***
Невозможно понять, что всё это означало. Потому что Джон всё ещё маленький мальчик, не считая того, что уже нет, и это никак не становится более понятным, даже месяцы и годы спустя. Дни проходят, и мама пьёт свои странно-пахнущие напитки, и Гарри не обращает на него внимания, а Тётя София заставляет их молиться перед едой, и всё примерно такое же, как до дня в метро. И Джон снова одинок.***
Более или менее.***
Проблема воображаемых друзей, знает Джон, в том, что они всегда в конечном счёте забываются. Судя по каждой написанной по этой теме книге, которых не очень много, но Джон уверен, что нашёл все, иметь воображаемого друга детства — это одно из самых распространённых стадий взросления. Разновидность самоуспокоения, как говорят исследователи. Создание и поддержание воображаемой дружбы — это «сложный познавательный навык», говорят они. Это рутинная часть развития, говорят они, и это абсолютно не вызывает беспокойства. Что касается родителей, они всегда говорят одно и то же: Воображаемые друзья всегда исчезают к тому времени, как ребёнок начинает ходить в школу, или когда иметь такового перестаёт быть социально приемлемым. «Дети не могут отличить, что является настоящим, а что фантазией, — написано в заключительном абзаце книги по психологии, которую Джон находит в местной библиотеке. — К концу дня они понимают, что это была лишь воображаемая игра, и ничего более.» Джон хочет забрать слова со страницы; хочет, чтобы они пришли к нему и окружили, как щит, успокоили от своих собственных тихих страхов. Потому что психология не лжёт. Все эти терапевты со своими умными экспериментами и тестами. Они знают, что всё это не настоящее. Они скажут Джону, что он, в лучшем случае, получил одну из разновидностей детской травмы, а в худшем — что-то вроде параноидальной шизофрении. Они скажут, что нет других объяснений жуткому ощущению, которое он испытывает, заходя в комнату, или тому, как ему трудно засыпать по ночам, знать, что дальний угол его комнаты никогда не будет достаточно освещён, в независимости от того, какое сейчас время суток и в каком бы новом доме он ни жил. И точно не будет никаких объяснений той жуткой тени, преследующей все его периферийные устройства или фантомному ощущению прижимающейся по ночам к его голове руки. Голос, более глубокий и куда более мужской, чем тот, что он помнит, шепчет ему на ухо. Я здесь, я ждал так долго.***
Сара — это самая красивая девушка, которую Джон когда-либо видел. Встречать симпатичных девушек — это не единственная причина, по которой он пошёл играть в регби за школьную команду, но в шестнадцать он не может не согласиться, что это огромное, восхитительное, великолепное, красивое преимущество. Ребята из его команды смеются, похлопывая друг друга по спине, убегая с поля и выкрикивая насмешки. Джон расстёгивает шлем и проводит рукой по потным волосам, подбегая к лавочке, чтобы взять бутылку с водой, и в этот момент он видит великолепную рыжеволосую девушку, стоящую чуть поодаль в компании других девчонок, и она улыбается прямо ему. Джон вспоминает, что уже видел её в химической лаборатории, и поэтому знает, что зовут её Сара Сойер, и она решает химические уравнения лучше всех в классе, пусть это лишь пол-причины того, почему она ему нравится. Другая половина — потому что она всегда заправляет волосы за ухо перед тем, как симпатично улыбнуться. Она ловит взгляд Джона, пока тот открывает бутылку, и когда она, улыбаясь: и поправляет волосы, Джон чувствует, что его губы растягиваются в широкой улыбке. Сначала он складывает свою форму, целенаправленно медля. Он продолжает смотреть на Сару и её подружек, и когда он замечает, что большинство их уже начинают идти к выходу, Сара бросает на него ещё один взгляд, и Джон приступает к действиям. — Понравилась игра? — Начинает он, подходя к ней. — Не думаю, что видел тебя раньше среди зрителей. Сара складывает руки за спину и пожимает плечами. — Что я могу сказать? Возникло внезапное желание показать свой школьный дух. Она сжимает руку в кулак и машет им в воздухе на словах «школьный дух», немножко