутро я не обнаружу, что мне это просто приснилось. Я скоро свихнусь с такой жизнью… но ладно, – прервал он себя. – Давай с самого начала. Ты – не человек, правильно?       – Если считать «человеком» кого-то с человеческим мозгом, то нет, конечно. Но думаю я, как человек. Ну, по крайней мере, я верю, что я думаю так же. Я не могу никак это проверить.       Йегер грустно хмыкнул.       – Думаете, я прикидываюсь разумным? – спросил Фантом после затяжного молчания.       – Не в этом дело, – Эрвин покачал головой. – Мне до сих пор сложно поверить, что ты не человек. Понимаешь, видел я и настолько протезированных, и прочее… дерьмо. Прости. Это, скажем так, профессиональное.       – Понимаю, – отозвался Фантом. – Нет, я определённо не церебрал, если вы об этом.       Повисла тишина, нарушаемая лишь барабанной дробью дождя за окном, да привычным гудением электроприборов в мастерской.       «Добейте меня…» – пронёсся в памяти отголосок сиплого шёпота.       И без того мерзкое, воспоминание теперь ещё и прозвучало иначе, голосом этого робота, преломлённое сквозь восприятие текущей ситуации. Вот что за память! Сколько бы ни попадало пациентов к нему на стол, а из всех них запомнился именно тот первый, кому Эрвин впервые устанавливал нейроимплант. И ведь давно позабыл внешность, голос, имя, но так и не смог забыть сам образ того офицера, сколько бы ни пытался вытереть это из памяти.       Помотав головой, Йегер отогнал навязчивый призрак прошлого. Хватало и «призрака» настоящего, сидящего прямо перед ним и, похоже, не подозревающего, что у человека в этот момент творится в голове.       – Лезть к себе в голову не позволю, – предупредил Фантом без видимой на то причины, заставив Эрвина вздрогнуть. – Придётся верить мне на слово.       – Охотно верю, – с нервным смешком ответил техник. – По тебе и так очевидно, что там нет мозга. Живого, в смысле, – добавил он, заметив, как едва уловимо изменилось выражение лица Фантома.       По всей видимости, робот принял замечание про мозг на счёт своей сообразительности. Эрвин не был уверен до конца, правильно ли трактует реакцию.       – Насколько мне известно, – проговорил Фантом медленно, – моё ядро органическое как минимум наполовину, и в этом смысле – живое. Формирование новых нейронных связей, дублирование физиологических процессов, что-то в этом роде…       Он замолчал на половине фразы. Покачал головой:       – Не знаю, как объяснить. Я в этом не разбираюсь.       – Имитация высшей нервной деятельности? – наугад подсказал Эрвин.       Края губ робота еле заметно дёрнулись, а может, это просто показалось.       – Я – не «имитация», я не прикидываюсь – и я не имею ни малейшего понятия, как всё это работает. Все вопросы – к разработчику, – Фантом издал сдавленный смешок. – Если, конечно, найдёте его. Я был бы очень вам признателен…       Видимо, это должно было быть шуткой, но прозвучало скорее тоскливо, чем иронично.       – Прошу прощения, – смятенно улыбнулся Йегер, пытаясь подобрать слова, чтобы не задеть гостя. – Если я правильно понимаю, ты что-то вроде искусственного человека?       – Ну можно и так сказать, наверное, – сдался робот. – Синтетического, скорее.       – Не сочти за грубость, чистое любопытство. Как тебя… – Эрвин неопределённо покрутил рукой, пытаясь подобрать подходящее слово: – собрали, создали?       – Без понятия. В техпроцессах не разбираюсь. Я знаю только то, что «ядра», – робот показал на свою голову, – создаются по образу человеческого мозга и по большей части органические. Всё, больше я ничего об этом не знаю. Я даже себе подобных ни разу не видел.       – А… то есть, ты не один такой, верно?       – Полагаю, что да. Отец пару раз говорил что-то на этот счёт, но я ничего толком не понял. Это прозвучит не очень хорошо, но меня это не особо-то интересовало. Мне кажется, что он ждал от меня больше, чем я мог тогда понять.       Фантом вдохнул, с металлическим свистом выдохнул воздух и закончил:       – Я и сейчас не сильно-то много понимаю.       