Глава 8.3
21 июня 2018 г. в 10:16
~~~^~~~
Они выходят из покоев молча. Теперь это молчание иное/новое, а если точнее — разгневанное. У Тора копятся вопросы, ответы на которые ему не предоставляют и предоставлять не собираются. У Локи растрачивается выдержка, восполнять которую не из чего.
Благо, последний вопрос старшего о той ночи хоть немного привел его, Локи, в чувство. Забываться нельзя, как бы желанно это ни было. И рассказывать ничего нельзя тоже. Нельзя-нельзя-нельзя.
Они выходят вначале в коридор собственного уровня, после спускаются на самый первый. Тор идет немного впереди, и его плечи напряжены. Локи не то чтобы тащится сзади, но старается не равняться со старшим. Видеть на его лице злость или гримасу раздражения хочется не так уж сильно. А встречаться с ним глазами не хочется и вовсе.
Хочется скорее притвориться невинной овечкой. Хочется объяснить, что он тут и не виноват вовсе, все сложилось, как сложилось, и разве же это его повинная… Но, да. Это его. И лишь его. Вина/искупление. Его ноша. Его проблема. Говорить об этом Тору вряд ли будет хорошей идеей.
Локи ведь знает, что Тор не поможет/не подсобит. Тор ничего не сможет сделать. И никак не сможет помочь. Скорее уж убьет его в отместку или сделает что похуже… Каким бы глупым Тор ни был, и он изредка умеет быть изобретательным. Если захочет — Локи заскулит от страха и боли, в этом сомневаться не приходится.
Тор выводит их обоих из дворца к конюшням и сразу направляется в сторону кукурузного поля. Такой выбор, возможно, немного странный, однако, если взять во внимание, что они просто гуляют… Вряд ли у Тора есть какие-либо скрытые мотивы или, того хлеще, опасный план. Это же Тор.
И Тор сворачивает в сторону кукурузного поля. Его шаги чуть замедляются; у Локи не остается никакой возможности избежать прогулки бок о бок. Хотя он и не сопротивляется слишком сильно. Чувства внутри так перемешаны, что, кажется, никакой очередной «сюжетный» поворот их прогулки уже не сможет его удивить. К тому же находиться рядом с молчащим Тором намного безопаснее, чем рядом с Тором, который возможно не намеренно пытается затуманить его разум спокойной болтовней. Да и…разве Локи уже не видел его злость/его ярость?.. Увидеть их вновь — не испугаться, а словно встретить старого друга: вряд ли встреча будет приятной, но пережить ее не так сложно.
Они идут рядом, но идут не стройно. Не нога в ногу. Не рука об руку. Локи смотрит лишь на кукурузное поле, — ведь внутри него сокрыто так много трепетных воспоминаний, — а Тор смотрит только вперед. Так как дворец большой и тыл правой его части прикрывает тренировочное поле, спереди справа раскрыл свои объятья сад Фригги, а слева находятся жилые дома и домики, кукурузное поле вместе с конюшнями и охваченным заборчиком полем для выгула лошадей находится как раз на левой стороне тыла. Оно словно бы ограждает обычных асов от тренирующихся воинов, но это все равно не мешает шаловливым мальчишкам бегать сквозь поле, чтобы поглазеть на оружие и сильных, грубых мужей да дев.
Когда-то давно и они со старшим так бегали. Для них запретов никаких не было, а если и были, то узнать о них можно было лишь уже что-то натворив или испортив, но до этих моментов… Весь Асгард словно бы был в их распоряжении. Им не нужно было виснуть на заборе, всматриваясь изо всех сил, если вдруг главное действо происходило далеко, или убегать от грозных, недовольных главнокомандующих. Им нужно было просто быть вместе.
Приготовления к каждому «воинственному» дню всегда были масштабными. Вначале Тор словно случайно выспрашивал, будут ли завтра или послезавтра рукопашные тренировки. Или же тренировки с луками. Тренировки с рапирами. Тренировки на лошадях. Как бы странно это ни было, но каждый раз они смотрели лишь то, что хотелось именно Локи, однако, это никогда не вносило смуты между ними. Никаких ссор не было, ведь Тор просто любил смотреть на занятия воинов. А Локи любил проводить время с Тором.
После того, как вся нужная информация была получена, шел следующий этап приготовлений: поиск и запасы съестного. Конечно, смешно было предполагать, что никто из воинов, расспрашиваемых маленьким — меток на девять-десять, — Тором, не догадывался для чего тому эта информация, но все же никто и не скрывал от него ничего. Локи, чаще прячущийся за углом коридора в такие моменты, всегда замечал, что и самим воинам нравится этот налет таинственности и возможность отхватить себе кусочек чужой детской забавы.
Так вот следующей частью их никогда не меняющегося плана были «кухонные похождения». Уже тогда Локи был именно тем, кто придумывал все эти смешные названия и кто знал все тайные и короткие пути во дворце. Хотя и казалось, что Асгардский дворец был будто бы на ладони: широкие коридоры с высокими сводами; отсутствие тайных закутков и тупиков; и днем, и ночью полностью освещенные уровни… Его нельзя было недооценивать так же, как и младшего принца, что посылал брата добывать информацию ради получения вторым немаловажного опыта. Опыта осторожности и ведения светской беседы не без скрытого замысла. И говоря откровенно, для своего возраста получалось у старшего определенно неплохо. Хотя Локи и знал, что у него самого получилось бы лучше.
Второй шаг был определенно легким, ведь в нем им обоим почти и не требовалось никаких умений. Под вечер нужного дня Локи просто залетал в кухню для прислуги и улыбался так ярко и радостно, как умел только в детстве, а после получал все, чего хотел. И сушеные фрукты, и ягоды, и свежие яблоки да груши… Просто все, что только было в их заранее составленном списке — было по сути и в их руках. Точнее в небольших заплечных мешках с инициалами, которые им специально сшила Фригга по просьбе самого Локи, чьи ручки были не такими сильными и большими, чтобы он мог носить в них все-все.
Когда же наступал следующий день, они просыпались на рассвете оба. Именно в такие моменты, в «воинственные» дни, им не приходилось будить друг друга, торопиться или не нарочно опаздывать. Они оба всегда просыпались вместе, — возможно, даже одновременно, — затем быстро собирались, подхватывали мешки с едой и водой. Всегда было опасение, что второй проспит, что они не успеют к началу, к самой перекличке, но такого все же никогда не бывало. Тогда еще они оба дорожили друг другом и теми планами, что строили так упорно и кропотливо. Планами, на которые тратили так много времени.
Если Локи распределял обязанности и огранял окончательную идею, то Тор создавал первоначальную. Он всегда знал расписание и пути патрулей, всегда мог показать на их собственных, нарисованных от руки картах всех уровней, в каком месте патрульные разделятся и можно будет подловить одного из них, чтобы выспросить все-все его тайны. Кроме того, что у них были свои собственные умения и способности, они были просто вместе. И сейчас Локи не смог бы пересчитать, сколько раз эти тайные почти шпионские операции проваливались под конец из-за дождя или сильного ветра, сколько раз убегая/пытаясь скрыться, они падали, ссаживали колени или того пуще, прячась за гобеленами срывали все планы полностью, просто чихнув от пыли… Их детство было заполнено невообразимыми приключениями.
Чаще всего они успевали к построению. Всегда выходили через задний выход, затем перебирались через забор, — то и дело, Тору приходилось ловить Локи, если у того не получалось спрыгнуть на землю или же он просто молча боялся этого, — а после тихо-тихо пробирались к рядам высоких, многоруких чучел для отработки правильно поставленных ударов. Конечно же, их видели, но им не мешали. Даже старались не поглядывать на них и не смеяться, ведь… Дети, что с них взять.
Забраться на чучело тоже было не так просто, ведь расстояние между руками было совсем не маленьким. Каждый раз они действовали быстро и слаженно, и лишь поэтому у них все получалось. Вначале Тор быстро и ловко забирался на самый верх и вешал на рога чучела оба мешка. Он никогда не упрекал Локи в том, что тот не был так силен, но он просто знал об этом и просто помогал ему/оберегал его. Спустившись назад вниз, он спокойно и уверенно помогал младшему забраться наверх, вначале подставляя под его коротенькие ножки свои сложенные ладони и подпихивая его под зад, а после просто готовясь поймать его, если тот будет падать.
Однажды, так даже и случилось! Это был один из первых разов, когда они только-только создали свой невероятный план, подготовились, проснулись пораньше… Тогда Тор сделал первую и последнюю ошибку: пустил Локи с мешком первым. Возможно, это была порча или наговор, а может дерево просто подгнило, но стоило Локи забраться на самый верх, как чучело — до этого и так громко поскрипывающее, — окончательно покосилось и далеко не медленно полетело в сторону земли. Локи даже не пискнул, пока Тор только и мог, что замереть от ужаса и смотреть на всю картину ошарашенными глазами, но… Все вышло не так плохо. Им обоим невероятно повезло, что в то утро и Фригга вышла посмотреть, как устроились ее мальчики на тренировочном поле, и именно благодаря ей Локи лишь оцарапался о дерево и загнал себе пару заноз, так и не упав на землю вместе с чучелом.
Но ладно бы все закончилось только этим… Пожалуй то, что случилось после, стало для Локи одним из тех самых запоминающихся воспоминаний. Ведь не запомнить, как Тор — маленький, худой и низкий, — отчитывает одного из самых главных, взрослых и сильных тренеров за то, что оборудование на тренировочном поле не приспособлено под тренировки и травмоопасно, почти невозможно. Правда, запомнил Локи это не столько из-за самой, выбивающей из колеи ситуации, сколько из-за… Из-за самого Тора.
