Глава 9.1
4 июля 2018 г. в 18:52
~~~^~~~
Холодает. Не сильно. Скорее даже относительно. Но все же лето оканчивается. Проходит первоавгустовский Ламмас, наступает такая противоречивая осень. Тишина окутывает и сживается с его телом. Тишина и покой.
Как и предполагалось, больше с Тором они не пересекаются. В перерывах — во время этих глотков свежего, не заполненного книжной пылью воздуха, — Локи выходит из библиотеки, приводит себя в порядок, завтракает и обедает с матерью за одним столом, проводит с ней время, пересекается со старшим в коридорах и обеденной зале, но… Ничегошеньки не происходит. С той ночи, когда Тор уходит, а радостный взгляд Локи, все еще изредка и пугливо ищущий одобрения, натыкается на пустоту, ничего не происходит.
Тор даже не смотрит на него. Не то чтобы Локи сам ищет его взгляда, дело скорее в том, что он его больше просто не чувствует. От слова совсем.
Тор отрекается от него, и Локи не говорит этого вслух, поэтому и не лжет: ему невыносимо больно. До скулежа. До невидимых следов от ногтей на коже/кафеле в купальне. До безостановочного желания кричать и выть. До безостановочного желания есть и голодать. До безостановочного желания спать и лишать себя сна.
До безостановочного желания убить себя. И только.
Работа помогает. Локи молча называет это работой и работает по-настоящему. Он ищет то, чего, кажется, нет, но он старается. И верит, что этого будет достаточно.
Работа его заключается в том, что Локи путешествует. Иногда фактически, иногда косвенно. Фактическими его путешествиями становятся те, когда он снова невнимательно берет помеченные, заколдованные книги и оказывается в Муспелльхейме, если не в Мидгарде. Затягиваются они — эти фактические путешествия, — не столь часто, только если в те моменты, когда лава сжигает книгу или же она попадает в воду. Именно тогда Локи застревает там, но все-таки тут же старается выбраться назад. Только бы скорее назад…
Каждый раз ему это естественно удается. И никто не спрашивает о том, как он валится без сознания в своих покоях обессиленный/без капли магии в крови, потому что спрашивать некому.
Косвенные же путешествия — путешествия по самим книгам, по их страницам и главам. И эти путешествия маг совершает много-много чаще, чем те, первые. И это много же лучше.
Да, он сидит в библиотеке безвылазно, кроме тех мгновений, когда случайно переносится в другой мир или же осознает, что мать начнет волноваться, если его не будет поистине долго. Слишком долго. Ведь как бы не складывались их отношения — точнее их отсутствие, — с Тором, все же Локи не хотел бы, чтобы это коснулось и Фригги. Хватило той ссадины на его щеке, после которой ее глаза стали такими… Такими прозрачными/глубокими/любящими.
Но все же его работа/его труд/его ответственность важна. И Локи старается. Стеллаж за стеллажом, книга за книгой, страница за страницей. Солнце встает и садится где-то там, снаружи, а он продолжает читать/продолжает вчитываться. Продолжает не думать.
Хотя бы о тех, искренне брошенных Тором словах, если не говорить о большем. Хотя бы о:
—Ты никогда и не любил вовсе! Ты просто не умеешь это делать!
Локи не знает правда ли это, и сомнения делают его своим рабом, как бы ни пытался он изгнать их из своего разума. Он не боится, вдруг это действительно так, и не гордится, если вдруг нет, но это сомнение, что так легко пустило корни внутри… Вот что пугает. Так хочется найти константу хоть в чем-нибудь, но уже даже дыхание не помогает. Ему не нужен календарь на стене в библиотеке, чтобы осознать, что он провел там уже чересчур много времени: Локи чувствует это, когда от пыли/собственной навалившейся скорби ему становится больно делать новый вдох.
Именно это служит тем самым окликом, который встряхивает его каждый раз. Вначале маг вскидывает голову, оглядывается, после — поняв, что вокруг лишь лес историй и никого больше, — скребет пальцами грудь. Боль физическая словно бы делает его живым.
Только вот живым быть не хочется.
Возможно, он поистине просто не умеет любить, а, возможно, он просто видит проблему и пытается решить ее. Тор не смеет судить его так же, как и Фандрал не смеет судить Тора, но пусть Тор судит. Пусть говорит, и говорит, и говорит. Пусть отстраняется. Пусть отрекается.
Это пойдет им на пользу обоим, хотя и вряд ли продлится вечно. Жизнь длинна, а божественная — непозволительно просто. И уж когда-нибудь они снова столкнуться точно. Локи не знает будет ли готов и не опустится ли до того, что опустится на колени, но Локи надеется.
Правда, без надежд.
Лишь абстрактные образы в его голове и на руках отсутствие всякого вывода. Всякого остатка. Всякого решения. Лето подходит к концу и успевает почти убить его раза три точно. Главное слово тут не «убить», а «почти», ведь осень маг все же встречает целеньким. Живехоньким. А внутри кровавое месиво. И Тор, который смеется над собственной шуткой. С вилкой, ножом и хитрым прищуром глаз.
Надо же, как складывается… Просто отвратительно до тошноты, и понимает это маг не сразу. Он надеется без надежд. Надеется на каждый новый стеллаж. Надеется на каждый новый том.
Ничего не находя вновь и вновь, продолжает упорствовать. Во имя любви?.. Глупости. Ради освобождения от вины?.. Ложь.
Он не знает зачем делает это, и будет блажью произнести вслух:
— Это ничуть не давит.
Иногда кажется, что вслух не скажи — будет блажью. Однако. После короткого сна и с каждым новым окончанием передышки, Локи сжимает руки в кулаки, а в кулаках сминает пальцы. Он ищет заклинание. Он ищет совет. Он ищет способ. Та пустота, на которую он натыкается, к концу лета начинает почти что вибрировать от его собственного негодования, только вот его это не останавливает. Цель ведь поставлена, а путь — просто добейся. Просто дойди/доберись.
Просто спаси.
Ему ничего не снится. После ночи Мидсумара тот самый ошарашивающий сон не снится просто, а после последней ссоры с Тором ничто не снится вовсе. Возможно, дело в том, что Локи не оставляет себе сил на сны. Возможно, в том, что глубина цвета теней под его глазами соответствует глубине его сна, а на такой глубине снов просто нет. Возможно, дело в том, что… Все это он делает нарочно.
Своего самого главного кошмара — где Тор вначале мягок и радостен, а после, мгновение спустя, уже раскручивает свой окровавленный молот, — маг перестает бояться с каждым днем все упорнее, ведь осознает: он — не что иное, как связь с той, второй частью раскола. Не сон, а скорее проекция на иную вселенную/иную временную плоскость.
Плоскость, развитие событий в которой, кажется, зависит от развития событий в плоскости самого Локи. И это всего лишь догадка, которую разгадывать он пока что не собирается, но все-таки, если кроме своих собственных ответственностей на его плечах лежит еще и бремя той, далекой и несуществующей… Иногда выпрямляясь после долгого чтения в одной позе, Локи слышит, как похрустывают его кости, будто возвращаясь на свои места, и все чаще он думает, будет ли слышен хоть какой-то похожий отзвук, когда он сломается под грузом бремени.
Скорее всего нет. Если и сломается, то тихо. Бесшумно. А после Тор просто умрет, но даже тогда вселенная не обретет звучание. Скорее уж растеряет все-все окончательно.
Других же, различных и ярких, снов Локи не боится просто. Но много больше он скорее не хочет их видеть. Не хочет давать уставшему сознанию лазейки и методы, надавить на себя же побольнее. Загнать себя в угол. И запереть там, связав по рукам и ногам.
Именно это становится одной-единственной причиной того, как он изматывает себя, как вымучивает себя, как морит себя без сна и пищи. Говоря искренне, последнее происходит случайно. Локи и рад бы поесть каждый раз, как хочется, но понимая, что за время, потраченное на еду, он сможет прочитать еще много…он просто не делает этого. Не умрет ведь без еды, и ладно.
Лето проходит мимо неумолимо, но умолять остаться его никто и не собирается. Лично у Локи на это просто нет времени. Даже если и есть желание, день тянется за днем одинаково неостановимо. Хотя они скорее проносятся мимо, что гордые, быстрые скакуны. То и дело поднимая голову от очередной книги, Локи разминает чуть затекшую шею и замечает, что уже утро. Или же вечер. Или вообще следующий день. Время летит коротко мелькающими рывками, и немного успокаивает лишь то, что он не сидит без дела. И также не дает без дела сидеть другим.
Первая более официальная встреча с Лией выходит крайне неловкой, но неловкость эта все же односторонняя. Сам Локи чувствует себя спокойно и непоколебимо, а вот Лия становится первой за последние метки, — и будто бы даже чувствует это, — кто заходит в его покои и остается в живых. И дело не столь в том, что кто-то уже успел пострадать в его покоях, а скорее в том, что ради нее он открывает двери нараспашку, снимает всю защиту, прибирается в кабинете, закрывает дверь, ведущую в спальню, и даже заказывает в кухне сладости. Чай — один из дорогих сортов чуть изыскано кисловатого, красного оттенка, — он заваривает самостоятельно.
Подготовка занимает не так много времени. Бранна Локи помещает в камин, себя — в одно из удобных, мягких кресел. Служанки приносят сладости лишь через пару мгновений после прихода самой Лии, и Локи явно видит, что та чувствует себя до крайности неловко. А выходящие служанки начинают смеяться буквально зайдя за угол.
Но все-таки служанки — не боги, хоть и живут долго, сравни богам, поэтому неудивительно, что им присущи такие мелочные, даже глуповатые черты поведения. Его это, правда, совсем не волнует, ведь маг прекрасно знает, каких высот добьется эта смущенная, трусоватая девчонка, если только соберется с духом.
Она портит все и, конечно, не сразу, но… Именно так и получается. После нее у него на ковре остается пятно от чая, а внутри тихое, уставшее разочарование. И тем не менее девушка соглашается на все его предложения довольно быстро. Не имея желания выстраивать между ними по-настоящему высокие стены, решив добавить в их отношения чуть искренности и доверия, Локи спрашивает у нее к чему такая спешка с ответами, и именно так он узнает о том, что ее семья не слишком успешна, однако, слишком велика. Одна сгинувшая старшая сестра, которую выдали замуж за трактирщика, а уже через полгода она скончалась из-за избиения вместе с ребенком, которого вынашивала, и младшие близняшки, брат с сестрой, которые еще слишком малы, чтобы помогать семье по-настоящему.
