Глава 2.2
11 января 2018 г. в 23:06
~~~^~~~
Их наряды блестят. Ткани переливаются, позолоченные и посеребренные вставки притягивают взгляд. Маленькие драгоценные камни, словно все еще влажные слезы, на подолах, рукавах и юбках; длинные серьги; позвякивающие браслеты; и цвета лишь бежевые/серебряные/белые/золотые. Одежды и украшения притягивают взгляд, взгляд притягивает аура волшебства и мудрости. Но все это все же манит не так сильно, как их красота. Как мужчин, так и женщин.
Локи засматривается. Его улыбка не выглядит натянутой, хоть таковой и является. Он стоит по одну руку от матери, Тор стоит по совершенно другую руку от отца. Они стоят слишком невероятно/уместно далеко друг от друга. И все же раз за разом старший смотрит на него требовательно/уперто.
Маг пытается избегать брата с момента подъема с постели и у него это прекрасно получается. Он больше не может позволить повториться тому, что произошло ночью. Внутри все ещё свежи воспоминания о том, как он мчался к своим покоям и как, наконец, добежав, судорожно захлопывал двери. Вжимал ладони в стены, активируя защитные руны.
Тор напугал его. Признаваться в этом было немного странно, но его пристальный, нечитаемый взгляд, его окаменевшее состояние… Локи не помнил, когда он последний раз пил сонную настойку, но теперь отсчёт можно начинать заново с прошедшей ночи.
Тор действительно напугал его. Однако, проснувшись утром, Локи уже не ощутил этого загнанного, дикого страха. На трезвую от эмоций и свежую после сна голову, он неожиданно понял, что брату просто не хватило развлечений со служанкой.
Да, это было низко и мерзко, — то, о чем старший, видимо, подумал, когда навис над ним, — но среди челяди ходило немало слухов о достоинствах великого Тора. Локи не то чтобы их слушал, но раз на раз да попадал в один коридор с шушукающимися молоденькими служанками.
Все, что Локи слышал, так это подтверждение своих опасений: как бы Тор не изменился, насколько бы мудрее и истинно спокойнее не стал, он все ещё оставался отвратительным, мерзким и просто невыносимым.
— Ваше величество, — Локи почтительно целует руку Королеве эльфов и мягко приветственно улыбается на один уголок губ, склоняя голову. Одну руку он заводит немного за спину, косится на брата, что прожигает его взглядом так, будто желает поразить молнией. Но, к счастью, у него нет такой возможности. Да и способностей таких нет. Иначе Локи уже давным-давно, еще меток в двенадцать-тринадцать, отправился бы к Хель.
Королева, неожиданно останавливающаяся напротив, красива и с этим довольно трудно спорить: светлые длинные волосы с вплетенными в них цветами, прозрачные светло-зелёные и будто бы затянутые пленкой невероятной/ветхой старости глаза, хрупкая, слишком молодая, по сравнению с глазами фигурка и легкое, будто бы невесомое платье. Откровенно говоря, Локи совсем не удивится, если Тор затащит её в свою постель. Или хотя бы её дочь.
Та как раз идёт следом, и она — будто бы копия своей матери, только выглядит моложе и совсем немного ниже. Возможно, она одного с ним возраста, возможно, на метку или две младше.
Узнать об этом возможности нет, ведь у эльфов метки идут не по рукам и плечам, а элегантно обнимают одну из ног, начиная с тазовой косточки. Что интересно, если это правая нога — эльф одарен магией, а если левая — мудростью. Конечно же, это не значит, что одаренный магией не может хранить великую мудрость, но все же основоположником внутри него будет именно магия.
— Младший принц… — Королева одаряет его благосклонным, полным затаенного знания взглядом, кивает и так и не идет дальше. В ее приветственных словах нет презрения или желания унизить, но в них есть нежность. Та самая, с которой обычно любят самого младшего, шебутного и еще, пока что, неразумного ребенка. Она говорит мягко, тепло: — Я слышала, вы стремитесь в гильдию придворных магов и талант ваш довольно силен, почти неподражаем… Надеюсь, когда-нибудь вы посетите и мой дворец, а заодно покажете парочке моих одряхлевших фокусников что-нибудь новое, — мягко рассмеявшись, словно качнув позолоченным колокольчиком, Королева качает головой, но Локи неожиданно понимает, что улыбка и веселость не касается ее глаз. Внутри все еще таится тьма потерь, тьма мудрости, тьма великой тайны. Это тревожит мага, а все же не так сильно. Почем ему знать, что могло случиться у Королевы, что слывет своей таинственностью на все девять миров? Никто ведь даже имени ее не знает. Так и чего же говорить о ее прошлом.
— Ох, это большая честь для меня, — Локи преклоняет голову и — даже невзирая на то, что на сердце теплеет от приятных слов, — всё же прячет тоскливый взгляд, продолжая держать улыбку такой же непринужденной. Посетить-то он может, только вот кто его, неродимого етуна, туда отпустит?.. Без веления Одина, Хеймдалл его не то что к переходу не пустит, даже по Биврёсту шагу сделать не даст.
Делегация светлых эльфов проходит дальше, следом идут величественные, немного отстраненные ваны. Он вместе с матерью, отцом и братом стоит у входа в пиршественный зал ещё не слишком долго, но судя по тому, как много в этот раз приехало гномов, что следуют как раз за ванами, к концу вереницы гостей его ноги определённо устанут. И это ещё мягко сказано.
Все тело до сих пор ломит и тянет как после давнишнего, три дня назад прошедшего экзамена, так и после этой битвы не на жизнь, а на смерть сегодня ночью. А Тор все еще изредка смотрит. Правда теперь его взгляд направлен вслед принцессе светлых, и отчасти Локи рад этому. Даже несмотря на то, насколько это мерзко и отвратительно.
Не сам тот факт, что старший ведёт себя настолько вызывающе, а то, что он по сути именно таким и является. Является уличной девкой, которая готова кинуться на любого, кто понравится или покажется довольно состоятельным, чтобы заплатить дорого. Конечно, Тор не продается, но все же его поведение… Просто мерзкое.
Неожиданно — до того, как предводитель ванов, Фрейр, достигнет одного из первых важных послов, что стоят ещё дальше от входных дверей, чем даже он сам — его локтя касается рука матери. Маг чуть отклоняется к ней, а затем слышит:
— Я поговорю со Всеотцом. Не думаю, что он будет против твоей небольшой поездки в Альвхейм.
— Хорошо, мама.
Внутри все сжимается, а затем, наконец, оттаивает. Губы растягиваются в искренней улыбке. За спиной будто бы вырастают крылья, и он чувствует себя таким невероятно свободным уже в тот самый момент. Жаль только, длится это недолго.
Делегация спокойных, извечно равнодушных, но внутренне все же невероятно живых ванов проходит мимо, здороваясь лишь с царицей да царем. Некоторые ещё кивают Тору, выражая своё почтение ему, как будущему правителю, в то же время Локи не кивает никто. Неудивительно.
Ваны — представители жизни, представители всех стихий. И настоящие ненавистники етунов. Еще большие ненавистники етунов-полукровок, что обладают сильной/опасной магией.
Это не так просто и пусто, как может показаться на первый взгляд. Ваны — и обычные люди/мастера/ремесленники/купцы/фермеры, и лекари-заговорщики — все же являются хранителями всего. Если асы — властители, эльфы и дворфы — созидатели, то ваны именно хранители. Они трудолюбивы, они способны, они расселены почти что по всем мирам ради сохранения гармонии и здоровья. Природы ли, мироздания ли — не имеет значения.
Важность, однако, имеет то, что именно етуны несут смерть. Они несут холод, одиночество, опустошение. Ваны ненавидят етунов.
Но его, Локи, отчуждение этого народца не задевает. Да, он — полукровка и маг. Если он будет обращать свой взор на каждый гневный отклик, то быстро станет еще более вспыльчивым и глупым, чем даже Тор. А вот этого уже допустить ну никак нельзя.
Следом за ванами, чуть припозднившись, идут дворфы или же, как их называют в простонародье, гномы. Они, извечные весельчаки и воинственные добряки, не изменяют себе ни на миг. Король идёт первым, он улыбчив, радостен и уже привычно преподносит им подарки. Каждому члену царской семьи по резной, бордовой шкатулке.
Локи тут же с тлеющим в груди интересом открывает свою, что удерживает для него один из гномов-подмастерьев, и заглядывает в неё. Более стройный и молодой, чем его собратья гном тут же негромко, чуть смущенно поясняет:
— Это магический браслет из чистого серебра. Он может увеличиваться в размере, а выкованные изнутри него руны не дадут никаким темным силам проникнуть внутрь круга.
На бархатной, темно-бордовой подушке действительно лежит тонкий серебряный браслет, и он начинает нравиться магу в ту же секунду, как тот опускает на него свой взгляд. Никаких излишеств и каменьев, что так нередко любят вставлять в свои украшения гномы, и наоборот больше изысканности да простоты. Больше какой-то странной мужественности. Больше трепетной совместной работы мага и только-только начинающего, но от этого не менее умелого кузнеца.
— Ты его изготовил? — Локи с лёгким хитрым прищуром смотрит на гнома, а тот уже испуганно опускает взгляд в пол. Нервно сглатывает. Скорее всего подмастерья наказывают позже, если у них не выходит угодить царским особам полностью. Это немыслимая честь — преподнести дары Всеотцу и его семье. И оплошать тут никак нельзя.
