Wolf's Squad

      Несмотря на ранний час, Эрвин находился за работой.       Старик сидел вполоборота, сосредоточенно перебирая под ярким светом лампы разобранный протез, щурясь в рабочие инфо-очки. Вокруг на столе были разложены какие-то детали и различные инструменты, лежащие в некоем аккуратном, но всё-таки беспорядке. Приторно пахло спиртом и чем-то ещё, смутно знакомым: запах пробивался в прочищенные накануне фильтры, вызывая неприятные, но неуловимые ассоциации.       Взгляд упал на вату, щипцы, эмалированные поддоны…       – С добрым утром, – поприветствовал старик, не отрываясь от работы.       Голос бесцеремонно вытолкал из мёртвого цикла, в которое упало растерянное сознание.       – С добрым утром, – эхом повторил Фантом, переступая порог.       Что-то транслировал включенный планшет. Новости, наверное.       – Вид у тебя потерянный. – Эрвин выключил вставленный в ухо наушник. – Как спалось?       Непривычно было слышать этот вопрос не от Альберта.       – Сносно.       Вдаваться в подробности Фантом не стал. Не хотелось вспоминать предшествовавший пробуждению кошмар, всплывающий в памяти беспорядочными фрагментами. Может, слишком сильными были впечатления от рассказанного Эрвином накануне, вот ядро и моделировало всякую чушь. В конце концов, то был всего лишь дурной сон – не первый и наверняка не последний. Главное, что сейчас Фантом не спит. Не спит, ведь так?..       Не смотреть на стол.       – Не расскажешь, что снилось? – полюбопытствовал Эрвин, возвращаясь к прочистке разложенного протеза.       Фантом молча повёл головой.       – Тогда не настаиваю. Всего лишь было интересно, что же снится машинам. До сих пор не могу поверить, что ты не человек. А так похож… – Эрвин вздохнул.       Старик выглядел утомлённо. От стоящей рядом на столе кружки кофе ещё исходил дымок, на тепловизоре она отчётливо отдавала жаром – сварено совсем недавно.       – Вы тоже не спали этой ночью, – заметил Фантом.       – Не спалось, – Эрвин пожал плечами, так же не торопясь рассказывать о причинах бессонницы. – Садись, чего стоишь.       Подойдя чуть ближе, Фантом обратил внимание на то, что склонившийся над столом техник всё делает одной рукой. Синтетик перевёл взгляд с полуразобранного протеза обратно на человека. Правый рукав футболки был закатан, открывая культю плеча с насаженным на неё сокетом и закованную в поддерживающий каркас. Объектом препарирования была собственная механическая конечность Эрвина. Старый пазлотеховский протез лежал на столе в каких-то зажимах, а сам техник орудовал над ним оставшейся живой рукой.       Фантом недоуменно огляделся по сторонам: почему бы не использовать для удобства другой протез? Ведь их тут столько…       – Несовместимы, – разъяснил Эрвин, предвосхищая вопрос. – Старый сокет, нестандартный. Там не только контакты, там и прошивка уже безнадёжно устарела, да и взломанная к тому же.       Он показал на протез:       – В нём всё уже, что можно, заменено и пересобрано не по разу. Из родной начинки мало что осталось, каркас один, пара контроллеров да сокет, – техник постучал пальцами по металлическому ободку над вскрытыми пазами импланта. – Раньше ещё можно было отыскать подходящие комплектующие. Они лет десять ещё после войны в ходу были: где-то на складах оставались партии, что-то на чёрном рынке можно было перекупить. Кто-то свои продавал, некоторые порой прямо с трупов снимали. А теперь и не найдёшь ничего толком. Последний раз менял локтевой сустав, уже и не вспомню, когда…       Фантом пристроился рядом.       – Может, сам сокет поменять? – поинтересовался он, кивнув на имплант.       – Это специалиста искать надо. Сам себе без чужой помощи и с такими инструментами много не нашьёшь. А ты только глянь на него – и скажи, сколько ко мне вопросов возникнет. Хотя они так и так возникнут. Доверять тут особо некому. Да и расставаться с протезом неохота. Тридцать лет как-никак вместе. С ним, похоже, и похоронят. Если похоронят…       За иронией в словах отчётливо слышалась глухая безнадёга.       – Не обращай внимания, – прервал себя Эрвин меланхолично. – Давно по душам ни с кем не разговаривал. Здесь хоть волком вой, да только кто тебя услышит?..       – Я.       Эрвин поднял глаза, внимательно вглядываясь в лицо робота. Тот попытался выдавить улыбку. Вышло, видимо, не очень убедительно: покачав головой, техник вновь склонился над столом, копаясь отвёрткой в плечевом блоке с аккумуляторами.       – Вот выглядишь взрослым, – повторил старик отстранённо, – а такой наивный, что даже и не верится, что там выжил, – он кивнул в сторону окна.       – Я не прикидываюсь и не вру, если вы об этом, – произнёс Фантом с досадой. – Я действительно вас слушаю.       Эрвин хотел было сказать что-то ещё, но удивлённо замолк на полуслове, после чего рассмеялся, сообразив, что его восприняли слишком буквально.       – Расслабься, – доброжелательно посоветовал он. – Я тебе верю.       