Это дает Локи понять многое и больше ни о чем он не спрашивает. Даже когда чашка случайно выпадает из ее дрожащих рук, он не сердится. Лия выглядит напуганной и то и дело вжимает голову в плечи. Она старается держать руки поближе к телу, определенно точно не умеет сидеть в кресле красиво и статно, а Локи почти уверен, что была бы возможность, она бы подтянула ноги к груди.
Только бы уменьшиться и никому не мешать. Только бы исчезнуть.
Ее поведение ему понятно и даже слишком: лишние голодные рты в не слишком богатых семьях иногда бывают…поистине лишними. Но все же он не корит ее. Даже голоса не повышает. Он видит потенциал и, конечно, возможно, обманывается, но что есть жизнь без риска? Скучное ничто.
Поэтому под конец беседы, даже взгляда не бросая на ковер, он вновь спрашивает ее о дополнительном обучении в Альфхейме, и Лия соглашается вновь же. Возможно, она пуглива и слаба, но она ведь пришла во дворец, она согласилась прислуживать, хоть и понимала, что это вряд ли будет так просто, и она сделала свой выбор. Дрожаще и неловко, но все же сделала его.
В какой-то степени это событие становится единственным, которое привносит в остаток его лета разнообразие. После произошедшего Локи находит еще нечто интересное, но все же оно не становится столь глобальным, как отправление Лии на обучении. Этим нечто становится его собственный ковер.
Уже после ухода Лии Локи прибирается в своем кабинете и, только опустив взгляд к ковру, замирает. Скорее даже каменеет. Его глаза распахиваются от удивления, а дар речи просто пропадает.
На ковре, который всегда был прямо у него под носом, изображена долина из его самой первой жизни. Равнина, озеро, домик на берегу, горы… Локи приходится отступить на несколько шагов и почти что вжаться спиной в стену, чтобы рассмотреть всю картину целиком. Ведь она просто необычайно удивительна.
А уже через мгновение, все никак не имея сил оторвать глаз от ворсистого, мягкого ковра, маг вспоминает, кто именно ему его подарил. Светлые альвы. Если точнее — их прекрасная, чудная Королева. И ему хватает одного движения руки, чтобы очистить ковер от чайного пятна, после же он, продолжая вглядываться, замечает две маленькие фигурки на берегу озера. Разобрать их невозможно, но и догадаться не трудно.
Это он. И его возлюбленная женщина.
С того момента — казалось бы не решающего и почти не значимого, — кое-что все-таки меняется. Дышится просто глубже и легче.
Но положение все же остается двояким, ведь уже после того, как Лия покидает его покои, Локи активирует полную защиту. Руны на стене у входа в его покои загораются ярко-алым, стены вздрагивают, исходя рябью. Защита из себя представляет далеко не небольшой пергамент с предупреждением, а связанную трехступенчатую печать, где на самой первой стоит лишь предупреждающий, но не менее неприступный барьер, а на последней, подкрепленной его кровью, огненная, сжигающая все на своем пути стена.
Маг, конечно же, знает, что ничто ему не угрожает. Однако. Последний раз он был таким осторожным после той нападки Тора, что только обрел свой молот. А в этот раз… В этот раз Тор не нападает. Он не добирается даже до предупреждающего барьера. Если честнее — не добирается даже до его дверей.
Очевидно становится за лето: Тор, наконец, отрекся. Очевиднее некуда: Локи это не нравится, но он всем сердцем заставляет себя полюбить это.
И тихо-тихо теряет все свое воодушевление. Приобретает скорее раздражение да молчаливую боль в зубах от того, что постоянно сжимает их, лишь бы не сорваться на крик. Впервые, возможно, книги оказываются бесполезными зубочистками, а вся библиотека — огромным разочарованием. Ведь Локи не находит в ней ничего. Действительно ничего.
Холодает. Он продвигается вглубь библиотеки не быстро, не медленно — неумолимо. Его голова полнится знаниями. Хорошо еще не болит, но все же незаметно пухнет. Ничего важного именно для себя Локи не находит. В один из первых дней осени наткнувшись на книгу с тайными значениями цветов, он срывается на крик, и только всполошившийся Бранн спасает книжонку от яростного пламени своим промедлением/непослушанием.
Терпение истончается, как простынь молодой пары, что долго не меняют. Во всех книгах вместе и в каждой по отдельности маг находит для себя множество приключений, но не находит для себя хоть легкой/хоть неполной истины. Тут и там, везде повсеместно он встречает лишь:
«Невозможно».
Когда-то в детстве мать говорила ему о том, что маги поистине всемогущи. Что они могут буквально всё.
Но оказывается не всё вовсе.
И Локи убеждается в этом на собственном опыте. И Локи разочаровывается неизмеримо…нарочно. Потому что страх сильнее его, и лучше уж перекрыть страх разочарованием, чем поддаться истерике. Да у него есть пророчество, да у него есть… Нет. У него есть только пророчество и ничего больше. Тору рассказывать нельзя, ведь Тор не поддержит: вначале повысит голос, после ударит, еще позже — решит действовать самостоятельно. Еще кому-то рассказывать нет смысла тоже, ведь это повлечет за собой больше последствий, чем окажет реальную помощь.
Но что-то же делать нужно! А что именно — неизвестно. Что будет правильно — непонятно. Как именно отталкиваться от пророчества и куда делать следующий шаг — неясно.
Чувства бурлят и причиняют боль, но в конце жаркой — хоть и не очень лично для него, — поры Локи смиряется/сживается с этой болью. Это не происходит однажды поутру или в какой-то резкий, четкий момент, просто постепенно он приходит к простому знанию — раньше столько меток мог жить с болью, скребущей внутри, значит сможет и сейчас. Значит сможет.
Было бы уместно солгать и притвориться, что других выходов и нет, но Локи так не делает. Сам понимает, что это — все эти «светлые» поступки и «добрые» намерения, — претит ему, его натуре, глубоко внутри, но воспоминания, уже не свежие, но все такие же настоящие, прекрасно держат его в тонусе. А это значит, что он не смеет винить во всем/в чем угодно Тора, что он не смеет отворачиваться/отказываться/трусить, что он не смеет опускать руки и полностью замещать одни переживание другими, ненастоящими…
Еще он не смеет останавливаться. И лишь продолжает читать и трудиться над поисками. Бесплодными поисками.
Однако, во время поисков работают не только его глаза, скользящие по строчкам, или руки, переворачивающие страницы, но и его разум. Самой первой стоящей идеей, что приходит к Локи в первых днях молчаливой осени, становится попытка остановить время. Ничего лучше придумать будто бы нельзя, но, видимо, все же нельзя. И все же нужно.
Естественно, игры со временем нынче — запретны/запрещены, но в момент прихода идеи в его сознание, ему кажется, что она не так плоха. Ведь короткая, быстрая остановка временного потока или же по меньшей мере уменьшение его скорости вряд ли искромсают Время столь сильно, как обращение вспять всего полновесного цикла к его истокам. Но проходит не столь много времени, как маг сам понимает свою ошибку. У него нет ни единой возможности проводить опыты над Временем или же испытывать созданные собою заклинания.
Иначе ему не справиться, ведь заклинаний иных просто не существует, — по крайней мере в библиотеке Асгарда, где собраны копии и оригиналы всех самых важных или же опасных книг, — а создавать свое… Не просто. К тому же не какое-то малюсенькое заклинание окон для галерей, а заклинание, что должно повлиять на течение самого Времени. Что должно его остановить/замедлить. Что должно удержать Время в узде хоть с несколько десятков мгновений.
Во многом его собственное тщеславие так и нашептывает ему хотя бы попытаться. Оно шепчет и манит, уговаривает, убеждает, что все у Локи получится с первого раза точно. Только вот… Пробовать заклинание ему все равно не на чем. Ни первый раз, ни второй. И убедиться в его полной и точной готовности, убедиться в том, что заклинание выйдет так, как нужно, маг не может. А значит и пытаться права не имеет.
И тут дело уже даже не во всех этих светлых оттенках или чертах его внутренних составляющих, а скорее в том, что Локи — не глупец. Возможно, слабый трус или мелочный, лживый гад, но не глупец. И будучи не глупцом, он прекрасно понимает: одна, даже не ошибка, а осечка в составлении собственного заклинания может стоит жизни не только ему.
И потеря жизни — это еще не самое страшное.
Именно по всем этим причинам он отказывается от затеи поиграть со Временем вновь. А больше вариантов у него и не остается.
Относительная прохлада привносит в него самого тоску, а в его покои несколько больших медвежьих шкур. Не имея желания заводить полуночные мизансцены от слова совсем в один из вечеров он скатывает часть тех шкур, что разбросаны по широкой, мягкой постели и создает для себя мягкую, теплую иллюзию «неодиночества». Возможно, это и по-детски, но ему хочется начать высыпаться хоть немного, после того, как за спиной остается вся прочитанная библиотека, лето проносится и скрывается за горизонтом, а хотя бы одно маленькое/крохотное решение его глобальной проблемы — не существует вовсе. Ему просто хочется начать высыпаться, и поэтому укрывшись одной, большой и теплой, шкурой сверху, Локи обнимает руками или ногами другие.
И просто засыпает.
К концу первой недели осени смешанные чувства привносят в него нечто болезненно пугающее. Непрочитанных книг в библиотеке не остается, следующий шаг просто не имеет плоти, а Время продолжает идти. Мгновение за мгновением. День за днем.
Осень приходит привычно спокойно. Прожив таких уже довольно много, Локи лишь вновь активирует заклинания на стенах покоев, чтобы те не теряли тепло и не перенимали манеру холодности. Холодности ли?.. Сказать сложно. Иногда кажется, что он — вовсе единственный, кто так переборчиво относится к температуре во дворце и вокруг него, и скорее всего так и есть. Что ж.
Локи ведь и не отрицает. Еще с полдесятка — и даже больше, — меток назад он потратил долгую неделю на то, чтобы скорректировать заклинание тепла под приятную именно ему температуру. Ох, как же долго тогда он мучился. Подбирал до сотых градуса, прекрасно понимая, что, возможно, относится к этому слишком щепетильно, но ведь Тор ушел, и тот холод, что всегда жил внутри и не беспокоил лишь от тепла старшего рядом, больше не сдерживался. Холод оплетал его горло и грудную клетку, не давая дышать. Холод оплетал его конечности, не давая двигаться.