Локи осматривает гнома. Брючки, рубашка, кафтан, чуть потертые ботинки… Он не выглядит богатым, хотя его одежда и опрятна. Скорее всего она была куплена на последние пару монеток, только бы пустили в замок, чтобы преподнести подарок самолично. Что ж. Подняв глаза вверх, к мягкому, довольно щедрому на эмоции лицу, маг прищуривается чуть сильнее. Браслет ему безоговорочно нравится, и отказываться от него он не собирается. Но вот гном, кажется, уже решил немного иначе. Стоит ему начать говорить, как в голосе тут же проглядывается напуганная, разочарованная дрожь:
— Д-да. Мне говорили, ч-что лучше бы переделать, добавить камней, да…сделать его более…женственным, но… Я не пожадничал на камни, не подумайте, ваше высочество, просто мне п-показалось… — дрожит не только голос. Локи замечает и дрожащие губы, и влагу, испуганную/боязную, собирающуюся в нижних веках глаз. Он выделяет одно из главных слов, сразу же понимает, как на самом деле к нему относятся многие дворфы.
Это не задевает его совершенно. Он — не будущий правитель, не политик да и придворный маг вряд ли слишком надолго. И какого-то немыслимого статуса, при котором чужое отношение является чрезвычайно важным, у него нет. Только равнодушным остаться у Локи все равно не получается, пускай он и знает все это. Ему нравится браслет, нравится ход мыслей гнома-подмастерья. Ведь тот не послушал гнусных болтунов, сделал так, как посчитал нужным; сделал так, как почувствовал. И сделал он поистине красиво и достойно именно младшего принца. А не какой-то легкомысленной, глупой девки-служанки или придворной дамы.
Чуть склонившись, Локи мягким движением руки подхватывает чужой подбородок и поднимает лицо гнома. Тот не пугается так уж сильно, все же смотрит на него, смотрит ему в глаза, ожидая приговора. Маг с почти неразличимой улыбкой на уголок губ говорит немного тише:
— Браслет прекрасен. И твоя работа поистине заслуживает уважения, — парнишка замирает, пару раз непонятливо моргает, а затем широко, с надеждой во взгляде, улыбается в ответ. На вид, если судить по меркам асов, ему около пятнадцати меток, если не меньше.
Локи ерошит его светло-рыжие волосы, закрывает крышку шкатулки, позволяя веренице гостей продолжить свой путь. Решение заговорить, пойти на легкую уступку/похвалу не кажется ему неверным. Он ведь помнит себя в эти годы. Помнит, как не хватало настоящей, ощутимой поддержки и просто доброго взгляда. Как не хватало того, кто подошел бы и сказал, что у него все выходит прекрасно, что он справится, что у него все получится.
Поэтому, не желая терять момент и ждать пока гном-подмастерье уже уйдет, маг негромко добавляет:
— Покажешь мне позже, как он работает, хорошо? А я взамен могу показать тебе пару фокусов…
Парнишка быстро-быстро радостно кивает. Для него подружиться с самим младшим принцем — это честь: видно по одному лишь его взгляду. Тут уже даже етунская сущность не имеет никакого веса; маленький гном, похоже, восхищается им.
Где-то рядом немного неодобрительно вздыхает мать, но маг даже не обращает на это внимание. Он и сам знает, что гномы-подмастерья — та же челядь, с которой так любит забавляться его брат. Но он ведь не собирается тащить этого парнишку себе в постель. Он просто хочет попытаться найти себе друга в гноме, который ещё даже не будучи знакомым с ним, уже смог прочувствовать его. Если не полностью, то хотя бы частично.
Стоит только последней делегации скрыться за открытыми дверьми пиршественного зала, как они тоже направляются внутрь. Етуны так и не появляются, но, говоря откровенно, никто и не ждет, что они придут раньше Мидсумара. Хотя, даже без етунов, Локи находит того, кто портит буквально все, до чего только может дотянуться. Точнее, Тор находит его сам. Находит и одним лишь своим существованием, обрубает его только-только выросшие крылья.
— Посмеешь хоть шаг сделать по Бивресту, я нажалуюсь на тебя отцу, и ты никогда не покинешь Асгард, — старший нарочно тормозит, будто почтительно пропуская мать с отцом вперёд, а затем перехватывает его за руку, жёстко останавливая. От его хватки Локи уже чувствует, как на руке наливается синяк, но он все же не падает в обморок от страха или боли. Нападки Тора слишком привычны, хоть и редки, чтобы до сих пор реагировать будто слабонервная служанка да барышня. — Без моего позволения…
— Ох, надо же, глядите, мальчик с молотом вспомнил о существовании своего младшего брата!.. — Локи шипит и дергается, вырываясь. Коридор уже почти пуст, но даже те слуги да советники, кто ещё не ступили в зал, совсем не обращают на них внимания. Они все же принцы. Их склоки — их личное дело. — Хоть одно слово, и я скажу матери, что ты забавляешься со служанками, а затем расскажу ей, что пытаешься принудить и меня.
Маг скалится и, внутренне насторожившись, — не зная, какую реакцию увидит после собственных слов, — делает полшага назад. Он не собирался поднимать эту тему, но все же его язык — все ещё его же враг. Возможно, надо бы начать следить за ним, но если бы это было так просто, Локи уже давно бы начал. А прямо сейчас…
Он не знает, какой окажется реакция Тора. А тот реагирует неожиданно и странно. Слишком потерянно для того, чьи намерения вроде как были наполнены мерзостью и грязью еще этой ночью.
— Ч-что?.. Брат, я… — в глазах старшего такая потерянность, что у Локи чуть колени не подгибаются. Вместо этого он дёргает уголком губ, понимает, что победил в этой перебранке, и вскидывает голову только выше. — Я не… Ты все неправильно…
— Не смей даже близко ко мне подходить, Тор. Моя личная жизнь и мои отъезды тебя не касаются, — Локи сжимает зубы, выпрямляет спину и гордо скрывается в зале. Смаргивает этот потерянный и ошарашенный вид брата и забывает о нем. Навсегда-навсегда.
Тор все ещё стоит в коридоре. И все ещё смотрит ему вслед.
~~~^~~~
Пиршество, как и бывает каждый раз, затягивается чуть ли не до самого утра. Его брат напивается раньше всех и почти что устраивает драку с одним из гномов, а он сам несколько раз безуспешно пытается скрыться с глаз гостей. В первые несколько раз его ловят привилегированные служанки светлых эльфов, а затем ему приходится танцевать и смеяться вместе с ними. После, стоит ему только подумать о том, чтобы попросту исчезнуть, просто испариться, его взгляд перехватывает сама Королева эльфов, а затем подзывает к себе парой тонких пальчиков.
И у Локи просто не остается возможности отказать.
Что самое смешное: он — жертва. Все, буквально все во всех девяти мирах и прилежащих к ним территориях так или иначе знают, что он — етун. И большинство опасаются его, меньшинство боятся, а эльфы… Они интересуются им. И в прямом, и в переносном, и в буквально любом смысле, который вообще возможен.
Поэтому служанки зовут его танцевать, поэтому все обращаются с ним так неприкрыто учтиво, поэтому и Королева тоже…интересуется им. Локи уже вроде девятнадцать меток, но он все еще не уверен, как относится к такому явному интересу со стороны светлых. Вроде бы это и приятно, но в тоже время, кто знает для чего он им сдался?.. И он скорее был бы счастлив уйти в свои покои, чем быть тут, у всех-всех на обозрении, у всех-всех на виду. Не только у асов, с их привычным игнорированием, но и у гномов, с их ленивым безразличием, но и у ванов, с их затаенной злобой, но и у эльфов. С их явным, все еще, даже столько меток его жизни спустя, горячным интересом.
Однако, выбора у него, Локи, нет. Он — младший принц. Он — етун-маг. Без свободы, без мнения, но с ответственностями. С плечами, нагруженными под завязку.
И именно поэтому ему ничего не остается, как на множество мгновений и тостов составить компанию Королеве эльфов. Он ни взглядом, ни действием не выдаёт того, как ему сильно хочется уйти от празднества, от шума, от этого громогласно голоса пьяного Тора. Он ведёт себя лишь так, как и должен младший наследный принц: учтиво, да вежливо.
Локи невозмутимо поддерживает любую тему, улыбается, но все же не прогибается под Королеву. Он мягко отстаивает своё мнение, старается не затрагивать политику или же экономику. Когда Королева неожиданно говорит:
— Вам когда-нибудь снились вещие сны, младший принц? — у него в животе что-то переворачивается. На миг — он и сам это чувствует — взгляд его становится затравленным и будто бы испуганным. Это длится лишь миг, а следом Локи смаргивает дурное ощущение, возвращая себе спокойствие и легкую, пиршественную живость.
— Смотря, что считать вещими снами, ваше величество… — он прикрывается бокалом, освежая пересохшее горло обычной водой, замаскированной магией под медовуху. Королева, ни на мгновение не шальная, даже после, кажется, шести кубков медовухи, не сводит с него глаз. — Недавно мне приснилось, что я шёл по коридору и случайно запнулся о бокал, похоже, оставленный какой-то служанкой… На следующее утро я действительно шёл по тому же коридору, но никакого бокала там не было и в помине.
— Ох, что вы, такие житейские мелочи… Я говорю о делах масштабных. Войны, бедствия… Чья-то смерть, — она таинственно улыбается ему, но улыбка её не затрагивает взгляда светло-зелёных глаз. И Локи в мгновение понимает, что Королева знает. Знает о его снах.
Он контролирует себя всегда, но именно в тот момент глаза-предатели уже выискивают брата. Локи будто боится, что с ним уже что-то случилось или что он знает тоже. Конечно, иногда вещи, что окружают его, выходят из-под контроля, но все же есть некоторые… Есть некоторые, которые Локи выпустить просто не может. Он не может позволить Тору узнать, что тот снится ему. Не может позволить Тору узнать, что именно происходит в его снах.