Фантом некоторое время сидел молча, после чего всё-таки произнёс:       – Вы мне верите… а я ведь не человек, даже не киборг. Вы не можете знать, что у меня на уме, а мне нечем доказать свои намерения… – Фантом сделал неопределённый жест, показывая раскрытые ладони. – Если подумать, я просто пришёл к вам, фактически, с улицы, да ещё при таких неудобных обстоятельствах…       Эрвин молча слушал, сидя вполоборота и устроив локоть на столе. Взгляд старика из слегка ироничного стал сочувственно-грустным:       – Так ты что, действительно не понимаешь, да?..       Заметив, что Фантом собирается что-то на это ответить, Эрвин поднял ладонь:       – Это был риторический вопрос. Послушай, дело не в том, кто ты, машина или человек. Люди тоже прикидываются, и их ложь зачастую куда убедительнее правды. У тебя есть доказательства, что я тебя ни в чём не обманываю?       – Вы меня не прогнали, – ответил Фантом так, словно это было исчерпывающее доказательство. – Хотя вам нет никакого резона мне помогать, скорее наоборот.       – Так уверен? – губы старика тронула невесёлая улыбка.       Синтетик кивнул.       – Мне бы твою уверенность, – Эрвин запрокинул голову; болезненно поморщившись, потёр шею. – Мир был бы совсем другим, если бы всё объяснялось одним лишь «резоном»… хочешь что-то сказать?       – Да, – начал Фантом, – те люди, которых я убил…       – Те падальщики? – перебил человек, снова взявшись за инструменты. – Неужели тебе их жаль?       – Честно? Не знаю. Скорее нет, чем да. Я бы не особо расстроился, если бы они перестреляли друг друга сами. Наверное, так быть не должно, но я ничего на их счёт не чувствую, хотя я сам убил нескольких из них. Это ненормально?       – Нет, как раз это – вполне нормально, – сердито высказался Эрвин, прицеливаясь к разъёму. – Ненормально то, что ты вообще задался этим вопросом и что называешь их «людьми». С такой логикой ты рискуешь не дотянуть до… сколько там тебе?       – Два с половиной, – кисло напомнил Фантом. – Да понял я уже. Чёрт бы с ними. В любом случае меня будут искать, и их соратники, и полиция…       – Да, это, безусловно, проблема, – согласился Эрвин. – А, ч-чёрт! Вот зараза!       Вылетевшая деталь радостно прозвенела по столу, прокатилась до самого края и упала вниз. Ругнувшись, техник заглянул под стол, ища взглядом пропавший джампер. Но прежде чем Эрвин сообразил, где потеря, ему уже протянули обратно выуженную из-под стола перемычку:       – Вам помочь?       Эрвин с сомнением посмотрел на Фантома.       – Спасибо, конечно, – пробормотал техник, забирая деталь и возвращаясь к работе, – но уж как-нибудь сам справлюсь. Сколько лет уже…       Стоило признать, у старика сохранились прекрасная сноровка и намётанный взгляд, почти не дрожали пальцы. Можно было поверить, что он действительно справится сам, но то ли он устал, то ли его мысли были где-то не здесь: дело продвигалось очень медленно. А может, техник просто нервничал от непривычного чужого присутствия, отвлекаясь и допуская случайные ошибки.       Как бы то ни было, Фантом не стал первым задавать вопрос хозяину квартиры.       Эрвина же начинал порядком напрягать неотрывный взгляд гостя. Несмотря на все попытки Фантома быть тактичным, похоже, что об этом самом такте представление синтетик имел крайне расплывчатое, если вообще имел. Интересно, его создатель говорил ему, что люди не любят, когда на них так долго неотрывно смотрят? Видимо, не говорил.       Обычно на улицах такие вещи растолковывают максимально жёстко. Попробуй как-нибудь не так взглянуть на местное шакальё или же на патрулирующих трущобы копов с их керберами, а ещё лучше – на «стражу» корпораций или на ребят из Синдиката! Пристрелят без разбирательств, они могут. Они всякое могут.       Но, судя по недавнему происшествию, если Фантому что-то и пытались «пояснить», то переговоры эти вряд ли были особо поучительными – разве что для самих «поясняющих».       – Хочешь что-то спросить? – поинтересовался Эрвин наконец.       – Ваша рука… что с ней случилось?       Ответил Эрвин не сразу. Искоса глянул на Фантома. «Земляк», несмотря на ровное выражение лица, выглядел понуро. Что-то было в его позе, в стеклянно бликующих глазах, в едва заметном рефлекторном движении, когда их с человеком взгляды пересеклись. Не отвёл глаза, нет – всё так же продолжал смотреть, равномерно моргая.       Эрвин в принципе не любил долгий зрительный контакт. Возникало ощущение, что его пытаются просмотреть насквозь: все его недоговорки и сомнения, всю ложь и весь тот страх, в которых он провёл последние десятилетия. А сейчас на бывшего хирурга словно с укоризной смотрел кто-то из его пациентов, и все забытые лица сливались в одно – в трудно запоминаемые черты, которые память избегала будто намеренно.       – Что-то личное? – уточнил синтетик, когда молчание затянулось.       – Нет. – Эрвин тяжело мотнул головой. – Ничего особого. Отрубило её просто…       Казалось, это было только вчера. Казалось, только вчера он возвращался с работы по вечерним улицам Лейпцига, и их город жил мирной жизнью. Война была где-то далеко, и лишь её отголоски доносились цифровым эхом, распространяясь по сетям. Даже когда вспыхнуло в опасной близости, власти тянули до последнего, стремясь как можно дольше оставаться в стороне от нового очага конфликта, разворачивающегося уже не где-то на другом конце мира, а прямо в центре Европы.       