Вопрос температуры был важен для Локи почти всегда, просто до определенного момента он не замечал этого. А после — когда места вокруг стало больше и тепла меньше, — заметил. И тут же подстроил свои покои так, чтобы не мерзнуть.
Почти не мерзнуть.
Сам факт такого долгого подбора подходящей температуры заключался именно в том, что его настроение было переменчиво. Не слишком резко или часто, но все же он был живым и он чувствовал. То грустил, то радовался, то злился, то…просто бесчувственно замерзал. И лишь иногда был непоколебимо спокоен. Тверд.
Именно под эту твердость и тихое спокойствие и была подобрана идеальная температура. Именно при ней ему никогда не бывало жарко во время буйства эмоций, а если было холодно, то холод этот был теплее всего возможного.
Асгард зацветал, увядая. Холодность привнесла в его леса, равнины и поля медленную, привычную для цикличности и чрезвычайно пеструю смерть ради нового возрождения, и не тронула лишь зачарованные фруктовые сады, грядки и другие урожайные местечки, что были утянуты магией в свои собственные циклы. Еще холодность отчасти не тронула сад его матери. Хотя он и истратил свой яркий цвет и пресыщенный запах. Многие цветки исчезли, но те некоторые, что были способны выдержать зиму не без поддержки Фригги, остались.
И были красивы.
Закончив с библиотекой, постепенно маг распрощался и с тенями под глазами. В иллюзиях отпала нужда. Теперь он ходил по дворцу таким, каким и был. Высоким, статным, бесконечно одиноким и тихо ломающимся. В один из дней надлом стал больше, да настолько громко, что Локи показалось: он все-таки услышал его и сам.
Это произошло в момент, когда он случайно наткнулся на футляр с флейтой в шкафу в кабинете.
И как чудно все было… Локи не замечал его веками/метками, а в одно утро просто раскрыл глаза — увидел. И потерялся в треске собственных ломающихся костей/шуме собственной выливающейся крови.
Тор всегда был чудным малым, и его нельзя было в этом винить. Иногда он чудил плохие вещи, иногда хорошие. К хорошим Локи привык относить все, что не причиняло ему боль, но всегда знал — ситуации двояки. До этого утра или же просто до этого Локи считал, что увлечение старшим ковкой оружия и доспехов, резьбой по дереву и из дерева/кости, подковкой коней — хорошие чуда. Однако, коснувшись кончиками пальцев футляра и ощутив сковывающую, теснящуюся боль в груди, понял: не стоит верить во что-то до конца, ведь оно всегда может предать тебя.
Вот и в тот момент. Какая малость: флейта, но чьими руками сделана?.. Его. Белая, почти блестящая, с красивой, точной резьбой по всей длине и аккуратными дырочками. Тор подарил ее ему, кажется, на девятую метку. Тогда все было сумбурно и все еще перепугано, ведь даже после того, как железный лес отпустил Локи, сам Локи отпустить железный лес так просто не мог.
И Тор сказал тогда:
— Если вновь потеряешься, играй. Я всегда найду тебя.
Локи научился играть на ней за несколько месяцев. Он увлекался ею так сильно, а Тор был так счастлив его успехам… Без всей этой напускной/лживой эмоции, без лишних/лживых слов. Просто и по-настоящему. Но уже тогда в их жизнь медленно вмешивались эта девка и воины. А Тор все еще был его.
И все же тихо ускользал из его рук, подобно рассыпчатому песку.
Так вот Локи находит флейту, а затем просто продолжает жить дальше. У него не происходит срыва или может какой-нибудь неуместной истерики. Он просто заменяет библиотеку с ее сотнями книг, на сад матери. И ходит туда после завтрака, после обеда, после ужина… Засиживается до полуночи, просто играя и смотря на небо. На то, как солнце скользит по небосклону, как оно скрывается за горизонтом. Его музыка прекращается лишь на то мгновение, когда Локи кончиками пальцев наколдовывает себе кубок с соком или вином — в зависимости от настроения, — и смачивает пересыхающее горло.
Казалось бы весь Асгард слышит его музыку. Не то чтобы он играет громогласно, но тихая радостная скорбь мелодии просто течет по воздуху, закрадываясь во все уголки мира… Локи знает, что флейта не заколдована, но не знает, отчего так получается. Когда дело касается Тора, все козыри сыпятся из его рукавов за невозможностью быть использованными.
Но все же к нему так никто не и приходит. Дело не в том, что Локи каждый раз прокрадывается на больше не «их» поляну, доступ к которой закрыт непосвященным, а скорее в том, что те слова — как и многие другие, — были ложью.
Ни тогда, ни раньше, ни сейчас… Тор не стал искать его.
Но Локи не печалился от этого сильнее положенного. Ему нравились мелодии, что издавала его костяная флейта. Ему нравился покой. И думать о том, что ничего не выходит, что ничего просто не получается, не хотелось. Поэтому он и не думал.
А затем в одну из ночей, уже поднимаясь с земли, чтобы отправиться в покои и поспать, Локи неожиданно замер. И понял, каким именно будет его следующий шаг.
~~~^~~~
После окончания работы с библиотекой ему требуется чуть больше недели, чтобы отоспаться, наиграться на флейте вдоволь и, наконец, охладить разум достаточно, чтобы в нем появились новые, чистые и спокойные идеи. Но такая нещадная растрата драгоценного времени Локи не беспокоит слишком сильно, ведь Один все еще царь, а Тор — все еще нет.
И значит пока что торопиться вроде как некуда. Правда, в том лишь случае, если идей нет и чувства в смятении. Но стоит смятению исчезнуть…
План формируется в его голове сам собой, и Локи тут же приводит его в действие. Уже на следующий день после осознания потребности в путешествии, он достает все-все свои небесные карты и досконально изучает их. Результат оказывается просто до ужаса неутешительным, ведь ни одна из его тайных тропок не является активной и это… Доводит его до бешенства.
План — не простой, не сложный, — заключается в своей основе все в том же: как набраться силы и мощи, чтобы попытаться уберечь старшего от его незавидной участи. В ту ночь, уже оторвав флейту от губ и поднимаясь с земли, Локи случайно бросил взгляд на ночное небо и увидел набирающий силы месяц. Из-за связи между мирами тот был виден отчетливо и ясно, хоть и принадлежал Мидгарду.
А затем он услышал вой. Его глаза были распахнуты, но там, где он был, его не было. Перед глазами была первая жизнь и высокий, громадный волк, который, подобно одинокому псу, выл на круглобокую луну. Он делал это всегда, день ото дня в полнолуние и совместные с ним ночи, и прекращал лишь когда Локи выходил к нему, тянул руки к невероятных размеров голове, а затем почесывал за ушами, успокаивающегося, уменьшающегося Фенрира. Тот льнул к рукам, требовал ласки — хотя в другие дни скалился и рычал, — и вылизывал его руки, покрывая их слюной и собственной, невидимой привязанностью.
Он был верен и он был рад видеть Локи всегда. Но сам Локи эгоистично не подумал о нем, стоило Тору приблизиться к смертному одру. Тогда Локи не подумал ни о чем.
Стоило моргнуть — видение пропало, но осадок остался. И уже на следующее утро у него был готов план.
Етунхеймские волки всегда славились своей силой и жесткостью, но все же в хороших, заботливых руках они могли стать верными союзниками. К тому же сила, которая может помочь ему уберечь Тора, складывается не из одной лишь магии и верных подданных. Но и из хорошего, послушного орудия.
Возможно, это и грубо. И, конечно же, Локи не скажет этого вслух, ведь стоит ему только молча подумать, что и Бранн, и волчонок нужны ему так или иначе для защиты, как запястье тут же обжигает огненной злостью. Но, что поделать, если правда — есть правда.
К тому же не признаваться ведь ему в том, что на самом деле он скорее ищет себе друзей…
Вот так у мага появляется план. Всего один, конечно, но с двумя путями собственного исполнения. Первый — немилостивый железный лес, до которого по сути рукой подать; второй — Етунхейм. И Локи не то чтобы сразу выбирает второй путь, но именно это он и делает. Возвращаться в железный лес не хочется вовсе, и дело тут уже не в детских напуганных воспоминаниях. Железный лес полностью находится в подчинении норн, а волки, что живут там, много злее волков Етунхейма. И кто знает, насколько велика их стая и есть ли у них вообще достаточно маленькие волчата прямо сейчас.
Железный лес — запретная, таинственная территория, и навсегда таковой останется, сколько туда ни ходи и сколько его ни описывай.
Выбрав более безопасный путь и почти одновременно с этим сверившись с небесными картами, он встречает лицом к лицу самые неутешительные результаты. Потратив остаток лета на чтение и поиски, Локи незаметно пропустил тот момент, когда начался период застоя магии тайных троп, из-за чего все они просто перестали быть доступны для использования. Период такой наступал не столь часто, однако, когда он все же становился, то определенно поперек горла.
И ничего сделать просто не было возможности.
Нет, конечно, можно было бы найти книгу и перенестись с ее помощью в Етунхейм, однако, в библиотеке такой книги точно не было. Ради безопасности ли, из-за того, что Локи был наполовину етуном ли… Это было вряд ли важно. Главным оставалась его невозможность попасть туда, куда ему нужно было, до самого зимнего солнцестояния, но этот отрезок времени, который был заполнен по сути пустотой, Локи не нравился. Не нравился слишком сильно.
К моменту середины первого осеннего месяца он был достаточно начитан и натренирован, и поэтому естественно хотел чего-то нового. Чего-то интересного и неожиданного. Чего-то полезного как для себя, так и для решения своей проблемы.
Брать в руки какое-то новое оружие ему не хотелось. Все книги, что мог, он уже прочел. До возвращения Лии было еще слишком далеко. А заводить какие-либо отношения…казалось ему откровенно глупым. Возможно, он был глупым и сам, ведь знал, что не найдет кого-то сравни своей любимой Сигюн — или сравни Тору, — и поэтому искать даже не собирался, однако, его все устраивало.
Кроме отсутствия обходного пути в Етунхейм, конечно.
Именно из-за этого и приходится действовать напрямик. Это не самый его любимый метод, к тому же Локи не обманывается, и так зная, что никто его никуда не выпустит, но… Попробовать нужно. Просто необходимо хотя бы попытаться.
Может быть Хеймдалль будет благосклонен. Хотя бы он будет.
