общий pov
Страх всегда заставлял людей делать необдуманные вещи, вещи резкие, не всегда приятные, влекущие за собой разрушительные последствия. Потому что страх есть ничто иное, как инстинкт. Реже страх заставляет человека бездействовать: он парализует, сковывает движения, держит губы плотно сомкнутыми, так что человек не может произнести и слова, что уж говорить о крике. Ещё реже страх забирает все силы, оставляя в организме человека импульс, дающий дрожь в теле. Дрожь такую сильную, что зубы стучат. Дрожь такую сильную, что человек теряется и впадает в панику, глубокий ужас. А значит, не способен принимать взвешенные решения. И делает ошибки, пытаясь сделать хоть что-то. Кажется, будто это полная бессмыслица, но на самом деле это замкнутый круг стадий отчаяния при страхе. Джин приближался всё ближе и ближе к своим заложникам и к человеку, которого неистово ненавидел. И любил. Любил настолько, что ненавидел каждую частичку, клеточку его тела. Ненавидел настолько, что готов потратить сотни часов на то, чтобы неустанно смотреть в уже любимые глаза. Как можно любить того, кто тебя хотел убить? Как можно ненавидеть человека, мысль о котором заставляет сердце биться в бешенном ритме, понятном лишь самому сердцу? Любовь, ненависть. Ненависть, любовь. Эти чувства мешают Сокджину мыслить ясно, они словно сталкиваются внутри него, разбиваясь в осколки, которые потом соединяются в два разных сосуда и движутся в том же направлении, разбившем их до этого, чтобы разбиться снова. А боль, которая приходит с каждой мыслью о Намджуне и о том, что его нужно убить, чтобы закончить месть, заставляет Джина сжать папку с ценными бумагами до судорог в руках. Он идёт и не слышит ничего вокруг, кроме собственного дыхания, звуков его уверенных шагов и биения сердца в груди. Помутнённое сознание, шум в ушах. Это страх? Нет. Нет. Нет. Тогда что это? Отчаяние? Обида? Желание убить? Или наоборот, нежелание убивать? Шаг за шагом. За шагом шаг. Когда Джин подошёл к Намджуну, то ещё долго смотрел в карие глаза младшего брата. Они стояли и молчали некоторое время, но первым не выдержал Джун: — И после стольких лет всё, что ты смог мне сказать, это то, что я идиот и то, что ты убьёшь меня моим же ножом, — в его голосе слышится горечь, — и всё, что ты сделаешь — убийство. Мальчишки, которому и восемнадцати нет. Чимина, который так же ни в чем не виноват. Тэхёна, твоего младшего братишки, который тоже не заслужил той участи, что ты ему уготовил. Глаза Кима-старшего выражают смешанные чувства: ему противно от ситуации, ему больно смотреть на остатки своей семьи в такой ситуации; его накрывает злость, обида и стыд. — Подпиши бумаги, на этом всё кончится, — хладнокровно, но всё же с предательской дрожью отвечает Сокджин. Намджун по-прежнему смотрит на своего старшего брата. — Не надо обманывать меня, Джин… Если я подпишу эти бумаги, всё только начнётся. Начнётся резня. Ненужная резня. — Не называй меня Джином. Никогда, слышишь? — шипит Сокджин. — Для тебя я Ким Сокджин. Того человека, которого ты решил пристрелить и оставил истекать кровью, ты мог бы называть Джином. Но не меня. Никогда. Ты предал меня. Предал моё доверие. Предал наши совместные планы оставить жизнь с отцом, предал нашу идею, ради которой мы жили, на которую копили деньги, средства, искали маршруты, по которым бы попытались скрыться от всего. Ты оставил меня. Одного. Истекать. Ебаной. Кровью. С пулей в животе. Заставил слушать предсмертные крики наших братьев и дышать воздухом, пропитанном смертью, дымом и запахом горящей плоти и чёрт знает чего ещё. И после этого ты думаешь, что я тебя встречу с распростёртыми объятиями? НИКОГДА, СЛЫШИШЬ МЕНЯ? — сквозь непрошенные слёзы злобно оскаливается Ким, швыряя папку с документами в лицо младшему брату. — Всё это, — он показывают рукой в сторону Тэхёна, Чимина