Когда страшные кадры из новостей ворвались в реальность, стали ею?..       До сих пор было трудно поверить, насколько быстро всё произошло – словно стремительно распространяющийся лесной пожар, следом за которым тут же приходит разрушительное наводнение. Поразительно, как всего за несколько лет было до основания разрушено всё то, чего предыдущие поколения добивались десятилетиями.       – Война до нас тогда ещё только добралась. На передовой медики нужны были, персонала катастрофически не хватало. Просто не справлялись с потоком раненых. Многие тогда бежать начали – думали переждать, когда всё утихнет, чтобы потом вернуться. Все надеялись, что это временное, скоро закончится. Я остался, сам подал документы на перевод поближе к фронту. Зря, наверное.       Согнувшись над разложенным протезом, Эрвин продолжал единственной рукой с прежней точностью копаться в давно устаревшей, но всё ещё исправно работающей начинке.       – Как-то раз ночью бомбардировка была, оборону прорвали. Эвакуацию объявили, но было уже поздно…       Эрвин хмурился, пытаясь восстановить из обломков памяти хоть что-то.       Обрушивающееся здание рядом с госпиталем. Бетонная громада оседает медленно, будто во сне, складывается, словно бумажная игрушка. Уши режет протяжный, пронзительный визг сирены. Перед глазами мельтешат силуэты, сотрясается земля под ногами, воздух буквально вибрирует. Крики людей тонут в нарастающем грохоте и звуках техники. Едкий дым, облака пыли, и где-то высоко над головой раздаётся глухой взрыв…       А потом – темнота.       – В общем, из-под завала меня вытащили. А руку мою – нет. Так и осталась где-то под бетонной плитой. – Эрвин непроизвольно повёл остатком плеча. – Компрессионная травма. Хорошо ещё обошлось. Многим повезло гораздо меньше. Одного моего коллегу раздавило насмерть…       Он уже и забыл, как же того звали. Никого не мог вспомнить. Люди приходили и уходили, оставляя после себя лишь окровавленный салат, а порой и вовсе не оставляя ничего, только невнятный силуэт да пару-тройку брошенных между делом фраз. Будешь запоминать каждого – быстрее с ума сойдёшь. Погиб, пропал? Забудь с концами.       Мёртвые не возвращаются.       Пальцы живой руки осторожно вели тонкую иглу, поддевая края пазов.       – Думал тогда: ну всё теперь, куда я с такой культей пойду? Те протезы, которые мы могли себе позволить хотя бы в кредит – они ж для такой работы не годятся. А новую руку вырастить – это долго и очень, очень дорого. Но специалисты были нужны здесь и сейчас, я хотел продолжать работать, а наше руководство как раз обновило контракты с Пазлтехом. Вот мне и предложили один вариант…       Вариант предложили действительно один. Мог ли Эрвин отказаться? Теоретически – да. Практически – навряд ли. Начистоту говоря, не особо-то он тогда и раздумывал. Никто в здравом уме не захочет оставаться инвалидом, лишившись единственной работы, которой посвятил всю свою жизнь. Да и за такой протез многие его коллеги бы душу продали, было б что продавать – всё распродано давно. Всего месяц реабилитации, и ты снова в строю, и всё, что должен делать – продолжать работать по специальности.       Слишком радужно, чтобы быть правдой, не правда ли?..       Мысли путались, против воли всё глубже и глубже затягивая в растревоженные воспоминания, которые Эрвин перебирал всю ночь напролёт, не в состоянии отвлечься, остановиться. Было уже как-то неважно, кому он это всё говорит сейчас. Он словно бы разговаривал сам с собой, спрашивая: а могло ли всё сложиться иначе?       Последний раз он так пытался выговориться много лет назад, в полном изнеможении и алкогольном мареве засыпая на чужом плече. Уже не волнуясь, слушают ли его и понимают ли вообще, что он там несёт заплетающимся языком на «своём наречии». Что к утру об этом разговоре, наверное, даже и не вспомнят. Что утра этого может и не настать. В тот момент, посреди холода и разрухи, глубоко на чужой земле, с догорающими мостами за спиной всё казалось таким маловажным, бессмысленным. Было наплевать даже на то, что его тогдашний слушатель был чуть ли не последним, кому в принципе стоило доверять. Скрывать было ещё особо нечего, да и выпил Эрвин тогда слишком много, чтобы задумываться о последствиях.       Спирт дезинфицирует раны, но, увы, отнюдь их не лечит, зачастую всё только усугубляя.       Сдвинулся от неловкого движения недостаточно плотно закреплённый протез; соскользнула игла, выскочив из неожиданно дрогнувших пальцев. Эрвин рефлекторно потянулся за потерей – и сморгнул, уставившись на резво оказавшуюся на столе вторую механическую руку, перехватившую ускользнувший предмет.       Эрвин поднял голову, недоуменно смотря на Фантома.       Тот смотрел в ответ. Ни слова не проронив, Фантом показал на протез, не отводя глаз от Эрвина. Даже зрачки не шелохнулись. Как у церебрала: критический минимум движений и абсолютно неподвижный взгляд.       – Что делать, хоть представляешь? – вяло попытался возразить старик. – Инструкции у меня нет.       – Мне уже приходилось чинить технику, не впервой. Какая-никакая база у меня есть. Она очень старая и неполная, конечно, но если подскажете, я разберусь.       