Это отчего-то кажется невероятно важным, хоть объяснение такому интуитивному чувству Локи не может найти уж очень долго, как ни старается. А только, привыкши доверять самому себе, он не торопится сомневаться, ухватывает взглядом фигурку буйного, веселого брата и лишь зубы стискивает. Если понадобится, он пойдет на крайние меры, но сблизиться с братом… Нет. Этого он себе — ни себе, ни ему, ни кому-либо еще — не позволит.
— Я… Ваше величество… — и все же Локи теряется. Это слишком неожиданно и слишком выбивает из колеи; маг нервно сглатывает, вновь смотря на эльфийку. А та все ещё мягко улыбается. Мягким же, плавным движением отставляет бокал, после обмахивается ладонью пару раз.
— Здесь так невероятно душно… Не могли бы вы, младший принц, сопроводить меня на воздух?..
Уловка. Он знает, что это уловка, но все равно кивает. Возвращает себе самообладание, поднимается, подает Королеве руку. Возможно, у него получится немного разговорить ее. Или же получится устранить?.. Тут уж выбирать не приходится. Крайние меры только для самых крайних случаев.
Для всех тех случаев, что связаны с Тором.
Королева поднимается тоже, напоследок прошептав что-то сидящей рядом с ней дочери, а затем берет его под руку. Локи ведёт себя спокойно и рассудительно. Раз уж Королеве что-то известно, он просто обязан это узнать. Обязан узнать всё.
И он выводит её величество через незаметный проход, что как раз за главным столом для Всеотца и высокопоставленных гостей. И он даже не замечает, как Тор провожает их взглядом.
— Прекрасная летняя ночь, не правда ли?
Они выходят на балкон. Локи почти незаметно, довольно быстро опускает руку, разрывает этот хоть и косвенный, но все же контакт, а затем отходит к массивным каменным перилам. Смотрит на звездное небо.
— Чуть позже возможно пойдёт дождь, так что я не думаю, что вам стоит задерживаться здесь, — он не знает зачем говорит это, все еще доверяет предчувствию. И все ещё пытается взять себя под контроль, придумать, как же начать разговор. Королева элегантно становится рядом, тоже невесомо опирается на перила. Тонкие, узорные золотые браслеты переливаются трелью звуков, соскальзывая по ее рукам. И она негромко говорит:
— Я слышала, есть одно предание… В нем говорится, что раньше те, кого обуревали сомнения или вопросы, могли пойти к норнам. Норны были всемогущи и всеведущи, они направляли, помогали, прося плату лишь в том случае, если намерение человека было злым, — её голос красив и мягок. Маг прикрывает глаза, подставляя лицо тёплому ветерку, и вслушивается в каждый звук. Аура светлой эльфийки чарует и завораживает. — Вы так молоды, младший принц, но уже храните в себе зачатки великой силы и ещё более великой мудрости. Они без вас не справятся. Ни Всеотец, ни асы, ни все девять миров, ни…
— Тор? — срывается с губ охрипшим шепотом. Но он не дергается, не отшатывается ошарашенно. Королева и так все знает, так и зачем же устраивать истерику и слишком драматизировать? Локи лишь напрягается, каменеет весь в ожидании ответа, будто в ожидании плахи.
А эльфийка тихо посмеивается. Шепчет:
— Собираются тучи, молодой принц. Он ждёт вас, он не боится, в отличие от вас, а вы… — поверх его ладони ложится прохладная рука Королевы, и перед глазами мелькает картинка красивых женственных ступней, разукрашенных годовыми метками. Она все продолжает шептать, а у него больше не остаётся вопросов. Значит, Королева эльфов и мудра, и сведуща в магии, и… — Я — провидица, младший принц. Но я не буду гадать по вашей ладони, ведь вы и сами в состоянии это сделать. Только вот вряд ли вы что-то увидите… Ваша судьба так загадочна. Я не встречала в своей жизни ещё ни единого существа, чья жизнь бы зависела полностью лишь от него самого, но при этом не зависела бы ни от чего вовсе. Чья жизнь была бы так…длинна…и так схожа с порывистым, неопределившимся, куда же ему деться, ветром.
— Я не понимаю… — на лоб падает первая капля, а затем он сквозь закрытые веки видит блеснувшую молнию. Тор опять буянит. Возможно, их даже охватит шторм, если его не успеют успокоить. Если не успеет найтись тот, кто вернет ему самоконтроль, кто напомнит о его статусе и его достоинстве.
Только вот в пиршественном зале нет такого ни человека, ни стража, ни бога. Поддаваясь волне собственной пьяной/воинственной прихоти, Тор никогда и никого не слушает. Даже своих прихвостней воинов и эту дурную девку Сиф. Об Одине да матери и говорить нечего. Иногда Локи кажется, что нынче старший буянит и выставляет себя таким легкомысленным да порывистым нарочно, ведь почти всегда — сейчас уже, конечно, а не в свои ранние годы — он успевает остановиться вовремя. Почти всегда он находит нужный момент, чтобы гордо отступить, но при этом не показаться трусом. И никогда он не продолжает до того момента, когда бы Всеотец мог отослать его со стражей или мать могла бы оскорбиться его порывистостью/безответственностью/наглостью.
Однако, как бы и что бы Локи не казалось, он ведь и сам понимает: Тор не умеет притворяться. Возможно, в нем со сравнительно недавних пор существует хорошо развитое чувство интуиции, и только лишь благодаря ему он узнает/различает тот миг, когда нужно остановиться. Только вот сейчас — Локи уверен, — старший не станет слушать это чувство, когда оно предстанет перед ним.
А значит, могут объявиться никому не нужные проблемы.
— Ох, вам и не нужно, ведь ещё слишком рано… Но ваша цель так благородна и так глупа. Спасти одного, уничтожив многих. Сколько жертв, молодой принц, сколько…
Она все ещё держит свою ладонь поверх его. Локи чувствует накатывающий страх. Сон, все эти слова… Все перемешивается в его голове и в сердце. Он больше не знает, что он и кто он. Он путается все сильнее. Зажмуривается, напрягается, начинает дышать чаще.
— Я не понимаю, — он пытается говорить чётче, но эльфийка лишь вновь смеётся. Наконец, отстраняется, а затем шепчет напоследок:
— Взвешивайте каждое ваше решение, младший принц. Взвешивайте и помните, что проход в обитель норн открыт лишь в ночь равноденствия.
Раздается раскат грома. Локи вздрагивает, распахивает немного влажные, встревоженные глаза и смотрит. Королева не исчезла и не испарилась, она все ещё здесь и все ещё глядит на него. Улыбается этой своей таинственной улыбкой на самый уголок губ.
Он с мгновение смотрит на неё потеряно, но, осознав, что больше ему ничего не скажут, вздыхает. Берет себя в руки, смаргивает слабость, борется с желанием потереть лицо чуть влажными/встревоженными ладонями.
— Вам лучше вернуться назад, ваше величество. Боюсь предположить, но, похоже, мой брат вновь разгулялся не на шутку, а значит вскоре начнётся буря, — он поворачивается боком и указывает рукой в сторону выхода с балкона. Добавляет: — Мне бы не хотелось, чтобы вы намокли.
— Очень любезно, младший принц, — она кивает, чуть приподнимает юбку, чуть приседает. А затем разворачивается и идёт в сторону пиршественного зала. Она уходит, но оставляет в нем ту смуту, что принесла в Асгард вместе со своей свитой.
И Локи остаётся разбираться со всей этой смутой один. Он поднимает глаза к небу, видит чёрные, грубые и обозленные тучи и стискивает пальцами белый камень перил. Сжимает зубы.
Намного лучше было бы, если бы она молчала. Если бы этот сон ему никогда и не снился. Если бы он никогда не рождался.
Он ведь не так силён, чтобы взять на себя слишком большую ответственность; что если он всех подведет, что если у него не выйдет и… Только вот что именно не выйдет?.. И кого он может подвести, если никого нет? Да и какая ответственность, кроме уже существующей, может упасть на его плечи?
Сумбурный поток мыслей прерывает молния и следующий за ней взрыв грома. Маг, и так переполненный волнениями и напряжением, срывается:
— Да можешь ты уже успокоиться или нет?! Никуда я от тебя не денусь!
Его голос поднимается высоко-высоко к небосводу и затихает одновременно с громом. Локи зажмуривается, посылает сильный магический импульс в пиршественный зал, в голову своему дурному брату. И кричит вновь те же слова, только теперь в его голове, с силой, с грубостью, с потребностью и нуждой в спокойствии и поддержке, а не в очередном глупом буйстве да к тому же основанном на глупых, грязных потребностях братца.
Стоит ему распахнуть глаза, как нечто, что он видит на небе, поражает его до самой глубины души. Капли сплошного, сильного ливня зависают в воздухе. Ветер замирает. Тучи останавливаются. Весь Асгард, ошарашенный и затронутый до самых его глубин, каменеет и зависает на месте, подчиняясь воле и чувству главного сокровища и сердца своего.
Подчиняясь воле и чувству Тора.
Это длится каких-то пару мгновений. На пару мгновений весь мир стопорится и будто пытается медленно переварить услышанное, осознать его. А затем момент, истончившись, обрывается. Весь дождь, что успел излиться из туч, опускается ему на голову. Локи тут же промокает до нитки, мокрые волосы облепляют лицо и шею. Зубы сжимаются сильнее, почти скрипят друг о друга от настоящей злости.
— Тор, Хель тебя подери! — он вновь гневно кричит, топает ногой от беспомощности, но никто не отзывается. Тучи слишком быстро становятся облаками, а затем и вовсе рассасываются/расходятся/раскрываются, позволяя узреть прекрасное, тихо переливающееся утренними цветами небо.