и Чонгука, лежащих на земле, — лишь малость того, что ты заслужил. Подписывай эти бумажки, ублюдок, и я покончу с этим. Раз и навсегда. Намджун смотрит себе под ноги, воспроизводя в памяти те события, перевернувшие жизнь всех троих Кимов с ног на голову. Он вспомнил смерть матери, вспомнил, как Джин его вытащил из горящей машины. Вспомнил фотографии, которые старший делал тайком и собирал их в альбом. Вспомнил поцелуи, пока никто не видит, переплетённые пальцы, пока все заняты чем-то другим. Вспомнил переломный момент в их жизни, когда Сокджин решил стать ближе к отцу, перестал общаться с Моном и заботиться о Тэ-Тэ. Намджун воскресил в памяти и тот вечер, когда убил со своими людьми всех Кимов. Вспомнил, как стрелял в каждого, не слушая их мольб о пощаде. Он ненавидел свою семью. Ненавидел то, чем занимались все Кимы. Да, он пришёл примерно к тому же, чем занимался его отец, но всё это покоится под действительно хорошим: усовершенствованными лекарствами, хорошим медицинским оборудованием, доступностью препаратов. Он делал и хорошие вещи, и плохие. Он делал жизни лучше всем, хуже она становилась не у многих. Хорошее перевешивало плохое. — Ты перешёл на сторону отца. Мне не оставалось ничего, кроме как убить тебя, — словно не веря своей правде, отвечает Мон, пряча свои слова в тихом голосе. — Ты был слеп и глуп, Ким Намджун. Я никогда не был на стороне нашего отца. Я ненавидел его не меньше, чем ты. Осознание того, что сказал Сокджин, задевает Мона. Бьёт его по дых, оставляя вместо кислорода в лёгких горечь от совершённой ошибки. — Но ты так много времени проводил с ним… — проглатывая слова, шепчет он в ответ. Сокджин подходит к Намджуну вплотную, с ненавистью заглядывая в его глаза. — Ты всегда мог подойти ко мне и спросить, чем я занимался. Но ты всегда был занят другим. Пока я ловил тех уродов, что убили нашу маму, чуть не убили тебя и меня, ты даже ни разу не вспомнил о ней. Ты был ничем не лучше гниющих наших братьев. Одному мне было не насрать на маму. Ты хоть раз помог мне? Отвечал на мои просьбы о помощи? От злости и чувства вины Намджун вспыхивает, словно спичка. — Думаешь, только тебе было больно, когда её не стало? Думаешь, только ты страдал? ТЫ ОШИБАЕШЬСЯ, ДЖИН. Она была и моей мамой. Была моей семьёй так же, как ты и Тэхён. Но я прятал свою боль, разрабатывая план ухода из семейного дела без неё. Я принял тот факт, что она мертва. Я смирился с её смертью. А ты все те восемь лет занимался не тем, забыв про нашу общую цель. И кто из нас тут предатель?! Кто кого оставил?! У Сокджина сильно кольнуло в груди. Это было осознание и его ошибки. Его вины. — Ты всегда мог спросить меня… — тихо произносит он. — Ты всегда мог поговорить со мной… Но не сделал ровным счётом ничего. Намджун обречённо смотрит на газон. Его терзают разные мысли: с одной стороны он начинает понимать, как сильно прокололся, какую ошибку совершил, с другой стороны ему страшно за Тэхёна и Чимина. Джин начинает понимать мотивацию Мона шестнадцать лет назад. «Он не знал… Не знал, почему я закрылся от него и Тэ. Он не знал, что я делал. Если бы он знал, то никогда бы не пытался меня убить. Ведь так?» Сердце бешено стучит у обоих Кимов. Из-за гордости никто из них не подошёл и не спросил, в чём дело и не объяснил, что происходит. Всё, что произошло — одно сплошное недоразумение. Недосказанность убивает лучше всяких пуль, лучше всякого оружия. Недосказанность убийственнее любого яда, потому что она, как и яд, проникает через кровь прямо к сердцу, причиняя боль и уничтожая всё хорошее. А на месте, опустошённом болью, появляется озлобленность, чувство обиды и неприязнь. Недосказанность… Она как ложь. Так же ссорит людей, приводит к ненависти, побуждает к необдуманным поступкам. — Прости… — словно издалека доносится слабый голос Намджуна. Прости. Прости. Прости. Эти