Эрвин окинул гостя взглядом снова. Справедливости ради, даже с человеческой точки зрения тот не производил впечатление особо умного. Настолько стереотипный не то вояка, не то бандит, не то просто никто. Конечно, впечатление бывает обманчиво, но опыт подсказывал, что с таким о высоких материях особо не поговоришь. Максимум – о том, как разобрать автомат и почему в командовании одни идиоты.       Хотя, признаться, Эрвин, заинтересованный столь необычным гостем, тоже волей-неволей ожидал от робота, что тот расскажет о себе подробнее – а тот и сам толком ничего, похоже, не знает. Или намеренно скрывает – трудно понять, когда лицо собеседника не выражает ровным счётом ничего, и даже монотонный голос и то говорит больше, чем показывает неестественно скупая мимика.       Эрвин всё-таки решил зайти с другой стороны:       – По образу человеческого мозга, говоришь…       – По образу, – повторил Фантом. – Как по снимкам, остаточному изображению.       Насторожился Эрвин почти сразу. Не столько потому, что звучало это слишком умно, чтобы сразу заподозрить, что собеседник вряд ли сам придумал такое оригинальное сравнение, сколько потому что…       – Ты же имеешь в виду оцифровку сознания, да? Сверхглубокие сканы мозга?       – Вроде того. Прошу прощения, но я понятия не имею, как оно называется. Отец говорил коротко: снимки, остаточное изображение.       – Так и называется. Называлось, очень давно…       Небольшое изменение в мимике собеседника заставило Эрвина забеспокоиться. Не покидало ощущение, что он сидит в одной комнате с церебралом, у которого неизвестно что забито в имплант и какие программы активны в данный момент времени. Ты можешь быть спокоен, пока знаешь наверняка, кто дрессировал этот биоавтомат до беспрекословной покорности и полного подавления личности. Пока контроль в твоих руках. Пока ты уверен, что эта биомашина на тебя не кинется, что бы ты с ней ни сделал.       Однако Фантом не проявлял агрессии. Скорее всего, он ничего подобного даже в мыслях не имел, а мимолётное выражение на лице было просто проявлением интереса. Фантом просто смотрел на Эрвина, похоже ожидая от того продолжения или каких-то пояснений. Однако этот немигающий, неподвижный взгляд начинал напрягать, и техник невольно отвёл глаза чуть-чуть в сторону, начав говорить, просто чтобы успокоиться:       – Возможно, ты слышал об этом. Это ещё до войны было. Исследования по созданию искусственного мозга, полностью идентичного человеческому. Всякие проекты типа так называемого «цифрового бессмертия» – сохранения личности на электронный носитель и восстановление с него…       Слова красивые, но дальше слов и псевдо-философских построений долгое время никто не уходил. Практической пользы в клонировании человеческого разума было на самом деле не так уж и много, зато областей, где могли пригодиться реконструкции мозга и моделирование процессов в нём – предостаточно. И декларируемая цель на самом деле позволяла неплохо спонсировать реальную. Какое там копирование, высокие материи, когда не могут справиться с деменцией!       Но время шло, технический прогресс на месте не стоял. Сначала научились делать полноценные трёхмерные реконструкции с беспрецедентной точностью и детализацией до молекулярного уровня – и не отдельного участка, а всего мозга в целом. Анализировали чудовищные массивы новой информации, пытаясь заново переосмыслить то, как всё это работает в целом, воспроизвести эту систему.       «Остаточные изображения» – забавное название, придуманное небольшим исследовательским коллективом, предоставившим миру своё маленькое технологическое чудо. Записи, на которых с огромным разрешением по времени и в мельчайших деталях были запечатлено несколько миллисекунд жизни мозга.       Никто уже даже и не помнил, как звали людей, сделавших прорывную работу; разве что где-то сохранились научные публикации, пережившие технологический инсульт и долгий «период забвения». Но именно эти снимки и дали мощнейший толчок последующим исследованиям в этом направлении, став отправной точкой в ад. Дальше всё пошло по цепной реакции: начали с исключительно медицинского применения, закончили тем, чем закончили.       