Он был всполошенный, разгневанный и по-настоящему злой, но много сильнее испуганный. Только командир подошел к Фригге, проверяющей состояние своего младшего мальчишки, чтобы уточнить, все ли в порядке, как ему не дали вставить и слова. Удивлены были все, кто находились на поле и слышали этот возмущенный, далеко не грубый и не взрослый, но от этого не менее грозный голос. Даже небо тогда потемнело, солнце померкло, а ветер стал поистине холодным. Пока Тор стоял, смотрел снизу вверх на взрослого, закаленного боями мужчину, что даже и не думал воспринимать принца не всерьез.
Локи был поражен и одновременно с этим полностью сражен, ведь Тор чуть ли не рычал, защищая его. И от насмешек по поводу «тяжеловатости» младшего принца, которой не было. И от повторения этой ситуации, которая на самом деле могла окончиться фатально, если бы Локи, державшийся за одну из рук чучела, все-таки упал и от удара об землю эта деревянная, твердая рука сломала бы ему что-нибудь.
Уже много после Локи шутил про то, что Тор знает и о «трибунале», и о существовании слова «травмоопасный», но они оба прекрасно понимали, что Локи счастлив иметь рядом такого брата. Хоть и не говорит об этом так явно вслух.
После произошедшего буквально на следующий день все несколько десятков чучел были заменены на новые и более крепкие. Локи с Тором больше не боялись забираться им на широкие плечи и смотреть на тренировки тех, кем они хотели стать уже через десяток меток. Правда больше ни единого разу Тор не пускал Локи вперед, всегда забираясь на каждое новое чучело первым.
Весь Асгард — есть и будет всегда для Локи скопом воспоминаний. Хороших или не очень — не важно, ведь благодаря именно этим воспоминаниям он стал тем, кем является. Конечно, когда-нибудь Тор, возможно, тоже станет его воспоминанием и эта мысль пугает, но все же с ней можно смириться и сжиться. Именно это с нею и нужно сделать на самом деле.
Они идут по неширокой дорожке как раз между конюшнями и только-только начинающимся кукурузным полем, как Тор негромко говорит:
— Чего хотел Огун?
Снова этот вопрос, но теперь в этом вопросе нет ничего. Это удивляет Локи, хоть и на мгновение. В вопросе действительно нет ничего, ни эмоций/ни чувств. И вроде бы там должна быть обратная сторона — холодность, но и ее там нет тоже. Вопрос пуст. Чуть повернув голову, маг понимает, что он пуст так же, как пуст и взгляд Тора.
Похоже, его легкий гнев сошел, но все же это не значит, что его не получится вызвать вновь. Но нужно ли вызывать его?.. Вопрос спорный. Надежда на то, что разозлившись вновь, Тор наконец-таки покончит с их «увлекательной» прогулкой, еще не умерла окончательно, а значит Локи будет пробовать вновь и вновь.
Однако, на пустой вопрос он дает частично пустой/спокойный/более-менее откровенный ответ:
— Предложил сдать экзамен по стрельбе сегодня, после заката.
Зачем Локи отвечает?.. Не знает и сам, но без всей этой ревностной окантовки, без этой собственнической тональности… Обычные, простые вопросы от Тора ему нравятся, хоть и совсем немного. Когда тот не ведет себя так, словно Локи должен ему каждый ответ и просто должен, а когда спрашивает лишь чтобы знать. Эта разница сложно описываема, и даже сам Локи не уверен, что смог бы объяснить ее на словах/пальцах.
Но все-таки в существовании этой разницы он уверен. Он чувствует это глубоко внутри себя. И знает, что не ошибается. Поэтому просто продолжает говорить:
— Сказал, что это хороший способ приобрести оружие. Так что я согласился.
— Ты учился стрелять сам?.. Если да, то боюсь…
— Меня учил он же.
Тор чуть напрягается, затем поворачивается и смотрит. Локи смотрит в ответ. Внутри все еще этот чуть глупый осадок того, как окончился их обед. И лучше бы им действительно распрощаться да поскорее, ведь ничего путного из происходящего явно не выйдет. Но раз уж старший решил держать его — или же пытаться держать, — подле силой до самого заката, Локи придется терпеть. Локи придется остаться.
Их взгляды пересекаются, и они оба вряд ли замечают, что останавливаются посреди тропинки. Вокруг никого. Все конюхи в конюшнях, а в цветущем кукурузном поле тихо. Лишь короткий, легкий ветерок изредка пробегает мимо. Тор мучается одним огромным вопросом, и Локи читает это вопрос по его глазам раньше, чем слышит:
— Ночами?.. Огун…занимался с тобой по ночам?
Тор выглядит жалким. Кажется, ткни посильнее — рассыпется. Но не потому что он ломкий, а потому что сдерживаемые эмоции крошат и разрушают все внутри него. Сильные руки сжимаются в кулаки снова и снова, будто пытаясь схватить что-то несуществующее.
— Да. Это было давно еще. Пару меток назад, когда ты ушел в поход, а он тут остался, — не дополняя подробностей о том, как долго они занимались и какие мысли мелькали в его собственной голове, Локи говорит и смотрит в ответ как-то необычайно спокойно. Он будто бы успел за последние несколько часов сжиться с тем ощущением странности поведения старшего. Будто бы успел привыкнуть. Успокоиться.
Тот вопрос, которым и завершился их обед, хорошо перетряхнул Локи и привел в себя. Тор умрет — вот о чем он думал теперь. Тор умрет на его руках или же находясь где-то рядом с ним. Тор умрет, потому что умереть ему суждено. И если маг не сможет взять себя в руки, стиснуть кулаки и охладить свое бушующее сердце…
Все просто полетит к Хель. Все разрушится.
— Значит… Вот как значит. За моей спиной. Пока я был… Был там… — он вдыхает грузно и обозленно. Опускает глаза куда-то вниз, жмурится. Его грудь вздымается тяжело, а по виску стекает капелька пота. Локи рассматривает его, словно чудную зверушку, но у него и у самого сердце неожиданно шалит. Чужая ярость, набирающая обороты вновь и уже будто клокочущая глубоко-глубоко внутри заставляет его вздрагивать. Во рту пересыхает, когда маг хрипло шепчет:
— Кричи…
Тор дергает головой, словно уже обозленный, хотя и только вышедший из спячки медведь. Медведь-шатун. Не так сложно догадаться о чем он думает: Огун красив, а ночные тренировки слишком двусмысленны. Чересчур двусмысленны. В то время как чувства Тора чересчур яркие и заметные. По крайней мере для друзей. Для тех близких людей, что находятся рядом с ним и знают его. Вспоминается утреннее мгновение — высокий, смуглокожий воин усмехается, кидая:
— Когда-нибудь это его разрушит…
Уже разрушает. Разрушает прямо сейчас и изнутри. Выворачивает наизнанку. Впрочем, это и понятно. Тор всегда был тем, кто брал, если хотел, и делал что-либо, когда хотел этого. Не в его правилах было считаться со всеми и с каждым, — хотя и у него были люди, с которыми он советовался, — однако, сейчас он не смеет взять. Он не смеет сделать. Он не смеет вытребовать ответ.
С ним случилось что-то ужасное и поэтому он просто не может. Для начала, похоже, просто не может позволить себе сделать что-либо. И кроме того жгучего, ревностного чувства, коверкающего его тело и душу, само отсутствие возможности хоть как-то выразить переживания… Ох, оно же ломает его, не щадя! Тор сам ломает себя, не щадя…
Локи сглатывает вязкую слюну. Эта картина… Эти сильные, напряженные руки и ткань рубашки, натянувшаяся на плечах. Эти зажмуренные глаза и побелевшие от злости губы. Эти ходящие под кожей желваки и словно отмершие, настолько напряженные костяшки на руках.
Мертвый-мертвый мальчик с молотом… Гаснущий… Затухающий… Локи не верит самому себе, когда он понимает, что такой Тор — ему на руку. Такой Тор не вызывает уважения. Такой Тор не добьется его сердца. Такой Тор не добьется его вовсе.
И это ведь прекрасно! Это — именно то, что Локи и нужно. Чем дальше будет Тор… Чем дольше будет его якобы верный путь к его, Локи, сердцу… Тем будет лучше. И спокойнее. Тем будет удобнее.
Именно такой Тор подходит Локи больше всего. Но проблема в том, что он Локи не нравится. Совсем-совсем не нравится. И мысль о том, что Асгардом будет править сдержанный/отмерший/погасший царь ему не нравится тоже. И, возможно, — очевидно, — Локи не так порывист, как этот могучий воин и одновременно заплутавший ребенок. Локи не так жив. Локи не так силен. Локи просто…не такой.
Однако, если Локи что-то не нравится, он не привык оставаться на месте да терпеть. Да, он давно научился ждать. Да, он давно научился таиться и не показываться на глаза. Да, он давно научился искать лазейки, только бы продолжать расти, тренироваться, учиться.
И он давно научился тому, что не имеет права забирать старшего в свое личное пользование и что не смеет брать себе на него права, однако, не делая этого, Локи знает, что поддастся отчаянью и сгинет. Только вот прав на то, чтобы сгинуть у него нет тоже. Прав на то, чтобы сгинуть раньше спасения Тора.
Его глаза стекленеют. Локи медленно поднимает голову чуть выше, делает шаг вперед и неторопливо поднимает руку. Старший дышит грузно и шумно. Дергает головой еще до того, как Локи медленно касается его щеки, словно бы боится и не желает этого прикосновения одновременно. Именно в этот момент маг осознает как никогда полно и ярко: между ними никогда не появится чего-то совместного. Эта пропасть будет всегда, но и притяжение не оставит их.
Это притяжение никогда не закончится. Это притяжение никогда не завершится и не рассыпется.
Медленный-медленный вдох мимо приоткрывшихся губ. Локи моргает раз, два и все еще рассматривает. Контроль старшего за последние метки стал силен и невыносимо мертв, но даже со всей его силой и смертностью, Локи все еще пробивает его и изламывает одним лишь своим существованием. И это даже не детская загадка или тайна: он всегда будет сильнее любых барьеров и невидимых стен Тора.