Он — весь мокрый, замёрзший и обозленно-запутанный — видит, как у горизонта начинает заниматься заря.
~~~^~~~
Дворец никогда не был слишком пустым, но теперь он буквально переполнился гостями. То тут, то там снуют гномы и стайки служанок-эльфиек, и главное — смотреть, куда идешь, чтобы случайно не наткнуться на стражников, расставленных везде, где только можно. Вроде бы етуны еще так и не явились, но все же дворец стал потенциально опасен: тут были ваны, которые могли быть довольно вздорными да к тому же не раз и не два были врагами асов — конечно, это было давно в прошлом, но все-таки; тут были гномы, что были охочи до хорошей драки, как Тор в свои шестнадцать или может восемнадцать меток. Про эльфов сказать ничего было нельзя, ведь они были радушны и спокойны… Если бы только так сильно не хотели заполучить себе етуна-полукровку.
Так вот стоило Локи выйти из собственных покоев тем же вечером, после долгого хорошего дневного сна, как он тут же наткнулся вначале на ораву гномов, а после — и того пуще — на брата, беззастенчиво флиртующего с принцессой эльфов. Это было не удивительно и даже совсем его не расстроило.
Маг успел выспаться, успел посетить купальню и нарочно забыл все, что произошло буквально на рассвете. Тор вел себя словно слабоумный непостоянный ребенок, требующий внимания к своей персоне, но это была не его, Локи, проблема.
Это была проблема лишь Одина да Фригги. Тор был их ребёнком, Тор был наследником и Тор…
— Брат. Принцесса, — он идет мимо, почтительно кивает, но не останавливается. Смотрит холодно, равнодушно, но даже и не на них, а словно сквозь. Затем только перед собой.
Тор все ещё самодовольный кретин. Локи все ещё — как бы глубоко внутри ему этого ни хотелось — знает, что не нужно с ним связываться.
Поэтому он идёт мимо. С прямой спиной, спокойным взглядом и безразлично поджатыми губами. Но, похоже, его жизнь не может просто так взять и вновь стать проще, потому что почти сразу позади раздается:
— Я найду вас позже, Гертруда. Брат, подожди!..
У Локи дергается глаз и нога чуть не подворачивается, но шага он не прибавляет. Уж что-что, но бежать не собирается. Лишь пальцы сминаются в кулаках, да и то совсем незаметно. Медленно выдохнув, он готовит себя к очередной глупой и эгоистичной выходке старшего.
Тор догоняет его, уже хочет положить ладонь на плечо, но маг будто чувствует. Грубым шлепком сбивает ладонь в сторону, не жалея при этом пару капель силы. И он все ещё не останавливается. Ледяным тоном отрезает:
— Не прикасайся. У тебя есть время, пока я не дошёл до покоев Всеотца. Если это, конечно, что-то важное.
— Я… — Тор неожиданно теряет чуть спеси и уверенности, даже не замечая, потирает ладонь, по которой его так грубо и жестко хлопнул Локи. Чуть откашлявшись, нахмурив брови, он говорит, но так, словно и сам не уверен в своих словах: — Я хотел бы извиниться, я…
— Я говорил «о чем-то важном». Твои глупые жалостливые слюни мне не нужны. Будь добр, оставь эти никчемные сердечные терзания для своих подруг, — они, наконец, достигают двери, и Локи уже кладет ладонь на ручку, но Тор все же дёргает его назад, разворачивает. Маг сжимает зубы, вбиваясь лопатками в так и не открытую дверь, и поднимает на старшего прищуренный настороженный взгляд. Колкий взгляд.
Проснувшись, на пороге он вновь нашёл розу. А ещё его одолевают мысли о норнах. И Всеотец пытается втянуть его в политическую бойню, которая в любом случае окончится его смертью. Фригга опекает его слишком, но не может спасти от одиночества. Он разрывается выбирая между свободой и тем, чтобы в полночь равноденствия отправиться к корням Иггдрасиля.
И Тор, будущий царь Асгарда, а также безответственный мальчишка с молотом — это последнее, что ему сейчас и когда-либо вообще могло быть нужно.
— Ты… — Тор упирается ладонью в дверь над его головой, будто бы Локи одна из тех бесчисленных служанок, которых брат почти стайками таскает в свою постель, и маг лишь презрительно кривит губы. Ему совершенно не нравится эта клетка, не нравится это давление со стороны старшего. И мириться с ним маг не собирается. Он раздраженно шипит:
— Убери руку, пока я её тебе не отрубил, Тор. Хочется повеселиться — иди к служанкам. Мне не до твоих тупых издевок. Если ты хотел чего-то…
— В кого ты превратился?..
Тор медленно убирает руку и неожиданно, до крайности удивленно пытается найти на его лице что-то… Что-то, что поможет ему вновь увидеть в Локи младшего брата?
Локи не знает. Он держится каких-то пару мгновений, раздражение истончается, пропадает, а затем его буквально скручивается в приступе смеха. В приступе настоящего, чуть позабытого, но все же болезненного/горького/печально/острого, словно меч Сиф, смертельно пронзающий насквозь каждого неугодного, смеха.
Старший отшатывается резко, на его лице непонимание, все еще удивление и страх. Да. Именно страх Локи видит в его глазах, когда выпрямляется.
Но ему не жалко. Пусть почувствует страх, ужас. Пусть ощутит целую гамму негативных, болезненных эмоций. Пусть насладится ими сполна. Сам Локи за юношеские годы этим пресытился, так почему бы теперь не предоставить это место Тору?..
— Я превратился в того, — он вскидывает голову и смотрит жёстко, с щепоткой ненависти да парой капель горечи. Он давит внутри себя все лишние, неуместные эмоции. Он кладет ладонь на ручку, сжимая её пальцами так, что ещё мгновение, и она может просто сломаться. Он смотрит сильно и гордо. Он смотрит так, словно желая выжечь в голове старшего великую тайну одним лишь взглядом. Тайну того, что он, Локи, не прогнется/не сломается/не рассыпется пеплом и прахом/не опустится на колени/не склонит свою черную, словно вороново крыло, и восхитительно умную голову. Нет. Нет. И еще раз нет. — в кого меня превратили годы одиночества и отчуждения. Годы ненависти и чужой злобы, — он пытается бороться с собой, но губы растягиваются в оскале. Так хочется ударить Тора. Хочется повалить его и избить до полусмерти.
Сколько меток прошло, как вдруг он вспомнил о нем? Сколько меток прошло, как вдруг он проснулся утром и подумал: «У меня же есть младший брат, как я мог забыть?!».
Локи шумно дышит, а переполненное гневом и отчаянием сердце в его груди бьётся часто/сильно. Он держит руки при себе. В коридоре все еще есть гости, служанки, гномы, но дело даже не в этом. Локи прекрасно понимает, что стоит ему поднять руку, как он вряд ли сможет остановиться, — воздаст старшему за все годы отчуждения и унижений, — но и Тор тоже вряд ли позволит себе навредить. В конце концов они лишь подставят отца, подорвут уважение к асам своей глупой дракой, а после их хорошенько высекут. Просто прекрасное развитие событий, да. Локи понимает все это и поэтому просто говорит напоследок:
— Я превратился в того, в кого меня превратил ты, самый отвратительный старший брат.
Даже не собираясь ждать, маг выходит на первый уровень. Тор так и остаётся стоять там: с потрясенным лицом да с невидимым ожогом на руке, которую отшвырнул младший.
Локи не собирается тратить на него время, потому что это просто не имеет смысла. Все в любом случае закончится им самим: разбитым, использованным, да истрепанным. Ведь так было не раз, не два. Это было всегда, начиная с его собственных девяти меток, с того момента, как в их жизнях появились Сиф да Фандрал с Огуном и Вольштаггом. Тор приходил к нему, когда сам в этом нуждался/уставал от своих новых приятелей, а Локи принимал его, ведь… Был ли у него выбор? Нет. Ни выбора, ни других друзей.
В начале, в самом детстве, Тор ещё был честен. Они часто играли в прятки да догонялки. Они были близки; шумные и дружные носились по коридорам дворца, не раз убегая от стражников, посланных за ними матерью. Они любили прятаться за гардинами. Любили прятаться в саду. Любили убегать далеко-далеко от дворца или же теряться в полях кукурузы. Они говорили обо всем на свете, часто спали в одной постели, делились самыми сокровенными и основополагающими мыслями. И всегда защищали друг друга, поддерживали друг друга, оберегали друг друга.
Будучи маленьким, Локи даже проложил меж их покоями небольшой проход, чтобы, если что, тут же бежать к брату. Ведь брат и сильный, и смелый, и верный, и…
Только Тору исполнилось двенадцать меток, как неизвестно откуда — хотя на самом деле с подачи легкой и мудрой длани Одина, — появилась эта дрянная Сиф и троица её друзей. Локи было всего лишь девять, он ещё даже не начал учиться по-настоящему, но Тор… Тор уже успел предать его. Будто бы по велению руки злого, гадкого волшебника за три последующие метки он медленно, но не по-настоящему забыл о нем. Он забыл об их играх. Он забыл об их дружбе. Он просто отвернулся от всего, что их связывало.
Локи был нужен ему лишь ради того, чтобы сделать какую-нибудь пакость да спихнуть это на него. Или же ради того, чтобы дать своим «настоящим» друзьям глумиться над ним да избивать временами. В его, Локи, семнадцать меток Тор получил молот, а затем, наконец, забыл о нем уже по-настоящему. Забыл на долгие, одинокие и слишком болезненные две метки.
Слишком спокойные две метки.