Собирает все необходимое Локи меньше чем за день. Лук со стрелами у него уже есть так же, как и скелетные ножи, что он прячет в рукавах, как и кинжалы, что он уверенно умещает в сапогах. В ночь перед выходом маг лишь прокрадывается в тренировочный зал и берет один из обычных, более-менее удобных мечей. Своего у него нет, ведь даже если он и принц, на заказ оружия такого размаха все равно нужно иметь письменное разрешение. Разрешение, которое давать ему некому, ведь его даже за воина не считают. Так… Девчонка-волшебница.
Но будто бы его это останавливает от кражи. Смешно. С мечом Локи обращаться умеет не хуже любого из лучших воинов брата, так что стыдиться ему совсем нечего. После придется меч, конечно же, вернуть, ведь Тор хоть и глупый, но каким-то образом всегда с легкостью замечает, если оружия не хватает. Локи все еще не понимает, как именно все так происходит, но, видимо, это просто не его ума дело…
Закончив подготовку снаряжения, Локи собирает в заплечный мешок другие необходимые вещи, вроде увесистого мотка бечевки, пары мешочков со специями, нескольких круглобоких яблок, само наполняющегося бурдюка с водой и колбы с лечебным зельем. Устраивать драки он не собирается вовсе, но кто знает, как может все повернуться. Лучше быть готовым заранее.
Уже ранним утром — которое больше похоже на глубокую ночь, — Локи плотно завтракает, откармливает Бранна и одевается потеплее перед самым выходом. Совершенно не зная, как иной его облик будет воспринимать Етунхеймские температуры, Локи натягивает и плотную рубашку, и кафтан, а сверху заворачивается в теплый темный плащ на меху. Позаботившись и о ножнах, и о колчане, и о заплечном мешке, он накидывает капюшон и выскальзывает из своих покоев бесшумно. Во дворце стоит плотная, но неощутимая тишина, и лишь редкие-редкие слуги мельтешат по коридорам. Но от них Локи прячется с легкостью.
С легкостью же покидает стены своего якобы дома.
Лошадь не берет, не желая шуметь, к тому же раннее утро отдает приятной свежестью, и, идя до моста, маг успевает надышаться вдоволь. Он крадется словно вор или враг, но ни первым, ни вторым не является в полном смысле. Добравшись до моста, ступает на него осторожно и тихо. Когда-то он слышал байку, что Хеймдалль всегда знает и слышит тех, кто ступает на его мост, но… Вряд ли байка эта была байкой в полном смысле слова. Хеймдалль ведь видит все, а значит ему не обязательно иметь связь с мостом, чтобы знать о приходе гостей.
И к тому же, как бы осторожно Локи ни ступал по мосту, его не слишком волнует, заметили его в самом начале или же заметят в конце. Так или иначе, Хеймдалль заметит его. Но вот пустит ли?.. Позволит ли пройти? А если с сопровождением?
Конечно, сопровождать Локи некому, но он мог бы создать иллюзию Тора или Фригги… Он мог хотя бы попробовать… Это подвешенное состояние — при котором Локи не может полагаться ни на что и ни на кого, кроме разве что себя, — уже даже не раздражает, а скорее просто утомляет. Казалось бы он знает так много всего, умеет так много всего, но что ему делать, понятия все равно не имеет. Не имеет этой столь важной свободы, этой возможности развернуться во всю свою мощь, этой возможности делать то, что нужно, без помех.
К тому же, просить помощи не в его правилах. Можно было бы потребовать, но требовать не у кого тоже. Приглашать Фриггу к решению проблем, о которых он сам зарекся ей не рассказывать, будет неуместно и глупо. Когда Локи только решился познакомиться с Бранном, она была против довольно ярко и громко. Не сложно догадаться, что точно также будет и сейчас.
С Одином говорить нет никакого толка, ведь он будет стоять на своем, а под конец лишь рубанет ему голову — как только Локи надоест ему слишком сильно. Уж что-что, а скупиться на кровь Король богов будет вряд ли.
Остается лишь Тор, но Тор остался позади уже давно. И взывать к нему сейчас… Словно отказаться от всех своих грубых слов и принять его якобы чувства, разве нет? Вот именно.
Поэтому Локи идет по мосту один и верит в себя. Верит в удачу. Верит…без веры.
Путь от ворот и до самого конца моста выходит долгим, но все-таки не скучным. Локи рассматривает переливающийся мост, рассматривает вселенную раскрывающуюся прямо перед ним, рассматривает небо, что так чудно изменяет свои цвета с рассветных на глубинно-синие, космические. Его высокие, до середины голени, сапоги отстукивают каблуками каждый шаг, но Локи не беспокоится о том, что хрусталь моста может треснуть. Он много-много прочнее, чем может казаться. В лучшие времена по нему войска тысячами проходили.
Назвать увлекательным его путь в начале можно с натяжкой, но делать нечего. Терять магию на перемещение нет ни смысла, ни повода: дойти, Локи дойдет в любом случае. Просто на это потребуется время.
Чем ближе к концу он подступает, тем отчетливее и отчетливее становится фигура стража, что уже поджидает его. На нем привычные доспехи и пресловутый, рогатый шлем. В руках меч, что уперся самым кончиком острия в мост. Ноги расставлены чуть шире обычного, и вся его поза словно бы говорит сама за него: кому не положено, не пройдет.
Локи не может разглядеть его взгляд, но когда между ними остается около десятка шагов, если не больше, лишь выдыхает коротко. Хеймдалль смотрит ему в глаза взглядом серьезным и чуть грозным, хотя лицо его и остается бесстрастной маской.
— Мне нужно… — Локи останавливается, медленно, аккуратно снимает капюшон и укладывает его на плечах. Немного напряженным жестом заводит за ухо косичку, заплетенную на левом виске. Опустив руки и стиснув пальцы в теплых, кожаных перчатках, он только начинает говорить, как Хеймдалль тут же бесцеремонно обрывает его. Не грубо, но все же сразу.
— Всеотец запретил пускать тебя в одиночку, и ты знаешь об этом. Разворачивайся и возвращайся во дворец, младший принц, — он не двигается, не сотрясается, словно недвижимая мраморная плита. Лишь губы двигаются, выказывая запрет.
Локи поджимает свои и на мгновение жмурится. Внутри пытается вскинуться ярость, за которой прячется страх, — у него ведь ничего и так не выходит, ничего и так не получается, помощи ждать неоткуда, так он еще и заперт, — но маг чуть качает головой. Выдыхает. И усмехается на уголок губ, вскидываясь к милосердию стража:
— Я разве заложник тут, в Асгарде, что не могу по делам отлучиться? Сам же говоришь, что я — младший принц. Я имею право… — он не надеется уболтать стража, ведь тот слишком умен для этого, но все же он говорит. И говорит. И говорит. Знает, что прервут, знает, что не пустят, но… Если бы Хеймдалль был против него, уже давно донес бы Одину, а тот в свою очередь спустил бы воронов, чтобы согнали Локи с моста. Однако, вокруг тишина и спокойствие. Вселенский водопад тихо громыхает внизу. Страж все еще недвижим, но в какой-то момент и его взгляд теряется в пространстве. Он будто бы и не видит Локи вовсе теперь, и поэтому тот спотыкается на последнем предложении.
Чужое отчуждение задевает слишком неожиданно и слишком глубоко… Но уже в следующий момент тот говорит:
— Нет у тебя прав на мосту, и сам знаешь. После случившегося в ночь Мидсумара Всеотец выдвинул запрет, обратился напрямую ко мне, и с того момента я не имею возможности пускать тебя, младший принц, — Хеймдалль неожиданно тихо вздыхает. Так, словно и хочет пустить Локи, но просто не может. Маг замечает это, чувствует короткий проблеск возможности и только приоткрывает рот, чтобы сказать, как слышит: — Ты — единственный, кто может рассказать мне, почему мои глаза видят не то, что есть, младший принц. Ты… — его взгляд снова становится участливым и смотрит в упор. Локи будто бы чувствует, как взгляд этот пытается пробраться ему в душу, и сопротивляется. Хеймдалль продолжает: — Я вижу настоящее, вижу возможное будущее, но вот прошлое… Почему оно мутнеет пред моим взглядом? Почему двоится и множится?
В животе все неожиданно холодеет. Руки становятся тяжелее и словно бы тянут вниз: согнуться, присесть, лечь и просто распластаться на мосту под этим невидимым давлением. Хеймдалль видит и Хеймдалль знает. Хеймдалль может рассказать, не говоря ни единого слова.
Локи прищуривается и лишь поднимает голову выше. Подняв руки, натягивает перчатки плотнее, поводит пальцами. На мгновение его взгляд отступает, теряется в бушующих водах, а мысль несется скорее ветра. Тихо хмыкнув, Локи подбирает слова осторожно:
— Прошлое есть прошлое. Если оно не важно, всегда канет в лету незаметно. А если же…
— Не юли, младший принц, — Хеймдалль качает головой, поджимает губы и прищуривается тоже. Его пальцы сжимаются на рукоятке меча жестче, а затем губы извергают: — Я видел смерть его. Я видел смерть каждого из них. И ты радовался, испивая кровь из золотых кубков, ты танцевал на их костях, ты!..
— Оно кануло в лету! Всего этого не было! Мироздание расслоилось, да, я признаю это, но то — уже прошло давным-давно и раньше! — он обрывает чужой, набирающий обороты тон и взрывается сам. Вскидывает руки, ступает вперед на полшага и зубы сжимает. Да, тогда он был иным, но на то были причины! И сейчас никто не имеет права делать из него волка, а всех остальных обращать невинными овцами! — Я расскажу тебе, что захочешь позже, если подпишешься под конфиденциальностью того разговора, а сейчас пусти меня! Просто пусти!.. — под конец его голос становится слабым, хоть и не теряет уверенности. Локи не сдается, но тон его так сильно похож на мольбу. И он знает об этом; Хеймдалль тоже слышит это. Магу не стыдно, ведь они тут одни, а страж вряд ли станет доносить Одину или еще кому о таких…мелочах.
К тому же не проходит и десятка мгновений, как он говорит:
— Куда пустить, младший принц?
Это еще не конец и не разрешение, но это какой-никакой, а все же шаг вперед. И Локи тихо сглатывает, становится ровнее. Устав держать руки вдоль тела, он откидывает полу плаща не резко, а затем опускает ладонь поверх рукоятки меча. Жест этот не ускользает от внимания Хеймдалла и поэтому, возможно, его лицо становится таким удивленным, когда Локи говорит:
— В Етунхейм.