Ведь они связаны. Спиной к спине. Лицом к лицу. Руки к рукам. Ноги к ногам. Они навсегда останутся слабостью друг друга, ведь по разные стороны баррикад. Они всегда будут силой друг друга, если только позволят друг другу быть ею.
И Локи смотрит в его лицо, а его разум разрывается от вопросов, на которые у него нет ответов.
«Как ты делаешь это?»
«Зачем ты сдерживаешься?»
«Кто связал тебя и какими убеждениями, что ты бушуешь теперь лишь на пирах да празднествах?»
«Где этот огонь, горевший в твоих глазах?»
«И куда же… Куда подевалась эта свобода?»
«Твоя свобода, брат…»
Дикие звери всегда живут меньше в домашних условиях. Дикие звери на то и дикие, чтобы быть свободными. Чтобы есть руками и громогласно смеяться. Чтобы спать спокойно, будучи сильными и никого не боясь. Чтобы устраивать драки, отстаивая самое ценное или не очень. Чтобы припирать к стене, добиваться правды, заставлять уважать себя. Чтобы быть глупыми, но живыми.
Чтобы ластиться к руке лишь одного-единственного и такого же дикого, как сами звери, хозяина. Чтобы не лишаться свободы в его руках. Чтобы просто обретать в них дом.
Сердце колет безжалостно, потому что стоит его руке ласково лечь на загоревшую щеку старшего, как брови того болезненно изламываются. И Локи чувствует, как еще сотни вопросов возникают в его голове. Еще тысячи и десятки тысяч.
«В какой пытке ты живешь?»
«В какой клетке ютишься?»
«И как долго?»
«Кто посмел засадить тебя туда?»
«И кто поплатится за это передо мной?!»
Эта боль. Скорбь/горечь/мучение. Тор все еще в ярости, все еще зол, но его лицо выражает лишь пытку. Медленную-медленную казнь. Локи понимает, что его желание о мести, наконец, сбывается, но он не уверен, что так уж рад этому. Ведь Тор любит его, так или иначе он любит его, но…
Но.
Он медлит слишком долго, касаясь теплой мягкой кожи, а после бьет Тора по лицу наотмашь настолько сильно, что у того хрустит шея, когда голова дергается в сторону. Вскинув голову и шумно вдохнув, Локи рычит:
— Кричи! — пока старший сплевывает кровавый сгусток и распахивает горящие глаза. Ярость. Ярость в каждом взгляде и движении.
Страх проносится по всему существу мага. От кончиков пальцев на ногах до макушки. Он разбудил зверя и он рад этому, но он все же напуган. Оправдывает ли цель средства в этот момент? Нет. Ни разу. Нисколько. Локи хотел разбудить Тора и вот разбудил, даже невзирая на то, что разбуженный Тор будет много большей помехой, чем спящий/мертвый.
И Локи знает, что нельзя спасти всех, даже если все для него — один единственный человек. Бог. Громовержец. Тор вдыхает медленно, словно готовится к последнему, завершающему погоню прыжку. И все еще не поворачивает головы назад, словно застыв. Мелькает мысль: хорошо, что с ним нет молота, иначе, Локи уверен, тот наконец снизошел бы на его голову, как во всех тех кошмарах.
Ведь тихий жесткий шепот старшего необуздан и настолько груб, что грубее и быть не может. Сейчас он щадить не станет, пока не остынет или же не выпустит из себя немного накипевшего. Главное для Локи — не умереть до того мгновения.
— Беги. Прячься. Затаись. Если найду, пощады, что была в детстве, не жди, — Тор поводит плечами, словно волк, истекающий слюной на завидной красоты оленя. Эти его животные повадки… Привычки… У Локи мурашки бегут по коже, но второй раз повторять ему не нужно. Он дергается в бок, нагибается, уворачиваясь от уже вскинувшейся руки старшего, а затем, не раздумывая ни мгновения, прыгает с тропинки, что находится чуть на возвышении, в овраг. Свежая, мягкая земля пружинит достаточно, и ему даже не приходится делать кувырок. Приземлившись на ноги, он тут же скрывается в высоких колосьях кукурузы.
Казалось бы, до августа еще неделя, до начала осени — еще больше, но все же колосья кукурузы давным-давно высоки и готовы отдать свои плоды. И это Локи на руку, ведь прятаться от старшего в низких, по колено, колосках — мгновенной смерти подобно. Хотя, даже сейчас, пробираясь сквозь высокие, стройные ряды кукурузы, маг не уверен, получится ли спастись/хотя бы дождаться пока старший чуть подостынет, но так у него есть шанс.
И все благодаря магии, что впрочем не ново. В связи с тем, что в Асгарде для начала нет очень четкого разделения на все четыре времена года, — наиболее ярко выделены скорее лето и зима, хотя и зима довольно тепла сама по себе, поэтому таковой объективно её назвать сложно, — а после уже и потому что Асгард слишком велик, все поля и сады тут цветут ежемесячно. Растения от этого совершенно не страдают, а народ процветает и того больше, ведь в любое время года на столах есть и ягоды, и фрукты, и овощи, и хлеб, и каши. К тому же торговля тоже не стоит на месте. С уверенностью сказать сложно, — все же это было пару меток назад, — но те экономические архивы, что Локи находил в библиотеке, были довольно увесистыми. И были полностью заполнены отчетами об экспорте выращиваемых в Асгарде культур.
Можно было бы даже подумать, что магия была таким же сердцем Асгарда, как и Тор с его силой, смелостью, благодушностью и мягкими улыбками. Но все же это было не так.
Он торопится сквозь высокие, то тут, то там расцветающие таинственным, чуть спрятавшимся золотом растения, и пытается контролировать дыхание. Сердце бьется все сильнее и громче. Конечно, в какой-то степени Локи добился того, чего хотел, однако… Добился ли? Сейчас Тор где-то позади, и он выслеживает его словно добычу, а что будет когда выследит? Когда поймает? Свернет шею? Завалит на землю и… Локи коротко щелкает пальцами и разделяется. Две его иллюзии устремляются в разные стороны, пока он осторожно продолжает нестись сквозь колосья. Главное не сломать ни одного и не оставить следов. Бежать нельзя, но по-другому он назвать свою быструю, взволнованную ходьбу не может.
Позади раздается рык:
— Что еще ты делал за моей спиной?! Маленький ничтожный плут… Негодный…
Локи растягивает губы в усмешке. Короткой/резкой/заведенной. Он не знает, как много уже пробежал, но позади неожиданно раздается треск сломанного кукурузного колоска, и это определенно не его вина. Уж точно не его.
А Тора. Значит Тор близко. Слишком близко.
— Будешь молчать?! Конечно, это ты всегда умел лучше всего! Молчать, прятаться… Как… Как крыса!
Оскорбление дается Тору сложно, и от понимания этого, Локи спотыкается и чуть не летит вперед носом. Он правда… Хель его подери, он, что, правда влюблен? Действительно?
Как глупо все сложилось. Просто непозволительно глупо.
Естественно очевидно, что каким бы хорошим воином и охотником старший ни был, он все же заметил, что Локи разделился на трое. И сейчас Тор по сути бежал вслепую, но бежал, словно чувствуя, что бежит верно. Однако, его неуемное желание всегда полностью знать происходящую ситуацию давало о себе знать, пока он пытался выбить из Локи ответ. Пока пытался заставить его ответить.
— Ты трусливый и жалкий! Ничтожный эгоист! Знаешь через что я прошел за эти метки?! И ради чего?! Ради такого тощего, никчемного ублюдка, как ты?!
Эти слова уже отдают искренностью, и этот кислый запах разочарования словно бы разливается вокруг, по всему кукурузному полю. Локи не останавливается, решает немного повернуть в бок и дышит негромко. По крайней мере пытается.
Этот азарт вперемешку со страхом делают с ним что-то странное. Хочется позволить поймать себя и посмотреть что будет. Хочется позволить… Это, похоже, его проклятье, от которого Локи вряд ли когда-нибудь избавиться. Смотреть на загнивающего Тора у него просто нет сил, а бороться с ярким, порывистым Тором — нет настойчивости/упорства.
Нет никакого желания.
Ведь это так сладко — поддаться и раствориться в чем-то настолько живом и сильном. Настолько упертом и порывистом.
Он дергает головой, мотает ею, раздвигает все новые и новые колосья, продираясь сквозь них. Земля под ногами мягкая, упругая, и скорее всего на ней остаются его следы, но Локи это волнует не слишком сильно. Позади все еще раздается треск, но с каждым новым шагом он все тише: Тор отдаляется. Пробежав еще немного, Локи петляет несколько раз через разные пройденные отрезки, а после останавливается и склоняется, упираясь руками в колени.
Он не задыхается от такого короткого бега слишком сильно, но по телу проходит короткая дрожь. Они только начали, но он уже чувствует — заигрались. Еще тогда заигрались, когда он позволил Тору поцеловать себя в лоб.
А после позволил себе всё.
Постояв пару десятков мгновений, Локи осторожно выпрямляется и оглядывается. Привстает на носочки. Кукуруза высока, но если хорошенько постараться можно увидеть, есть ли кто неподалеку. И он старается, вытягивается, осторожно осматривается. Закусывает уголок нижней губы, азартно блестя глазами.
Тишина, разлившаяся вокруг, оглушает и пугает. Даже нет, не так. Настораживает. Локи медленно крутится на месте, на носочках. Задирает голову выше.
А затем видит коротко движение нескольких колосьев впереди и тут же отшатывается назад. Отступает. Прекрасно чувствуя связь со своими иллюзиями, Локи знает, что это не одна из них, и поэтому уже хочет развернуться, чтобы побежать вновь, но… Не тут-то было. Он делает еще один шаг назад. И этот шаг становится последним.
