Нова Проспект

      Даже проведя полжизни в бегах, Цири не могла пожаловаться на недостаток образования. С самого детства ей приходилось штудировать бесчисленные трактаты об искусстве войны, по памяти чертить магические схемы и зубрить бестиарии. Она думала, что представляет, как устроен мир — до того, как задала этот злосчастный вопрос.       Меньше чем через полчаса она оказалась погребена под ворохом незнакомых понятий. Киборги. Полулюди-полуголемы, променявшие плоть на углепластик (не вникая в подробности, она сочла это слово другим названием железа), чтобы усилить природные возможности — ведьмаки добились того же с помощью мутагенов. Интернет — незримая паутина, позволяющая мгновенно передавать мысли, звуки и картины на расстоянии.       Магниты, энергия молний, притяжение вещей, здесь называемая гравитацией, — Йеннифер учила Цири управлять этими силами с помощью мысли. Здесь они доступны любому кмету, не способному уловить и всплеска в магических потоках.       Правда, Цири не до конца понимала принцип работы. Она задавала вопрос за вопросом, пока Адам не начал рассказывать про Закон Ома и Теорему Гаусса. Эти названия больше напоминали об оккультных орденах, чем о науке. Ключ Соломона, Теорема Гаусса.       — Поверь мне, для большинства людей это такая же магия, как и для тебя. Не нужно знать, как это работает, чтобы этим пользоваться.       Цири такое положение вещей решительно не устраивало — должен же быть с этого мира какой-то прок. Что-то, о чем она сможет поведать ученым мужам, что сделает жизнь на Континенте лучше. Люди годами обучаются этим наукам, утешил ее Адам.       Магия, как оказалось, упоминалась только в ироничном контексте — как то, чему нет объяснения — а объяснение, как здесь считали, должно быть у всего. Но пути Предназначения неисповедимы — сколько бы она ни отрицала эту мысль, у высшей воли на нее всегда оказывались свои планы.       — Расскажи мне больше о ваших богах, — попросила она, — или во что вы верите?       Может быть, религия объяснит, почему они так верят в эти законы и теоремы. Вопрос почему-то показался Адаму забавным.        — Большинство не верит в разумный замысел*. Времена организованной религии давно в прошлом.       Она сама не придерживалась определенной веры, но не стала бы отрицать существование чего-то выше человеческого разума. Мир, где никому не поклоняются, где все можно объяснить? Очень необычно.       Цири раздумывала пару мгновений над ответом и решила, что неправильно выразилась.       — Кто же, по-вашему, создал мир?       — Самая распространенная теория — Большой Взрыв.       — Но взрыв же не сам по себе возник?        — По крайней мере, ни одно разумное существо за это не в ответе, — ответил Адам. — Так на чем мы остановились? Камеры…       Дальше Цири слушала вполуха — голова начинала потихоньку раскалываться от количества информации, не говоря уж о том, что от усталости подкашивались ноги.       Будущее наступило в этом мире на редкость неравномерно — пока одни жили в высоких светящихся башнях, другие валялись на улицах без еды и крова. Цири представляла общество, где каждый может управлять природными силами вне зависимости от магических способностей, как-то… справедливей.       Даже у новиградских шлюх не такой отрешенный взгляд. Как будто все происходящее вокруг так омерзительно, что мир собственных грёз — единственный способ спастись.       Уличные фонари тревожно мигали неестественно ярким красным светом. Лучше бы воняло хорошо знакомым дерьмом, чем этой кисло-сладко-гнилостной мутью. Тоска смешалась со страхом, и Цири молила, чтобы они уже наконец куда-нибудь дошли.       Адам остановился перед массивной дверью заброшенного здания — и дверь, и само здание до подозрительности неприметны. Цири преследовало навязчивое ощущение, что на них кто-то смотрит.       — Из дыма вышла саранча*, — сказал Адам, зажав кнопку.       Сработал невидимый механизм, и дверь разъехалась на две части. Внутри царила непроглядная темнота.       В конце коридора находилась маленькая комнатушка без окон, слишком тесная даже для двоих. Когда Адам нажал на еще одну кнопку, сердце Цири ухнуло: они начали стремительно падать вниз.       