Удивление держится на его лице с мгновение, но после сменяет лишь странной иронией. Будто бы такой поворот событий его совсем и не удивляет. И это подтверждают его следующие слова:
— В Етунхейм значит… Собираешься устроить политический переворот, младший принц? Не стану скрывать — знаю, где зарыты твои корни. Однако, время сейчас спокойное. И государственный разлад в соседнем мире был бы очень не кстати. Не мне рассказывать тебе о том, как это может сказаться на политике, экономике… — Хеймдалль словно бы отговаривает его, но почти что и не старается. Задумчиво отводит взгляд, после вздрагивает, словно что-то заслышав. И кивает сам себе. Негромко спрашивает, на самом деле не нуждаясь в ответе: — Но ты ведь собираешься не в Утгард, не так ли, младший принц? И тянет тебя в Етунхейм не желание пожелать истинному родителю здравия. К чему же это…опасное путешествие?
Локи поджимает губы. Он будто бы только сейчас вспоминает, что у Хеймдалля зоркий глаз, и лишь сжимает зубы. Чувствует — они уже заболтались, но все же остановиться не смеет, веря, что все ближе и ближе подбирается к цели. К открытию для него Бивреста.
Конечно, рассказать стражу все свои тайны, а после потерять голову в прямом смысле — не та авантюра, на которую Локи согласен или с которой хочет связываться. Он уже понял, что чем больше откровений выбалтывает, тем больше же откровений оборачивается против него. Но главное пообещать, главное смутить сладкими речами… И прорваться в Етунхейм.
Главное прорваться в Етунхейм.
— Это важно, но не для тебя и не для Асгарда, Хеймдалль, — Локи помнит, что он свободен и высокого статуса, а страж — лишь подданный Одина. Одина да Тора и никого больше. Он верен им, он предан им, а сам Локи ими предан. И как бы там ни было, но рассказывать что-либо ему нельзя точно. — Мои дела не касаются политики или экономики. Они не касаются Одина, Тора или всего Асгарда. Я всего лишь…
— Всего лишь, младший принц?.. — Хеймдалль качает головой и глубоко вдыхает, раздувая мощную грудь. Его губы вытягиваются в жесткую, тонкую линию. И он говорит, не скупясь на прямоту: — Вначале всего лишь Етунхейм, после всего лишь разрушение самого Иггдрасиля… Я все помню, все помню, младший принц. Какова же твоя цель в этот раз?
Ложь. Локи уверен, что это ложь, ведь этого не было. Да, однажды, Асгард пал, но это больше не повторилось. И не повторится.
Раз Хеймдалль сам сказал, что его взгляд мутный и двоякий, значит он лишь пытается вывести Локи на чистую воду. Пытается выставить все так, чтобы маг воспротивился, опроверг ложь правдой, но… Чужие обвинения его не трогают. Раз стражу так приятно, когда он приписывает Локи ужасы, которых тот не творил, пусть так и будет.
Главное, чтобы Медведь не поверил в этот шлейф слухов, иначе Лису придется быть юрким и быстрым, собирая вещи и сбегая на другой край вселенной.
Пока Локи медлит с ответом, Хеймдалль продолжает:
— Раньше ты был много сильнее… И много храбрее, — он поводит плечами, но не переступает с ноги на ногу. Говорит то, что не следует, но не боится чужого гнева, хотя и стоило бы. — Ох, младший принц, что же с тобой стало… Что ты сделал со всеми нами? Что сделал с самим собой? Что сделал…
Его терпение оканчивается. Вскинув руку, Локи срывает лук с крепления на колчане и вскидывает его. Другой рукой подхватывает стрелу, мгновенно вставляя ее в окно и натягивая тугую тетиву. Рычит, раздувая ноздри:
— Умолкни, бесполезный страж! Только и знаешь, что стоять тут да подглядывать! Ты — бездушное ничтожество! Бесполезное, жалкое отродье! Ты не смеешь судить меня и мои поступки! — ему не нужно заколдовывать стрелу или делать еще что-то. Лук и так слушается его идеально, главное только прицелиться и выстрелить. Но Локи не торопится. Гневно блестя глазами, гаркает: — Пропусти меня, пока я не пронзил твое горло этой стрелой!
Хеймдалль качает головой и на его губах расцветает ироничная усмешка. Что он знает? Что скрывает? Как смеет играться с его, Локи, терпением? Усмешка эта, на его губах, много мягче слов и много дружелюбнее взгляда. Она будто бы добрая и будто бы даже похожа на ту, которой однажды ему улыбнулся Вольштагг. «Словно маленькая птичка…» — так он тогда сказал, но теперь Локи вырос. Локи вырос, и он уже давно не маленький. Все об этом отчего-то просто забыли. Нарочно или нет, не важно.
Важно лишь то, что ему нужно в Етунхейм. И все тут.
— Я не предатель. Если не хочешь, чтобы Один узнал об этом, о твоих намерениях, тебе лучше опустить свое оружие, младший принц, — он смотрит ему в глаза вновь. Уверенно, непоколебимо. Локи задается безмолвным вопросом, что в страже лжет ему сильнее и наглее: тон голоса, взгляд или эти иронично, мягко изогнутые губы?! А затем Хеймдалль добавляет: — Я не враг тебе, младший принц. Я на твоей стороне и твоя цель…
— Нет никаких сторон! — Локи срывается и спускает тетиву, выкрикивая то, чем живет и дышит последние метки. Нет никаких сторон. Нет никого вокруг. Нет никого рядом. Есть лишь он. Только он и никого больше.
Стрела летит прямо и уверенно, но Хеймдалл вскидывает меч… Смешно. У него не получается отбить пущенную стрелу, потому что та подчиняется лишь Локи так же, как Хеймдалль — Одину. Она уворачивается от защиты резко и не слабо царапает щеку стража, а затем просто возвращается Локи в руку. Тот обозлённым рывком хватает ее.
Даже объяснять не нужно: это было предупреждение, но останавливаться маг не намерен.
Солнце встает все выше, пока они бестолково болтают, а Хеймдалль беспочвенно упирается. Совсем скоро бесконечной вереницей пойдут торговые караваны, и тогда ему точно никуда не попасть. Уже никогда.
Ведь если не сейчас, если не с первого раза… Хеймдалль, нужно отдать ему должное — преданный страж. Сомнений в том, что молва о его, Локи, путешествии долетит до самого Одина, нет, но позволить этого Локи не может. Он не может позволить вновь опекать себя, вновь следить за собой, вновь…упечь себя в эту невидимую Асгардскую клетку, в которой он был слишком долго. В которой был всегда. В которой остается до сих пор.
И медленно задыхается.
— Есть только я и все остальные! Всегда так было! — Локи становится ровнее, сводит лопатки, оттягивает тетиву вновь. С наконечника стрелы на мост падает густая капля багровой крови, но он даже глаз к ней не опускает. Он помнит, как Огун учил его. Быть внимательным и собранным. Быть уверенным как в себе, так в своей кровожадности и жести. Сам Локи — лишь хороший ученик, который не подведет своего учителя. Да, от этой стрелы будет не так много проку, ведь Хеймдалль не отобьет ее, будет ранен, позовет помощь… Но раз уж Локи не сможет попасть туда, куда имеет право, значит он взбунтуется. Он выкажет свой протест и зарычит Одину в лицо, а после еще и плюнет. Пусть старик подавится негодованием и лопнет от него в пекло Муспельхейма, ведь это уже просто невыносимо! Они не смеют держать его на привязи, словно зверя! — Пропусти меня, и я вернусь до захода солнца, даю тебе слово! Я все равно пройду, с твоей помощью или без! Я справлюсь сам.
Он прищуривается, шумно дышит и чуть отводит ногу назад. Теперь стрела попадет ровно в горло, разорвет его, проломит кадык. После Локи может забрать меч и открыть мост. Но сможет ли он вернуться, если Биврест просто пронзит Етунхейм насквозь?.. Вряд ли. Даже если есть еще несколько шагов, которыми он может пойти после смерти стража, то они все в любом случае ведут в тупик. Как же некстати.
Можно было бы уйти… Можно было бы уйти и дождаться, когда тайные тропы отворятся, но слишком уж долго ждать.
Слишком долго и слишком опасно. Отчаянье ведь всегда за дверью. Нельзя подпускать его ближе.
И Локи уже чувствует, как сходит с ума. Безумие, сплетенное из всех этих воспоминаний, нападает на него, и бездействие лишь ухудшает ситуацию. Раздражение на самого себя сжирает изнутри, но на самом деле сжирает страх, а отсутствие в библиотеке хоть какого-то решения лишь подпитывает его лишь сильнее. Он больше не может сидеть без дела. Он больше не может ждать.
Хеймдалль не двигается, а позади уже слышится ржание и топот коня. Неужели позвал стражу? Вот так просто?.. Трус.
Страж медлит невыносимо долго, а затем спокойно говорит:
— А как же он?.. — капли крови текут по его щеке, пока та медленно затягивается, но кровь стирать никто даже не собирается. Хеймдалль вновь упирается мечом в плоть моста, смотрит прямо на Локи. А затем его взгляд переходит Локи за спину. И следом по мосту прокатывается:
— Локи!
Маг медленно прикрывает глаза. Хочется качнуть головой и рассмеяться в голос. Хеймдалль, конечно, бесспорно умен, ведь много лучше, чем доставлять Всеотцу проблемы и раздражение, просто позвать Тора, который приструнит зарвавшегося братца. Только вот… Его пальцы сжимают гриф лука жестче, до скрипа кожи перчаток, а кончики пальцев другой руки скользят по натянувшейся тетиве. Бедра напрягаются для устойчивости, зубы сжимаются для усидчивости. Маг делает медленный-медленный вдох. Хочется закричать. Очень и очень громко.
Почему везде и всегда должен быть этот глупый увалень? Почему все думают, будто имеют какое-то право удерживать его самого в Асгарде? Почему все… Почему они обращаются с ним, словно с бесчувственным и слабым комком грязи под подошвой?!
Но Локи не кричит. Все также медленно — будто бы в шаге от того, чтобы сорваться, — Локи открывает глаза и вскидывает голову. Оттягивает тетиву еще чуть-чуть, она болезненно врезается в кожу перчаток, но это не важно. Маг знает, что теперь стрелять не станет. Если старший тут, значит Хеймдалль послужил ему с пользой: теперь, с сопровождением, Локи точно сможет пройти.