Любая технология – обоюдоострый нож. Им можно вырезать опухоль, а можно вскрыть горло.       Исходной же цели – того самого «бессмертия», – проект так и не достиг, если она вообще была реализуема. По крайней мере, до нового прорывного открытия, которое пока никто не совершил.       Или всё же совершил?..       – …в общем, они пытались не просто скопировать мозг «в цифру», а заставить тот успешно работать. Ничего не вышло, конечно же. Это же всё были почти статические снимки, максимум полсекунды моделирования. Воспроизвести всю систему в динамике на долгом интервале так и не удалось. Дело упёрлось не только и не столько в вычислительные пределы и расхождения, сколько в саму реализацию. Ведь…       – …ведь как бы ни была детальна фотография, – внезапно произнёс Фантом, – вы же не ожидаете, что она оживёт?       Техник с небольшим запозданием сообразил, что робот явно кого-то цитирует. Произнесённая фраза звучала подозрительно знакомо, Эрвин мог поклясться, что слышал или читал её именно в подобной формулировке. Значит, Фантом был как минимум в курсе, о чём речь. Хотя бы в общих чертах.       – Фотография, да, – кивнул старик. – Всего-навсего очень детализированная фотография. Много фотографий, которые можно использовать в самых различных целях. А основной проект заглох. То ли его поглотили, то ли ещё что-то. Ходили слухи, что впоследствии его пытались реанимировать как бывшие сотрудники, так и другие люди. Говорили, собранную нами статистику к ним отправляли. В том числе эти самые снимки…       Говорили, к этому какое-то отношение имел Пазлтех. Никто не знал наверняка.       На «корпорацию смерти» после войны повесили все возможные грехи, приписав им в заслуги даже то, чего те отродясь не делали, а заодно и то, чего в принципе невозможно было сделать. Люди с готовностью поверят в любую, даже самую неубедительную чушь, лишь бы та красиво звучала и укладывалась в их чёткую, чёрно-белую картину мира, где всё поделено на «хорошее» и «плохое».       – …как ты понимаешь, подобное, как правило, под сотней грифов секретности проходит. До нас слухи доходили уже через несколько рук, и многое, скорее всего, было чьей-то выдумкой, нафантазированной по пьяни.       – А вы как давно новости смотрели? – уточнил Фантом ровным тоном.       Вместо ответа Эрвин показал на лежащий на столе погашенный планшет: недавно.       Фантом с шипением выдохнул воздух. Трудно было понять, чем это являлось: выражением облегчения или же, наоборот, досады. Робот откинулся на спинку кресла, запрокинув голову. Сбросил напряжение в приводах; обмяк, прикрыв глаза. Несмотря на это, казалось бы, совершенно человеческое действие, во всех телодвижениях Фантома сквозило нечто неестественное. Даже спонтанные жесты были столь рассчитаны и минималистичны, что возникало неприятное чувство дежавю. Противно потянуло под ложечкой.       «И чему ты удивляешься? – мысленно осадил себя техник. – Он же машина. Для него это естественное поведение».       Эрвин не подозревал, что прав только наполовину. Фантом и правда являлся машиной, и для него это поведение было абсолютно естественным.       Ошибкой было уверенно считать, что одно напрямую следует из другого.       – Наверное, уже поздно спрашивать, – пробормотал Фантом в потолок. – Всё же… я могу вам доверять?       Эрвин вздохнул. Опыт показывал, что это чуть ли не самый напрасный и бессмысленный вопрос из всех, что можно задать в подобной ситуации, и ответ на него практически всегда – заведомая ложь.       – Сам-то как думаешь? – задал Йегер встречный вопрос. – Чего ты ждёшь, что я скажу «нет»?       – Я жду правды, – последовал практически равнодушный ответ. – Но вы же в любом случае не ответите отрицательно? Это бессмысленно, независимо от того, правда это или нет.       – Тогда зачем спрашиваешь?       – Да чёрт его знает, – пожал плечами Фантом. – Может, мне просто спокойнее будет услышать ваше личное подтверждение. Я мог бы соврать. Сказать, например, что хочу проанализировать ваш голос, чтобы понять, врёте вы или нет. Но я не детектор лжи, у меня даже подобных программ нет. С другой стороны, если бы у вас был какой-то злой умысел, вы бы и сами не стали мне говорить лишнего, верно?       – Я не буду говорить «нет», ты прав. Скажу честно: не знаю. Такой ответ тебя устроит?       – Ну… это куда лучше, чем «да», – с некоторой задержкой признал робот. – Тогда…       Он указал на разобранное плечо:       – Вы уже поняли, чьё производство.       – Ты робот AEON, верно?       Фантом издал странный звук, похожий не то на кашель, не то на смешок.       – И да, и нет. Да, мой создатель работает на них. Нет, AEON о моём существовании не в курсе. Ещё раз нет, потому что я не совсем робот. Я синтетик – у них это так называется, насколько я знаю. Но с вашей точки зрения, наверное, разницы особо нет. Компьютер – он и есть компьютер, на какой основе он ни был бы сделан, даже на биологической.       Вот теперь Эрвину стало совсем не по себе. Однако прежде чем человек нашёлся, что ответить, Фантом прервал даже не начавшиеся отговорки:       – Я вас ни в чём не обвиняю. Я живу недолго, но уже всякого наслушался и насмотрелся. Меня за одного из них иногда принимают, знаете. Может, веду себя как-то не так, не знаю…       Чудесно. Он даже этого, похоже, не понимает. Совсем как с Луны свалился.       – Ну как бы тебе сказать…       – Как есть.       – Над мимикой тебе определённо стоит поработать. У тебя выражение лица практически не меняется.       Словно в опровержение этих слов синтетик еле заметно поморщился.       – Да я в курсе, я пытаюсь. В любом случае, за полноценного человека меня никогда считать не будут. Вам ли с вашей рукой этого не знать, когда каждый третий смотрит на вас, как на инвалида, каждый второй – как на угрозу, а оставшиеся – как на запчасти.       – Если тебя это успокоит, – техник попытался сгладить разговор, перетекающий в опасное русло, – люди и к другим точно таким же людям так относятся. Есть протезы, нет протезов. Только дай причину считать себя лучше других. А повод они найдут всегда, порой самый бессмысленный.       – Заметил, – Фантом повёл целым плечом и надолго замолк.       Эрвин не мог отделаться от стойкого чувства, что за первоначальным потрясением упустил в своём необычном госте нечто важное. Некую едва уловимую, но очень знакомую деталь, которую просто не мог не признать. Сознание будто упорно избегало ответа, до абсурдности очевидного, но в корне противоречащего здравому смыслу.       Фантом неотрывно смотрел на лампу, не моргая. Простой человек так бы не смог: даже с имплантами ещё долго сохраняется невольная реакция на засветку и привычка моргать. Свет падал на лицо робота, выделяя его черты, никак не желающие отпечатываться в памяти. Отвернись – забудешь мгновенно. Но чем дольше Йегер смотрел на гостя, тем больше казалось, что такое просто невозможно забыть. Даже не самого Фантома, нет.       То, как ложится освещение. То, как оно вырисовывает контуры, подсвечивая кожу, запятнанную в засохших грязи и крови. Как обманывает восприятие.       Как остаточное изображение на сетчатке: отвернись – но всё ещё будешь видеть.       – Может, я и машина, – наконец повторил синтетик глухо, – но я не терминатор, я не просто программа. Тот проект «цифрового бессмертия», который вы упомянули. Синтетики – его итог, в каком-то смысле. Очередной.       – Так значит, AEON всё-таки удалось это сделать? Вы – копии людей?       – Нет, конечно же нет. Как люди, но не копии. Просто взять и копировать мозг невозможно, вы наверняка лучше меня знаете, почему. Да и кроме мозга есть же ещё остальное тело. Мне это как-то раз создатель пытался рассказать… все вот эти вот обратные связи, химия там, гормональная регуляция…       Судя по неуклюжей попытке что-то объяснить, своего создателя он слушал вполуха, если вообще вникал. Как ребёнок, которому с упоением зачитывают учебник квантовой механики, когда он и складывать числа ещё не научился. Или же как не очень заинтересованный взрослый, которому эта квантовая механика и даром не далась: работает и работает, чего ещё надо?       – …мозг не может существовать сам по себе. Но эмуляция работы тела, в некотором роде… проще, что ли? Ну, это делают же: протезы, импланты, всё это. Основная проблема – в голове. Это как сам мозг пересобрать из фотографий, что-то вроде того… как пазл. Как вы выразились, на сто деталей.       Эрвин мысленно застонал, про себя сделав неутешительные выводы.       – Я тебя понял. Можешь дальше не объяснять.       Растолковывать сказанное Фантомом ему самому, по всей видимости, было задачей очень долгой и в меру бессмысленной. О предмете разговора синтетик представление имел расплывчатое и, похоже, не особенно-то и стремился в этом разбираться. Да и сложно было ожидать от того, что выглядит как потрёпанный жизнью вояка, какого-то глубокого осмысления подобных тем. Запомнил несколько фраз – ими и говорит, без какого бы то ни было понимания, как оно работает. В конце концов, собственный мозг для большинства людей тоже чёрный ящик. Он просто работает, а ты получаешь результат в той форме, в которой получаешь. Наивно думать, что робот с человеческим мышлением будет лучше человека разбираться в своём устройстве лишь потому что он робот.       Кто сказал, что система обязана понимать, как она устроена?       Даже образованные люди редко стремятся разобраться в чуждой области дальше популярного и не всегда научного объяснения, которое их устроит. Многие так и вовсе до сих пор искренне верят в некоего абстрактного старика, сидящего где-то на облаках, и считают это исчерпывающим объяснением всему тому дерьму, что с ними и вокруг них происходит.       Если их Бог и существовал в какой бы то ни было форме, то он пребывал где-то в бессрочном отпуске и не особо спешил возвращаться к своим творениям, так и не заметившим его отсутствия. В таком случае он поступил разумно, оставив людей самих разбираться с тем, что он там наворотил в их мозгах. Но вот они выросли и, не разобравшись до конца, решили сами поиграть в богов, как дети играют в докторов и пациентов. А после жестокой игры, в которой настоящими пациентами оказались другие люди, они, накопив опыта, вознамерились опробовать себя в роли «творцов».       История учила бы их, не будь человеческий век так короток…       – А кто твой создатель? – решил перевести тему Эрвин.       – Вольф. Альберт Вольф. Германия, бундесвер… ныне расформированный.       Последние слова прозвучали весьма кисло, несмотря на малую эмоциональность голоса синтетика. Эрвин же напрягся: услышанное показалось ему знакомым.       – Я мог где-то слышать это имя раньше? – осведомился он на всякий случай.       – Скорее всего. – Фантом указал на планшет: – В новостях мелькало наверняка. Знаете, разработкой синтетического разума в AEON занимался очень большой отдел, несколько сотен человек. Альберт – один из ключевых разработчиков на проекте, ведущий программист по системам оболочки ядра. Он не очень известен, но в новостях его имя пару раз мелькало. Где-то года три назад было выступление, конференция зимой в Берлине. Как раз на двадцатипятилетие завершения войны. Альберт говорил, он очень не хотел тогда туда ехать, хотя это вроде как его родной город…       «Вот поэтому и не хотел», – подумал старик хмуро, но не стал объяснять очевидное. Может, когда-нибудь тот сам поймёт, что такое – возвращаться на руины родного мира.       Проводить там конференцию – странная затея, хотя… насколько Эрвин слышал, Технический Институт отстроили. Да и судя по всему это было что-то вроде «благотворительной акции» от AEON. Как и другие им подобные, они на таких акциях по всему миру набирали новых сотрудников, протягивая руку помощи «подающим надежды», вытаскивая тех из грязи в обмен на свои условия.       – …там по этой теме было совсем немного, ничего конкретного. Мол, ведём исследования в этом направлении, всё такое. На самом деле, разработка была на тот момент практически завершена… а потом её закрыли. Или перевели в статус секретной. Не знаю. Больше я об этом ничего в Сети не нашёл. Вообще ничего.       После подсказки Эрвин припомнил: он слышал нечто подобное несколько лет назад, но воспринял тогда это со свойственным ему скепсисом и долей недоверия. Плотнее покопавшись в памяти, техник даже смог вспомнить, как выглядели новостные заголовки, как это всё подавалось. Для столь крупного прорыва это было невероятно блёкло. Хотя Йегер ведь уже тогда удивился, припомнив старые байки про «цифровое бессмертие».       Удивился – и тут же выкинул из головы. Всё равно это звучало какой-то несерьёзной уткой.       А теперь у него на кухне сидело живое подтверждение тому, что давно похороненный проект, оказывается, в полном здравии – и нашёл своё очередное воплощение.       – Про Альберта много нехорошего говорили. Мол, что сумасшедший контуженный, что-то там про восстание машин, – синтетик несколько неестественно скривился. – Чушь это всё полная, сами понимаете. Он не очень общительный, но никогда не желал никому зла…       Именно поэтому собрал боевую биомашину. Оригинально. Впрочем, Фантом, похоже, был искренне уверен в том, что говорит.       – Не обращай внимания, люди всегда какую-нибудь чушь городят. Да, я вспомнил, о чём ты. Но как-то проглядел это и забыл. Знаешь, технические новости мало кого интересуют, даже меня. Тем более, сейчас я мониторю только рынок протезов. Следить за наукой у меня давно нет желания, а журналисты всегда всё раздувают и передёргивают. Я ещё полвека назад устал слушать весь тот бред сумасшедшего, который они льют в уши, когда дело доходит до новых разработок. Каждый раз они кричат: «прорывное открытие!», «вот теперь заживём!» или наоборот: «всё, катастрофа!». А как поскоблишь немного, так там зачастую и прототипа нет, одни теоретические выкладки, хорошо ещё если подтверждённые.       Эрвин не стал уточнять, что все подобные известия безнадёжно тонут под тоннами шлака, «сенсаций», политикой, криминалом и очередными безумными законопроектами, к которым со временем тоже развивается стойкий иммунитет.       Терминаторов и их «братьев меньших» керберов обсуждали пару десятилетий, начиная от их рентабельности в сравнении с традиционными дронами и простейшими шагающими роботами – и заканчивая «да кто позволит!», с перерывами на очередные истеричные крики о праве машин самостоятельно принимать решение об открытии огня на поражение по живым мишеням, хотя тот уже давно вёлся без вмешательства людей. Но ничего особого не происходило, и вскоре утихли даже самые воинствующие критики и параноики…       А потом случился какой-то локальный конфликт в сороковых – и этих машинок без предупреждения спустили с поводка, наплевав на международные законы и тогдашние конвенции.       Шумиха вокруг церебральных имплантов поднялась ещё задолго до войны, когда технология находилась под жёстким контролем, направленная исключительно на лечение людей с повреждениями мозга. Стенания «всех запрограммируют!» продлились меньше года, после чего всё было успешно погребено под более насущными вопросами.       Вспомнили о проблеме лишь тогда, когда она стала действительно проблемой, даже не самой серьёзной. Оказавшейся, в конечном итоге, где-то на сотых позициях – в самом конце «чёрного списка» Конвенции, подведшей итоги войны.       И это всё, что нужно знать о новостях: «вы находитесь здесь».       – Я наверняка ещё пожалею об этом разговоре, – заметил Фантом безрадостно. – Да и отец будет не в восторге, если узнает…       «Вовремя же ты обеспокоился».       Как же это по-человечески: сначала наговорить лишнего, а потом сокрушаться, что не умеешь держать язык за зубами! Или голосовой синтезатор выключать вовремя – у кого что. Впрочем, Эрвин и сам был не многим лучше.       – Я полагаю, – заметил Йегер, – твои «знакомые» навряд ли бы его обрадовали больше…       – Тоже верно, – согласился Фантом после недолгой паузы.