Роза ветров

~~~^~~~       — Ну, мы, значится, подложили Сидри деревянный, детский молот вместо его собственного, тяжелого… Привязали к его ручке несколько камней. А у него жеж зрение уже не то… Ну, он взял его, замахнулся… А затем как вдарил по раскаленному лезвию!.. — тяжелый, гномий кулак сложенный сразу из двух рук опускается на стол и несколько кубков подпрыгивают. Весь зал сидит притихший в ожидании конца истории, даже музыканты больше не играют свои быстрые, заливистые мелодии. И, наконец, звучит: — Ну, молот-то деревянный… Вот он и загорелся! Сколько крику было, Сидри так перепугался, а мы…       Конец монолога тонет в грохочущем смехе. Все, кто сидят за столами, взрываются хохотом, — сдержанным или не очень, — а музыка тут же взвивается в потолку и широкими волнами расходится по высокому, длинному залу. Тор смеется, кажется, громче всех.       Локи его даже понимает. Ведь Тор как никто знает умного и сильного Сидри: тот выковал для него его великий молот. Поэтому старший и смеется так громко да заливисто. Понимает, что после такой шалости Сидри определенно высек всех своих подмастерьев. Даже так, история эта полнится смехом и истинно детской шалостью.       У него на губах тоже появляется легкая, невесомая усмешка. Неторопливо покачивая бокалом с ярко-бордовым, насыщенным и словно кровавым виноградным соком, Локи чувствует его совсем немного забродивший привкус на губах и не боится. Он правда больше не боится.       Конечно, он так и не смог проверить, есть ли у старшего чувства, нет ли их, но… Прошел почти десяток дней, Альтинг закончился и это — последний, прощальный пир. А Королева эльфов ему все еще так и не ответила. А Тор так и остался за шаг до.       И останется там. Королева уедет, Тор останется позади. И им обоим Локи это позволит. Даже больше: он поспособствует этому, ведь так все будет в большем порядке. Раз уж прорицательница считает, что оставить его один на один с его сложностями будет верным решением, так и пусть. Пусть будет так. И раз уж Тор… Тор? Да, именно он.       Локи так и не удостоверился, так и не вернулся в свои воспоминания, чтобы убедиться, что испытывает старший. Однако, взяв на себя всю ответственность, Локи просто решил остановиться на мысли, что ничего нет. Он убедил себя в одном-единственном и важном знании: Тор ничего не испытывает и ничего не чувствует к нему. А значит Тор в безопасности. И теперь Локи может позволить себе немного пьянеть. Теперь Локи может позволить себе избегать правды. Теперь Локи может оставить все так, как оно есть.       Конечно, возможно, это ложь, но с таким самообманом ему будет много легче справиться со всем, с чем Локи точно столкнется. Ведь ему нужно стать сильнее. Это — все, что ему требуется. Все, что ему потребуется после этого — сбежать на другой конец вселенной. Ведь тогда Тор не сможет неожиданно и «вдруг» скончаться, а если же Локи вынужден будет вернуться, то просто спасет старшего. Или же нет. Цепочка тяжелых/болезненных событий в любом случае прервется. А он сам продолжит жить дальше. Заставит себя жить дальше.       И можно будет даже попробовать разыскать Сигюн, чтобы увидеть какая она теперь, в этой, чужой, но такой настоящей жизни. Конечно, вряд ли у них получится сойтись, ведь теперь они уже совсем не те, что были тогда, в самый-самый первый раз. Но даже если с Сигюн ничего и не выйдет, он не будет расстраиваться. Впереди у него вся долгая, божественная жизнь и целая вселенная, что раскрывается перед ним необычайным набором возможностей.       Локи еще не принял это решение окончательно, но все же мысль эта по крайней мере имеет какой-то вес/какую-то ценность: чем дальше он будет, тем живее будет старший. И тогда не придется никого спасать. Тогда не придется ни за кого тревожиться. Правда. Нет, ну правда. Это ведь больше совершенно не забава. Это уже совсем не игра.       Время больше не выдержит изменения. Время трещит по швам. Время испещрено дорожками разрывов. Время иссушено и почти мертво.       И Локи определенно не желает становиться тем, кто убьет его окончательно. Поэтому имеет смысл просто сбежать подальше, как бы сильно ему ни хотелось занять место советника. Конечно, в процессе своего долгого бегства нужно будет поднабраться силы/опыта/ума, но все же нет никакого смысла оставаться тут. И нет никакого смысла терпеливо ждать, когда же настанет тот миг и когда же настанет тот день. День, когда Тор умрет.       