Возражать смысла особого не было: Эрвин понимал, что в таком состоянии обратно протез не соберёт. Будь один, давно махнул бы уже отсутствующей рукой – и отправился бы спать, чтобы потом вернуться к работе на свежую голову. Не впервой, да.       – Хорошо, – сдался он. – Давай попробуем…       Доля скептицизма, с которой техник поначалу смотрел на действия Фантома, рассеялась довольно быстро: синтетик определённо понимал, что делает.       – Я это уже делал. Вещи попроще, конечно, были…       Только что молчавший, Фантом быстро разговорился, рассказывая о буднях в порту. О том, как подрабатывал, в том числе и починкой – в основном стареньких типовых роботов, когда перепадало. Как научился? Да чёрт его знает. Само выходит, как будто «руки помнят» отдельные движения. А? Нет, конечно, это просто ощущение такое, ничего более. Как можно помнить то, чего никогда не делал? Первые дни жизни было трудно даже равновесие удерживать, что уж там до мелкой моторики. Установленные программы? Они бесполезны до тех пор, пока не научишься двигаться сам. Да, есть база теоретических данных, чертежи, всё такое. Это немного помогает, когда нужно свериться. Хотя она, как и переводчик, очень старая – ещё сороковых-пятидесятых годов. Но так ведь и большая часть техники не обновлялась десятилетиями…       Порой это больше плюс, чем минус.       В какой-то момент Эрвин вновь поймал себя на мысли, что не видит в своём собеседнике машину – несмотря на всю механику ниже ещё покрытой кожей шеи. Взъерошенный, в старых штанах и великоватой майке, с босыми ступнями и заклеенной щекой, Фантом в этот момент походил на самого обычного человека, охотно, пусть и монотонным голосом рассказывающего о себе. Иногда на лице синтетика мелькали мимолётные тени эмоций, отчего оно ненадолго оживало, и он сам в эти короткие моменты казался ещё более живым.       Вопреки сложившемуся первому впечатлению, Фантом понимал куда больше, чем могло показаться поначалу. Скорее, был просто плохо осведомлён о текущем положении дел в мире и очень паршиво знал английский. Не был готов к жизни на улице. Поначалу делал очень много ошибок, был растерян и… напуган, наверное?       Вероятно, это был страх. Он не уверен, не может сказать наверняка. Вам же знакомо то чувство, как в плохом сне, когда с вами вот-вот произойдёт что-то неотвратимое? Но всё это воспринимается как сквозь мутное стекло, будто со стороны. Так, словно это всё происходит не с вами. Но оно происходит здесь и сейчас, наяву. Уже произошло – и ты стоишь, не зная, куда идти и что делать, не зная даже, кто ты и что с твоим создателем. И всё, что у тебя есть – рюкзак с наспех затолканной в него одеждой да немного денег.       А рюкзак, кстати, так в порту и остался. Да и чёрт с ним, в нём всё равно ничего важного не было, разве что флягу жаль, хорошая была. Всё самое ценное осталось с собой…       – …без понятия, что я бы сейчас делал, если бы не вы, – невесело закончил Фантом.       «В лучшем случае – валялся бы на свалке, и хорошо ещё, если живой», – оценил безрадостную перспективу техник, но решил не озвучивать свои мысли. Совсем не хотелось, чтобы это звучало так грубо и обязывающе, как требование быть благодарным. Эрвин почти физически чувствовал неловкость гостя, совсем ни к чему указывать на это снова: Фантом и без того понимал, что обязан жизнью.       Стремясь как-то заполнить неловкую паузу, Эрвин дружелюбно переспросил:       – Ты ведь и сейчас не знаешь, что делать, не так ли?       Фантом кивнул и тяжело выдохнул, с надсадным неестественным хрипом динамика.       Последующие несколько минут миновали в скомканном молчании. Работа в три руки медленно подходила к концу, оставалось только перепроверить пальцы протеза и подключить тот обратно.       – Нет, – не выдержал Эрвин. – Так дело не пойдёт.       Синтетик посмотрел на человека – кажется, растерянно. Чёрт поймёшь, как трактовать это ровное выражение лица! Чёрт поймёшь, что скрывается за этой маской из кожи. А хотя сам же видел накануне: голая механика. Человеческого мозга там внутри и быть не может, да и Фантом сам честно предупредил: не надо обманываться – он не человек, он даже не совсем живой…       Не в том смысле, которое вкладывают в это слово люди.       – Я что-то сделал не так? – в синтезированном голосе проскочили странные ноты.       – Да мы тут все много чего не так сделали, – не удержался Эрвин. Он протянул живую руку, положив её на плечо синтетику, подбадривающе подтолкнул: – Голову выше! Мы что-нибудь придумаем. Если твой создатель ещё жив…       Фантом болезненно поджал губу, перестав дышать.       – Если твой создатель жив, – твёрдо, с нажимом повторил старик, – я обещаю, что постараюсь тебе помочь.       – Да не надо ничего мне обещать, – последовал глухой ответ. – Вы мне ничем не обязаны.       – Тогда, – Эрвин отстранился, – просто помоги подключить эту чёртову руку обратно.       Синтетик подался было за протезом, но тут же с подозрением уставился на широко ухмыляющегося старика. На этот раз выражение лица Фантома было хоть и странным, но искренне озадаченным и абсолютно непередаваемым, отчего Эрвин не выдержал и рассмеялся:       – Видел бы ты себя сейчас!       