Он не замечает небольшой камушек, пролетевший над его головой и всполошивший кукурузу впереди, и отступив, естественно натыкается на того, кто этот камушек кинул. Одна сильная мощная рука обнимает его за горло, а другая толстой, подвижной змеей прижимает его спиной к чужой груди, обняв поперек живота. Над ухом слышится короткий, снисходительный смешок, а затем шумный, долгий вдох. Но все же Тор уже не дышит разъяренно, а значит все не так плохо. Так кажется Локи за мгновение до того, как он вновь ошибается. Да, он сегодня делает ошибку за ошибкой, но все же эта — самая-самая глупая и бездарная. Потому что маг вытягивается в струнку и прижимается сам. Чувствует как грубые пальцы сжимаются на боку и давят на кожу сквозь ткань рубашки, и чуть изгибается, подаваясь тазом назад.
Всем телом он сливается с телом старшего, и тепло окутывает его полностью. Запах, не родной/не любимый, но уже определенно понравившийся, окружает и забирается внутрь его тела. Заполняет все собой изнутри…лишь ради того, чтобы разорвать, наверное. Сказать точно Локи не сможет, потому что теряет голову. Ему хватает нескольких мгновений, чтобы утонуть в ощущении чужой силы и распробовать его. Защита/опека/ответственность/храбрость/стойкость.
И маг соврал бы, только шепнув, что ему не нравится.
Это его проигрыш, но на самом деле их общий, потому что Тор на мгновение теряет воздух. Его пальцы вздрагивают, не нарочно сжимая бледное горло сильнее. Локи не простак, но, видимо, глупец, ведь даже после всего, что было, даже после этой жизни, прошлых и отдельно всего сегодняшнего дня, он доверяет этим рукам. Он не дергается, не издает ни звука и даже не дышит, ведь знает, что Тор не свернет ему шею. Во сне — возможно. Во сне Тор размозжит его голову молотом. Во сне Тор разорвет его на куски.
Здесь — Тор будет медленно обхаживать его, вдыхать запах его волос, уже даже поймав его в клетку своих рук. Потому что Тор этот… Этот… Локи жмурится, словно от боли, хотя ее и нет, и понимает, что сдаваться окончательно нельзя. Просто непозволительно. Пусть он умрет по пути — хотя этого допустить тоже было бы нежелательно, — и тогда у него хотя бы будет оправдание, почему не спас. Но если он просто…отдастся на благосклонность этого противоречивого зверя, все будет кончено в одночасье. Дороги назад не будет, а дорога вперед растворится в воздухе.
Спасение станет уже не непозволительно трудным, а просто невозможным, ведь вместо того, чтобы уйти с головой в знания и поиски решений, Локи уйдет с головой в Тора и их отношения.
И поэтому он зажмуривается. Знает, что это плохо кончится и потом у него самого будут, возможно, проблемы, но даже так не отказывается от своей затеи. Локи сжимает веки до боли и заставляет себя вспомнить то, что не захотел бы вспоминать никто. Наручники… Разъяренный Тор… Его руки, которые не являются оплотом безопасности… Тяжелеющий от крови живот… И боль… Сзади, внизу и в груди. Боль от незаслуженного наказания. Боль от вряд ли оправданной обиды.
Этого дня не существует теперь. День, когда Тор надругался над ним, и тело Локи стало недоступным для тактильных контактов, испарился в вечности вместе с заново активированной печатью. Но от этого реальность происходящего в том дне не истерлась ни на миг. Его тело вздрагивает, короткой волной. Дыхание перехватывает, и Локи дергается. Руки вскидываются вверх, и пальцы уже сплетаются, выстраивают узоры один за другим, а затем он перемещается. Исчезает из желанных, но ненужных/неуместных/не должных существовать вовсе объятий. Он оказывается в десятке шагов от старшего, и одним движением рук заставляет колосья разойтись в стороны. Теперь Локи видит своего противника, вскидывает клинки и становится в стойку.
Нет. Он не сдастся желаниям тела. Он не предаст разум окончательно.
Нет. Эти руки не сломят его, ведь эти руки не так нежны, как хотят казаться.
Нет. Локи не доверится им, ведь они лгут, хотя и не имеют на это права. Единственный законный лжец тут — он сам.
— Только посмей коснуться!.. — его руки напрягаются, губы сжимаются до побеления, а Тор напротив неожиданно тихо смеется. Качает головой, вскидывает обе руки и словно сдаваясь. Локи от этого не становится расслабленнее ни на мгновение и теперь таковым вряд ли станет до самого вечера, если не до завтрашнего утра.
Он помнит все, что было. И он знает — любой из сгинувших в небытие Торов был лишь доведенной до крайности версией оригинала. А значит… Его настоящий, реальный Тор способен на все то, что делали и другие.
— Даже и не думал, но… Ты не сможешь всегда лгать мне. Я же вижу, что ты тоже… — он посмеивается мягко и уже успокоенно. Наверное успел проветриться, чуть побегав. Для Локи это теперь уже вряд ли имеет значение. Он забыл о самом важном. Он забыл о том, что собирался игнорировать/бесить/раздражать/не выказывать симпатии. Он забыл о том, что он сильнее.
— Умолкни! — его рычание жесткое и резкое, хотя и не смеет остановить поток чувств в словах старшего. И маг не знает, волнует его это или нет, но… Вето все еще действует! Оно действует, а Тор продолжает так упорно сопротивляться. Сейчас его пальцы пронзает боль, ведь он коснулся Локи, а на это наложен запрет. И его грудная клетка скулит, ведь он продолжает говорить. И продолжает стоять. И продолжает довольно блестеть глазами.
Что еще он сможет выдержать, только бы… Только бы…
— …чувствуешь это. Не сегодня-завтра я добьюсь тебя, Локи. Я умею быть терпеливым теперь, так что…
Он не слышит рык мага или же игнорирует его, но Локи это не нравится. Не нравится, как мягко улыбается Тор, как пожимает плечами, чуть устало, но все же не менее уверенно в завтрашнем дне. В завтрашнем дне, в котором… Локи не позволит Тору даже приблизиться к себе. Тор — его слабость, Тор — его погибель и одновременно с этим погибель своя собственная.
Но ведь Тор не любит его!
Тор даже не любит его!
Врать об этом так просто, хоть и грубо. Но стоит соврать, и все происходящее еще больше теряет смысл.
— За сегодняшний день я ни единого разу не солгал тебе. Но ты похоже лжешь себе на протяжении уже…скольких меток? Как долго ты лжешь себе, Тор? — он медленно-медленно прячет клинки и становится ровнее, но ближе не подходит. Руки сплетаются на груди уперто и даже не собираясь сдаваться/сдавать позиции. — Никогда бы не подумал, что ты настолько…глуп, — Локи тихо смеется, качает головой. Он не то что не верит в свои слова, но говорит именно то, что услышав, Тор, наконец, прекратит добиваться его. Уже сейчас улыбка на его губах меркнет/коротко блекнет, а в глазах появляется это самое ощущение. Ощущение того, что Локи сейчас отречется.
Хотя вопрос отречения довольно спорен между ними. Кто сделал это раньше? Кто отрекся первым? Кто первым предал?
— Я не разделяю твоего чувства. Но мне нравится играть с ними. Ты выглядишь жалким и слабым, преподнося подарки, говоря все эти…слова. Ты смешон, Тор. И омерзителен, — он смотрит в глаза старшему безразлично и все же чуть весело. Это ведь лишь правда, чего на нее злиться. Локи не злится. Локи лжет.
Лжет во благо?.. Кто знает. Это понятие слишком тонко и скользко, чтобы говорить точно.
А выражение лица Тора меняется, хоть и с легкими перебоями. Уголки губ опускаются, но губы тут же поджимаются так, словно он борется. Он верит, но старается не верить. И проваливается. Брови хмуро изгибаются, руки сжимаются в кулаки — перекинув на них взгляд, Локи все же замечает, как болезненно дрожат чужие руки — а затем одна поднимается к лицу и потирает переносицу.
«Да… Вот так… Сдавайся… Сдавайся на мою милость… Я тебя не люблю, но ты весёлая игрушка, То-ор… Иг-руш-ка,» — Локи ухмыляется шире, игнорируя собственную боль и мысленно торжествуя, и лишь продолжает:
— Вчера я призвал Фандрала к ответу, потому что он посмел оскорбить тебя за твоей спиной… И мы ведь с тобой оба знаем, что это моя привилегия. К тому же я хорош тем, что говорю тебе это прямо в лицо, — он пожимает плечами, а Тор лишь губу закусывает. Он уже вроде бы успокоился, но вот уже вновь начинает разгораться. И разгорается в нем даже не ярость, а лишь пустое отчаянье. Зная Тора, гореть оно будет ярко.
И наконец-таки, они поссорятся, а этот долгий день закончится. Вокруг Локи еще витают коричные нотки, но это не важно. Это не имеет значения.
Уже через несколько мгновений они истаят.
— Я знаю, что тебе действительно нравится, но нравлюсь тебе не я. Тебе нравится ощущение меня под боком. Якобы слабого, якобы без тебя и твоего присутствия ничего не умеющего… Это же так приятно, вновь и вновь рядом со мной доказывать себе, что ты силен, храбр… И беспросветно туп. Я не думаю, что имеет смысл злиться, ведь каждый из нас сегодня получил то, чего хотел, — Локи пожимает плечами и, наконец, распутывает сплетенные руки. Разводит ими в стороны, после сладко, чуть устало потягивается. Договаривает с хитрым, довольным прищуром: — Я знатно повеселился. Уже и забыть успел, насколько ты туп и непосредственен, если честно… А ты вновь доказал себе, что ты хорош. Силен! Могуч! Или что там еще тебе нужно, м?.. Ты же лишь…
— Это всегда было ложью, да?
Тор прерывает его жестко/грубо и поднимает уже обе руки к лицу, потирая его ладонями. Будто бы пытаясь стереть воспоминания об этом разговоре или же… О каком другом? Локи смотрит на него и больше не говорит ничего. Рассматривает его, впитывает в себя каждое движение/каждую эмоцию.