слова эхом отдаются в голове Джина. Секунда. Он вспоминает снова ночь аварии, когда Джун чуть не умер. — Я так люблю тебя, Мон~и… Силы заканчиваются, и Джин всем телом падает на асфальт, слёзы бегут по его щекам, обжигая ссадины и ожоги, но парень задыхается не от физической боли, а от душевной. Как в один день всё могло так плохо закончиться? Неужели всё должно оборваться так несправедливо? — Я тоже тебя люблю, Ким Сокджин… — слышится хриплый голос, и Хён списывает это на галлюцинации, но последовавший далее громкий кашель и движения вернули его в реальность. Вторая секунда. Совместная жизнь Намджуна и Джина проносится перед глазами у старшего. Третья секунда. Сокджин смотрит на Джуна. На эти родные губы. В эти любимые глаза. — Если бы ты мне сказал… Если бы я знал, я бы никогда не оставил тебя. И не причинил бы тебе боль. Никогда. Четвёртая секунда. Джин слышит слова, но не понимает их. — Я люблю тебя, Ким Сокджин. После стольких лет. После всей боли, что мы причинили друг другу… — доносится тихий, но искренний шёпот. Пятая секунда. И снова сердце не даёт покоя. — Давай начнём всё сначала. Шестая секунда. Её достаточно, чтобы Джин простил. Её достаточно, чтобы оттаять. — Вместе? — слабо спрашивает Сокджин. — Навсегда. — решительно и мягко отвечает Намджун. И будто нет больше вражды. И будто не существует больше ничего. Необъяснимая тяжесть покидает Джина; сейчас он чувствует лёгкость. А Намджун чувствует облегчение. Он понимает, что поступил правильно. Честно. Искренне, от всего сердца, которого, казалось, нет у его старшего брата. — Я не верю в сказки, Ким Намджун. — А я верю в нас… Последнее слово Джин не услышал. И не услышит никогда. Громкий выстрел разрушил иллюзию тишины. Намджун хватается за плечо, опасно близко к сердцу. Кровь пропитывает его одежду. Он смотрит в глаза Сокджина, наполненные ужасом и шоком. — ТВОЮ МАТЬ!!! — кричит в пустоту старший из Кимов и хватает младшего брата, чтобы тот не упал на землю. Раздаётся ещё несколько десятков выстрелов с разных сторон. Люди Джина один за другим падают замертво, но их хозяин ничего не видит, кроме струящейся крови Мона. Внезапно Чхве вскрикивает и падает на колени. Из-за бетонной ограды выходит Чон Хосок с револьвером на вытянутых руках перед собой, держа Минхо на прицеле. — Опусти ствол, ублюдок, — кричит Хоуп. Чхве не слушает и с улыбкой направляет свой пистолет на гостя. — Живо опусти, блять! — приказ Хосока заглушает выстрел. Мимо. Пуля проходит в десятках сантиметров от Чона. Не теряя времени, мужчина мгновенно делает ответный выстрел, метко попадая в ладонь последнего уцелевшего прислужника Джина. Тот с криком хватается за свою ладонь, пока пистолет с глухим стуком ударяется о землю. Хоуп подходит к своей жертве и бьёт в затылок. Чхве теряет сознание и падает вслед за своим оружием. Хосок поднимает чужой пистолет и прячет его за пояс джинс. — Намджун, держись, прошу тебя… — всхлипывает Джин, зажимая рану своего брата, чтобы остановилась кровь. Кровь… За последние два дня её пролилось слишком много. Она запятнала собою всех. Всех без разбора. Хосок быстрым шагом приближается к Сокджину и к своему лучшему другу. — Блять. Блять. Блять… — ругается Чон. — Я подвёл тебя, Намджун… Я начал слишком поздно… — Н-ничего… — дрожащим голосом отвечает Мон. — Ж-жить буд-ду. Этот криворукий осёл даже выстрелить нормально не… мож-же…т. — Да, но ещё бы пару миллиметров и он бы попал тебе в сердце… — шепчет Хоуп. — Плевать. Это уже не важно. Пуля прошла насквозь. — с уверенностью отвечает Намджун. — Пр-роверь Тэ-Тэ… Пожалуйста… Хосок кивает и бежит к Чимину, Ви и Чонгуку. — Джун-и, прости меня. Прошу тебя, — заикаясь на последнем слове, говорит Джин, — за всё это… Чёрт, какой же я идиот! — Ты не идиот, — отрицательно хмуря брови, шепчет Намджун, — это я был слишком глуп