неуклюже смеясь. Джон мог наблюдать, как она немедленно пожалела об этом. — Это единственная причина? — Спрашивает он, и Сара улыбается ещё шире. — Чем ещё это может быть, хм? Ты думаешь, мне нравится смотреть, как кучка потных парней бегает внутри большого круга? — Да, — говорит Джон очень, очень серьёзно. — Да, это именно то, что я думаю. У него прорывается улыбка, и вскоре они оба уже хохочут, и от её смеха у Джона в животе тепло. У него ещё никогда не было девушки. Девушки ещё никогда не были заинтересованы в нём, но хотя бы он знает, каково, когда это так. — Я полагаю, вы с друзьями пойдёте отмечать, в таком случае, — говорит она после мгновения тишины. — А, ну, да, — говорит Джон и перекладывает шлем из одной руки в другую. — Но я почти уверен, что не пойду, если появится что-то получше. Знаешь что-нибудь? Улыбка Сары продолжает расти, пока она заправляет ещё одну прядь за ухо. — Я уверена, мы могли бы придумать что-нибудь. Джон наклоняет голову в сторону школы, приглашая пойти за ним, и Сара кивает. — Думаю, могли бы.***
Проходит лишь одно свидание, прежде чем Джон решает попросить её пойти с ним на школьный выпускной. Она говорит да, а он особо и не переживал на счёт этой части. Он нравился ей, он знал это по тому, как она искала его в школе или тому, что она внезапно начала посещать матчи по регби, иногда с друзьями, а иногда сама. Джон думает, что она, должно быть, тоже ему нравится, раз он всегда замечает эти детали. О чём Джон переживал, так это что Шерлок — нет, нет, он больше не называет его так, просто штука в уголке его глаз — не появлялась в течении недели. Не переживал. Переживал — это сильное слово, а Шерлок — лишь вымысел в его голове. Он не появится сам по себе. Он приходит и приходит, потому что Джон думает о нём. Все эти разговоры, ночи, когда он представлял, как он сидит рядом с Джоном, пока тот спит, поглаживая его по голове. Они не существовали. Они не могли. Их никогда не было. Легко сказать себе это. Так он не чувствует себя сумасшедшим. Он арендует костюм, и Гарри завязывает ему галстук даже лучше, чем он мог бы надеяться сделать сам. Обычно это отцу мальчика положено стоять перед своим сыном, объясняя терпеливым голосом, как сложить ткань и какие части перекрестить между собой, чтобы превратиться в идеального джентельмена, но его папы больше нет в этом мире. Джон с трудом вспоминает его внешность, смотря на единственную висящую на стене фотографию. В шесть часов в пятницу выпускного он спускается по ступенькам с причёсанными на одну сторону волосами без попыток сделать себе перед этим ещё три причёски и без переживаний о том, какая из них больше всего понравится Саре. Гарри слегка вздыхает, когда смотрит на него с дивана, кладя журнал себе на колени. Она говорит, что он выглядит красиво. Она говорит ему, что он выглядит прямо как отец. Это привлекает внимание матери, идущей с кухни, и Джон чувствует, что стоит немного прямее в её присутствии. Чувствует, что почти затаивает дыхание. — Что ты думаешь, мам? — Спрашивает он. Она смотрит на него сверху вниз, как будто бы впервые видит, какими широкими стали его плечи. Какой он высокий, даже не смотря на то, что Джон не высокий вовсе. Джон думает, что она выглядит почти удивлённой, но когда её взгляд падает на его лицо, её выражение темнеет. Тёмные круги под её глазами, которые находились там целые годы, внезапно стали казаться ещё темнее. Её взгляд стал пустым, глаза заблестели, а рот выровнялся в твёрдую линию, от которой его улыбка тут же исчезла. Кажется, что ей так больно, что она готова заплакать. Джон считает от десяти до одного про себя. — Мам, он хорошо выглядит? Прямо как отец на фотографиях. Голос Гарри прерывает момент. Их мать смотрит между ними, на сияющее лицо Гарри и на слабо улыбающегося Джона. Уголок её рта приподнимается, но только слегка. — Очень красиво, Джон. Твой отец бы гордился. Она не просит его фотографироваться.***