Робот ответил растерянным смешком, покачал головой – и, всё же, принялся за последний этап работы, помогая закрепить протез обратно.       Фантом улыбался. Слабо, не вполне естественно, но улыбался.       С привычными щелчками закрылись крепления. Подтянуть застёжки, проверить плотность соединения; убедиться, что ничего не отходит. Оставалось только само включение.       Холодный укол, судорожно сжались мышцы плеча, как будто по ним разряд пропустили. От боли Эрвин сжал зубы, засипев, невольно схватившись живой рукой за протез. Заметив переполошившегося Фантома, мотнул головой: отставить, всё в порядке!       Всё в порядке. Плевать, что ощущение такое, будто бы руку снова отрубило упавшим многотонным обломком. Ну что за проклятая штука – этот мозг! Вопреки глазам и здравому смыслу всё ещё убеждает: так невыносимо болит не культя – это жжёт сам протез. Он просто не может болеть, хоть ты его разломай – его сенсорика не предполагает болевой отклик. Но малейшее замыкание в сокете, сплетённое с памятью о давно отрубленной руке, как нервы, сросшиеся с биоконтактами – и горячий тебе привет от собственного мозга.       Ему наплевать, что отрубленная рука уже не может болеть. Начистоту говоря, ему даже с отключённым протезом на это наплевать. Нервная система мало чем умнее схемы, тупо считывающей пришедший сигнал. Только поэтому люди могут обманывать её, возвращая осязание и чувство температуры, восстанавливая чувство, что у тебя снова есть рука – пусть и не вполне настоящая. Что у тебя есть глаза. Что у тебя есть это своё тело. Иллюзия контроля над тем, что уже не совсем твоё.       Боль отхлынула не сразу. Всё ещё кололо в плече – и казалось, будто дёргаются несуществующие мышцы там, где сейчас были лишь пластины с металлическими стержнями под ними. От непроизвольных сигналов заметно дрожали пальцы и подвижные элементы «полевого набора хирурга».       – Оно всегда так? – спросил Фантом.       – Последнее время. – Эрвин поморщился, разминая плечо. – Сокет старый уже. Если там электрод сдох или, не дай бог, воспаление – тут только к другому хирургу идти. Дантист я беззубый, – бросил он устало. Выключил лампу, потянулся протезом за кружкой с уже остывшим кофе. – Но мне так-то навряд ли много жить осталось. Дотерплю уж как-нибудь.       Отклик нормальный, и пальцы больше не дрожат. Боль почти прошла. А через несколько минут напоминать о ней будет только нервный тик – неприятно подёргивающиеся мышцы спины, попавшие под этот шоковый водопад заодно с культей.       Всё взаимосвязано в этом клятом организме, будь он неладен.       Отхлебнув кофе, Эрвин отставил кружку и перевёл взгляд обратно на синтетика. Вид у того, надо признать, был изрядно потрёпанный. Но, по крайней мере, Фантом уже не выглядел похожим на приползшего на порог тяжело раненого зверя, хотя о недавней перестрелке свидетельствовали борозды на корпусе у левого плеча и многочисленные пулевые отметины в защитных пластинах.       Извлечь бы всё то, чем его угостили эти подонки…       – Как себя чувствуешь? – наконец поинтересовался Эрвин.       Так странно спрашивать это, доподлинно зная, что перед тобой машина, но по-прежнему видя человека, который по внешности тебе в сыновья годится!       – Да в целом терпимо, спасибо. От электромагнитного шока отошёл, вроде без последствий, жить можно. – Фантом замялся и добавил: – Есть проблема. Вышибло датчик в голени. Ходить могу, но ступню не чувствую.       Он повёл ступней. По движению было очевидно – обратный сигнал не доходит. Паршиво.       – Ну, – развёл руками старик, – комплектующих от AEON у меня нет, прости…       Фантом хмуро кивнул: да всё и так прекрасно понятно, он и не рассчитывал на…       – …могу только предложить заменить на что-нибудь попроще, – закончил Эрвин.       Техник довольно усмехнулся, заметив, как заблестели искусственные глаза собеседника, а на лице наметилось такое смутное знакомое выражение: как у сполна хлебнувшего пса, недоверчиво поглядывающего на подкинутую ему еду – не замануха ли это, не отберут ли обратно?       – Договорились, значит, – заявил Эрвин, не дожидаясь вербальной реакции. – На свежую голову с этим и разберёмся, как и со всем остальным, – он встал, начав прибираться на столе. – Найдёшь, чем заняться?       Фантом пожал плечами.       – Могу и так посидеть. Но если вам что-то нужно, скажите…       – В данный момент ничего. Разве что перетащить что-нибудь тяжёлое, – иронично заметил техник. – Но пока у меня нет новых поставок, как видишь.       Он кивнул на планшет, оставленный на столе:       – Если понадобится – он не запаролен, ничего особо важного на нём нет. Можешь новости почитать. Чувствуй себя как дома.       Уходя, Эрвин остановился уже в дверях мастерской. Оглянулся.       Так и не притронувшись к планшету, Фантом мирно сидел, смотря в стену с безразличным видом. Реденький свет, просачивающийся сквозь жалюзи, тусклыми полосами ложился на застывшую в одной позе фигуру…       – …сопротивляется контролю, устроил драку на полигоне, – голос еле вспоминался, а память скорее пыталась пересказать давно забытую речь своими словами. – Были вынуждены пойти на крайние меры. Он сейчас в медблоке. До сих пор судороги, рвёт кровью. Такое чувство, что он просто добивается, чтобы его убили…       Вздохнув, Эрвин прикрыл дверь и направился в комнату. Может, сказывалась сонливость и накатившая апатия, но он отчего-то был твёрдо уверен, что для него лично Фантом абсолютно безопасен. Оставалось надеяться, что дневные кошмары сегодня тоже обойдут стороной – и больше никто не постучится внезапно в дверь, и призраки прошлого не придут по его душу.       – …сегодня приходил. Ведёт себя уже спокойнее. Просит вернуть его к «своим».