и слеп, чтобы понять или спросить тебя, в чём дело. Я был эгоистом и не посвятил тебя в свои планы. Так что это я должен просить прощения. — Это всё уже не важно… Главное, выживи. — Всё будет хорошо. Всё в прошлом. — Всему виной недосказанность? — сквозь слёзы улыбается Джин. — Да, это всё она, — смеётся было Мон, но тут же кривится от боли, — теперь никаких секретов. — Никаких. Перед глазами Намджуна всё плывёт, но он отчётливо видит Сокджина, который грустно улыбается ему. Намджун не слышит звуки сирен скорой помощи, не замечает своего младшего брата, Тэхёна, упавшего перед ним с закрытым руками от ужаса ртом. Не видит, как Хосок пытается поднять чуть живого Чимина. Не видит, как Чонгук лежит на земле всё ещё без сознания. Всё перестало иметь значение для него, кроме Джина, который не был предателем. Который смог простить. Который причинил слишком много боли из-за него, Намджуна, разрушившего своему старшему брату всю жизнь. Скорая помощь подъехала к злополучному дому. Люди в униформе положили Намджуна на носилки и быстро понесли в машину. Джин не отставал ни на секунду от врачей неотложной и через минуту ни его, ни Намджуна, ни самой машины скорой помощи уже не было. Из другого микроавтобуса выходят ещё врачи, которые сразу же бросились помогать Хосоку донести Чимина. Пока врачи занимались Паком, Тэхён пытался привести в чувства Чонгука. — Ну давай же, очнись, — тряся младшего дрожащими руками, шепчет Ким. Чонгук дышал, но не приходил в сознание. — Ты не можешь умереть… Нет. Не сегодня! Проходит несколько минут, но результата никакого нет. Страх парализует Тэхёна. Он сковывает его движения. Забирает все силы. Только после очередного удара по щеке Чон открыл глаза. — Блять, слава Богу, — с облегчением выдыхает Тэхён. Чон несколько раз моргает и внимательно разглядывает лицо Кима: оно было в крови, грязи и поту, но не теряло своей красоты. Как только Гук решает сказать что-нибудь Ви, он замечает человека с ножом позади Тэхёна. Парень в ужасе начинает крутить головой в поиске того, что помогло бы отбиться. Но рядом ничего не оказалось. Понимая, что нельзя терять времени, Чон пытается нащупать хоть что-нибудь, что можно бросить в человека с ножом. Если он предупредит Тэхёна об опасности, тот не успеет ничего предпринять. Рука Чонгука натыкается на достаточно большой камень. Нельзя терять и секунды. В одно мгновение камень прилетает точно в нос человеку с ножом. Странное поведение Чона и вскрик Чхве привлекли внимание других людей. Пока Тэхён ошарашенно смотрел на Минхо и начал осознавать, что произошло, Хосок снял револьвер с предохранителя и направился к горемыке-Чхве. — Я знал, что ты тот ещё сукин сын, но чтобы ещё и настолько бесчестный… Даже не подозревал, — последний выстрел, положивший конец мести Джина, стал лишь очередным звуком в общем шуме улицы. Ви повернул голову обратно к Чонгуку: — Кажется, я обязан тебе жизнью. — Просто сделай то, что должен был сделать ещё давно. Тэхён улыбается сквозь всю боль, что ощущал в тот момент, и наклоняется к губам парнишки, накрывая их своими. Разряд мгновенно проносится по телу Чонгука; он тает. Ви это почувствовал и прижал своего истинного крепче к себе. Нехотя отрываясь от желанных губ, Ким шепчет на ухо младшему: — Мне кажется, это начало чего-то нового.***
некоторое время спустя…