Сара выглядит даже красивее, чем Джон помнит, пусть он и видел её уже в классе этим днём. Её волосы уложены на одну сторону, симпатично повисая над плечом. Она всё время проверяет, чтобы её ободок был правильно расположен, и когда она делает это в четвёртый раз, Джон ловит её руку и быстро сжимает. — Ты выглядишь восхитительно! — Говорит он ей, и её свободная рука легко касается уха, пока он улыбается, но в этот раз на привычном месте не находится пряди, которую можно было бы застенчиво поправить. И то, что она это делает, кажется Джону даже ещё более милым. — И ты, — говорит она, наклоняясь к нему. — Не похож на потного грязного регбиста. Кто бы подумал. Я надеюсь, что танцевать ты тоже будешь куда лучше. Джон ни на каплю не близок к тому, кого можно было бы назвать практикующимся танцором, но у него всегда прекрасно получалось притворяться таковым, особенно если он бросался во время танца парой-тройкой шуток. Сара, кажется, ужасно очарована всем этим, и когда он ведёт её на танцпол, Джон берёт её за руку и вытягивает в центр зала. — Только не здесь, — нервно возражает она. — Я не хочу, чтобы все смотрели! — Ты будешь восхитительна, — сладко говорит ей Джон. — Ты всегда восхитительна. В тусклом свете Джон не видит, как краснеют её щёки, но она всё же обвивает руками его шею, в то время как Джон кладёт руки на её тонкую талию. Сара прекрасно умещается в его руках, будто бы она была создана для этого, и он улыбается ей, когда они начинают двигаться по кругу в ритме музыки. Танец приводит к другим танцам, медленная, размеренная и очаровательно-невинная музыка переходит во что-то более быстрое, более тяжёлое. Танцпол к этому времени уже заполнен, и каждый раз, когда Джон совершает поворот, ему приходится притягивать Сару ближе, чтобы та не потерялась в толпе людей. Это делает всё ужасно интимным, и когда кто-то толкает его сзади, он чувствует, как мягкое тело Сары прижимается прямо к нему, чувствует выпуклость её груди прямо напротив своей, и внезапно от близости этого момента у него начинает кружиться голова. Или она кружится просто потому, что ему всё время приходится кружиться, ведь Сара внезапно берёт его за плечи и начинает кружиться с ним по тесному маленькому кругу, и она смеётся, и он смеётся с ней, и всё вокруг туманится, размывается, и лица людей вокруг кажутся искажёнными и мутными, как и всё, кроме находящейся перед ним Сары. Всё идеально. Всё нормально. На пару мгновений он чувствует себя таким же, как и все. И он чувствует себя счастливым. Пока внезапно острая, как нож, досада посреди толпы не привлекает его внимание, заставляя вглядываться. Знакомое лицо. Чистое лицо, чище, чем чьё-либо лицо, которое Джон вообще видел раньше, с острыми, как лезвия углами и чёрными, чернильными волосами. Его брови хмурятся, но Сара затягивает его в новый круг, заставляя фигуру мгновенно исчезнуть до того, как Джон оборачивается, ища то самое место, и он чувствует, как в его груди стягивается узел, а сердце уходит в пятки. Потому что в толпе танцующих и покачивающихся людей стоит Шерлок. Смотря прямо на Джона. Он стоит совершенно спокойно; он похож на статую в сравнении с безумным мельтешением людей вокруг него, но заставляет Джона почти замереть в изумлении от того, как по-человечески он выглядит. Ни единого следа теней. Ни крупицы чёрного, затемняющей его черты. Он выглядит таким же настоящим, как и девушка в его объятиях, но даже та, кажется, блекнет, превращаясь в мазню из красок перед резонансом больше-не-маленького мальчика. И не важно, что Джон не видел его так чётко с тех пор, как был ребёнком, потому что он знает его, как собственное отражение. Это угрожает выбить весь воздух из его лёгких, и он не может оторваться, пока Сара не утягивает его в новый круг. А когда Джон крутит головой, пытаясь найти то же самое место, Шерлок уже стоит ближе. Сара тянет тело Джона к себе, и Джон моргает. Шерлок идёт. Он не пробивается сквозь толпу, та просто меняется и перестраивается по его желанию. Танцующие люди отходят прямо в тот момент, когда он приближается к ним, парни уводят своих девушек в сторону пустого места позади них, как будто бы они каким-то образом могли чувствовать, что видит Джон. Если то, что он видел, вообще