Свернув к двери, ведущей на уровень Всеотца, Локи мог с уверенностью сказать, что он не хочет, чтобы Тор вновь возвращался. Ему было хорошо и без Тора. Ему было хорошо с мечтами, которые никогда не осуществятся, да с пустотой, что будет его вечным спутником. Ему было хорошо со своим одиночеством да с тёплым Бранном под боком.
Локи был готов и дальше жить с болью, но даже не собирался готовиться к тому, чтобы вновь обрести брата. Это было лишним. Это мешало бы его спокойствию и терзало бы его более агрессивно/более жестко/более настойчиво и более…ежедневно. Ведь именно так было после их ссоры в его, Локи, двенадцать меток.
После их ссоры… Целых пять столетий он избегал насмешливого и горделивого, тщеславного брата. Целых пять столетий он сносил упреки и смех его друзей, сносил их издевки и иногда непотребные, прогнившие презрением шутки. А затем все стало тихо. Локи заметил, как Тор переменился, обретя молот, но Локи не обратил на это должного внимания. Ему не было до этого дела.
Намного более притягательным ему казалось собственное одиночество да тишина. Эти две константы, наконец, стали его личными и собственными. Стоило Тору отвернуться окончательно, — исчезли шутки и издевки, исчезли обращения по любому поводу и без, исчезли даже взгляды, — как и его друзья притихли. Они все выросли, их взгляды обратились в другую сторону.
Локи остался в тени. Конечно, тень отдавала морозным холодом отчуждения, но он не опускал голову и не ронял слишком горькие слезы. Сказать было сложно, что казалось ему более колким: окончательная потеря самого родного, хоть и названного брата или может иллюзия его пребывания рядом, иллюзия дружбы, которая выражалась лишь в болезненных тычках словами да оскорбительными фразами.
Однако… Как властитель лжи да главный возлюбленный иллюзорности, Локи все же отдавал большее предпочтение правде. Правда была в том, что Тор больше не был его другом/братом/близким существом. И эта правда Локи устраивала.
Не имея ни малейшего понятия, отчего целых две метки тишины и успокоения спустя Тор вновь обратил на него свой взор, Локи не желает разбираться с этим. У него нет права давать себе надежду. И у него нет желания возвращать иллюзию близости.
У него есть потребность в свободе, да бегстве туда, где никто не посмеет сдерживать или обижать его. И именно эту потребность Локи жаждет удовлетворить. Потребность свою собственную, а не маниакальное, порывистое желание старшего на дружескую или какую-либо иную, гнусную связь.
— Всеотец у себя, и он ждёт вас, — один из стражников кивает, и уже тянется к двери, как вдруг позади грохочет:
— Локи, подожди!..
Это Тор. Тор, который зовёт его по имени.
Маг сглатывает, внутри что-то переворачивается с ног на голову, но он все же делает шаг в сторону двери. Знает, что Тор не успеет, но все же не медлит. Говорит как никогда уверенно:
— Пользуясь властью, дарованной мне как младшему наследному принцу, я требую никого не впускать до последующего распоряжения. Моего или же самого Всеотца.
Стража кивает беспрекословно, он делает шаг к двери. А затем переступает порог. Тор остаётся далеко за его спиной. Там, где ему и место.
~~~^~~~
Всеотец… Самый мудрый, самый великий и самый справедливый.
Локи попадает в его покои сразу, как только переступает порог, просто потому что покои Всеотца занимают весь последний уровень. Это неудивительно, ведь он же Асгардский Царь, а также Защитник Девяти Миров, но все же самому Локи это до сих пор кажется слишком расточительным. Асгардская экономика не находится в упадке, люд сыт, доволен, имеет и работу, и крышу над головой, а только…
Маг передергивает плечами и выпрямляется, делая первый шаг. Он не то чтобы не любит своего отца, но если начать с того, что Один ему даже и не отец, а закончить тем, что он, Локи, никогда и не был ему толком нужен, то все и так будет понятно.
Стоит ему сделать первый шаг, как почти что над самым ухом каркает Мунин. Локи дергается, каменеет и поджимает губы.
Прошло уже почти с десяток меток, а эта птица все ещё ненавидит его за то, что когда-то Локи вырвал из её хвоста одно из перьев. Ему просто было десять, а Тор с друзьями решили, что это уличная ворона и попытались поймать её… Ну, Локи помог им. А затем ещё долго отсиживался в собственных покоях, потирая обклеванное, никак не заживающее плечо и прячась от гнева Всеотца.
Как оказалось позже, ни Тора, ни его прихвостней даже не наругали, хоть это именно они и были главными заводилами этой проделки. Этой, каждой последующей и предыдущей.
И Локи уже давным-давно перестал считать это проклятьем. Тор просто был настоящим и любимым сыном, а он сам… Так, подкидыш чужой крови, да чужих/чуждых земель. Все справедливо.
Ворон вновь оглушительного каркает, выдергивая его из туманных, подернутых горечью мыслей, а затем перелетает в следующую залу. Похоже, Всеотец действительно его заждался, раз даже эти глупые птицы… Ворон вновь каркает и пикирует вниз. Его острый клюв раздирает грудь его, Локи, иллюзии. Он сам успевает отступить в сторону, увернуться.
Что ж. Ему уже давно пора бы научиться следить не только за языком, но и за мыслями. Не у одних лишь стен есть уши.
Локи обходит потерявшую равновесие птицу, что вот-вот должна врезаться в стену, и с легкой усмешкой на губах проходит дальше. После гостиной в покоях Одина находится довольно большой кабинет, следом за которым располагается балкон. Где находится спальня Всеотца знает, возможно, одна лишь Фригга, и то Локи не слишком в этом уверен. Также как и в том, спит ли Один вообще хоть когда-нибудь.
Хотя в определенной, полной и достаточно большой степени, это и не его, Локи, дело. Всеотец — царь и главный правитель. Он сам — лишь етун-перебежчик, подобранный на чужой стороне/так и не возвращенный.
Да-да, конечно же, магу всегда хотелось и любви, и принятия своего ненастоящего отца. Только вот Один — это Один. Статный, мудрый и одинокий. Одинокий не в трактовке «несчастный», а скорее в формулировке «один». Ведь Всеотец действительно один. Действительно единственный.
Единственный верховный Бог и Король Богов. Единственный верховный Царь. У него ведь даже нет ни одного слишком близкого советника и уж тем более друга. Да и зачем, если он отдал глаз за мудрость и имеет на плечах Мысль и Память?..
Но все же Локи больше всего интересует не это. Ведь давным-давно было время, когда у Одина не было ни волков, ни воронов, ни Асгарда, но был глаз. И что же было тогда? Откуда взялось все это золото в сокровищнице да и за ее пределами? Откуда взялась вся эта власть? Ответ очевиден, и это — война. Один — это воин.
Когда-то давно он приобрел мудрость, но потерял глаз. Асгард уже был его, либо же еще не был, но все же вряд ли даже в те время у Одина был кто-то близкий. Как не было, так и нет ведь.
Время прошло/перекатилось/двинулось дальше. Теперь Всеотец больше не завоевывает миры, не проливает кровь, не ворует младенцев да золото. Он больше не воюет вовсе, чаще подсылая своего настоящего сына, и вместо этого находится во дворце. Со своими двумя воронами да Фриггой, но все же Фриггу тоже нельзя считать приближенной. По крайней мере, по его, Локи, мнению. Он ведь не слепой и не глупый.
Иногда, где-то между двенадцатью и пятнадцатью метками, он не раз и не два выбирался в Золотой город. Тот находился перед дворцом, как раз за главными воротами, и протягивался до самого Бивреста, а в ширь почти что обнимал дворец, своим длинными «руками».
Золотой город был одной из крупнейших и важнейших торговых да и жилых точек, на плоскости Асгарда, но его, любознательного и еще не слишком взрослого, интересовало, конечно же, не это. Его интересовала самая окраина, застроенная милыми жилыми домиками. Когда деревянными, когда каменными, но всегда очень уютными и теплыми. Да, в них жил обычный люд, но ни тогда, ни сейчас это не вызывало у Локи крайнего отвращения.
Те люди были обычными рабочими крестьянами или же низкими чиновниками. Их семьи были большими и маленькими, дружными и сварливыми, но было в них все же что-то такое… Что-то, что заставляло его раз за разом заворачиваться в темный плащ с глубоким капюшоном и неслышно сбегать из дворца.
Будучи хоть и не слишком взрослым, но все же довольно умным, Локи понимал, что именно притягивает его. Не теплый свет от свечей в окнах, но сплоченность, радость во взгляде при виде родного, любящего/любимого человека. И радость не в одной паре глаз, радость в глазах каждого. Улыбающиеся братья и сестры, улыбающаяся мать, улыбающийся отец.
Это было его недостижимым/непостижимым идеалом — крепкая дружная семья. Семья, где отец не игнорирует/не оставляет тебя без внимания; семья, где брат не позволяет друзьям избивать тебя и насмехаться над тобой, а встает на твою защиту каждый раз.
Локи не раз видел это. Он неуклюже накладывал заклятье невидимости поверх плаща, что на один из праздников ему подарила Фригга, а затем тихими проулками и короткими перебежками достигал окраины. На окраине надобность в невидимости всегда отпадала, но все же уже после первой такой вылазки, Локи понял, что такой чистый, дорогой и аккуратный плащ ему не подходит. Довольно многие замечали его, смотрели на него и следили за его передвижениями, понимая, что он не только богатый, но еще и не местный, и это было определенно лишним. Попасться Локи совсем не хотелось.