Да, конечно, Тор — та еще помеха, но если станет так уж худо, его можно будет хорошенько стукнуть и оставить отлеживаться, а после просто вернуться за ним. На землях Етунхейма Тору никто не поможет. Особенно, если он будет без своей увесистой игрушки.
Позади грозный рык брата вновь разливается в воздухе:
— Отпусти тетиву, пока я не проломил твою дурную голову своим молотом! — где-то за спиной мага конь встает на дыбы, грохочет по хрусталю моста подковами. Затем раздается более глухой звук — на мост спрыгивает сам Тор. Локи преувеличенно насмешливо интересуется:
— Отпустить тетиву, брат?.. Я с превеликой радостью!
Он вслушивается в гулкие, тяжелые удары собственного сердца, продолжает осторожно, мягко так дышать. Нет, конечно же, Локи не боится старшего, но все же… Локи помнит прошедшие жизни и помнит, как Тор ударил его в их встречу на кукурузном поле, а значит Тор может сделать и что похуже. Будто бы кто его остановит. И Локи лишь дышит глубже. Знает, что справится. Убеждает себя, что справится.
Эта жизнь — совершенно другая. Этот Тор — совершенно другой. Однако, что Локи успел осознать уже прочно и неисправимо: Тор есть Тор, и он не меняется. Любит, не любит… Дружит, не дружит… Внутри он всегда такой, какой есть. Такой, какой Локи определенно не подходит, какой бы хорошей парой ни казался.
— Опусти лук, Локи!.. Что, Хель вас подери, тут творится?! — Тор подходит к нему сзади быстро, а тормозит ощутимо резко и кладет свою сильную руку на плечо… И больше ничего не делает. Чуть сжимает сквозь плащ и все слои одежды пальцами плоть. Локи косится на него немного недоверчиво, прищурившись, — ведь, кто знает, чего ожидать от этого сдержанного/мертвого старшего, к тому же примчавшегося на мост ни свет, ни заря, — но лук все-таки не отпускает. Старается следить за обоими противниками, напрягаясь всем телом.
— Мне нужно в Етунхейм. Он меня не пускает. Вразуми его, — он чеканит слова, словно монетки. Резко, быстро, жестко. Ни на мгновение не отпуская себя, ни на мгновение не позволяя сломить свои оборонительные стены и борясь с желанием передернуть плечами, Локи смотрит на стража моста, а тот все еще смотрит на него. И спокойно отвечает:
— Один запретил мне открывать мост для младшего принца, если тот отправляется куда-либо в одиночку. Я не могу нарушить запрет.
— И ваша проблема только в этом? — Тор вздыхает, будто они малые дети, что игрушку не поделили, чуть качает головой и незаметно, взглядом указывает Хеймдаллу на мост. Затем коротко зевает, прикрывая рот рукой и жмурясь одновременно.
Страж тут же кивает, подхватывает меч и разворачивается. Щеки не касается все еще, но уверенно идет в сторону своего поста. И даже не оборачивается.
Старший разворачивается тоже и осторожно касается грифа лука Локи, понукая опустить его. Спрашивает негромко:
— Я отправлюсь с тобой, если ты скажешь мне…
Локи хмыкает, опускает лук и стрелу отправляет назад, в колчан, но само орудие далеко все же не убирает. Жестко дернув плечом, Локи вырывает себя из лап старшего и отступает. Становится к нему лицом, не жалея яда в его выражении.
— Даже не собираюсь, — теперь он уже может осмотреть Тора полностью и, конечно же, замечает, что тот одет довольно тепло. Сверху темно-коричневый меховой плащ, под ним виднеются доспехи, на бедре висит молот. Ни заплечного мешка, ни другого оружия нет, однако, понятно и так, для чего Хеймдалль тянул время и водил его за нос… Тоже нашлись тут заговорщики. — Если идешь со мной, слушаешься меня и делаешь то, что я говорю. Рассказывать тебе ничего не собираюсь, не я тебя сюда звал, — помедлив, Локи осматривает старшего пристальнее, а затем возвращает и лук за спину. Поправляет капюшон незаметно нервным движением. Внутри все в клубок сворачивается и окровавлено болит. Закутавшись в плащ уперто и не сломлено, Локи шумно выдыхает, непримиримо голову вскидывает.
Тор поджимает губы, естественно прекрасно понимая, что да как, и лишь прищуривается. Ему определенно не нравится такое развитие событий, — и их отношений в частности, — но, похоже, спорить он пока что не собирается. Даже по его виду очевидно — пытается сдержаться, чтобы не сплюнуть на мост горькую от чувств слюну. И немного раздраженно говорит:
— Ты даже не поблагодаришь меня? За покушение на стража Бивреста, у тебя могли быть большие проблемы и…
— И еще молот тут оставь, — скрестив руки на груди под плащом, Локи нагло ухмыляется и чуть вскидывает брови. Сдаваться он не собирается и продолжает молча убеждать себя, что у них сейчас лишь деловые отношения и не более. Еще бы убедить в этом Тора, но… Это уже не его задача.
Правда, Тор думает будто бы также. Ведь лишь головой качает довольно неодобрительно да вздыхает. И руки сжимает вновь: импульсивно, но сдержано. Обреченно словно.
Маг смотрит на него, рассматривает его, а затем видит, как тот соглашается. Кивает, подхватывает молот за ремешок и снимает с пояса. Увереннее берет в руку, отчего по телу самого Локи проходит короткая дрожь.
И на самом деле та простота, с которой Тор соглашается на всё, буквально на все его, Локи, условия, огорошивает. Будто бы…он все еще доверяет?.. Доверяет после всего?
Похоже, да, ведь все, что говорит старший:
— У меня не будет оружия.
И Локи тут же откликается:
— Я дам тебе меч.
— Откуда у тебя меч?
— Взял из твоего тренировочного зала.
— Украл значит…
— Взял во временное пользование. Я, видишь ли, не воин, мне оружие носить не положено. А без оружия на охоту и соваться нечего… — Локи позволяет себе чуть-чуть приоткрыть завесу тайны своего путешествия — опять попав под несуществующие чары старшего, который по сути даже ничего и не делает, — и Тор тут же будто немного оживляется. Разворачивается, начиная идти в сторону врат моста. Чуть раскручивает молот в руке, все еще не отпуская ручки.
— Так значит ты идешь на охоту?.. В одиночку? — оставив молот у арки, на входе, Тор выпрямляется и бесцеремонно протягивает руку, в которую Локи не слишком торопясь кладет ножны с мечом. Хеймдалль уже стоит на посту и готовится вставить ключ в замок моста… Но все же не торопится. Говорит будто бы невзначай раньше, чем Локи не собирается отвечать на вопросы старшего брата:
— Слишком опрометчиво оставлять Мьеллнир тут, старший принц. Если что случится…
— Если что случится, ты нас вытащишь. Да к тому же, я там буду не один, — Тор отмахивается от него словно от мухи назойливой и, кажется, в нем даже прибавляется предвкушения от одной лишь возможности провести время с Локи. Он косится на младшего, спрашивает вновь: — Так значит охота…
— Уже не в одиночку. За мной ведь ты увязался, — Локи закатывает глаза. И чувствует, как сердце шалит от доверия Тора, от его простоты, от его поверхностности и… От его чувств.
Теперь ведь чувства Тора давно уже очевидны, однако, Локи так сильно верил, что за остаток лета они…иссякнут? Истончатся? Перебьются сладкими, подрагивающими прелюдиями и томными, страстными ночами с кем угодно другим? Как бы не так. Тор смотрит на него, Тор смотрит ему в душу, и Локи на мгновение понимает: если Тор сейчас ему еще и подмигнет, он сам просто расплачется.
Не из-за чего-то определенного, а просто от всего. Разревется идиотом, покраснеет смущенно и упадет к его ногам.
Но Тор к их общему счастью не подмигивает.
И надо бы удивиться такой покорности старшего, но она не удивляет. Локи уже давно поверил в чужие чувства — хотя проще окружающая его ситуация и не стала, — и сейчас по крайней мере себе лгать не станет. В отличие от лжи Тору.
Это ведь уже не что-то лишнее. Это скорее часть характера самого Локи. Ложь старшему — часть самого Локи.
Они подходят к краю моста вместе. Локи накидывает глубокий капюшон, поправляет его, собирается с силами и с духом. Возможно, это и сумасшествие — оставаться с Тором по сути в замкнутом пространстве, из которого выход только один и воспользоваться им можно будет лишь если не будет опасности для асов, — но Локи все еще помнит о своей цели. О том волчонке, без которого уходить не собирается. И это словно бы делает его сильнее.
Но не проходит и мгновения, как сквозь мех и скрежет мостового ключа Локи слышит:
— Кстати, забыл сказать. Хорошая стойка, младший принц. Уроки с воином Огуном не прошли для тебя даром, как я погляжу.
Нет, Хеймдалл, право, издевается над ним. Биврест пронзает мироздание, прокладывая дорогу к миру етунов, а маг лишь сжимает зубы, бормоча, чтобы страж «глядел, пока еще может». Вскинув руку назад, он пускает костяной нож, но даже не целится. Скорее ради того, чтобы оставить последнее «слово» за собой, чем действительно начать драку Локи делает это, а рядом Тор уже тяжело, громко и шумно вдыхает.
Именно из-за этого в прошлый раз они разругались, и теперь эта тема всплыла снова. Неуместно и не вовремя. И хотелось бы даже верить, что Тор успеет успокоиться за время перехода, но… Сколько ни обманывайся, исход будет таким, каким будет.
Маг делает шаг внутрь радужного потока и прикрывает глаза. От похвалы Хеймдалла нет никакой радости, лишь осадок горечи, что вот-вот начнет разрастаться, когда Тор решит разобраться все же до конца/начать ссору/начать драку/обвинить его, в чем захочется. По-другому и быть не может.
Так как старший медлит, справляясь с гневом, Локи приземляется на твердую, припорошенную снегом землю первым. Выпрямляется тут же и тянет глубокий капюшон ниже. Кожа мгновенно покрывается синевой, чтобы уберечь хозяина от переохлаждения, и маг стремится спрятать это, чтобы не показаться брату.
Хеймдалль высаживает их как раз на окраине нужного леса, и Локи лишь оглядывается, чтобы убедиться, что они пока что в безопасности. Из-за сияния Бивреста ничего не видно, но стоит рядом приземлиться брату, как все сияние пропадает/заканчивается.