имело смысл. Шерлок одет в чёрный пиджак, расстегнутый спереди, обнажающий серебро бледной кожи под белой рубашкой. Единственная выбивающаяся кудряшка падает на коротко-стриженную волнистую чёлку на его лбу. Его глаза пронизывающе смотрят вперёд. И, кажется, он нервничает. Джон никогда ещё так не смотрел на лицо Шерлока. Или же он никогда ещё не представлял его таким, но сейчас не время и не место, так что Джон сжимает веки и слегка трясёт головой, как будто бы от этого картинка исчезнет, но когда он вновь открывает глаза, то Шерлок находится ещё ближе, чем раньше, смотря теперь прямо на него. В касании нескольких мгновений Джону кажется, что время замедлилось настолько, что, казалось, ползло. Он больше не слышит музыку и не видит мельтешение красок вокруг себя, даже не чувствуя Сару в своих руках, потому что Шерлок — совсем настоящий Шерлок — своим взглядом приковывает его к месту. Задней мыслью он понимает, что Сара тянет его за руку, чтобы привлечь его внимание, но Шерлок подплывает всё ближе и ближе, и Джон не знает, что должно произойти и что Шерлок здесь делает, или же почему, или, если выражаться точнее, почему спустя столько времени Джон видит его именно сейчас. Шерлок выглядит ещё более настоящим, чем Джон помнит раньше, и это заставляет его неподвижно стоять. А затем он делает шаг в его направлении. Шерлок не выглядит удивлённым внезапным движением Джона, и он останавливается, как бы ожидая, что тот сделает ещё несколько шагов. Он с любопытством наклоняет голову вбок, и кудряшка дёргается. Никогда ещё Джон в жизни не чувствовал себя столь похожим на мотылька, которого, словно магнитом, тянет к пламени. А затем он чувствует, как вплоть до костей его пропитывает желание шагнуть навстречу собственной смерти. Музыка меркнет. Он не слышит ничего, кроме собственного сердцебиения. Он следит за тем, как Шерлок протягивает свою руку к Джону ладонью вверх. Маня и приглашая. Спрашивая. — Джон! Куда ты идёшь? Голос Сары проламывается к нему, и всё оживает. — Прости? Он смотрит вниз на Сару, на её красивое, но озадаченное лицо. Она смотрит на пространство между ним и местом, куда он смотрел. — Ты хотел присесть? Ты, кажется, вдруг передумал танцевать. Внезапно она очень смущается и начинает дёргать себя за серёжку. — Или, может, поедим что-нибудь? У них тут есть шоколадный фонтан. Как минимум секунд десять Джон не понимает, что она имеет ввиду. Слова не несут ему никакого смысла, потому что всё, что он видит, глядя в её расширенные зрачки — это тонкий силуэт Шерлока, протягивающий к нему руку и просящий пойти. Пойти. Пойти куда? — Конечно, — говорит он, наконец обретая голос. Он пытается улыбнуться. — Да, конечно, почему бы тебе… не пойти и не занять нам место? Сара кладёт свою руку поверх его и обеспокоено сжимает. — Ты в порядке? Джон оглядывается назад, смотря прямо поверх её головы и видя, что Шерлок всё ещё на месте, но его рука уже опущена, и Джон наблюдает, как на его лице мелькает что-то, похожее на боль или же кратчайший её проблеск, когда он поворачивается к Джону спиной, чтобы раствориться в толпе, словно привидение. Отчаяние, внезапное и жестокое пульсируют в нём. Тоска где-то глубоко внутри процарапывает себе путь на поверхность, и в этот раз это не желание убедиться в том, что всё это не настоящее, что ничто из этого не может быть настоящим, а желание просто убедиться, что оно есть. Потому что Шерлок не может снова уйти, думает он впервые за много лет. — Я сейчас вернусь, — говорит Джон Саре, и перед тем, как она успевает сказать что-нибудь ещё, он обходит её и пробивает себе путь сквозь толпу, выслеживая самые тёмные проблески спины Шерлока, мелькающие в океане людей, которые не выдавали даже намёка о том, что заметили его присутствие. Для Джона же это было так ясно, так идеально реалистично, что он мог различить даже складки на его пиджаке, и не важно, как бы быстро он ни шёл, он не мог дотянуться до него. Очень скоро Джон теряет его из виду. Шерлок исчезает до того, как он успевает протиснуться сквозь толпу, и Джон остаётся один посреди