Несколько меток спустя это все же случилось: новая, улучшенная стража заметила его в одном из коридоров дворца, затем схватила его, но до этого… До этого Локи успел повидать и пережить много всего. Ему пришлось хорошо постараться, чтобы научиться маскироваться правильно и умело. Для начала — то было довольно сложным и болезненным, — Локи вымазал один из своих любимых подарков от матери в грязи, надорвал подол и рукава. После он перерыл всю библиотеку в поисках различных магических книг с заклинаниями невидимости и еще чего полезного внутри.
Это все было не так уж и просто. Он был слишком слабым, даже для того, чтобы осторожно и правдоподобно надорвать ткань, а еще был довольно низким для своего возраста. Однажды ему на голову упала книга. Острым уголком в самое темечко. Он тогда потерял сознание, грохнулся с довольно высокой лестницы, отсутствовал почти сутки, еще неделю мучился от головной боли и сам зашивал себе рассеченную при падении бровь, но… Никто не хватился его. Никто не заметил.
Дело было не в том, что он замаскировал царапину, и не в том, что придумал хорошее оправдание, просто…
Если сравнить это с тем мальчиком, — меток на девять, судя по разговорам его родных, — который потерялся в один из вечеров, когда Локи вновь закутался в темную ткань, спрятал волосы и перепачкал лицо грязью… Точнее, если сравнить это с тем случаем. Ребенок тогда просто заплутал в колосьях кукурузы, а искать его пошли чуть ли не всей окраиной.
Дружно, сплоченно и вместе его друзья и родные пошли искать его, когда он всего лишь на чуть-чуть опоздал к ужину.
Только заслышав о случившемся, Локи тогда тут же понял, что должен помочь. Не потому что был героем или хотел награду, не потому что обладал какими-то невероятными моральными качествами. Он просто неожиданно ярко представил, как исчезнут улыбки на лицах родителей того мальчика и двух его старших сестер, как загрустят все его друзья. Локи понимал, что его семья — если, конечно, их с братом и родителями можно было так назвать, — никогда не станет такой, но ему отчего-то хотелось, чтобы хоть где-нибудь все же были такие семьи. Чтобы не он, так хоть кто-то кроме него рос в счастье, любви и душевной теплоте.
Он действительно помог тогда. Услышав достаточно информации, Локи спрятался в проулке и опустился на землю. Уперся в нее и так грязными ладошками. Он перебирал все заклинания, какие помнил, пока, наконец, не добрался до банального поискового. Представив примерный образ малыша, он — тот, кого еще даже магом настоящим назвать было сложно, — просто вложил в заклинание страх. Страх темноты, страх того, что мама с папой так никогда его и не найдут, а еще потерянность, не фактическую, но внутреннюю. Это чувство, когда не может нащупать той самой эфемерной почвы под ногами и будто бы падаешь, падаешь, падаешь…
Ему хватило и пары десятков мгновений. Малец оказался в самом центре кукурузного поля, в котором они с Тором так любили прятаться…раньше. Не в тот момент, ведь в тот момент они уже давно не то что не играли, но и не разговаривали по-настоящему/трепетно/открыто. Те, другие асы, стали его новыми друзьями, а сам Локи… Он просто остался один.
Поняв, что в одиночку он до поля не дойдет, ведь ни факела, ни такой уж великой храбрости в нем не было, Локи побежал ко входу в дом. Заколотил в дверь. Та открылась почти сразу, его встретили довольно радушно, даже невзирая на то, что он был испачкан так, будто бы вывалялся в луже грязи. Но стоило ему сказать, что он знает, где сын и брат этого дома, как на лицах сестер и матери тут же появилась надежда, появился проблеск облегчения.
Он вначале удивился, как они так просто ему поверили, а после понял: асы всегда были честными и открытыми, и недоверие не было их плохой чертой. Это просто он был етуном, и ложь была у него под кожей.
Даже сейчас Локи мог бы сказать, что тот вечер запекся у него в памяти твердой-твердой янтарной каплей. В тот вечер он будто бы почувствовал себя счастливым. Мальчишку удалось найти быстро, если не сказать слишком. Он был заплаканным, напуганным и немного замерзшим — скорее от страха/холодного пота, чем от холода, — но лишь услышав их голоса, тут же встрепенулся. Завидев мать, расплакался от счастья и облегчения.
Для него самого это тоже стало определенным жизненным испытанием, потому что в тот момент все зависело именно от него. Если бы Локи ошибся, если бы перепутал… Он бы не только опозорился перед самим собой, но и точно получил бы по заслугам за ложь и настолько грубую шутку.
Но он не ошибся. Раз за разом впустую сомневаясь в себе, он все же редко когда ошибался. Не ошибся и тогда: нашел мальчика, воссоединил его с семьей. Уже собираясь скрыться меж деревьев и вернуться во дворец, неожиданно наткнулся на самую старшую из сестер. Она уже не смотрела так грозно и недоверчиво, как в самом начале, в ее взгляде сквозило уважение и мягкость.
Никто никуда его не пустил, но зато впустили в дом. Вначале приглашали уговорами, но после отец семейства просто перекинул его через плечо и опустил лишь на стул за столом. И тогда, и даже сейчас, Локи все еще был меньше и легче своих лет, поэтому поднять его не составило труда. В отличие от того, чтобы стянуть с него плащ.
Однако, они были слишком упорными и слишком благодарными, и он… Он просто растерялся. Никто и никогда не направлял на него столько любви, тепла, веселья и доброты разом. Да, конечно, у него была Фригга, но все же она всегда держалась достойно и по-царски. Ждать от неё чего-то большего, чем обычные, легкие объятья или поцелуй в лоб на ночь не стоило. И он не ждал.
А тут неожиданно его усадили за стол, с него сняли плащ, а затем, не отвернувшись от него, хоть и видя какой он чумазый, лишь в шутливо-сварливой форме отправили к умывальнику. Локи, все еще так и не пришедши в себя, пошел, умылся, а затем постарался не расплакаться: мальчишка, уже отошедший от испуга, неожиданно обнял его сзади, да так крепко, что… У него сердце будто бы остановилось. Ведь так не бывает. Или бывает.
Тогда он определенно запутался, но единственное о чем мог думать, что последним, кто обнимал его так крепко и честно, так невообразимо сильно, был его брат. Брат, которого у него, похоже, больше и не было.
После, хорошенько вымыв ручки и окончательно отмыв лицо, Локи вернулся за стол. Он не боялся, что в нем признают младшего принца, ведь до наступления восемнадцати меток ни он, ни Тор не могли показываться простому люду. Он мог бы сказать, что замок стал местом их заточения, но… Он стал лишь его местом. Тор уже был достаточно взрослым, чтобы отправляться и в походы, и на важные/интересные делегации.
Тогда ему казалось, будто бы вкуснее еды он еще никогда не ел. Рассказывая вычитанные в книгах сказки и легенды об Альвхейме, он притворился светлым альвом и ему поверили. Рассказали в ответ много интересного об Асгарде.
Стоило ужину кончиться, как он даже глянуть не успел в сторону собственного плаща: ему уже постелили на скамье у печи. Все остальные постели были заняты, но даже скамья не показалась ему твердой или до жалости «простолюдинской». Тогда он еще был неприхотлив и любознателен. Любил шумные игры, любил бывать в новых местах, любил…много чего. Жаль, об этом никто не знал. У него никого не было.
Дождавшись, пока все уснут, Локи все же поднялся. Подхватил плащ. Оставил в подарок несколько гроздей темно-синего, сочного винограда, да десяток персиков, а для доброй и причудливо обычной, но очень теплой женщины вырастил целый букет. Это все заняло не так мало времени, как могло бы занять сейчас, и он порядком устал, но не сдался на середине. Эти люди показали ему, что есть счастливые и теплые семьи; он был им благодарен.
Так вот тогда… В те метки он и понял, что его «семья», она не то чтобы разваливается, но она просто сама из себя представляет лишь руины. Руины, что существовали всегда, возможно.
И, откровенно говоря, Локи даже представить себе не может как у Фригги, такой царственной и будто бы теплой, и Одина, властного и непреклонного, мог получиться такой, на самом деле светлый и милый Тор. Ведь если отбросить все страхи и глупости, Тор действительно был светлым. Тор был милым. И Тор…был теплым.
Тор ему не принадлежал и никогда не стал бы. Никогда и не был.
А Один таковым не был. И Фригга на самом деле такой не была. И вся суть была в том, что его семья являлась руинами и была ими уже которую вечность. Не из-за всех этих царских устоев или этикетов, но из-за того, что в глазах Одина никогда не было этой явной и настоящей любви к Фригге. Все, что было у Одина — Асгард. Он был его женой, его сыном, его братом и его миром.
И вот все тут.
Пройдя пустой кабинет насквозь, Локи вышел на балкон. Поклонился Всеотцу, хоть тот и стоял спиной.
— Здравствуй, отец, — прикрыв глаза, маг натянул на лицо бесстрастную маску. Никаких чувств и эмоций. Никаких желаний и слабостей. Ни единого повода усомниться в его силе, ни единого повода надавить на его болезненные места. — Я пришел к тебе…
— Я знаю, зачем ты пришел ко мне. Тебе не нравится возможность войти в совет магов и поучаствовать в главном собрании Альтинга, — все еще не оборачиваясь к нему, Один поднял согнутую руку, принимая на нее ворона. Тот несколько раз каркнул, будто бы чихнул, а затем вновь вспорхнул в небо. Один довольно, будто искренне рассмеялся. — Ты оставил Тора у входа? Ох, мальчишки… Так и в чем же соль, Локи? Что такого важного ты хочешь попросить у меня?