Они больше не пересекутся. Локи почти уверен, что они больше не пересекутся и не заговорят. Тор будет жить с болью пару дней, а после забудет его. Локи будет жить с теснящейся в груди агонией до самого конца. Будет просыпаться по утрам с ощущением потери, будет засыпать глубоко ночью, нарочно выматывая себя, чтобы не видеть снов. Потому что сознание — маленький плут. Стоит тебе на мгновение ослабить хватку, как оно тут же обернется против тебя. Мгновенно обернется против тебя.
— Я… Я даже не удивлен, знаешь?.. Всегда… Это ощущение, оно всегда преследовало меня. Конечно, так сильно хотелось верить в те твои слова, но все же… — он опускает руки, сжимает их в кулаки, качает головой, а затем поднимает глаза и… Локи видит это. Этот взгляд.
Взгляд, которым Один смотрел на Тора, когда тот шкодил или озорничал.
Взгляд, который Тор заслуживал, не заслуживая, каждый раз так просто и который Локи не заслужил тоже точно. Но ведь права оправдываться у него нет. Никакого права у него нет. Есть лишь одна-единственная возможность: стоять/молчать/терпеть.
И не сдаваться.
Да, он не знает, о каких «тех словах» говорит старший, и вроде бы нужно всполошиться: от него опять что-то спрятали. Но Локи остается спокойным, а внешне еще и равнодушным. Ему лишь на руку, если он не знает, какие давал обещания. Он даже лгать и притворятся не будет, если скажет, что ничего этого не было.
Ведь этого действительно не было.
Будет много смешнее только если, во всей этой ситуации, те «слова» окажутся сном старшего или его же личной задумкой/выдумкой, но… Они не узнают это, ведь больше не заговорят. Точно больше не заговорят.
— Ты жалкий плут и лжец. В это до сих пор сложно поверить, но ты ведь лгал мне всегда, я прав? Каждый раз… Каждый… Каждый раз, Хель тебя побери! — Локи отводит взгляд лишь на миг, ведь знает, что это не правда, но мига Тору хватает, чтобы разозлиться и оказаться прямо перед ним. А затем он просто вскидывает руку и…
Его кулак оказывается тяжелым и грубым. Локи не злится даже, ведь и сам понимает собственную оплошность: он ослабил внимательность. И теперь получает за это сполна, ведь кулак старшего врезается ему в скулу, костяшки стесывают кожу и вся половина лица отдает мгновенной болью. Не успев среагировать, Локи прикусывает себе щеку до крови. Уже хочет сплюнуть этот тошнотный сгусток, но лишь закашливается им: Тор толкает его в грудь. И наконец срывается, крича:
— Ты ведь… Ты никогда не любил меня. Ни меня, ни мать, ни отца! Ты бесчувственный кусок вселенского мусора! Поверить не могу, что нас с тобой породило одно и то же древо, ведь ты!.. Ты! Жестокое, беспринципное отребье! Ты никогда не любил вовсе! Ты просто не умеешь это делать! Ты не знаешь, каково это заботиться о ком-то кроме себя! Не знаешь, каково это привязываться к кому-то! Не представляешь… — в его глазах все еще эта ядреная смесь из обозленных чувств. Локи встречает его взгляд стойко и без страха. Встряхивает руками, вскидывает клинки вновь.
Подерутся? И ладно. Пусть будет так. Пусть будет кровь и ярость. Пусть они оба пресытятся ею, и Тор больше не посмеет подойти к нему. Не посмеет даже подумать о том, чтобы подойти.
Но Тор отшатывается и сам. Вскидывает руки с выражением бесконечного отвращения/разочарования на лице. И грубо/гневно/горько выплевывает:
— Убери это, щенок! Я не стану марать руки о кого-то настолько мерзкого, двуличного и отвратительного, как ты! — он свою ярость сплевывает на землю, а Локи, наконец, сплевывает набежавшую на язык кровь. Сказать ему нечего. Тору больше нечего тоже. И поэтому Тор уходит первым, почти сразу скрывается в колосьях кукурузы. Локи оседает на землю и еще долго просто сидит, не смея вдохнуть поглубже и двинуться с места.
А над его головой незаметно и тихо кружат два черных ворона. Они не видели всего, прилетев лишь под конец, но кажется и им остались крайне довольны.
~~~^~~~
Когда-то давно на кукурузном поле потерялся мальчик. Он был мал и растерян. Он был напуган. Локи помог спасти его, а в ответ получил свое собственное спасение: целый вечер он провел в кругу чужой, но такой трепетно настоящей семьи.
Тот вечер помог ему во многом. Локи увидел, какой должна быть настоящая семья. Локи понял, что его семья таковой не является.
Ему было не так много лет, но уже тогда он был привычен к тому, чтобы отдаваться смирению безотчетно и полностью. Чтобы падать в его объятья и спокойно затихать. Чтобы просто смиряться. Смиряться с тем, что семья его не такая уж крепкая. Смиряться с тем, что брат его не так уж и любит.
Солнце перекатывается по небосклону и делает это день за днем. Солнце — это константа. Тор — это солнце. Но Тор все же не константа.
Тор ушел. Он накричал на него, сплюнул, после развернулся и ушел прочь. Локи знает, что он не вернется.
Он сидит на земле. Иллюзии давно погасли, растворившись в разных концах поля. Он обнимает руками колени. Изредка сглатывает слюну с тихим, металлическим привкусом. Вокруг тишина, и она обволакивает. Колосья уже давным-давно выпрямились, закрывая его от всех миров и всех ужасов. Смотря лишь на землю, Локи молча следит за тем, как тени, создаваемые светом, скользят по травинкам, его брюкам, его пальцам, ножкам колосьев…
Ему не хочется думать о Торе, но о чем бы Локи ни старался думать, кроме него, он просто не может. Он пытается думать о том, как чудно устроены все девять миров и как они пересекаются/переплетаются друг с другом, находясь одновременно ужасающе далеко друг от друга, но в то же время в одном и том же месте. Несколько меток назад он ведь читал об этом в книге… В книге, названия которой уже не упомнить.
Там рассказывалось о правиле замкнутости мироздания. Правило это гласило, что в какой бы из девяти миров ни переместился объект, он всегда останется на одном и том же месте, ведь миры все сосредоточены в одном месте. Все они чудны и волшебны. Все они жутко путаны. Друг между другом.
И вот согласно этому правилу, Асгард стоит там же где и Мидгард, где и Етунхейм, где и Свартальфхейм, где и… Все. Все миры находят в одном и том же месте, одновременно с этим находясь невероятно далеко друг от друга. Настолько далеко, что перейти из одного в другой можно лишь тайной тропой или плотью Бивреста. И настолько близко, что из каждого мира можно спуститься в грот с великим ясенем.
Конечно, спусков лишь три — по одному на каждый могучий корень, но благодаря замкнутости мироздания не составит труда провести обряд и снизойти из Хельхейма в обитель основы основ. При этом, что чудно, во время первого обряда может получится так, что спускаться ты будешь по Мидгардскому корню, а уже во время второго по Етунхеймскому, но все же это не значит, что поднимаясь по ним назад, ты не вернешься в Хельхейм.
Хотя, вряд ли кому-то придет в голову проводить такой обряд в Хельхейме, ведь там нет никого живого и…
Локи уверен, что там есть солнце. Возможно, его никогда не видно за тучами или тем темным смогом, что протянул свои щупальца по всей поверхности мира, но все же маг знает, что оно там есть. Это солнце, мидгардское солнце, есть на небе каждого из миров. Ведь все миры находятся в одном и том же месте. И так или иначе берут что-то друг от друга взаймы.
Эта закономерность чудна и причудлива, но в то же время и несколько мила. Она будто бы подтверждает ту невидимую неразличимую связь между всеми мирами, почти крича, что как бы различны они ни были, они все же одно целое. Единое целое.
Солнце скатывается к горизонту. Слез нет да и вряд ли будут. Плакать из-за Тора глупо. К тому же все вышло верно. Скула пощипывает, щека изнутри ноет. Локи сидит и просто смотрит, как тени скользят по земле и тянутся следом за движением солнца. Ему нужно навестить мать и, наконец, объяснить ей, что про ночь Мидсумара она никакой информации не добьется. А еще попросить передать в его нежные, заботливые руки Лию — ту милую, миниатюрную, пугливую служанку.
Мать не откажет, ведь ей лишь будет на руку, чтобы за Локи кто-то присматривал, однако… Однако.
Ему хочется, чтобы кто-то нашел его тут. Чтобы кто-то перепугался его отсутствию, чтобы кто-то разволновался, но… Такой опыт у Локи уже был. И тогда единственным, кто ждал его на выходе из железного леса, был Тор. Теперь же Тора нет, а значит за ним никто не придет и его никто не хватится.
Но ведь если он уедет…не на день? Если он пропадет на метку? Две? Или даже на три? Они ведь хватятся его… Хотя бы Фригга, ведь хватится? Точного ответа Локи не знает, и это уже даже не пугает его. Он один во вселенной. Привычно один.
И он понимает, что нужно подняться, нужно идти на экзамен, завтра нужно продолжить существовать и… Тор ушел. Но самое больное даже не это, а то, что именно этого Локи и добивался. Все свои последние метки буквально грезя о том, как было бы, если б старший вернулся и все стало хотя бы немного по-старому, сейчас он так просто и даже в какой-то степени глупо отталкивает его… Отталкивает его… Отталкивает…
Солнце склоняется к горизонту все ниже, и Локи понимает, что нужно подняться, нужно поправить одежду, отправиться к матери, чтобы не откладывать назавтра, а затем спуститься в тренировочный зал. И показать Огуну, что он чего-то да стоит.
Но, видимо, все же не слишком многого, ведь Тора Локи не заслуживает. Просто…не заслуживает.