танцпола, оглядываясь. Ругая себя за отвратительный рост, он обречённо продолжает свой путь, пока наконец не доходит до самого дальнего угла. В проходе двойных дверей целуется какая-то парочка. Он не находит Шерлока. Джон снова чувствует затягивающийся в груди узел, не понимая, почему, не понимая, как, как будто бы это всё было лишь у него в голове, как будто бы это всё всё это время лишь было у него в голове, но этого невозможно, потому что он готов поклясться, он готов поклясться, что он только что был там. Все силы, что вели его лишь мгновение назад, как будто испарилось. И внезапно он понял, что совсем не хочет танцевать. Или что-либо из этого. Он не оставит Сару одну слишком надолго, потому что этого не случится, но он вдруг чувствует такую пустоту и уныние. Решив, что ему нужно передохнуть от душной комнаты, он выходит через двойные двери, оказываясь на автостоянке. Двери захлопываются позади него с тяжёлым звуком. Он не совсем уверен, захлопнулись они на замок или нет, но облокачивается на них и откидывает голову назад до тех пор, пока она не касается холодной двери. Он различает слабые аккорды меняющейся музыки, теперь это что-то медленное и мягкое, и он представляет, как Сара ищет его в этот момент. Он закрывает глаза. Размышляет, сколько ещё он сможет прожить, не зная, сумасшедший он или нет. Восемь лет прошло — и он всё ещё видит его. Теперь другого. Теперь старше, но всё-таки такого же. Когда он вновь открывает глаза, сердце подскакивает в груди. Шерлок стоит прямо перед ним. Шерлок ничего не говорит, что одновременно и странно, и нет. Раньше он разговаривал, не переставая, рассказывая и рассказывая, говоря вещи, которые Джон не понимал и не улавливал, с чем не возникало никаких проблем, потому что Джон любил слушать его, что бы он ни говорил, но сейчас он молчит. Как тень, которую Джон видел уголком глаз. В конце концов Шерлок делает движение. Медленными размеренными шагами он подходит к Джону. Его шаги эхом отдаются на асфальте, и Джон делает шаг, чтобы встретить его на полпути, на полпути к чему-то тому, что он не знает. Ему не приходится долго ждать, потому что Шерлок тянется вперёд и кладёт обе свои ладони на лицо Джона. Тёплые ладони. Ладони, которые никогда раньше не были такими тёплыми, почти горячие. Ещё ближе, и Джон различает детали, которые — он знает — раньше не существовали. Едва заметные линии на его коже. Все черты его рта. И Джон знает, что происходит, даже не понимая, как или почему это будет. Это взгляд на лицо Шерлока, то, как он ласкает лицо Джона. Это ужасает его, но что-то приковывает его к месту. Он никогда ещё не делал этого раньше, несмотря на то, что собирался попробовать этим вечером с Сарой. Это должно было случиться на танцполе, именно тогда, когда она посмотрит ему в глаза, именно тогда, когда музыка изольётся в идеальном крещендо, потому что это так романтично, и это должно было стать самым лучшим первым поцелуем. Но картинка исчезает из его головы, как круги на воде, потому что Шерлок наклоняется вниз и прижимается к его губам своими… Может, это не считается — это всё, что может выдать потрясённый разум Джона. Это не считается, потому что это не может считаться, потому что ничто из этого не является настоящим. Это не может быть настоящим. Но оно кажется настоящим. Губы Шерлока на его губах такие тёплые и твёрдые. Руки на его лице настоящие, потому что Джон чувствует, как они обвивают его щёки, теперь немного сильнее, чем он помнит. Он чувствует, как ногти впиваются в его кожу, и впервые за восемь лет, думает он, разлагаются. Ему кажется, что это и происходило всё время, и лишь присутствие Шерлока якорем удерживает его части вместе. Джон особо ничего не делает. Он не знает, что это значит. Его сердце всё ещё колотится, но он едва ли может совершить движение или действие. Не знает, что он мог бы сделать, если б мог. Он может сконцентрироваться лишь на том, какими внезапно холодными обернулись губы на его губах, и когда Шерлок отрывается от него, то Джон встречает взгляд ледяных глаз и ухмылку. — Здравствуй снова, Джон. Ты скучал по мне?