***

      Эрвин порядком отвык от чужого присутствия. Давно он не просыпался так: зная, что кроме него в квартире есть ещё кто-то. Хотя как сказать – давно. Года два прошло с момента, когда к старику ввалился даже без «здрасьте» его давний товарищ, с ходу заявивший, что тут переночует. В отличие от этой наглой ирландской морды робот хотя бы не создавал столько шуму.       С ним были другие проблемы.       Новостные ресурсы третий день назойливо мусолили недавнее происшествие и реакцию полиции, стягивающей к порту чуть ли не всю доступную технику. Зная местную контору не понаслышке, Эрвин мог почти наверняка сказать: бегство виновника этого театра на подобном фоне выглядит как нечто такое, что инспектор Скотт захочет замять.       Полиции, считай, на блюдечке преподнесли целый порт со всеми его потрохами, нарушив сомнительный покой этой клоаки и ликвидировав несколько особо отбитых членов банды. Помимо того, что это довольно крупная территория, годами бывшая неподконтрольной, это ещё и торгово-транспортный узел, через который проходили десятки нелегальных операций. Будет по меньшей мере удивительно, если Скотт и его ребятки не воспользуются возможностью прибрать этот рассадник к рукам. Тем более, что уже сейчас в порту стоят полицейские со своими терминаторами и керберами, и им куда интереснее наведение там своего порядка, чем охота во всех смыслах на фантома.       С другой стороны, ловить сбежавших из-под облавы бандитов копы тоже вряд ли собираются, это для них стрельба по мухам. Связываться лишний раз с этой шпаной Эрвину не хотелось: такие могут выследить и прирезать тебя в твоём собственном подъезде. На них одна управа: звонить уже по своим контактам и надеяться, что мелким хищникам очень не хочется сталкиваться с рыбкой покрупнее, а та, в свою очередь, не заломит слишком большую цену за свои услуги – и речь совсем не о деньгах. Точнее, не только и не столько о них.       Впрочем, совсем выбрасывать полицию из складывающегося уравнения тоже не стоило. Вполне возможно, что у них рано или поздно возникнут вопросы к Фантому. И к Эрвину – заодно. Вот только отнюдь не на почве того, что синтетик кого-то прибил по дороге, как это, похоже, видится самому Фантому. В местных разборках убийство бандита – это последнее, что волнует контору. Ещё пожмут руку и медаль за отвагу вручат. Главное – чтобы не разобрались, кому именно.       Ладно, в теории, всё это решаемо, и не в таком дерьме плавали! Можно укрыть у себя нелегально существующую машину, помочь с деньгами, с ремонтом и документами. Но дальше-то что?       Конфликт с AEON сам по себе не означал ничего хорошего. Намеренно лезть в проблемы с корпорацией, тем более, в чужие – самоубийство. Лезть в эти же проблемы, находясь в международном розыске – самоубийство в квадрате, если не в кубе, поскольку AEON работают на Коалицию. Если они не дай бог признают в старом технике одного из военных мозгоправов, возможность навсегда заночевать в канаве покажется не такой уж и плохой.       Слухи слухами, но навряд ли ему предложат работу…       – Ладно, – наконец произнёс Эрвин, прерывая затянувшееся молчание. – В конечном итоге, это было моё предложение, и я от него не отказываюсь. На что ещё сгодится дедушка Йегер?       План выглядел настоящим безумием. Впрочем, то же самое можно было сказать и про последние лет тридцать. За спиной скопилось столько грязи, что вовек не отмоешься. Можно сменить имя, сбежать в чужую страну, чудом пережить все невзгоды, но жизнь не начнёшь с начала, сколько ни пытайся. Как минимум, для этого надо стереть память себе самому, а заодно и заставить забыть о тебе весь мир. И с тем и с другим у Эрвина были проблемы: свою память почистить он не мог, а мир продолжал намекать, что экс-хирурга вполне себе помнят и очень ждут.       Над заранее вырытой могилой. На всеобщем обозрении и с широко раскрытыми глазами.       Сознание злорадно подкидывало одну за другой картины возможного исхода. Любые попытки глубоко и вдумчиво осмыслить ситуацию прерывались очередным стоп-кадром, всплывающим с настойчивостью рекламы и внезапностью скримера. Эрвин понимал, что они лезут в петлю, из которой практически наверняка не выберутся. Скорее всего это знал и Фантом. Но если у синтетика пути к отступлению не было, то человек ещё мог пойти на попятную.       – Вы можете отказаться, – повторил Фантом. – Я перед вами в долгу, ведь вы сделали для меня куда больше, чем стоило бы, а мне даже нечем отплатить за гостеприимство, кроме доставленных проблем.       Эрвин утомлённо потёр переносицу: да сколько можно-то!       