Стоило дверям распахнуться, как по барабанным перепонкам ударила оглушительная музыка. Барабаны гремели так яростно, будто объявили священную войну тишине. В этом грохоте совершенно невозможно сохранить здравый рассудок.       Внутри этой иллюзии, все кажется мне реальным. Синтетический экстаз, когда она раздвигает ноги…*       Да уж, высокое искусство. В «Девицах из Виковарро» хоть рифма присутствует.        — Не стоит вникать в слова, — прочистил Адам горло.       В голосе местного барда проскальзывали неестественные механические нотки: как будто пел и не человек вовсе. Его самого, впрочем, не было видно — из-за серой дымки разглядеть в зале можно было только мигающие огни и очертания фигур.       Адам о чем-то спросил стражника, огромного, как каменный тролль, и с таким же «осмысленным» выражением лица. Тот кивнул.       Они продирались сквозь беснующуюся толпу. Жарко, как в бане: многие девушки остались в одном исподнем. Парочки прижимались к друг другу, двигаясь так ритмично, что Цири засомневалась, танец ли перед ней.       Господин Армитидж ожидал вашего прибытия. Дверь бесшумно захлопнулась, и наступила долгожданная тишина.       Комната, где они очутились, походила на утробу железного зверя: стальные арки в виде изогнутых хребтов, глянцевый мрамор стен и обитая гладкой кожей мебель. Все черно-серо-белое, все… склизкое. Обитель богатого безумца.       Цири обернулась, услышав шорох колес.       Мужчина в черном сюртуке сгорбился, скукожился в передвижном стуле. Если Адам состоял из металла лишь наполовину, то единственное, что напоминало в незнакомце человека — безумные, пронзительные глаза. Железо вросло в тело, как опухоль — не разобрать, где плоть, а где ее подобие.       Какой-то баллон с черной жидкостью; нити, тянувшиеся к запястьям. Что-то подсказывало Цири, что на этой нити и висит жизнь несчастного.       Над мужчиной нависали неподвижные охранницы — одинаковые, как две фарфоровые статуэтки. С такими надменными лицами, которые бывают только у красавиц из высшего общества.        — Интересный интерьер, — сказал Адам; видно, что он явно не большой любитель светских бесед. — Гигер*?       В гробу Цири видела этого Гигера. Надо же такую жуть выдумать.       — Я не сомневался, Адам, — мужчина оскалил кипельно-белые, идеально ровные зубы, — что ты большой ценитель биомеханики. Да, старик Руди был визионером, опередившим свое время. Все, на что способны нынешние мастера — жрать собственную рвоту в надежде родить что-то новое.       Он говорил так медленно и тягуче, как обычно говорят люди, которым нечего терять и некуда торопиться.       — Мы знакомы? — холодно поинтересовался Адам.       — Мне не нужно знать тебя лично, — мужчина зашелся в скверном мокром кашле, — … чтобы знать о тебе все.       Маска гостеприимного хозяина то и дело грозила сползти с лица.        — Ты — Винтермьют?
       Мужчина хрипло расхохотался. На ногах, на самом стыке железа и плоти — чудовищные рубцы. Цири бы предпочла такой жизни смерть.       — Между нами пара эволюционных витков, но за комплимент премного благодарен. Армитидж. Уиллис Армитидж.        — Что тебе нужно?       Из-за широкого шелкового пояса, несколько раз обвивавшего стан одной из стражниц, виднелась рукоятка. Сабля. Цири готова была поклясться, что оружие светилось в полумраке.        — Что может быть нужно груде гниющей плоти, кроме ведра нейропозина? У меня есть вопрос гораздо интересней — что нужно человеку, которого ищет весь Китай, — продолжил мужчина, пока Цири пыталась рассмотреть саблю поближе. — Исчезнуть? Раствориться в воздухе?       Адам не перебивал, постукивая пальцами по гранитному столу.       — Девочка, — фамильярные обращения обычно не сулили ничего хорошего, — знаешь, почему это невозможно?       Он подъехал поближе, не сводя с нее взгляда бесцветных глаз.       — Нет, — честно призналась Цири.       — Войдя в этот мир, ты подписала невидимыми чернилами невидимое соглашение. Знаешь, кому теперь принадлежат твой голос, мысли и лицо?       Она покачала головой, обуреваемая жутким любопытством рассмотреть швы поближе, спросить, что с ним случилось.       — Красному Берегу, — ответил господин Армитидж на собственный вопрос.       — К чему ты ведешь? — нахмурился Адам.       — Ты прекрасно понимаешь, к чему я веду. Пока кремниевые глаза вас ищут, — он указал пальцем вверх, — вы в западне.       — Предлагаешь взломать китайского Большого Брата? Не ты первый, не ты последний.       — Нет, — покачал головой Армитидж, — конечно, нет. Я что, похож на безумца? Если бы Красный Берег можно было бы взломать, вы были бы мне не нужны. Его нужно уничтожить.       Что-то в ответном смешке Адама подсказало Цири, что легче голыми руками виверну задушить.       — Я всецело понимаю твой скепсис, Адам, — Армитидж не сводил с нее пристального взгляда, — но, видишь ли, в мире недавно появился новый вид электромагнитных бомб.       Адам раздумывал пару мгновений над его словами прежде, чем сказать:       — И какая тебе от этого мероприятия выгода?       — Это мы обсудим голова к голове*.       Мужчины переглянулись. Неловкое молчание повисло в воздухе, и Цири почувствовала себя лишней.       — Я предпочел бы держать ее в поле зрения, — возразил Адам.       Армитидж широким жестом показал на глянцевые поверхности зеркал — экранов, поправила себя Цири, хорошо запомнив первые уроки. Экранов.       — Камеры к твоим услугам. Будешь следить за каждым ее шагом, — видя недоверие на лице собеседника, киборг добавил: — Брось, Адам, если бы я хотел вас убить, пустил бы газ ещё в лифте. Я предлагаю вам помощь.       К горлу подступила волна раздражения — ее в очередной раз собрались использовать, и она даже не в силах понять, как и зачем, тем более ставить какие-либо условия. Убить Большого Брата? Небеса, очередная бессмыслица. Видимо, быть инструментом в чьих-то руках — неотъемлемая часть ее Предназначения.       — Угощайся в баре, чем хочешь. Норико, — кивнул мужчина стражнице, и та последовала за Цири бесшумной тенью.       — Это не займёт много времени, Цири, — обнадежил Адам.       Да уж она как-нибудь справится без присмотра.       Музыка молотом долбила по барабанным перепонкам и начинала медленно, но верно выводить из себя. В балладах вожделение хоть как-то завуалировано — здесь же бесконечно повторяли одно и то же: хочу, хочу, хочу.       — Красивая у тебя сабля, — попыталась Цири сделать комплимент, в надежде рассмотреть оружие поближе.       — Меч. Вакидзаси, — голосом, не предполагающим дальнейших обсуждений, ответила стражница. Таких красивых женщин Цири в этом мире еще не видела — соболиные брови, волосы цвета вороного крыла и раскосые, как у эльфов, глаза. Жаль, что она как неживая — словно марионетка, которую дергает за ниточки хозяин.       Проскользнув мимо дёргающихся под музыку людей, Цири села на высокий стул за продолговатым столом. Норико наблюдала за ней, спрятавшись в нише, окутанная серой дымкой.       Как же глупо было довериться Адаму. И после чего? После плошки лапши? У него свои цели, и вряд ли они сулят ей что-то хорошее. Нужен собственный план; нужно понять, из чего сделаны барьеры, которые преграждают путь. Похожи на невидимые волны — Адам рассказывал о подобных. Если бы не так клонило в сон, она бы подумала, как их обойти.        — Устала? — сочувственно поинтересовался корчмарь, проведя рукой по коротко стриженным фиолетовым волосам. Здоровенный, как хряк, и весь разрисованный.       Цири молча кивнула.       — Мне бы чего-нибудь, чтобы взбодриться, — буркнула она. — А то я на этом столе и усну. — Опасаясь, что ей снова нальют коричневой дряни, Цири уточнила: — Может, травы есть какие? Вороний глаз знаешь? Волкобой?       — О такой дури не слышал, — протянул мужчина. — Хочешь взбодриться — могу посоветовать фирменное зелье. Всю ночь спать не будешь.       — Давай, — махнула рукой Цири. Не отравят — она этим киборгам нужна живой.       Кормчарь вопросительно взглянул на стражницу.       — Хозяин сказал, пусть берет, что хочет, — изящно пожала плечами та.       Пара ловких движений, бульканье, и перед Цири появилась маленькая чекушка с прозрачной жидкостью без запаха. Перед первым глотком она инстинктивно сморщилась — и тут же поперхнулась. Ей на мгновение показалось, что по горлу скользнуло что-то твердое, вроде горошины.       — Ну и дрянь вы пьёте, — с отвращением сказала она. Совершенно никчемный мир. Нильфгаардская лимонная по сравнению с этим — персиковый нектар.       Цири откинулась на спинку стула, прикрыв глаза. Голова слегка кружилась. Во рту пересохло.       Стоило распахнуть глаза, как на нее налетел вихрь красок, звуков и запахов, полностью поглощая сознание. Лампы мигали зелеными, желтыми, красными, синими пульсирующими вспышками, наряды людей переливались, словно расшитые драгоценным камнями. Ранее сливавшиеся воедино запахи вдруг стали легко узнаваемы — пот, мускус, амбра, спирт. Цири никогда не испытывала ничего подобного.       И музыка… Музыка билась в такт сердцу, проникала в самые закоулки души. Цири казалось, что она сливается с ней воедино, что она не слышит ничего, кроме вибрирующего, необычайно глубокого голоса. Хотелось двигаться, как никогда в жизни, хотелось бегать, сражаться, танцевать… особенно танцевать!       Часть ее понимала, что она, видимо, находится под наркотическим опьянением, но безумная эйфория отбросила рациональные мысли на задворки сознания. Да и то, что она чувствовала, и в подметки не годилось фисштеху. Никто ей не указ. Никто не может ее остановить.       Она вскочила со стула и ринулась в самую толпу. Незнакомцы улыбались, и Цири не могла не улыбнуться в ответ, тронутая внезапной душевностью угрюмого народа.       Подражать местным танцам не так уж и сложно — всего лишь ритмично качать бедрами, подняв руки вверх. Прыгать, когда прыгают другие. Стараться увиливать от чужих настойчивых рук. Слишком настойчивых рук. Кто-то, схвативший ее за плечо, рискует их лишиться.        — Цири! — она обернулась. — Дерьмо собачье, меня пять минут не было!       Толпа подтолкнула чем-то очень недовольного Адама поближе. Впрочем, он всегда такой угрюмый.       Что-то потянуло Цири к нему, заставило прижаться. Может быть, ей хотелось разглядеть цвет глаз за плотной завесой бинокуляров. Вновь ощутить идеально гладкую поверхность как его там… углепластика. Или просто потанцевать. В кои-то веки не нужно искать себе оправдание — одного желания достаточно, чтобы действовать.       Она услышала, как бьется сердце. Размеренно. В такт музыке. Было в нем что-то…       Что-то особенное.       — Потанцуй со мной.       Адам сделал глубокий вдох. Аккуратно сжал запястье и потянул за собой. Цири противилась — ей не хотелось никуда идти, ей хотелось танцевать всю ночь напролет.       — Что ты ей дал, мать твою? — голос Адама доносился откуда-то издалека.       Все расплывалось. Яркие формы становились все более причудливыми, превращаясь… во что-то иное.       — …да она сама попросила… да не ссы, скоро отпустит…       За этой фразой последовал звук удара — или это были барабаны — Цири не знала. Она даже не знала, где сейчас находится.       Ледяная пустошь. На сотни верст раскинулась замерзшая пустыня. Мир погиб, не оставив наследников; безжалостный холод; гнетущая черная пустота. Все, что они создали обратилось в ничто. Башни пали; руины погребены пол черными водами. Разрыв стал могилой миллионам… миллиардам…       Нет… Это невозможно. Это судьба Континента, но не мира Адама. Что-то произошло… Мир сошёл со своей оси…       — Цири, очнись! Медики, блядь, есть тут медики?       Тир на Лиа. Город, что чуть не стал ее темницей. Город, который она ненавидела всем сердцем. Его не забрал холод — нет, в Тир на Лиа все еще струятся водопады, цветут диковинные цветы, названия которым нет в человеческом языке…       Но нет никого, кто мог бы насладиться красотами. Ничего, способного дышать и думать — от них не осталось даже праха. Мертвая тишина.        — Эпилептичка, мать твою, ебаная эпилептичка! — от визгливого женского голоса чуть не лопнули барабанные перепонки. — Да вырубите же музыку наконец, срань господня!       Куда бы она ни попала, следом за ней будет идти смерть. Чума. Разрушение. Хлад. Эти миры никогда не должны были соприкасаться.       — Какой еблан дал ей колеса? — продолжала визжать женщина.       Адам. В черной поверхности бинокуляров отражалась смерть.        — Все в порядке, — пытался он ее успокоить, пока мир закручивался по спирали и падал вниз. — Я рядом. Тебе ничего не угрожает.