Пир вьется и звучит просто оглушительно красиво. Все пока что сидят за столами, пьют, едят, но это ненадолго. Час или может его половина и начнутся танцы. Затем, может, драка. Зачинщиком, конечно же, станет Тор, но маг знает, что покинет зал до того, как все начнется.       Прошла уже целая неделя, если не больше, с того момента, как он пропустил совет. И теперь — когда его усталость сошла, а отчаяние медленно-медленно растворилось, — Локи более уверен в том, что нужно отдалиться еще сильнее.       Ему бы и хотелось не делать этого. Ему так сильно хотелось бы стать помощником Тора, его советником, его самым важным человеком, но… Основа жизнь Тора заключается в том, чтобы Локи был как можно дальше от него. Ведь Тор умрет, только если Локи будет рядом.       Последний вечер Альтинга… Гулянье… Всеобщая радость… Он сидит за главным столом, но с самого краю. Рядом сын правителя дворфов, затем сам правитель, а после него принцесса эльфов. И только затем Илва, Королева эльфов.       Локи не глядит на нее. Внутри, в его сердце, все еще клубится невероятное противоречие. Он понимает, что тогда Королева была напугана, жизнь, обернувшаяся вспять, ошарашила ее, и, конечно же, она решилась на убийство, но… Тор погиб так глупо. Так глупо и так неожиданно, хотя умереть должен был вовсе не он.       Это противоречие тоже было глупым. Локи злился тихо, почти незаметно, и сам не знал, сможет ли хоть когда-нибудь простить ее. Локи и сам не мог понять, нужно ли ему прощать ее. И он не желал задумываться. Не желал метаться. Не желал тревожиться.       Верное решение должно было прийти само, и он был уверен, что оно придет. Когда настанет время.       Сейчас же время еще не пришло, ведь множество из того, что знать ему было необходимо/положено, он не знал вовсе. Тор сидел по совершенно другую сторону стола, и, изредка пробегая взглядом по нему, — веселому, немного пьяному и шумному, — Локи мог с уверенностью сказать: время еще не пришло. На данный момент первостепенной нуждой для него был даже не побег, а обличение влюбленного Фандрала. Обличение и отказ.       То и дело закидывая в рот маленькие ягодки, Локи рассматривает всех и каждого. Королева эльфов сидит рядом с его матерью, а та сидит почти что в самом центре стола, рядом с отцом. Начиная от отца сидит чета ванов, а после, наконец, и Тор. Затем его друзья. И, конечно же, Сиф. Она выглядит не в своей тарелке, как впрочем и всегда на пирах да празднествах. Вроде бы правда пытается быть женственной и элегантной, но выглядит скованной в каждом движении и жесте. Однако, платье на ней просто очаровательное, и с этим было бы глупо спорить.       Локи не то чтобы засматривается, но заставляет себя не отводить взгляд. Девятнадцать меток он сдерживал себя, боясь, что сделает что-то не так, ошибется со своим очередным решением или свернет не в ту сторону, однако… Теперь он понимает и осознает собственную силу. А значит имеет право выбирать, имеет право ошибаться.       Большей ошибки, чем смерть старшего, совершить ему не удастся, — потому что сам он себе этого уже не позволит, — а значит… Локи смотрит на Сиф. Ему интересно. Очень и очень интересно. Что же он почувствует? Возжелает ли? Не обязательно эту неловкую, нерасторопную и словно окаменевшую воительницу, но вообще. Неподалеку от него самого, прочь от главного стола, восседают светлые эльфы. И некоторые фрейлины смотрят на него. А он смотрит на Сиф.       Интересно, как сильно разозлится Тор, если Локи опоит ее, а после надругается?.. Ох, это определенно будет весело. Как же ему будет весело, видеть слезы и обреченность на лице этой якобы смелой, якобы умной и якобы храброй бабы. По-другому назвать ее сложно, ведь ни плавности, ни легкости в ее движениях нет. Она в первую очередь воин и только после девушка.       Прикрывшись кубком, Локи кривит губы. Глаза закатывает, слегка прикрыв веки. Мысли, блуждающие в его голове, странны и появляются лишь от безмерной скуки. Возможно, матушка права: ему надо бы остепениться. Но точно не с кем-то из замка. Точно не с кем-то из приближенных к отцу или к Королеве/Королям. Уж лучше это будет какая-нибудь светлая и безродная прелестница, больше напоминающая светлую/теплую нимфу, чем грубую воительницу или опасную интриганку.       