Вот бы один его знакомый так же все свои долги помнил, а накопилось их столько, что в сравнении с этим пресловутый «долг» Фантома казался сущим пустяком. Но вышеупомянутого знакомого совесть не мучила по причине ультимативного отсутствия таковой. Зато как в очередной раз к стенке припрут, так эта драная лиса снова прибежит скулить, помоги, мол, на шубу грозятся пустить.       Эрвин намеревался нанести Ренарду ответный визит: пора было платить по набежавшим за много лет счетам.       – Для начала прекрати постоянно вспоминать о долге. Буду благодарен. Для меня это дело принципа, если хочешь. Тебе же нужна помощь, верно?       – Да, нужна и очень, – признал Фантом. – Но я всё пойму, если вы откажетесь. Я не прихожусь вам кем-то близким, чтобы лезть из-за меня во всё это. Да и с Альбертом вы не знакомы, и я сомневаюсь, что вы найдёте общий язык.       – Неприятно, зато честно, – спокойно резюмировал Эрвин. – Не переживай, я особо и не рассчитываю, что мы с ним подружимся. Хотя не отказался бы поговорить… если он, конечно, не будет против.       Что-то подсказывало, что Альберт будет против, да ещё как. Вряд ли прежнее имя Эрвина многое ему расскажет, но вот бывшая профессия – более чем достаточно. Пусть Фантом и отнёсся к исповеди старика с пониманием, это ещё не означало, что его создатель воспримет всё так же. Да и что взять с машины, живущей чуть меньше трёх лет? Конечно, Фантом постарался войти в положение, понять приютившего его человека; даже проявил сочувствие – в меру своих возможностей, конечно.       На первый взгляд взрослый и вроде бы всё понимающий, но настолько простодушный, что становилось грустно. Эрвин прекрасно помнил таких же людей – которые, даже зная, насколько жесток и несправедлив мир, до последнего, захлёбываясь в грязи и собственной крови, верили во все те сказки о человечности, что им рассказали в детстве. Один такой спасал своих. Жаль, когда пришло его время, некому было помочь ему. Хотя бы добить, когда нашли.       «Он выживет?» Память совсем запутывает, упорно рисуя шрамы на лице совсем молодого парнишки, спрашивающего о состоянии их командира.       Стоп. Всё, хватит! Пора прекращать, а то так и свихнуться недолго, начав додумывать то, чего не было.       Техник встряхнул головой, отгоняя мысли, бегающие по кругу. Поднял взгляд.       – Фантом, – начал он было, но тут же оборвал себя: – Мда, повезло же тебе с именем…       – Уж какое есть. Хоть не железка и не краут, – попытался отшутиться тот.       – В любом случае с этим придётся что-то делать. Тебе же нужно удостоверение личности, а следовательно – и нормальное имя, а не эта кличка, уж прости. Просто подумай об этом, назовись хоть как-то по-человечески.       Фантом молчал. Только смотрел перед собой, изредка поднимая и вновь опуская взгляд – так, словно бы хотел, но всё не решался что-то сказать. Может, просто перебирал варианты, однако вид у него стал совсем опустошённым, а искусственные глаза будто бы смотрели в никуда. Эрвин слишком хорошо знал такой взгляд, чтобы сразу заволноваться, чуть окончательно не позабыв, что перед ним не человек – симптомы были уж слишком узнаваемы!       – С тобой всё в порядке?       – А? Да… да, всё хорошо, – пробормотал Фантом несколько бессвязно. Сморгнув, уже твёрже сообщил: – Ну… пусть будет Хайнрих.       Это имя прозвучало настолько естественно, что ни на секунду не возникало сомнений – оно подходит ему больше, чем какое-либо другое. Больше, чем собственное «Фантом».       – Твоё? – уточнил Эрвин на всякий случай, решив проверить догадку. – Настоящее?       – Конечно же нет. Но я бы хотел, чтобы меня так звали.       «Что же мешало твоему создателю с самого начала дать тебе нормальное имя?» – вопрос так и остался незаданным. Не его дело, да и прозвучит некрасиво. Может, Фантом и машина, а имя у него похоже скорее на позывной, но тыкать в это повторно будет уже грубо.       – А почему ты раньше его не взял? – спросил Эрвин вместо этого. – Если хотел…       – Хотел, – ответил Фантом ровно, смотря куда-то в сторону. – Дело не в этом. Я мог бы взять любое имя, какое сочту нужным. Альберт говорил, мол, что только я сам решу, как себя звать. Он, кажется, поначалу вообще боялся меня как-то называть, а у меня не было никаких идей на этот счёт. Мне тогда было, в общем-то, всё равно. Потом ему пришло в голову это «Фантом». Я был не против. Ну Фантом и Фантом. Я даже не спрашивал, как он представлял меня другим людям. Наверняка каким-то другим именем. Как-то раньше я об этом не особо задумывался.       Синтетик явно ходил около какой-то очень неудобной для него темы. По его лицу сложно было сказать, что именно является причиной замешательства, но ему очевидно хотелось взять это имя – и, всё же, он отчего-то не мог решиться окончательно.       – В чём же проблема сейчас? – подбодрил его Эрвин.       – В самом имени, – ответ прозвучал совсем пусто. – Не думаю, что имею на него право.       – Но это всего лишь имя, – растерянно отметил техник, не улавливая причину такого смятения. – Довольно обычное. Весьма распространённое… было.       Фантом кивнул:       – Было, да. Так одного человека звали. Вы не поверите мне, наверное.       Эрвин напрягся. В прошлый раз после такого «не поверите» он обнаружил, что перед ним сидит не живой человек, а машина. Чего ждать на этот раз, старик не знал, но в том, что поверить придётся, почему-то был убеждён.       – Когда вы рассказывали про линию фронта под Мюнхеном, – пояснил Фантом, – мне показалось, что вы рассказываете то же, что и Альберт. Он говорил, их туда летом пятьдесят первого перебросили. Их командир, Хайнрих Шульц, тогда его товарища вытащил, взрыв в траншее… а потом сам выбыл в госпиталь, буквально через три дня. Какой-то инцидент на границе. Нашли через сутки, уже когда всю местность прочёсывали. Там всё было очень плохо, но он выжил.       Внутри неприятно похолодело. Нет, конечно, всякое бывает, но чтобы такое совпадение?       – …если бы с ним что-то подобное случилось, Альберт бы об этом рассказал, – завершил Фантом безмятежно. – Просто похожая история.       Эрвин выдохнул.       Распознать ложь в речи машины он вряд ли бы смог, однако был склонен верить Фантому на слово. До сих пор тот был предельно честен, будто вообще врать не умел – по крайней мере, сознательно. В честности же Вольфа Эрвин так уверен бы не был. Тем не менее, лучше было и правда воздержаться от опрометчивых выводов. Вполне возможно, что это действительно были две разные истории. Так думать было всяко спокойнее.       – Отец всегда отзывался о Хайнрихе, как об очень хорошем человеке. Много о нём рассказывал, – Фантом замолчал на полуслове, после чего хмуро закончил: – Не знаю, как Альберт к этому всему отнесётся.       Эрвин невольно улыбнулся. Как бы там ни было в реальности, старику отчего-то казалось, что Вольф изрядно идеализировал описываемый образ – возможно, ненамеренно и без умысла. Что же до Фантома, его желание было вполне объяснимо, если вспомнить, что собственного жизненного опыта у синтетика – всего ничего, несмотря на его внешний вид. Конечно же он будет ориентироваться на то, что было важно для его создателя, похоже, душой застрявшего в давно отгремевшей войне.       Старые раны так легко не заживают, особенно когда человек остаётся в полном одиночестве. Эрвин видел достаточно людей, переживших войну физически, но уже мёртвых внутри, и порой поражался тому, как выдержала его собственная психика, лишь изредка напоминающая о себе накатывающей «сезонной» депрессией. Как бы это ни было парадоксально, спасало состояние вечной погони, перманентная критическая ситуация, норовящая встать с ног на голову в любой момент. Ну и, если быть совсем честным, одна ирландская морда, которой пора было напомнить о своём существовании.       Ренард там, небось, думает уже, что занудный старик отъехал в мир иной, раз его давно не слыхать. Если не забыл вообще, что есть такой старый хрыч по фамилии Йегер, который наступает на хвост как раз тогда, когда его не ожидаешь, и мягко напоминает об астрономическом долге.       – Я считаю, – озвучил Эрвин своё мнение, – что если всё так, как ты говоришь, то Альберт тебя поймёт. Должен понять, по крайней мере. А фамилию…       – Возьму фамилию отца, – откликнулся синтетик уже живее. – Вольф.       – Хайнрих Вольф, значит, да?       Эрвин пребывал в блаженном неведении, что Фантом тактично опустил одну незначительную деталь. Об истории, давно ушедшей в прошлое, можно было рассказать без опасений, ведь она не была какой-то особой тайной. Да и если покопаться по досье Вольфа, наверняка реально было всё это найти. А вот про нервное отношение Альберта к обращению «отец» Фантом решил всё-таки промолчать. В конце концов, это же такая мелочь и столь неважно сейчас, об этом совсем не обязательно знать посторонним. Сейчас главное найти и спасти, а о том, что Альберт скажет, можно будет подумать уже на месте.       – Значит, этот вопрос закрыт, – кивнул техник.       Эрвин тем временем прикидывал, как бы поаккуратнее ознакомить Фантома с дальнейшей авантюрой, в которой сомнительным моментом было практически всё, начиная от слова «Синдикат».       Начистоту говоря, старик и сам был не в восторге от необходимости связываться с этими пираньями лишний раз, но все прочие варианты нелегального получения удостоверений личности всё равно в конечном итоге приводили туда же, просто окольными путями, как правило ещё более опасными и ненадёжными, чем обращение к знакомым напрямую. Прямой контакт оттуда у Эрвина был один – Ренард. Остальные были корешами этой рыжей шубы, приходившими в ремонт по его наводке. Большинству из них Эрвин предпочёл бы никогда не открывать дверь, но клиенты есть клиенты, деньги есть деньги, а некоторые вещи перекрывают и первое, и второе – и там уж хочешь не хочешь, будешь вынужден провести операцию.       – Как я уже говорил, есть у меня знакомый… – начал Эрвин.       В конце концов, Фантому тоже не обязательно знать 99.9% фактов об этом замечательном «знакомом». Вот Эрвин и счёл за лучшее их замять, оставив на поверхности только красивенькую жизнеутверждающую верхушку айсберга:       – …он может нам помочь.       Вынужден будет. Если этот вшивый лис не хочет отправится на воротник.       – Ваш друг? – уточнил Фантом.       Образовалась неловкая пауза: Эрвин задумался, какой ответ из всех возможных будет меньшей ложью. За неимением альтернатив оставалось признать, что…       – Да, – наконец произнёс старик мрачно. – Мой друг.