Сжав зубы на мгновение, он жмурится, напрягается весь, сжимается весь и срывается на короткий, позорный скулеж. Тор пахнет корицей и Тор влюблен в него. Тор просто влюблен в него. Это настолько очевидно, что просто невыносимо колко. Еще у Тора мозолистые пальцы, но мягкие, осторожные руки. Те самые руки, что убивали/убивают/будут брать оружие вновь и убивать вновь. Те самые руки, что держали его, насилуя когда-то, в уже прошедшем/истаявшем. И в то же время это те самые руки, что могут обнимать его лицо, как самую хрупкую и трепетную вещь во вселенной.
Почему нынешний Тор настолько… Просто настолько… Он слишком хорош! Он слушает внимательно, умеет проявлять интерес и, даже несмотря на то, что сдерживается, все еще бушует внутри себя. Он осторожен и он не торопится. Он не насилует морально, не принуждает, а медленно-медленно пленяет.
Локи впервые за последние метки захотел раскрыться и рассказать кому-то все-все-все, что только происходило с ним и что только смело взволновать его. Сегодня, сидя напротив Тора — что был с ножом, вилкой и мягким прищуром глаз, — маг в какой-то момент пошел ко дну и даже не заметил этого. Он говорил, и говорил, и говорил, а Тор слушал его. И слышал его. Спрашивал его, если недопонимал, и вставлял глупые шутки, иногда настолько неуместные, что Локи почти-почти готов был рассмеяться.
Глаза все же приходится открыть. Еще приходится подняться. Теряться в кукурузе не хочется, ведь искать некому, и поэтому только оправив одежду, Локи тут же перемещает себя к конюшням, на тропинку. Магические запасы не обнуляются от двух перемещений, но все же заметно истончаются. Щека все еще тихо ноет, когда Локи шагает по тропинке, и словно нарочно внутри разума вспыхивает не такое давнее воспоминание, и ощущение сильного, живого тела, желающего его собственное, позади окатывает почти что электрическим разрядом с головы до ног.
У Локи сухие глаза, и руки не дрожат. Ему кажется, что этим можно гордиться, но все же он понимает, что гордиться сможет начать лишь когда Тору уже не будет угрожать опасность.
Это колкое/колющее чувство не исчезает. А понимание… Остаточное ощущение счастья от этого чудесного обеда… Они могли бы быть вместе и могли бы быть счастливы, если бы не были теми, кто они есть. И если бы мир вокруг них уже не был неисправимо запятнан. Испачкан. Исковеркан. Перевернут с ног на голову.
Он идет уверенно и спокойно. Стоит переступить порог одного из боковых входов во дворец, как внутри расцветает это глупое опасение: все и каждый, кто проходит мимо, знают о его чувстве и о том, что он все испортил. Локи держит спину и идет ровно, но на каждом шаге, на каждом новом шаге ему кажется, что он упадет. Что он развалится. Боль теснится в груди, и надо бы радоваться, ведь теперь Тор в стороне, Тор изгнан прочь и Тор не помешает, но… Но ведь…
Его челюсти напрягаются. Зубы сжимаются. И голова замирает на окаменевшей шее. Спина становится гранитной и тяжелеет. Ему хочется упасть в объятья матери и малодушно попросить ее помирить их с Тором. Малодушно попросить ее сделать что-нибудь. Изменить что-нибудь. Спасти их обоих. Просто…пожалуйста.
Но он не станет делать этого. Он не станет делать ничего. Он просто смолкнет и пойдет дальше, ведь именно так и нужно. Нужно двигаться дальше, двигаться вперед, продолжать стараться и делать все ради спасения этого влюбленного глупца. А в конце просто… Отпустить его. Чувствуя нынешнюю боль, Локи прекрасно понимает, что после того, как справится — умрет. Отдастся такому больному и самому страшному для него отчаянью. И просто растворится в бесконечности.
Потому что сейчас у него хотя бы есть цель, у него хотя бы есть смысл и задача, а после… Тор будет спасен. Тор будет жив. Тор будет счастлив.
И Локи растворится за своей ненадобностью. Сама суть всего его долгого существования будет исполнена/истрепана/истощена. Он улыбнется ему, даже если Тору это уже не будет нужно, и истает.
Его вечность окончится тихо.
В груди щемит холодом и осколочки этого льда, что поселился там с рождения, царапают клетку ребер. Он не будет счастлив. Он не будет радостен или доволен. Он знает, что это все — это плохой конец. И ни в какой из вариаций такой конец не может быть хорошим. Не может быть приятным.
Но тогда баланс восстановится. Тор, умиравший так много раз, обретет возможность на долгую-долгую жизнь. Локи, виновный во всем этом, умрет и душа его отойдет Хель.
Ведь чего-то большего он не стоит. Мечтать о Вальхалле сложно и глупо, когда твои глаза широко раскрыты.
И он знает об этом. Он знает, что именно так все и выйдет. Только так и никак иначе. Их связь сильна, но сплетение их судеб — сказка про Медведя и Лиса. И сколько раз ни перечитывай все их приключения, игнорируя последнюю, конечную боль, она не исчезнет. Смерть Лиса останется там, где ей и место. В самом конце истории.
Возможно, в этом есть некая прозаичность, ведь все-все истории — маленькие, смешные и поучительные, — заполнены именно ими двумя. Медведь да Лис и никто больше. Редкие, незаметно мелькающие лесные зверьки, но все же в основе Медведь. Да Лис.
А стоит одному сгинуть, как истории второго окончатся тоже, ведь друг без друга они — ничто. Они — никто. Их не существует по отдельности.
Раз уходит один, второй… Но это же глупо. Локи знает, что это глупо, и знает, что Тор найдет себе свое светлое счастье. Счастье, которое не будет лгать ему о правде и не будет таить воспоминания о смертельном предательстве. Счастье, которое не будет отталкивать его, ведь Тор заслуживает большего.
Локи знает, что каким бы ни был старший, но он заслуживает того, кто будет по-настоящему любить его. Сам же Локи так не умеет, видимо. И вряд ли когда-нибудь научится. Возможно, Тор глуп, но Тор также изредка и прав. И сейчас Тор прав тоже.
Только зайдя в покои матери, Локи понимает отчего на него так косились все, кто пересекался с ним в коридорах. Ее пораженный вздох:
— Мальчик мой!..
И ссадина на щеке словно взывает больнее. Напоминает о себе, пока Фригга отбрасывает клубки и вязание, совершенно не боясь, что после придется собирать их по всей комнате, распутывать, переделывать пострадавшие петли… Он замирает столбом на входе и смотрит безотчетно внимательно на то, как клубки катятся по мягкому, золотистому ковру. Катятся. И катятся. И катятся. Неожиданно эта глупая мелочь, эти мягкие клубки пушистых ниток, трогает его до самой глубины души. Мелькает глупая догадка: чем бы Фригга ни была занята, она всегда кинется к своим детям, если те в любой, малейшей опасности. Она кинется к Тору. Она кинется к нему.
Она ведь и его мать тоже.
И вот она уже тянет руки. Ее пальцы опутаны лечебной, золотистой магией. Они почти касаются щек Локи. В ее глазах смесь испуга и волнения, а еще легкий, почти незаметный гнев.
Маг перехватывает ее руки и не дает им коснуться. Он делает это мягко и смотрит мягко тоже. Тянет ее руки к своим губам и целует тонкие, аккуратные пальцы, а затем прижимается к ним здоровой щекой. И прикрывает глаза, не давая увидеть, как он ломается внутри.
— Это сделал…
— Мы всего лишь повздорили, мама. Все в порядке. С ним все в порядке…
— Я волнуюсь не за него, Локи. Я лишь…
— Это лишь царапина, мама.
Она не должна волноваться. По крайней мере из-за такого пустяка. Царапина — ничто. Трещина, появившаяся вместе с нею в его груди — ничто тоже. Локи коротко, незаметно изламывает брови, словно пытаясь без слов извиниться, что по глупости не убрал этот налившийся цветом след и что позволил ей увидеть его. Что позволил себе расстроить ее.
А ее голос такой мягкий и золотистый. Словно зыбучие пески, но не те, что пытаются убить тебя, а те, что подарят тебе успокоение и покой. Вечный-вечный покой. Это не смерть и не что-либо стоящее рядом. Это нечто иное. Словно бы лежать на коленях у кого-то, кого любишь невыносимо сильно, и чувствовать, как он касается тебя. Касается твоих волос и прочесывает их, касается твоего лба, твоих щек, обводит губы кончиками пальцев… Твои глаза будут прикрыты и ты позволишь этому человеку все, ведь ты не боишься, что он ударит. Скорее даже так: ты знаешь, что он никогда не.
У Фригги голос именно такой. Он пронизан любовью, но печалью и скорбью. И ее теплые-теплые руки чуть подрагивают, когда она осторожно освобождает их от пальцев сына и берет его лицо в ладони. Локи чувствует, как большой палец незаметно залечивает стесанную скулу, но он не усмехается этому движению. Он ему не противостоит. Он, кажется, истратил все свое возможное противостояние сегодня. Его глаза безнадежно зажмуриваются, потому что мать целует его в лоб. Она целует его в лоб, но от нее не пахнет корицей.
От нее пахнет солнцем, которое живет в ее любимом и настоящем сыне. От нее пахнет солнцем, в котором иногда Локи нуждается сильнее, чем в воздухе. Нуждается так безнадежно…
— Я не должен рассказывать тебе то, что…случилось в ту ночь… Не должен никому… — он чуть дергает головой, но та словно бы отяжелевше вздрагивает, все же оставаясь в руках его матери. Невозможно сделать хоть что-то. Невозможно хоть как-то лишить себя этой боли.
И лишить этой же боли старшего…
Он просто не может. Весь его мир разваливается в его руках снова! Он разваливается опять! Но это ощущение… Ощущение того, что в итоге все восстанет из пепла в первоначальном виде.