Он и сам воин. Он и сам интриган. И никакого желания связывать свою судьбу с кем-то, кто ему не понравился бы, кто ему не подошел бы… Ох, нет. Ему это не нужно.       Однако, проводить первую ночь со своей возможной женой при этом являясь несмелым, целомудренным и невинным мальчишкой… Это слишком уж глупо. И слишком уж смешно.       А смешным выглядеть ему не хочется.       Поэтому Локи переводит взгляд в сторону светлых эльфиек. Все как на подбор светловолосы и улыбчивы. Утонченны. В каждом их движении мягкость и покладистость. В каждом их взгляде страсть, припорошенная толстым слоем послушности и нежности. Внутри каждой горит пламя возможности любви, но показывать это пламя дурной тон, и поэтому они скрывают. Локи смотрит, перехватывает один из взглядов и позволяет перехватить свой. А затем приподнимает кубок.       И чужой кубок приподнимается в ответ.       А значит его ночь будет долгой. Вначале он разберется с дурачком Фандралом, а после отправится в свои покои. Кончики пальцев покалывает, но Локи не дает магии разбушеваться. Ему не страшно, однако, некоторое волнение все же присутствует. Легкое, невесомое волнение. Это ведь будет его первый раз.       Узнай кто, что он до сих пор ходит вот так, несмелым, необученным мальчишкой — засмеяли бы, но Локи никому не скажет. К тому же, как он слышал, светлые эльфы — а особенно девушки, — народ понимающий и мягкий. Если он сделает невинное личико и шепнет, что был бы не прочь стать учеником на одну ночь, ему никто не откажет. Зная сильное желание светлых перетянуть его, етуна-полукровку, на свою сторону, ему лишь больше обрадуются. Все же это какая-никакая, а честь: обучить его любовным ласкам.       Ночь только-только входит в свои права. Музыка становится более интригующей. Многие начинают подниматься со своих мест, а Локи все еще смотрит на ту эльфийку. Прелестница с распущенными, русыми волосами, в которые вплетены бусинки и ленточки, улыбается ему, но не явно. Она улыбается, флиртует, заигрывает. Ее глаза переливаются тьмой, которая и должна бы вызывать в нем жажду/страсть/желание, но Локи ничего не чувствует. Ему кажется, что он знает все наперед, и от этого весь интерес теряется.       Но от своей затеи маг не отказывается. Танцующих в центре не много и не мало, и Локи решает, что именно там его место. Он отставляет кубок, ни на миг не отпуская взгляда выбранной им эльфийки, а затем плавно поднимается из-за стола. Медленно, шаг за шагом направляется в нужную сторону.       Так много всего случилось за последний десяток дней. Так много всего переменилось. Однако… Теперь Локи знает всю правду своих прошлых жизней. И страха в нем больше не осталось, только если страх темноты, но это ведь что-то пустое и нестоящее внимания. Никакого другого страха в Локи нет. И сомнений нет, потому что определенных/конкретных решений все еще тоже нет.       Есть злость на Королеву эльфов. И есть ответственность за жизнь старшего.       Еще у него есть варианты. Множество-множество вариантов развития тех или иных событий. Он может солгать или сказать правду. Может съюлить или же пойти прямым путем. Может уйти или вернуться. Может… Теперь он ведь может все. Со Всеотцом разобрался и намерения того ясны, как день. С Тором разобрался тоже — по крайней мере убедил себя в том, что разобрался. А Фригга… Она примет любое его решение, стоит только Локи сказать, что это сделает его счастливым.       Она же его мать, ну, правда!.. И проблемой она точно не станет.       Поэтому Локи медленно-медленно погружается в собственную силу, словно в болото. Прохлада окружает его, медленно заполняет рот и заставляет сглотнуть, а после наливается внутри его тела и заполняет уже его самого. Каждый тайный уголок. Каждый закуток и отдаленный участок. Маг открывается перед этой, уже не обманчивой и уже не слепящей силой нараспашку и, наконец, осознает, что никто и ничего ему не сделает. Или хотя бы убеждает себя в этом. Убеждает себя в том, что со всем справится. Конечно, возможно, он вновь оступится и будет задыхаться от испуга, как было после того разговора с взбешенным Одином с неделю назад, но все же… Теперь-то он знает, что выживет. Истерика — это истерика, и она переходяща. А он сильнее этого.       