Приглушённый свет больничной палаты слабо освещал комнату средних размеров: кровать, тумбочку, капельницу, выключенный телевизор, диван для посетителей и несколько стульев. На подоконнике было несколько ваз с цветами. Окно плотно закрыто, а в воздухе стоял типичный запах больниц: лекарств, спирта, немного крови и марганцовки. Всё это смешивалось в одно целое и навеивало тоску. Потому что для многих именно так и пахнет смерть. Но в мужчине, лежавшем на больничной койке — со множеством катетеров, капельницей, стоящей рядом, словно надзиратель — билась жизнь. Намджун перенёс несколько тяжёлых операций и теперь отдыхал. «Он борец за жизнь», — сказал лечащий врач утром, осмотрев Кима и ознакомившись с его анализами. Чимин с Чонгуком лежали в другом отделении, потому что их состояние не было таким тяжёлым. Оба живы. «Идут на поправку, — констатировала девушка, которую поставили наблюдателем за ними, — но с Чон Чонгуком могут возникнуть некоторые проблемы… Его психическое здоровье оставляет желать лучшего, а с его диагнозами, с которыми я ознакомилась, когда к нам пришла его медицинская карта, придётся сдавать ещё много анализов и проходить лечение. Парень давно не был у своего врача и не брал рецепт на нужные лекарства, так что ситуация немного осложнена. Но всё будет хорошо, я вам гарантирую». Услышав такие вести, Тэхён сразу направился в палату к Чонгуку, оставив Хосока наедине с медсестрой. После всего, что произошло, Намджун спал в больничной кровати, а Сокджин, не зная, что ему делать, просто сидел на диване и смотрел на своего младшего брата. Внезапно дверь открывается: пришёл Хоуп. — Как он? Ещё не проснулся? — заинтересованно спрашивает Чон. Джин устало вздохнул. — Пока нет… — он опускает голову и запускает ладони в волосы, вороша их. — Ничего. Я подожду, пока он очнется. Собеседник ничего не ответил. — Прекрати убиваться, Сокджин, — тихо начинает Хосок, сев на диван — безусловно, ты виноват в этом всём, скрывать не буду. Но пойми… Вы оба хороши. Намджун, — мужчина кивает в сторону спящего друга, — не разобравшись в ситуации с тобой, решает тебя застрелить. Не удостоверившись, ушёл. А ты чуть не погиб из-за его оплошности. Я бы на твоём месте тоже начал мстить. Очень жестоко, правда, но ты делал то, что он заслужил. Единственное, в чём ты должен себя винить — Чонгук. И Чимин. А ещё Тэхён. Насчёт Мона, конечно, двояко и спорно. Чим и Ви справятся с тем, что ты натворил. Да, возможно, будут последствия в виде проблем со спиной или ногами, но они сильны духом. А мелкий… Зачем ты так с ним? У него проблемы с семьёй, он никому не нужен, его родители даже на мой звонок не ответили. Он психически не здоров, да и физически тоже, раз он омега. Как ты объяснишь ту хуйню, что творил над ним? — Злость слепа, а месть разрушительна, — подавленно отвечает Джин, — за своей обидой я не замечал, какие зверства творю… — Да, — согласился Чон, поднимаясь с дивана, — и ты разрушил его жизнь к чертям. — с этими словами мужчина идёт к двери. — Куда ты? — Я хочу кофе. Последние несколько дней дались мне очень тяжело, — он продолжает идти к выходу. — Хосок? Хоуп останавливается в дверях и медленно поворачивается к Джину: — Ещё один вопрос… Чхве, он… — Я прострелил ему голову, — спокойно отвечает Чон. -… это он выстрелил в Намджуна? — Да. — Спасибо. — За что? — удивленно спрашивает Хо. — За то, что спас Мона… — Я сделал это не ради тебя. Я сделал это потому, что он моя семья. Оставляя Сокджина в раздумиях, Чон выходит из помещения в больничный коридор, тихо закрывая дверь за собой.***
Стук в дверь. Чонгук, сидя в кресле с чашкой какао, смотрел выпуск новостей по телевизору. Он не обратил никакого внимания на зашедшую женщину, пока не почувствовал знакомый запах. Он мгновенно поворачивает голову в сторону мамы и отставляет кружку в сторону, на столик. — Мама? — удивленно хрипит Чон. — Да, как видишь, — женщина мягко садится на стул, — вот, пришла проведать тебя. — Понятно. Неловкая тишина начинает напрягать. — Я не видела тебя несколько месяцев. Ты не отвечал на мои звонки, забрал документы из школы. Исчез из моей жизни. — Разве это не ты позволила исчезнуть мне из твоей жизни? — спрашивает Гук. — Разве не ты дала добро на то, чтобы отец меня выгнал из дома на улицу? — Не на улицу, а к семье Мин… — БЕЗ РАЗНИЦЫ, — повышает голос Чонгук, — факт