Теперь их окружает лишь легкий сумрак. Над головами серые, отливающие инеем и тяжестью тучи, что тянутся от горизонта до горизонта, а под ногами… Все та же голубоватая серость. Локи оглядывается, делает вдох поглубже и чувствует, как эта тишина заполняет его. Он только-только хочет улыбнуться на уголок губ, понимая, насколько в Етунхейме спокойно, а следом раздается громкий, почти оглушающий, глубокий и грубый голос:
— Я видел его! Уверен, они опустились где-то здесь. Ищи давай!
— Только не это, — маг недовольно цокает, закусывает губу и бросает взгляд на Тора. Тот как раз открывает рот, по выражению его лица понятно, что жажда окончательно разобраться спал Локи с Огуном или нет все-таки важнее безопасности, и маг действует быстрее, чем думает. Шаг, второй, третий… И каждый быстрым, резким рывком. Из рукава уже выскальзывает лезвие — но не настоящее, а затупленное и иллюзорное, — и миг спустя оно замирает у горла старшего. Локи зажимает ему рот ладонью, вжимает кожу перчатки в теплые губы и почти рычит на ухо неумолимо грозно: — Ни единого слова. Все после. Потом. Они видели мост, и если нас сейчас заметят, начнется война. Твой папочка тебя не спасет!..
Тор еще не накинул капюшон, и Локи и сам чувствует, как задевает губами кончик его уха. Но все же не отстраняется. Безмолвно он проговаривает заклинание, делая их обоих невидимыми, и все еще ощутимо держит на самом деле тупое лезвие у чужого горла. Ему нужно точно знать, что Тор понял его намерение, но все же убивать его бессмысленно. Это последнее, что Локи только подумал бы сделать.
Старший осторожно дергает головой, давая понять, что не будет голосить словно ненормальный. Одна его рука поднимается и опускается к магу на предплечье, чуть сжимает, настаивая, чтобы младший немного ослабил: и давление, и хватку.
Локи медлит, прежде чем все же чуть-чуть отстранить руку, но дальше чем на несколько сантиметров ее не отводит. Они оба видят приближающихся высоких, огромных етунов. Те смотрят цепко и гневно своими алыми глазами, прочесывают стопами снег.
Локи всего на мгновение позволяет себе мысль, что выглядит также, но тут же отмахивается от нее. Нет. Расстраиваться из-за своего происхождение — это не то, что хоть немного нужно прямо сейчас. Главное не дать Тору увидеть его личину, ведь каким бы остолопом тот ни был и какими бы ни были их отношения, Локи знает/чувствует: если Тор высмеет его или даже ударит, его сердце разорвется. Просто разобьется вдребезги.
— Почему мы не можем просто забежать в пролесок? Он в паре… — Тор шепчет сдавленно и раздраженно, чуть дергается, но все-таки не препятствует хватке Локи. Шумно дышит, держась за контроль.
— Они заметят. Не думай, что етуны — такие же тупоголовые, как ты, — Локи шипит, немного тяжело дышит, обводит языком губы. Он старается не касаться брата, но все же изредка задевает его ухо и… Тор не кричит. Не взвывает от боли, прося прекратить. Лишь дергается, но ведь…молчит.
Впервые за всю свою долгую жизнь Локи задумывается, правда ли одно прикосновение ледяного великана-полукровки несет смерть, а затем вспоминает свое прошлое. Никогда в прошлых жизнях у него не было возможности контролировать ту смерть, что приносит эта сила, но все же есть ли эта возможность сейчас… Локи не знает и решает не рисковать. Больше старается не касаться старшего.
И все равно задевает его вновь и вновь, ведь они стоят слишком близко. Просто непозволительно.
А Тор весь щерится, дергается снова же. Это не в его правилах, вот так отступать и прятаться, когда можно выйти с гордо поднятой головой и всех победить, но все же они здесь не чтобы удовлетворить все амбиции старшего принца. У них есть более важная задача. Только вот Тор этого не знает. Он шипит, почти переходя на рычание:
— И что же ты предлагаешь, умник, а? Просто стоять и…
— Я применил заклинание. Они нас не увидят, если ты не будешь дергаться и так много болтать! — Локи давит тупым краем на чужое горло вновь, но Тор лишь рычит в ответ. Сжимает пальцы на его предплечье жестче/грубее. Грубость эта напоминает о той, что была, когда Локи взяли без его на то разрешения, однако, Локи не отшатывается.
К Хель все это! К Хель и все тут! Он не позволит Тору и собственным страхам испортить все, ради чего он так долго убалтывал Хеймдалла!
— Ты, гребанный кусок… — старший почти срывается на ругательство, но, выдохшись, маг ослабляет тон голоса:
— Молчи, прошу, Тор!.. — он не хочет ругаться. Знает, что очередная ссора ни к чему не приведет, — только если к войне между етунами и асами в итоге, — но все же просьба срывается с губ раньше, чем Локи успевает сам осознать ее. Тор, находящийся в его руках и почти под его контролем, замирает. Сам маг замирает тоже.
Он уже и не помнит, когда последний раз называл старшего по имени. Ни один из них не помнит.
Великаны с большими, увесистыми дубинками прочесывают окраины леса, ни на шаг не ступая внутрь. Перебрасываются пошлыми, грубыми шутками, гогочут на всю округу. Локи немного нервно сглатывает, немного замедленно отстраняет лезвие от горла брата, будто бы благодаря того за молчание.
— Что… Что ты делал с Огуном на самом деле?..
Проходит много времени, прежде чем старший подает голос. Он шепчет совсем тихо, немного поворачивает голову в сторону Локи.
Тот борется с желанием рассмеяться от невероятности происходящего: даже в момент почти смертельной опасности, Тор, словно мальчишка, продолжает ревновать его. Тор ставит свои чувства и хоть и малую, но все же вероятность их отношений превыше всего.
Локи кажется, что это смешно, но менее болезненным это все же не становится. И поэтому лишь он отвечает так полно, как может, чтобы не опуститься в нечто, похожее на глупые оправдания:
— Ты и так уже знаешь. Я сам сказал тебе все. Хеймдалль сказал тебе все. Больше добавить нечего. Ты…
— Я хочу знать больше. Хочу…
— Много хочешь. Лучше помолчи, они приближаются, — Локи мягко, но все же предупреждающе бодает Тора лбом, прикрытым капюшоном, в висок и вновь давит тупым лезвием на кожу. Тот фыркает, замолкает, но опять же ненадолго.
— Он идет прямо на нас…
Локи видит и сам. Они ведь действительно находятся у самой кромки леса, и один из двух етунов, что ищут их, как раз направляется к ним. Точнее идет прямо на них. Медленными тяжелыми шагами, но совсем не прогибаясь под весом собственного тела.
Тор пытается дернуться/вырваться/начать бойню, но маг не позволяет. Снова. Спокойно, размеренно он дышит и шепчет совсем тихо:
— Не шевелись, я…
— Он идет прямо на нас, Локи! Он сейчас просто раздавит нас! Думаешь, отец…
— Умолкни, тупоголовый, ты, боров! Все под контролем, ясно?! — надавив на его горло сильнее, слыша, как Тор тихо хрипит, но все еще не пытается вырваться именно в этот момент, Локи понимает, что до них остается всего два шага. Закусывает губу.
Совсем не вовремя в голове появляется вопрос, почему именно старший не вырывается, стоит Локи прижать лезвие. Чувствует ведь, и что оно тупое, и что Локи не такой уж силач, но все равно стоит почти тихо, слушается. Неужели так сильно доверяет, дергаясь лишь для виду и ради того, чтобы почувствовать себя у Локи в руках плотнее?
Не вовремя появившийся вопрос и найденный на него, возможный, ответ придают сил, и Локи осторожно убирает лезвие вовсе. Опускает ладонь старшему на грудь, вторую на плечо и шепчет:
— Как только я скажу, беги в лес. Как только я…
— Я не идиот. Если я доверяю тебе и стою тихо, это не значит, что нужно объяснять мне все, словно младенцу! — Тор тихо прочищает горло, пытается откашляться в кулак, но выходит плохо. Ему приходится затихнуть и лишь шумно дышать, выпуская облачка пара/борясь с жжением в горле.
— Если бы ты и правда стоял тихо… — Локи закатывает глаза и вновь смотрит на етуна. Тому остается один шаг. Он заносит ногу.
Маг лишь безмолвно шевелит губами, и из леса прямо на них выносится целое стадо оленей с теплой шкурой и витиеватыми рогами. Они прыгают, несутся, будто спасаются от хищника. Тор каменеет, даже сказать ничего не успевает.
Но животные не задевают их, просто потому, что являются иллюзией. А вот етун, уже опускающий ногу, отшатывается. Потеряв равновесие, летит назад, на спину. Второй взрывается хохотом, и, подловив момент, Локи толкает брата вперед, в лес.
— Давай!..
Тор слушается все также беспрекословно, срывается вперед, но не забывает о нем ни на секунду. Перехватывает ту руку, что пытается ускользнуть с его груди, сжимает ее в своей крепко и тянет следом. Рывок получается довольно сильным, и Локи чуть не запинается о собственную ногу, пытается выровняться, вновь спотыкается. Тор кажется замечает это, начинает смеяться, но маг не разделяет его веселости.
Только и может, что злиться на собственные ноги. А после и на собственные губы, которые так предательски растягиваются в легкой, странной усмешке.
Они влетают в лес, но не останавливаются. Тор тянет его и дальше, Локи, наконец, перехватывает темп и тоже бежит. Петляя меж деревьев, они углубляются в чащу. И старший не отпускает его руку. Вряд ли так сильно боится потерять Локи, но все же не отпускает его, пока они оба не оказываются на небольшой поляне.
Отпустив его, Тор, наконец, закашливается, перебивая себя же смехом, а Локи склоняется, пытаясь отдышаться.
— Никогда бы не подумал, что в такой важный момент, ты решишь немного потанцевать… — Тор медленно поворачивает голову, смотрит на него и чуть улыбается на уголок губ. То и дело из них вырываются облачка пара, но даже несмотря на то место, где они находятся, на весь этот холод вокруг, в глазах старшего плещется веселье и огонь.