Сильнее своей боли. Сильнее своего страха.       Остановившись за спиной его эльфийки, маг склоняется в не слишком низком, но определенно много значащем поклоне. Он говорит:       — Могу ли пригласить вас на танец, прелестное создание?.. — и за долгие последние метки это — первое, что он делает, потому что желает сам, а не потому, что идет на поводу у кого-то иного. Его ладонь галантно подается вперед, и эльфийка поднимается под тихие шепотки своих подруг-фрейлин. У каждой, что сидит справа или слева, глаза загораются от зависти.       И Локи не удивляется тому, каким дорогим сокровищем может быть для одних, одновременно для других являясь лишь грязью под ногами. Он уже ничему не удивляется. Воспоминания, пробужденные воздействием источника Урд, продолжают открываться снова, и снова, и снова, и маг видит все новые и новые события/уточнения/детали/подробности, видит чужие деяния, видит… Всё.       Именно поэтому не удивляется. Сколько народов, столько и мнений. Мнение светлых эльфов: он интересный и занимательный экземпляр, который силен и должен быть изучен, должен принадлежать лишь им. И даже так, мнение светлых эльфов интереснее, чем мнение асов, которым он если и сдался, то лишь ради политической игры да интриги.       Однако, все это отходит на второй план теперь, когда Локи позволяет себе обрести свое собственное мнение. И мнение это таково: он будет делать то, что потребуется, то, чего ему захочется, и ничье слово никогда не станет ему указом.       Ничье.       И никогда.       Эльфийка, только поднявшись, тут же приседает в ответном поклоне и подает ему руку. Локи берет ее бережно, но на один незаметный миг сжимает аккуратные, тонкие пальчики сильнее. Те вздрагивают, эльфийка бросает на него осторожный, но довольный взгляд.       Они выходят в центр, начинают неторопливо кружиться. Локи знает, что идеален. Его черный кафтан вышит изумрудами и бриллиантами, а черные рукава оторочены полупрозрачными светло-зелеными кружевами. Высокий воротник скрывает шею, но не дотягивается до острых скул. А подол спускается до середины бедер. Волосы уложены и зачесаны назад, открывая бледное, словно вырезанное из лучшего мрамора лицо, а глаза блестят.       Его ярко-зеленые глаза блестят, когда он смотрит на эльфийку напротив. Та смотрит в ответ.       Их танец гармоничен. Он ведет, она идет следом и не имеет шанса отказаться. Локи подавляет и властвует каждым своим движением. Он чувствует себя сильным, он чувствует себя живым и настоящим.       Фригга, сидящая за главным столом, неожиданно затихает на середине предложения, что как раз говорит Королеве эльфов. Она смотрит на своего прекрасного, красивого сына и ее глаза удивленно округляются. Королева эльфов тоже замечает танцующую пару.       — Что так сильно поразило вас, Царица?.. — Королева прячет усмешку за кубком, и этот жест она переняла еще давным-давно от своего самого близкого друга и родственника, но никто не видит этого. Фригга не видит тоже.       Она смотрит внимательно и удивленно, потому что чувствует: Локи переменился. Теперь он держит спину не потому что так нужно, а потому что ему самому так хочется. И в каждом его малейшем движении, в каждом его взгляде чувствуется властность. Властность и сила.       Чуть склонившись к Королеве, Фригга шепчет:       — Мой сын…       И это все, что она может сказать. Ей становится страшно. Очень и очень страшно становится от того, что она не знает что именно случилось, раз Локи так возмужал. Но ведь что-то случилось, что-то поразило ее мальчика до глубины души, что-то сломило ее мальчика, а затем вылечило… Что-то случилось. Не могло не случиться.       Напряжение растекается в ее похолодевшей груди, ведь никакого видения не было. Никакого предзнаменования или преддверия этому не было. Никакого даже малейшего намека на такие резкие перемены. К тому же в последние дни ее мальчик был так подавлен и молчалив, а теперь… Фригга уже подумывала над тем, чтобы вывести его на откровенный разговор, но нынче спохватываться уже совсем поздно.       