остаётся фактом, — успокоившись, продолжает он, — не я исчез из твоей жизни, а ты сделала так, чтобы я исчез из неё. — Не неси чепуху. — В любом случае, — перебивая мать, говорит Гук, — я попросил передать маму Юнги тебе о том, что я нашёл хорошую работу. У меня очень плотный график, не было и минуты свободной. — Да, я знаю, ты работаешь на высокой должности в PIICP. Именно поэтому я пыталась связаться с тобой. — Зачем? Мне кажется, я с пятнадцати-шестнадцати лет полностью самостоятелен. Но по-прежнему отчитываюсь о том, жив ли я. Иногда ты приходишь, чтобы дать немного денег и еды. Нормально жили, разве я ошибаюсь или пропустил что-то? Раньше тебе достаточно было пары слов о чём-то новом в моей жизни без уточнений, а тут ты, как я могу сделать вывод, пыталась со мной связаться неоднократно. Ещё раз спрошу, зачем? Женщина опустила взгляд под ноги. — Мам, я тебе вопрос задал. Мать Чона посмотрела в глаза Чонгуку. — У твоего отца развилась болезнь, на лечение которой у нас нет средств. Сёстрам не помешали бы обновки, а то они ходят в лохмотьях практически. Пока омега говорила, в палату зашёл Тэхён. Гук и его мама сидели спиной к двери, поэтому Ви остался незамеченным. Не по собственной воле он стал свидетелем этого диалога. — То есть, ты хочешь сказать, что тебе нужны деньги на лечение отца, я правильно понимаю? — Абсолютно. Чонгука начинает трясти от воспоминаний. — Ты пришла сюда ко мне, когда я, твою мать, пережил непонятно что: словил пулю в ногу, получил порез на щеке и шрам на всю жизнь, а ещё подвергся изнасилованию — чтобы попросить денег? На лечение человека, который каждый вечер напивался в стельку, тратил все наши деньги, а потом приходил домой и избивал меня?! Который потом взялся и за тебя, когда меня мучить надоело? ТЫ СОВСЕМ С ДУБУ РУХНУЛА?! — голос Чона дрожит, в глазах блестят слёзы. — Ты сам виноват в том, что он тебя избивал. Ты нарывался на такое отношение, я ничего не могла поделать… — Нет, ты могла! Но ты ничего не делала! Ты молча смотрела на всё это и просто бездействовала! — слёзы уже текут по его щекам. — Я не виноват, что я такой, — на этих словах он с болью поднимается на ноги, поворачиваясь лицом к двери, но из-за эмоций Тэхёна он не заметил, — понимаешь, не виноват! Думаешь, я хотел быть таким? — Чонгук показывает руками на себя. — Хотел быть омегой? — Вот опять, ты несёшь всякую ерунду, — перебивает его мать, — я прошу у тебя денег. Мы же семья, должны помогать друг другу… — Тогда где была моя семья, когда я нуждался в ней? — с горечью и отвращением спрашивает Гук. Но вопрос остаётся без ответа. — Почему, когда у тебя есть много денег, ты не можешь ими поделиться? Они нужны твоему отцу! Я, как мать, прошу тебя помочь мне финансово, потому что у тебя есть возможность. — Он не моя семья. — предательские слёзы стекают с подбородка на шею. — Я не хочу, чтобы то, что я заработал на своё будущее образование и на свою жизнь, было спущено на алкоголика, который меня чмырил на протяжении годов и избивал до полусмерти, — всхлипывая, отвечает Чонгук, отчего Тэхёну становится больно, — если ему так плохо, почему он не пришёл сам, если нуждается в моей помощи действительно сильно, как ты мне описала? Женщина равнодушно вздыхает. — Ты прав. Мне просто нужны деньги. Но ты, омежий выблядок, их мне не даёшь, хотя обязан мне всем, что ты сейчас имеешь! — она не скрывает своего отвращения и раздражения. — У тебя хорошо получилось сыграть небезразличное отношение ко мне, — подавленно начинает Чонгук, — пришла «навестить». Но на деле тебе плевать на меня и на то, что произошло со мной. Тебе так же плевать, как и в те моменты, когда отец стаскивал меня с кровати на пол, пока я спал, и начинал меня пинать ногами. Плевать как и раньше, когда он толкал меня с лестницы, смеясь над тем, как я кричу от боли, ударяясь об ступеньки. Ты