Это ощущение настолько далеко, что хочется заорать. Хочется прокричаться, хотя и понятно, что крик его никому не поможет. Внутри него боль переплетается со скорбью и сверху этот комок просто покрывается расплавленным металлом. Тот застывает, каменеет, но чувства внутри живы, они двигаются, извиваются, им требуется место, которого нет, а ему просто требуется Тор, этот тупоголовый боров, который проводит с ним время, разговаривает с ним, дружит с ним, целует его в лоб или даже больше, но это не важно, постельные мизансцены это глупо и ничего не стоит, Локи просто не верит, что выдержит всю свою жизнь вот так вот, зная, что он мог, что у него был шанс впервые за восемь вечностей, упавших на его плечи по его же бездарной вине, но он просто не может воспользоваться этим глупым шансом, он просто не может поддаться на это обаяние старшего, ведь тогда тот сгинет, Локи знает, что тот сгинет, потому что сам ему это позволит, провалившись в забытье своих собственных и чужих одновременно чувств!
Он провалится в забытье так же, как провалился в него за обедом. Эта легкость с отдушкой корицы окутала его, и он чуть не сорвался. Чуть-чуть. Конечно, можно разыграть фарс, что игра стоит свеч. Что эта бесконечная боль стоит спасения жизни. От этого боли меньше не станет да и сам факт обоснованной стоимости будет то и дело подбивать колени, но можно притвориться. Можно найти себе иное занятие. Можно найти себе возлюбленную без любви. Можно создать для себя счастливую жизнь без счастья.
Можно делать что угодно и что захочется. Но не сейчас. Потому что внутри он задыхается, боль шипит и рвется наружу. Когда-нибудь, завтра или после, можно будет вернуться к поиску решения злополучной проблемы, но сейчас ему хочется не видеть и не слышать. Ему хочется не чувствовать. Ему хочется лишь… Фригга пахнет солнцем, а ее руки, обнимающие его лицо, пахнут видением будущего. Она стоит, сильная и прекрасная, и она держит его. Спокойно, негромко говорит:
— Ничего, Локи. Я понимаю тебя. Когда придет время…
— Я… Я не знаю, когда… Не думаю, что это случится, ведь…
Она прижимает его, подрагивающего, к себе и гладит по голове. Локи не открывает глаз, но его плечи расслабляются. Руки Фригги заботливые и искренние. Он верит этим рукам. Он доверяет им всего себя и все, что у него есть. Он думает о том, что даже может доверить им свою жизнь.
И даже представить себе не может, как ошибается.
— Тогда ты унесешь эту тайну с собой, и это не такое плохое решение, как может показаться. Есть вещи, которые случаются, а после преследуют тебя до самого последнего твоего мгновения. Все, что ты можешь сделать — продолжать жить.
Ее губы касаются его виска, и Локи вдыхает. Медленно, спокойно, он вдыхает и коротко незаметно кивает. Затем осторожно отстраняется. В горле легкий ком, и он откашливается, убирая его. Становится ровнее, смотрит на гордую им и любящую его мать без страха и этого ломкого оттенка во взгляде. А затем с мягкой улыбкой на уголок говорит, переводя тему без стеснения резко:
— Я хотел бы поговорить с тобой насчет слуг, мама… Я думаю, что был бы не прочь найти кого-нибудь подходящего именно мне, — Локи мягко указывает Фригге назад на ее кресло, а сам, обойдя ее, собирает скинутые нитки, опустившись на колени. Укладывает их все вместе с узорным, тонким вязанием в широкую корзину, стоящую на полу. А затем выпрямляется, неторопливо усаживается в кресло напротив матери. Она, наконец, негромко спрашивает:
— Так ты…уже присмотрел себе кого-нибудь? Юношу или девушку?
Их разговор продолжается, но оттенок боли растворяется в нем и больше не возникает. Фригга не смотрит на него с сомнением, не прищуривается, выискивая эти не скрытые ломкие мотивы во взгляде или движении пальцев. Она доверяет ему и верит в него, и она не сомневается, что Локи всегда сможет справиться. Это внушает надежду. И как бы обманчива и губительна, она ни была, Локи проглатывает эту надежду, позволяя ей поселиться внутри себя. Затем коротко спокойно кивает. Медлит мгновение, сплетает пальцы, укладывая руки на животе. Наконец, отвечает:
— Да. Есть одна девушка, Лия, по-моему. Она довольно…
— Лия? — ее лицо полнится удивлением, но довольно быстро Фригга возвращает ему мягкую невозмутимость. Не заметить ее удивления было бы странно, но Локи не торопит ее. Знает, что мать не оставит его без объяснений, и так и происходит. Чуть помедлив, она постукивает кончиками пальцев по подлокотнику. Продолжает: — Она одна из новеньких. Не слишком умела, немного трусовата, делает довольно много ошибок. Я не думаю, что тебе нужна эта морока. Не лучше ли будет подобрать тебе другую, более умелую и расторопную…
Он тихо покашливает, привлекая уже задумавшуюся над этим всерьез Фриггу и ее внимание к себе. То, что она говорит, не становится новостью или чем-то удивительно неожиданным, ведь Локи после первой же встречи понял, что их знакомство и дальнейшее сотрудничество…будет необычным. Возможно, чуть сложным вначале, но все же не таким уж бездарным.
— Я хотел бы, чтобы ты отправила ее на дополнительное обучение. Для меня, но от своего имени, — Локи смотрит на сомневающуюся мать недолго и переводит взгляд к распахнутому окну, давая ей иллюзию приватности, чтобы подумать. Солнце уже действительно садится, а, зная Фриггу, она за день успела переделать сотню дел. И определенно точно устала. Помня, что у него тоже есть одно довольно важное дело, — и, зная, что ни переодеться, ни принять ванну после такого выматывающего дня и перед экзаменом у Локи не выйдет, — он понимает, что тянуть время нет смысла. Нужно решить все касательно прислуги сейчас.
Или же привычно искать другие методы.
Подумав недолго, Фригга все еще чуть хмуро говорит:
— Хмм, я не уверена, что из этого выйдет нечто хорошее. Боюсь, ее обучение пройдет впустую, так что не советую тебе рассчитывать на… — ее в некоторой степени категоричные слова ни на мгновение не сбивают с Локи спесь/настрой. Он лишь переводит взгляд назад, в глазах мелькает короткая вспышка веселья.
— И как же часто ты берешь во дворец таких служанок, мама? — он не смеется, но в его голосе слышится легкая ирония, и Фригга тут же улыбается, качая головой. Затем вздыхает. Все-таки кивает, сдаваясь на его милость.
— Твоя правда, Локи. Хорошо. Я отправлю ее на обучение в Альфхейм, но ты… Не хотел бы ты поговорить с ней перед этим? Девочка должна знать, какой будет ее жизнь, и должна тоже согласиться. Они временами бывают привередливы, знаешь… — она бросает ему ответную, почти неощутимую шпильку, и Локи понимает, что слишком сильно соскучился по этому. Соскучился по матери. По их беседам. Разговорам.
Вот таким вот разговорам, где они не то что пытаются поддеть друг друга, скорее вместе посмеиваются над обоим и так известными истинами.
Согласно кивнув, Локи незаметно облегченно вздыхает, проводит в покоях матери все те десятки мгновений до самого заката, а затем желает ей спокойной ночи и уходит. Его спина все еще прямая и боль — что будто бы оставила его, стоило Фригге его обнять и утешить, — все еще теснится в груди. Локи идет с этой болью, спускается с этой болью в тренировочный зал, проходит с нею до одной из последних арен. Огун уже там, стоит в самом центре наперевес с самым ужасным и, похоже, самым старым луком, что только есть в дворцовых запасах. В руках у него колчан со стрелами.
Но на арене они оказываются не одни. Тут есть и Тор. Он сидит, как и в прошлый раз, на самых первых ступеньках, но теперь в его руках нет топора. Ничего в них нет. Пальцы сплетены друг с другом словно клубок ниток Фригги, брови нахмурены. Вся его поза тяжелая, грузная. И Локи даже не желает брать на себя вину еще и за это.
Не желает смотреть на него, не желает думать о нем, не желает… Ничего уже. Он пришел сюда, чтобы сдать экзамен и он сдаст его. После вернется в свои покои, примет долгую ванну, уляжется в постель. Завтрашний день будет иным так же, как и каждый последующий за ним. Теперь Локи займется библиотекой и ее знаниями, еще он займется Лией, еще посвятить остатки времени матери.
Умеет он любить или нет — не имеет большого значения. Самое главное, как он поступает и чего жаждет добиться.
А Локи жаждет добиться многого.
Спустившись на арену, он негромко здоровается с Огуном. Мишень, одна-единственная, находится на противоположной от Тора стороне, и поэтому взяв из рук своего бывшего наставника лук, Локи становится к брату спиной. Это не пугает его. Или же пугает не так сильно, как сам лук, с которым ему придется работать. Тот на самом деле, без шуток, вызывает истинный ужас.
Сам он слишком уж короток и подходит скорее для тренировки малышни, чем для взрослого, высокого воина. К тому же дерево на грифах, где закрепляется тетива, уже потрескалось, а сама тетива — истрепалась. Закинув на плечо колчан, Локи вытаскивает стрелу и парой свободных пальцев проверяет натянутость тетивы. Та тверда и упряма так, словно принадлежит новому, качественному луку, а значит стрелять будет более или менее удобно. Самое главное, чтобы лук просто не сломался в его руках.
Понимая, что играть по правилам Огуна — пустая трата времени, Локи незаметно самыми кончиками пальцев задевает наконечник стрелы, когда устанавливает ее в окно. Тем самым он задает ей правильный, верный курс, и это хорошее решение, ведь никакого желания показать себя неучем с таким старым луком в руках у Локи нет. Только вот его движение не остается незамеченным, и Огун, стоящий рядом, тут же говорит снять все заклинания. Ничего другого Локи и не остается. Он лишь губы поджимает, отводя раздраженный взгляд.