Выпрямившись, Локи разумно не стал перебивать Всеотца. Как только тот замолк, он сделал пару шагов к перилам балкона, но все же остался немного позади. Он был готов поспорить, что Один откажется, но не ради чего-то, а лишь из вредности. Мол, ты — жалкий етунский недоносок, и ты принадлежишь мне, думаешь я отпущу тебя на волю, лишь бы доставить тебе удовольствие?..
— Ты хотел, чтобы я принял участие в важном совете в ночь равноденствия, и я…понимаю важность такого твоего решения…
Главное не сказать «согласен» и «просьба». Главное следить за языком и осанкой. Один не то чтобы лишит его языка, услышав одно лишнее/неправильное слово, но определенно поймет с каким пренебрежением Локи к нему относится. Хоть это пренебрежение и взаимно, тем не менее Всеотец — Царь. Пока он сам — лишь замерзшая грязь под его ногами. Тут главное не перепутать.
— Но все же этот совет будет моим первым, и я бы хотел… Я бы хотел попросить дать мне небольшую поблажку.
Асгард прекрасен и расстилается у их ног во всей своей красе. Зеленые кроны здоровых, мощных дубов вокруг; яркие лавчонки с продовольствием и различными, бесчисленными товарами вокруг; резные, аккуратные крыши жилых домиков чуть поодаль. Синее-синее небо — но все же не такое прекрасное, как глаза его брата, — и редкие белые облака. Легкий ветерок. Впереди далекий, такой далекий и долгий Биврест, переливается всеми цветами радуги.
Асгард его дом. Асгард прекрасен.
Локи соврал бы, если бы только подумал, что не любит его. Но сказал бы правду, если бы только облек в слова то, что хочет сбежать отсюда так далеко, как только смог бы.
Всеотец не перебивает его, но Локи замолкает. Выжидает немного.
На самом деле тот факт, что предстоящий совет будет его первым — легкая ложь. Каждый разговор с Всеотцом — будто невидимая политическая битва. И нет, Локи, конечно же, не боится его, но лишь ясно понимает, что он тут нахлебник. Вскормленный сирота и изгой.
Претерпев достаточно мгновений, он продолжает:
— Я был бы рад, если бы ты, отец, позволил мне наведаться в Альвхейм… Ты мог бы послать меня туда вместе с делегацией или… Или просто так.
Он договаривает и замирает. На самом деле каменеет. Если сейчас все оборвется… Если ему не позволят…
Это сравнимо с тем самым последним глотком воздуха, и если Локи не сделает его, если не сможет всплыть, только бы набить легкие до отвала в последний раз, он умрет. Он задохнется/захлебнется. Он закончится.
Что есть у него здесь? Есть ли здесь хоть кто-нибудь, кому он действительно нужен? Ответ прост и краток. Ответ отрицателен.
У него есть лишь одиночество, которое не может разбавить даже его любимейшая мать, и у него есть лишь боль, которая не пройдет никогда. Ведь если Тор исчезнет, она лишь приумножится, и…
Пустое. Ему некому плакаться. Ему не с кем переговорить.
Он стоит на балконе под теплым летним солнцем и не чувствует его тепла. Он стоит на балконе над прекраснейшим Асгардом и не чувствует, что хочет хоть когда-нибудь начать править им. Он стоит на балконе и… И просто думает над тем, что если бы сейчас подпорки обрушились, он бы просто закрыл глаза. Закрыл бы глаза и хоть раз в жизни представил то, чего жаждал до темных кругов под глазами: теплых, крепких и таких настоящих объятий от своего…
— Я согласен.
Голос Одина, густой и до странного железно-бархатный врывается в сознание, обрывая мысль за миг до конца, и Локи весь обращается в слух. Прищуривается, будто бы пытаясь рассмотреть что-то далекое, находящееся на самом горизонте.
— Ты посетишь главный совет в ночь равноденствия, а затем можешь отправиться в Альвхейм.
Он не добавляет «с делегацией», и вот теперь у Локи действительно будто камень с сердца срывается. Теперь все, что ему остается — выждать всю оставшуюся неделю. Выждать, исполнить свое «предназначение» и сбежать.
~~~^~~~
Он и сам не понимает, как ему удается скрыться с глаз брата. Тот просто глупый и недальновидный, а сам Локи просто маг. И вот все тут.
Только прикрыв за собой дверь, ведущую на уровень Всеотца, Локи создает иллюзию, которую посылает в противоположный конец коридора. Тор, как раз переговаривающийся с парой гостей-гномов, тут же — не сразу, ведь он же все-таки вежливый будущий царь, но почти, — дергается следом. Буквально в конце коридора безмолвная иллюзия, так и не ответившая на гневные и пристрастные допросы старшего, исчезает. Он сам, настоящий и находящийся уже далеко, наконец, скидывает заклятие невидимости, будто змея — старую кожу.
Очередной разговор со Всеотцом уже не причиняет боли своей короткостью и сухостью. Это привычно. Все, что происходит в его жизни, уже давно стало привычным. И может небольшая поездка сможет привнести в него что-нибудь новое? Что-нибудь свежее?
Кто знает. Единственное, что знает он сам, так это то, что как только ступня его коснется земель Альвхейма, он больше не вернется. Он никогда-никогда не вернется сюда, он затеряется в одном из миров и построит свою жизнь заново. Он забудет о боли, он поселится в самом-самом теплом месте во вселенной, он будет веселить детей фокусами, он будет лечить стариков и помогать взрослым. И он…
На самом деле ему просто хочется счастья. Найти его. Обрести его. Понять его. Попробовать его.
И он не сможет быть счастлив здесь, когда под боком надоедливо жужжащий брат, а под боком брата стайки служанок да сладких, молоденьких дев и мальцов.
Это ведь глупо. Точнее насколько нужно быть глупым, чтобы влипнуть так безнадежно и…
Его день пуст. Ни дел, ни занятий. От скуки или же ведомый желанием как и всегда узнать что-нибудь новое, он бредет в библиотеку. Просиживает там до самого глубокого вечера, изредка наколдовывая себе чего-нибудь с кухни или же из собственных покоев. Как такового непреодолимого желания закинуть что-нибудь в рот нет да и никогда не было. Да, он любит сладкое от недостатка сладости в собственной жизни, но все же не является приверженцем обжорства. Не из желания быть стройнее и незаметнее, скорее из факта, что стоит увидеть собственного братца, так тут же и кусок в горло не лезет.
Так вот он и засиживается за книгой. Вновь и опять, каждый раз в самом глубоком и дальнем уголке библиотеки. Тор не приходит. Никогда не приходит. Даже если ищет его, все равно хочет найти не так уж и сильно, ведь еще ни разу и не нашел. Скорее всего, он даже и не знает, где располагается замковая библиотека, но и показывать ее ему Локи не собирается. Уж что-что, но ему определенно не хочется в один из дней лишиться всех этих запыленных временем томов, всех этих исписанных страниц, всех этих прекрасных картинок.
Где-то под полуночью маг вновь устало бредет в собственные покои. Путь освещает Бранн, и Локи уже давно не боится бродить по дворцу в одиночку. Зайдя на частично принадлежащий ему уровень, он уже чувствует, как глаза слипаются. Трет их, неторопливо и сонно. Все же поспать он любит как никто, но его мать не любит, когда он слишком разлеживается в постели. Именно поэтому Локи почти и не высыпается.
Он как бы взрослый и его как бы не хватятся, но не увидев его в своих покоях до или после завтрака, она всегда проверяет его магический след. И лишь завидев, что тот концентрируется в его спальне, всегда ругается. А сам Локи слишком любит мать и слишком не любит, когда на него смотрят с неодобрением.
Поэтому чаще всего и недосыпает.
Однако, никогда он не винит никого в своих сложностях/болях/проблемах. Только если брата, но это ведь так, пустяк… Совсем пустяк. И на самом деле в его недосыпе виновата не Фригга. А в его чувстве скованности/заточенности виноват не Один. Во всех его колких чувствах не виноват никто, кроме него самого.
Ведь это не Асгард — со всеми его правилами/устоями/традициями/обычаями/предписаниями — ему не подходит. Это он сам не подходит Асгарду.
Проходя мимо покоев брата, Локи слышит приглушенный стон наслаждения. Сердце в тот же миг неожиданно резко вспыхивает от боли, но он все же идет дальше. Это глупо и пусто. Это не имеет значения.
Да, ему больно, но он не концентрируется на этой боли именно в тот момент, ведь понимает, что стоит ему дойти до постели, как он тут же упадет в мягкие подушки и теплые шкуры и уснет. Что не удивительно, именно так и происходит.
Скинув всю одежду по пути, Локи зарывается в кучу мягких небольших подушек; Локи укрывается простыней, затем укрывается шкурами; Локи оставляет пару свечей, чтобы было не так страшно в темноте, потому что даже в свои годы он все еще страшится спать в непроглядном мраке; Локи засыпает.
Всю ночь напролет ему опять и опять снится сон.
~~~^~~~
Он вновь просыпается в поту. Он вновь пытается прийти в себя бесчисленное количество мгновений. В этот раз все повторяется так же, как и в бесчисленное количество предыдущих, но все же кое-что идет не так. Сон повторяется. И раз. И два. И три.
Локи проживает этот момент три раза, и просыпается задолго после завтрака. В его покоях нет рассерженной Фригги и это успокаивает: похоже, мать все же занята многочисленными гостями сильнее, чем могло показаться.
Но в тоже время это и печалит, потому что его трясет, а утешить некому. Липкий, холодный пот стекает по груди, рукам и бедрам, а из глаз текут испуганные, искалеченные слезы. Локи не знает, что творится в его голове, в его груди и его жизни, Локи не знает, как помочь себе.