— Никогда бы не подумал, что сам Тор Одинсон будет улепетывать от етунов, словно девчонка, — Локи качает головой, выпрямляется и тоже смотрит на брата. Теперь Тор видит его лицо полностью, видит его глаза, видит цвет его кожи… Маг, уже забывший о такой мелочи, как вылезший етун, смотрит на брата, рассматривает его и, конечно же, сразу видит, как прекрасное лицо старшего вытягивается. А через мгновение чувствует, что не так: за время бега капюшон просто слетел назад, на плечи.
— Ох, ты же…
Локи вздрагивает, словно по щелчку вспоминает о важном и жестко поджимает губы. Дернув руки вверх, он натягивает капюшон на самые глаза и отворачивается. Поправляет лук, колчан, мешок с вещами. Не поворачиваясь к старшему, пытается осмотреться, но неожиданно слышит:
— Брат, нет, подожди!.. Я не хотел обидеть, но ты… Ты выглядишь…
— Как етун. Да. Я знаю, — он чуть-чуть скрипит зубами, делает шаг к противоположному краю поляны, но Тор успевает схватить его за плечо. Маг не дает развернуть себя, но и вперед сорваться ему никто не позволяет. Старший говорит:
— Перестань… Обернись, ладно?.. Я просто хочу посмотреть и…
— Я не твоя зверушка, чтобы пялиться на меня, мальчик с молотом! Пусти меня, пока я не достал нож и не проткнул твое тупое сердце, — Локи дергается, но и на второе плечо опускается рука Тора. Тот не держит его слишком жестко, но все же ощутимо заставляет по крайней мере остаться на месте.
— Да ладно тебе… Оно ведь не сойдет, пока мы не вернемся, а значит я все равно увижу. Давай же, брат… — старший убеждает его так спокойно и осторожно. Он мягко ведет уже обеими ладонями по плечам, покрытым меховым плащом, поглаживает, усмиряя.
Локи даже вздохнуть не может, не то что пошевелиться. Закусив губу, он прикрывает глаза и качает головой. Он никогда и никому не показывал эту свою сторону. Никогда. И никому.
— Зачем тебе это?.. Я не животное, на которое можно поглядеть и с которого можно посмеяться. К тому же, сам ведь говоришь, что все равно увидишь, так… — маг вновь пытается сделать шаг, но много более вяло, чем раньше. Он не понимает зачем старшему все это. Все еще думает о его чувствах, все еще не хочется привычного окончания этой, самой их последней жизни. Или хотя бы этого дня.
Да, для начала этого дня.
Ему просто хочется спокойствия. Бесшумности. Чтобы не было ссор с выкриками обид, в которые никто из них не верит. Чтобы не было грубостей, о которых в обычные дни никто и не думает. Раньше, стоило им пересечь границу детства и вступить в юность, они оба обращались друг с другом, словно с врагами, а теперь… Все ведь может быть спокойно и мирно, и это даже не иллюзия. Но так не будет. Локи знает, что так не будет, как бы сильно ему этого не хотелось. А Тор за его спиной тяжело вздыхает, похоже, подходит ближе и Локи каменеет. Почти рычит, так и не закончив предыдущую фразу:
— Не смей приближаться!
— Я правда не знаю, как убедить тебя. Из нас двоих именно ты играешь словами, а я… Я просто хочу посмотреть. Хочу вновь подружиться с тобой. Хочу гулять с тобой, проводить с тобой время. Я просто хочу…
Локи знает, что каждое слово даётся старшему немного больно из-за наложенного вето, но все же Локи не жалко его. Совсем ни капли не жалко. Он дергает плечами, огрызается и дышит обозленно:
— Слишком много хочешь. Не желаю вновь оказаться избитым твоим друзьями или может опять брать на себя вину за ваши проказы. Пусти меня. Сейчас же. Иначе я свяжу тебя и оставлю тут, пока не закончу свои дела, — вырвавшись, он отбегает почти на десяток шагов. Кутается в плащ сильнее, но лицом не поворачивается. Внутри клокочет от страха и гнева одновременно, и это истинно дрянная смесь. К тому же Тор все никак не унимается, начиная вновь:
— Послушай, я…
— Я не желаю слушать, ясно?! Я уже наслушался достаточно! Достаточно, Тор! — сорвавшись, маг жмурится безнадежно, а после все-таки оборачивается рывком и повышает голос. Он срывает с себя капюшон, скалится, понимая, как же сильно ему надоело, что Тор носится с ним, говорит все эти глупые/пустые слова и дает обещания, которые никогда не сбудутся и которые причиняют лишь изысканную, невыносимую, медленную пытку. — Хотел посмотреть?! Так смотри! Нравится?! Может хочешь затащить меня в постель, мм?! Если, конечно, не боишься отморозить себе член!.. — Тор не отшатывается, но все же на его лице появляется странное выражение: будто бы ему противнее от слов, чем от вида. И Локи не обращает на это внимание, отказывается своё внимание этому уделять. Вместо этого сжимает руки в кулаки, продолжая кричать: — Ты ведешь себя словно баба! Говоришь все эти тупые слова, делаешь дурацкие подарки, даришь дешевые цветочки! Мне все равно! Мне нет дела до тебя, ясно?! Ты здесь только потому, что я могу извлечь из этого выгоду. И все. Если бы Хеймдалл не позвал тебя, я бы и так справился. Ты — ничтожество. Жалкий и лживый мальчишка! Прекрати вести себя так, словно… Словно…
— Словно люблю тебя?.. — Тор пожимает плечами, все еще хмурится от этих странных слов, кривится от боли в груди, ведь его слова о чувствах, но на его чувства с некоторых пор наложен запрет. И он все еще смотрит ведь… Смотрит так спокойно. Локи лишь сильнее бесится. Кажется, будто они поменялись местами. На лице старшего буквально написано хоть и раздражение, но и раскаяние. И все это просто невыносимо.
Тор просто не имеет права испытывать такие сильные чувства после всего, что сделал.
— Видит Хель, как же я тебя ненавижу! — Локи дергается руками назад и вновь хватает лук. Стоит ему натянуться тетиву, как старший уже вытаскивает меч из ножен и рычит:
— Не смей!
— Умолкни! — он сам рычит в ответ и спускает стрелу в полет. Та рассекает воздух и сбивает тетерева далеко-далеко за спиной брата быстрее, чем птица успевает даже понять, что на нее начали охоту.
Тор так и остается стоять: напряженный и все еще пытающийся немного отойти от крайнего удивления. А Локи вновь накидывает капюшон. Перехватив лук за гриф удобнее, делает шаг в сторону своего трофея и безэмоционально, сухо говорит:
— С тебя четыре косули или два оленя. Я позабочусь о белках и пернатых. Можешь еще поймать несколько лисиц, если попадутся. Поедим около полудня. К вечеру нужно будет выйти к противоположной стороне леса, там обрыв и место встречи.
Тор качает головой безнадежно, медленно опускает меч и вновь убирает его в ножны. Смотрит, как Локи гордо проходит мимо.
Маг не накладывает иллюзию. На старшего не смотрит тоже. Тор выводит его из равновесия своим поведением влюбленного юнца, и Локи это не нравится. Совершенно не нравится.
Все должно быть под контролем, а иначе… Иначе повторится то, что случилось летом. Воспоминания ведь до сих пор жалят больнее пчел, а губы пересыхают, словно вновь коснулись загорелой шеи.
Но все просто обязано быть под контролем, иначе Локи просто не сможет помочь, не успеет среагировать, когда потребуется. И контроль — это определенно не их с Тором отношения. Контроль — это определенно не Тор, раз за разом повторяющий о дурацких чувствах, которых не испытывает.
Поэтому маг идет мимо, спокойный и собранный. Раз уж Тор не может держать себя в руках, то Локи позаботится о них обоих. Как, впрочем, и всегда.
— Место встречи с кем? — старший разворачивается, смотрит Локи вслед, затем следит за тем, как тот выдирает свою стрелу и очищает ее о снег. После возвращает в колчан.
— Тебя это не касается. Будет намного лучше, если заткнешься и займешься своим делом, — маг опускает лук, скидывает мешок и вытаскивает веревку. Неторопливо связывая лапы тетерева, он смотрит на кровавое пятно, чуть качает головой и тихо-тихо извиняется. Тор, похоже, подходит ближе, но Локи больше не напрягается. Он уже выговорился, немного остыл. Зато старшему все еще неймется, и маг слышит:
— Слушай, я… Я хочу дружить с тобой, ладно?.. Не будь такой злюкой. Если ты етун, это не значит, что ты должен злиться на меня без повода. Я просто пытаюсь…
— Можешь пытаться и дальше. Еще одно слово и обед будешь готовить сам, — Локи качает головой, закрепляет узелок и закидывает тушку за плечо. Затем подхватывает лук, поднимается, оборачивается. Тор не отступает, и они оказываются нос к носу. Какое-то мгновение, маг думает отойти, но лишь сжимает зубы, да вскидывает голову. Смотрит с жестью и ненавистью.
— Я согласен готовить обед, если ты позволишь мне сказать, — старший смотрит спокойно, немного напряженно и ждет. Помедлив, добавляет: — И поговоришь со мной.
— Надо же, как ты можешь измениться, как только понимаешь, что жесткостью и силой ничего не добиться… — Локи прищуривается, сжимает в руке древко лука и смотрит прямо в глаза. Он знает, что сейчас выглядит агрессивным, холодным, а глаза скорее всего зло горят, не слишком скрытые капюшоном, но так даже лучше. Может хоть это подобьет непробиваемую, видимо, уверенность Тора в себе?.. — А помнишь, как было раньше? Помнишь, мальчик с молотом, как ты ворвался в мои покои, решив, что мне есть дело до твоей тупой тяжелой игрушки несколько меток назад?! Помнишь, а? — Локи чуть подается вперед, видит, как в глазах Тора мелькает боль, и она отдается в его собственном сердце такой же искрой. Но Локи не поддается. Рычит: — Ты готовишь обед. Хочешь, чтобы я говорил с тобой и слушал тебя? Извиняйся. Унижайся. Землю, по которой я хожу, целуй. Делай, что хочешь и как хочешь, но я снизойду до тебя только тогда, когда мне этого захочется. Очень хорошая стратегия. Я у «брата» научился.
Каждое его слово буквально истекает ядом. Локи перебарывает желание плюнуть старшему в лицо или ударить под дых и лишь обходит его. Задевает плечом.
Он направляется к противоположному краю поляны и не оборачивается. И так знает, что Тор пойдет следом.
~~•~~