И стоит уже задуматься, не ради чужого веселья пригласили ли его сюда, но все же Огун — уважаемый и слишком статный воин лучшей тройки, чтобы поступать так мерзко. И насмешливо. Стоя немного сбоку, за его плечом, он негромко откашливается и, до того, как Локи выпускает первую стрелу, говорит:
— В колчане двадцать стрел, а в твоих руках заколдованный лук. Никто еще не догадался в чем заключается его магия, но никто также и не смог попасть из него в цель. Если у тебя получится попасть хотя бы один раз, можешь считать, что сдал. И выбрать себе любой свободный лук из оружейной, — он заранее показывает Локи каменные плиты, за которые тому нельзя заступать и, все еще стоя позади, переплетает руки на груди судя по шуршанию его рубахи.
Ничего не отвечая, Локи выдыхает, прикрывает глаза на мгновение. Он чувствует взгляд старшего у себя на затылке и, хотя тот закрыт волной иссиня-черных волос, маг уверен, что знает о чем думает старший.
Как бы перерубить его шею. Как бы отсечь его голову. Как бы избить его. Как бы…
Дыхание не помогает отрешиться, и маг решает, что не будет об этом думать. Открыв глаза, он пару мгновений примеряется, берет древко лука крепче — почти чувствуя, как дерево, старое и гнилое, проминается под пальцами — и натягивает тетиву. Стрела уже в окне, и он лишь выпрямляется сильнее, становится ровнее. Отведя локоть чуть в сторону, так, как нужно, Локи ставит ноги удобнее, но выстрелить не успевает. Одной его ноги, бедра, касается Огун, и это действие слишком провокационное/неожиданно. Даже несмотря на последующие слова:
— Ноги чуть шире, младший принц. Стойка должна быть твердой.
Локи сжимает зубы и чуть дергается, желая пустить стрелу воину в голову. Даже если тот и не понимает, что делает, — а он определенно точно понимает, ведь далеко не глуп, — все равно… Все равно! Огун ведь все видит и все знает, но все же ведет себя в присутствии Тора так, как не следует.
Они ведь оба не бессмертные до конца и полностью. А Тор в настоящем, безудержном гневе…не та сила, с которой нужно биться без стоящей подготовки.
— Убери руки, Огун. Я справлюсь самостоятельно, — маг скалится и рычит сквозь сжатые зубы. Ярость коротко вскидывается внутри него, но будто бы кто-то станет его слушать. Огун хлопает его по бедру под конец, словно закрепляя свои слова, и далеко не отступает.
Ощущение того, что он делает это нарочно, оказывается настолько огромным, что Локи еле не срывается, чтобы обернуться и выпустить в него все эти стрелы. Скорее всего Огун не виноват и всего лишь заботится о том, чтобы у Локи все получилось, но все-таки. За весь этот день маг успел знатно истрепаться.
Еле собрав себя и заковав в железные оковы контроля на пороге тренировочный залы, теперь маг уже так просто не раскроется. И не поддастся. Скорее уж действительно начнет драку, если Огун не сможет остудить свой пыл или же самостоятельно понять, что надо бы вести себя немного — много — сдержаннее. Хотя…вот будет весело, если они все-таки по-настоящему подерутся.
Локи спускает первую стрелу, но на самом деле просто теряет ее. Теряет свой первый шанс из двух десятков. Второй, третий, четвертый… Он теряет первые пятнадцать. Огун находится рядом, пытается поддержать и помочь, но на самом деле он просто до жути мешает. Локи не смеет накричать на него, ведь Огун — все еще единственный, кто находится рядом, и дело совершенно не в том, как близко он стоит.
Стрелы летят прямо в цель, но все же мимо. То сворачивают сами по себе в сторону, то просто падают. Кажется, что попасть в цель — невозможно, но Локи не сдается.
А между лопаток его кожу, мясо и кость прожигает взгляд Тора. Раздражающий. Неуместный. Совершенно неуместный.
На пятнадцатой стреле Тор наконец подает голос:
— Огун. Подойди ко мне, пожалуйста, — его голос нарочито мягкий, спокойный. Бурлящий изнутри такой чистой, ни с чем не сравнимой злобой.
Только Тор подает голос, как Локи понимает, что сейчас будет драка. Запах бури уже давно доносится снаружи и щекочет ноздри, но занятый стрельбой Локи не смеет отвлекаться. Хотя, будто бы Тору хоть когда-то было до этого дело. Тихо вдохнув, Огун отходит.
«Прекрати помогать ему…»
«Между вами что-то есть?»
«Ты ведешь себя…»
Все эти фразы вклиниваются в разум Локи, который все еще держит лук, держит стрелу в окне, но не стреляет вновь. Опять эта ревность, опять эта пустая злость. Неужели Локи и правда так нужен ему?! Как бы ни было Тор его все равно не получит. Ему нужно охладиться и успокоиться.
Понимая, что целиться в мишень попросту бесполезно, Локи разворачивается рывком и вскидывает лук. Видимо, желая отойти подальше, Тор поднялся вместе с Огуном на самые верхние ступеньки, но ни это, ни расстояние между ними не мешает Локи почти прорычать:
— Ты ведешь себя неуместно! Не смей его трогать, мальчик с молотом! — его злость, служащая скорее защитной стеной для боли, прорывается дергано и шумно. Локи так долго и упорно пытался попасть в эту мишень, но у него так и не получилось, однако сейчас… Он не думает об экзамене. Он не думает ни о чем.
Огун был добр к нему всегда. Огун не предавал его. Огун не притворялся рядом с ним. Огун ни единого раза не посмел вести себя так, чтобы Локи усомнился в собственной силе и мужественности.
И прямо сейчас Огун достоин того, чтобы Локи встал на его сторону.
К тому же Тор ведет себя, как настоящий ребенок. Его рука уже поднялась, чтобы замахнуться, а пальцы сжались в кулак. Момент замер на середине: Тор почти готов ударить, Огун тянется за кортиком. Локи это не нравится, а когда что-то ему не нравится, мириться с этим он не собирается. И поэтому экзамен отходит на второй план. Маг знает, что оружие теперь он не получит, но в то же время он всегда может его украсть.
А вот Огуна воскресить у него получится вряд ли. Так же, как и Тора.
Он спускает первую стрелу, целясь Тору в бедро, и та почти долетает до него, но неожиданно разворачивается и в итоге врезается в «яблочко» мишени. На мгновение маг каменеет, смотрит на ошарашенного, все более тихо гневающегося Тора, смотрит на Огуна, в чьих глазах мелькает одобрение… Вряд ли воин так уж рад, что его лучшего друга обстреливают, скорее уж он рад, что Локи смог справиться. Справиться? Но ведь не сделал ничего, кроме… Всего. Неожиданно осознав принцип или же просто надеясь, что осознал, Локи срывается достреливая еще четыре раза без остановки и передышки.
Стрелы летят в цель, но все же в мишень, и это правильно. Этот лук правильный. Этот лук — то, что Локи собирается забрать себе, потому что теперь он открыт и гол перед ним. Казалось бы, к чему так много мороки, но это ведь необычный лук. Это волшебный лук. Волшебный предмет, в который вдохнули жизнь.
Разворачиваясь, чтобы прекратить эту глупую, никчемную ссору, чтобы остановить ее в зародыше, Локи не замечает, как раскрывает свою грудную клетку и все свои чувства перед волшебным предметом, что держит в руках. Чувства эти взвиваются в воздух легкими осенними листьями, и лук принимает Локи. Просто принимает его со всеми его чувствами.
Стрелы заканчиваются. Рука Тора, уже поднявшаяся для удара, опадает, так и не достигнув нужной, наивысшей точки. Огун смотрит на Локи.
— Ты переходишь все мыслимые границы, и, клянусь Хель, я убью тебя, если ты не угомонишься! Приструни себя, пока этого не сделал я! — маг указывает на старшего древком, а затем переводит взгляд к Огуну. Шумно выдыхает, не в силах сдержать рык: — Этого достаточно?!
Огун усмехается на уголок губ почти неразличимо, а затем кивает. Негромко интересуется, направляясь в его сторону и оставляя Тора — все еще смятенного и замершего где-то между злостью и удивлением, — позади:
— Ты выберешь…
— Этот теперь мой. И все стрелы, ему принадлежащие.
— Хорошо, — Огун кивает, подходит к нему и окончательно вытаскивает кортик. Подхватывает одну руку Локи слишком быстро, чтобы тот успел остановить его, а после надрезает ладонь. Кортик заточен идеально, и кожа расходится в стороны вместе с мясом, словно мягкое масло. Кровь тут же начинает течь тихими струйками, и, даже не вскрикивая и не вскидывая голову, маг берет окровавленной рукой лук.
Тот реагирует мгновенно, меняясь прямо в его руке. Вначале увеличивается до размера подходящего именно Локи, после затягивает тетиву туже и правит обмотку в месте, что ближе всего к окну, и на грифах. Дерево меняет свой цвет на насыщенно-красный, а на плечах вырезается замысловатый узор. Гриф покрывается насыщенно изумрудной, бархатной тканью, и уже под конец лук обретает свои изгибы. Теперь он чем-то похож на рога тех высокогорных баранов, что водятся в Альфхейме и Мидгарде.
И Локи соврет, если скажет, что это ему не по нраву.
Когда новый, идеальный лук замирает в его руках, Локи чуть качает потяжелевшей головой: кажется, магический предмет забрал слишком много его крови. Огун все еще стоит рядом, но теперь в его руках все двадцать стрел. Видимо, воин успел собрать их, пока Локи следит за переменами оружия. Стрелы же тоже выглядят более прочными, хоть и являются все такими же тонкими, как и были. Только перья их окрашены изумрудом, а острие выглядит острее клинков самого Локи.
Сложив стрелы в колчан, Локи видит довольный взгляд Огуна, который коротко кивает и, уже разворачивается, чтобы, видимо, закончить с какими-то делами тут. Внутри расцветает что-то такое довольное и радостное, ведь он все-таки смог/справился/у него получилось. И маг оборачивается назад, чтобы поймать взгляд Тора, чтобы увидеть в его глазах хоть что-нибудь.
Но сзади никого нет.
А снаружи раздается грохот приближающейся бури.
~~•~~