Пытаясь подняться, он неожиданно поскальзывается на влажной простыне и падает назад, на спину. Удар, совсем слабенький, выбивает из легких оставшийся воздух, заставляя ощутить весь масштаб собственной ничтожности, жалкости. И Локи ощущает это, кое-как поворачивается на бок, тянет колени к груди, задыхаясь в рыданиях. Из глаз безостановочным потоком льются слезы, а в груди перемешивается страх и слабость. Скатываясь из уголков глаз по носу, влага заливает подушку. И надо бы что-то сделать, надо бы успокоиться… В его теле нет сил. В его теле нет духа. В его теле нет личности.
Нет храбрости, нет мощи, нет тепла. В нем огромная экзистенциальная пустота, и она засасывает. Но на самом деле даже пустоты в нем нет.
Внутри его тела маленький напуганный етун, который уже бессчетное количество меток пытается найти свой дом. Внутри его тела холод и тьма. Всхлипы превращаются в рыдания, его трясет, будто в лихорадке. Боясь, что кто-то может услышать, — но ведь слышать некому, у него никого нет, — Локи зажимает рот ладонью, хрипит, что раненое животное. Раненное в самое сердце.
Притягивая колени ближе, он пытается уменьшиться, пытается перестать чувствовать так много боли, пытается вытеснить ее… Но она никуда не уходит. Она расцветает в его сердце кровавой агонией, она напоминает, что теплая вода никогда не заменит человеческое тепло, а сладости не заменят слова любви и комплименты.
В плане, настоящие и реальные. Истинные. Те, которые может сказать лишь невероятно и глубоко влюбленный человек, но… Он же етун. Он же лгун. Он же… Такое ничтожество. Такое слабое, бесполезное создание.
По коже бежит воспаленная дрожь. Волосы, взлохмаченные, сальные, лезут в лицо и глаза, и Локи трясет головой, срываясь на крик. Боль терзает его так сильно, что терпеть нет сил. Хочется кричать, хочется подорваться и сломать что-нибудь, хочется ворваться в покои брата и просто высказать все наболевшее. Сказать о предательстве, о страхе, о том, что Тор обещал защищать его, но не сдержал своего обещания, и Локи девятнадцать меток, но он все еще боится спать в темноте, все еще боится постоянно, боится сделать что-нибудь не так, боится потерять эту иллюзию семьи, иллюзию тепла, иллюзию того, что кто-то еще нуждается в нем, но ведь никто не, потому что он бездарь, етун, женовидный маг, а еще его брат, его друг, его единственное и самое дорогое, что когда-либо только было в сердце, предал его, но почему-то его не мучает совесть, не мучает, потому что Тор лгал, всегда лгал ему, а Локи велся, словно дурак, и теперь он страдает, а боль не заканчивается и не закончится никогда, потому что дыра внутри него, и вот все тут… Дыра… Внутри… И она не затянется. Ни-ко-гда.
Локи все же срывается и кричит, пока воздух не заканчивается, а затем набирает еще. Его грудная клетка, точно гномьи меха, раздувается, и он кричит вновь. В этот раз не так долго, просто потому, что захлебывается рыданием. Никто не услышит его крика. Никто к нему не придет. Никто не увидит, что ему очень и очень плохо. Никто не рванет к нему, не подхватит на руки, не прижмет к себе так, словно Локи для него — единственное и жизненно необходимое.
Он плачет долго. Рыдает, безутешно и горько. Никакого чувства стыда не появляется, потому что изнутри все заполняет боль. Она вытягивает его силы, вытягивает его чувства. И проходит слишком много времени, прежде чем слезы просто заканчиваются. Неторопливо вымотав его, истрепав всю его заледеневшую душу, истерика скрывается в недрах сознания. Локи вновь поднимается. Очень и очень медленно, не слишком хорошо видя из-за остаточной влаги в глазах. Изломанный и разбитый, Локи больше не идет к зеркалу, а лишь направляет сразу в купальню.
Ему не интересно смотреть, только бы вновь увидеть, какой он неправильный. Ему не интересно жить, только бы вновь и вновь чувствовать себя ущербным.
Кошмар, повторяющийся раз за разом. Один и тот же кошмар. Он выматывает его каждый раз, но обычно это терпимо. День, два… Все не забывается, но притупляется. Сейчас же Локи понимает, что совершенно запутался. Он уже не знает, вещий ли это сон; он не знает, что правда, а что ложь; он не знает, что ему делать.
Но все же маг понимает, что уже никогда не сможет стать прежним. Каждый новый сон будто бы ломает что-то внутри него все сильнее и сильнее, а в этот раз… Он уже не надломанный. Он разрушенный. Он просто разваливается по кускам, пока родной, окровавленный брат заносит над ним свой ужасный молот, но так и не довершает начатого. Никогда не довершает, при этом успевая привнести столько душевной боли.
Локи не моется, растрачивая свое совершенно бесполезное время, а лишь споласкивается чуть теплой водой. Такого раньше еще никогда не было, ведь горячая вода помогала ему начать день, помогала собраться с силами, а теперь… Собирать-то нечего. Он разрознен, напуган. Он не хочет смерти брата, не хочет стать предателем. Он не хочет сходить с ума.
Но, похоже, все идет именно к этому, а что поделать… Он просто не знает.
С великой силой приходит великая ответственность… Локи не помнит откуда эти строчки, но понимает, что его плечи не выдержат. Нет-нет-нет, он не возьмет на себя смерть брата, он не будет взваливать это на свои плечи. Уж пусть лучше он останется трусом и ничтожеством, но… Но не станет причиной гибели Тора. Что угодно, только не это.
Не снова.
Закончив с коротким купанием, Локи выбирается из ванной. Даже в зеркало смотреть не надо, чтобы ощутить всю картину, но все же он смотрит… И его глаза красные, не етунские, а просто заплаканные. А его веки припухли и похожи на две маленькие, пышные булочки. Сравнение глупое и смешное, но у него нет сил улыбнуться.
Он разбивает зеркало. Он режется падающими на пол осколками. Он съезжает по стене, весь окровавленный и вновь плачущий. Он не может понять, отчего эта истерика, но внутри такое чувство, будто бы он действительно потерял родного человека. Не один раз, и даже не два. Десяток, если не сотню.
На самом деле всего лишь восемь.
И он не позволяет етуну вылезти наружу. Он не позволяет ему спрятать/вылечить свои мерзкие ранки на руках, животе, бедрах. Он проводит над ними светящимися ладонями, и порезы просто затягиваются. Оставляют на коже тонкие, белеющие нити шрамов.
И он не убирается за собой, полы так и остаются в крови, осколки так и остаются поверх. Ему правда надоело прятаться. В груди дыра, а Тор так и остался — за миг до того, чтобы размозжить ему голову своим молотом.
Вернувшись в покои уже собранным и вроде бы успокоившимся, Локи одевается. Медленно, слишком медленно по сравнению с ним обычным, он натягивает брюки и рубаху. Иногда замирает на середине движения в одной лишь штанине или так и не вдев руку в рукав, а затем поднимает ладони к лицу. Глаза саднит от того, что он плачет и что пытается утереть слезы кулаками. Затем он вновь и вновь опускается на пол, подтягивает к себе колени.
Его никто и никогда не полюбит. Никто и никогда не назовет его красивым. Никто не влюбится в его улыбку. Никто не узнает о чем он думает, о чем мечтает, чего хочет и… Никто и никогда не появится в его жизни так, чтобы близко. Чтобы не за бесконечность от и с кучей хорошеньких служанок под боком, а так, чтобы рядом, руку протяни, подорвись, ударься о мощную грудь, забываясь в рыданиях, потому что боль кончилась, теперь он нужен, и сильные руки уже здесь, они обнимают ласково, а губы шепчут нежно и влюбленно, и так тепло, теперь всегда будет тепло, только тепло и никак иначе… Пожалуйста!..
И все же он поднимается. Каждый раз вдыхает глубже и тихо-тихо шепчет, что любит себя. Что и не нужен ему никто, потому что он любит себя, он защитит себя, он оградит себя, он сделает себя счастливым. Сделает себя счастливым сам.
Надевать поверх рубахи да брюк что-то более торжественное нет сил, но в любом случае есть поверхностная иллюзия. И ее всегда достаточно.
Мягкие, кожаные сапоги на твердой подошве сидят как влитые, и чувствуются родными. Маг не то чтобы страдает эмоциональной привязанностью к различным своим вещам, но… А к кому ему еще привязываться, если не к ним? Если не к книгам, не к сапогам и ножам, не к Бранну?
Смешно. И абсурдно.
Он выходит из покоев в кабинет и не останавливается перед зеркалом. Не совершает одну и ту же ошибку вновь, не орошает еще и ворсистый изумрудный ковер осколками. По пути лишь перехватывает чуть влажные волосы шнурком, заправляет под него пару ускользнувших прядок.
И открыв дверь, неторопливо и слишком слабо, неожиданно замирает. Глаза все еще саднят, но он видит розу. И внутри образуется черная дыра безнадежности. Понимая, что с этим пора бы завязать раз и навсегда, Локи жестко подхватывает ее, захлопывает собственную дверь изнутри и закрывает глаза. Безмолвно шепчет заклинание.
Провести анализ и установить последнего обладателя сия цветка не так уж сложно. Именно это он и делает. А затем, обозначив человека, пораженно замирает.
Дело в том, что даже если то или иное существо не обладает магией, и соответственно не имеет магического следа, оно в любом случае носит с собой некую ауру. В ауре всегда так причудливо сплетаются цветовые потоки характера и эмоций, что Локи каждый раз невероятно удивляется этому, но… Не сейчас.
Ведь на розе тоже есть этот самый след чужой ауры. След, который только что был найден и обозначен им.
След Фандрала.
~~•~~