поощряла это годами из-за того, что я не такой, как все. И именно поэтому, когда ты была нужна мне, ты не делала ничего, хотя… Тебе ведь не впервой. А сейчас, когда я так нужен тебе из-за моего дохода, ты ждёшь, что я с улыбкой на лице сделаю всё, что ты просишь… Мать Чонгука даже не смотрит на Чона, а горделиво рассматривает интерьер палаты. — Уходи… — слабо шепчет Гук, чувствуя, что ему всё хуже. — Что ты сказал? — удивлённо спрашивает женщина. — Убирайся прочь отсюда, вот что я тебе сказал, — злобно цедит парень, — забудь про меня, раз я такой выблядок для тебя. Вот ты и раскрылась. Прямо полностью всю свою суть показала. Я не собираюсь быть дойной коровой для твоей семьи; если тебе нужны деньги, то иди и работай сама. — Тебе это ещё вернётся, Гукки, — ехидно отвечает мать. — ПОШЛА ВОН! — срывается мальчик на крик. — Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! Его руки начинают резко дёргаться, бесконтрольно ему. Ноги сами собой подкашиваются, и Чонгук падает на кресло, замечая Тэхёна. Женщина, уходя из палаты, замечает Ви и ускоряет шаг, но уже в дверях поворачивается и бросает напоследок: — Отец бы сейчас тебе сказал, что лучше бы ты умер, чем был таким ничтожеством. Дверь закрывается, и Чонгук слетает с катушек: он падает в конвульсиях на пол и, трясясь всем телом, начинает горько плакать. Крики боли перемешиваются со всхлипами, судорожными выдохами и воем от отчаяния. Ким, видя такую картину, нажал на кнопку вызова медсестры, а сам подбежал к Чону, который бился в припадке. — Успокойся, — обнимает мужчина мальчишку, гладя его по голове, — прошу тебя. Гук начал вырываться: — Отпусти меня! — кричит он. — Ты тоже убирайся! Отойди от меня! Это всё из-за тебя! Эти слова ранят Тэхёна в самое сердце. Но он ни за что не отпустит парня снова. Не опять. Поэтому он лишь обнимает Чонгука крепче, проглатывая слёзы жалости. — Я никогда от тебя не уйду и никогда не отпущу тебя, — шепчет Тэ. — ВСЕ уходят! ВСЕ причиняют мне боль! Мне всегда все что-то обещают, но в итоге меня смешивают с грязью! Сколько можно?! Я один, у меня нет никого! — конвульсии не прекращались. — Я не все. Я не причиню тебе боль, не смешаю тебя с грязью. Ты больше не один, слышишь меня? Я всегда буду рядом, несмотря ни на что, запомни это. Чонгук немного успокоился. — Зачем тебе это всё? — с досадой спрашивает он. — Почему ты не оставишь меня в покое?! Уходи, я же попросил! Ты влюбил меня в себя и в итоге принёс мне страдания. Все твои обещания уже являются пустым звуком. Из-за тебя я чуть не умер! — Прости меня… — Оставь меня в покое! Отпусти меня!!! — вырывается он. — Никогда. — Почему? Уходи, как и остальные люди до тебя! — Я не они. Я не уйду… Потому что теперь ты моя семья. Медсестра заходит в палату и видит состояние Чона. Пока ему вкалывали успокоительное и прочие лекарства, подавляющие приступ, он смотрел на Тэхёна глазами, налитыми кровью. В них была ненависть и обида. Но было и кое-что ещё. Что-то, что могло затмить любые чувства: его глаза были полны любви. Возможно ли влюбиться за месяц? Когда Чон начал погружаться в сон, все врачи ушли. Остался только Тэхён, сидящий на стуле прямо возле койки мальчика. Ви берёт его за руку и проводит указательным пальцем по костяшкам на внешней стороне ладони парня. Тот в бреду начинает что-то говорить. — Оставь… меня… в покое… — доносится несколько слов. — Тебе скоро станет легче, Гукки — игнорирует Тэ реплику Чона, — я лично прослежу, чтобы тебя лечили качественно. Ты поправишься. Вот увидишь. — Я тебя ненавижу… — так же в бреду шепчет юноша. — Нет, ты меня не ненавидишь, — с грустной улыбкой отвечает Ким. -…зачем тебе беспокоиться за мое здоровье и что-либо делать с ним? Тэхён подносит руку Чонгука к губам и нежно целует её. — Потому что ты тоже влюбил меня в себя, Чон Чонгук.***
will be continued…