Ведь Локи держит спину и голову так высоко и гордо. Его губы изогнуты в уверенной легкой улыбке. И он сам… Он весь…       — Он вырос. С детьми такое случается, — Королева говорит спокойно и уверенно, а через мгновение понимает, что это может лишь добавить подозрений, которые и так уже тянут свои руки к Фригге. Чуть прочистив горло, она добавляет: — Если я правильно поняла ваше волнение, моя дорогая…       — Да-да… Так странно, — Фригга все еще смотрит и все еще задумчиво хмурится. Локи кружится вместе со своей прекрасной дамой почти в самом центре пиршественного зала, и кажется ничто не заботит его, кроме той, что напротив. Ничего не тревожит его.       Для Фригги это непривычно. И стало бы непривычным для всех асов, если бы они только обратили внимание. Но ведь кроме Фригги да Тора никто и не смотрит. Тор смотрит, но кроме собственной злобы/ревности/горечи ничего не видит.       Ее взгляд — взгляд взволнованной/встревоженной матери, — все никак не может отпустить сына. Впервые за последние метки Фригге становится так волнительно за ее ребенка. Она даже представить не может, что такого случилось, раз Локи переменился так резко/быстро/сильно. Столько меток кряду она стремилась помочь ему обрести такую уверенность, но казалось, что ни ее разговоры, ни ее дар убеждения совершенно не работают. А будто бы даже делают хуже. Будто бы?..       Волнения теснятся и толкаются, однако, прямо сейчас она не может сделать ничего и поэтому с тихим скрипом напуганного материнского сердца откладывает решение на потом. Стряхнув напряжение, Фригга подхватывает кубок, мягко стучит ободками колец о золотую ножку, обнимая ее пальцами, и поворачивается к Королеве.       — Так о чем мы говорили… Ваша дочь?..       Королева мягко улыбается и кивает. Она видит чужой страх, как бы Царица ни пыталась его спрятать, и она знает, что страх этот оправдан. Однако, сама она не испытывает страха. Лишь великую и настоящую гордость.       Теперь, именно в этой, последней из возможных жизней, Локи выстоит и справится со всем, что предстанет перед ним. И Королева видит это как никогда ясно. ~~~^~~~       — Правильно ли я поняла ваше намерение, младший принц?..       Музыка становится тише и мягче. Гости все еще пьют, едят и веселятся, но наступает момент медленной, нежной мелодии. Локи опускает руки на талию фрейлины, а та в ответ осторожно ведет своими мягкими, золотистыми ладошками от его груди к плечам. Ее голос переливается тактичным и мягким, словно шелк, ручейком.       Прекрасное, искристое платье шуршит, соприкасаясь с его камзолом. И Локи смотрит в глаза напротив. В его взгляде уверенность, но не нужда. В его глазах сила, но не жажда. Негромко он спрашивает:       — Как ваше имя?       — Бейла, ваше высочество. Вы… — она не тревожится совсем-совсем, но все же пытается сказать что-то. Локи не позволяет.       — Красивая*… Ваше имя вам подходит. Но вряд ли только оно характеризует вас полно и правильно. Вы ведь знаете, как кончится эта ночь, Бейла? — он старается быть учтивым и не скрывает своего интереса, но все же интерес его сух и обычен. В интересе в этом нет никакого истинного чувства. Совсем никакого чувства.       И именно поэтому он спрашивает учтиво да тактично. Конечно, в нынешние времена целомудрие леди значит уже не так много, как раньше, однако… Он — зная, что не будет давать никаких обещаний и тем более выполнять их, — не желает так просто ломать чужую судьбу.       Эльфийка удивленно вскидывает брови, а после заливисто смеется. Так, словно он сказал что-то истинно уморительное и веселое. Локи улыбается на уголок губ — искренне. Знает ведь, что смеются не над ним, а над всей происходящей ситуацией.       — Ох, младший принц… Простите мне мою бестактность, но вы так зелены. И так искренне вежливы. Это очень и очень ценно для девушек в нынешнем мире. Обычно юнцы порывисты и жадны, а те, что старше, надменны да эгоистичны. Но вы… — она качает головой, отводит взгляд. Не боится, что он оттолкнет за такие речи, но все же показывает осознание: она болтает лишнее.       Локи ощущает легкое и теплое чувство. Уверенность в себе придает ему сил, и кажется, что он сможет все, чего только пожелает. Прямо сейчас он желает продолжения этого прекрасного разговора.       Сделав шаг назад одной ногой, он подается корпусом вперед и заставляет эльфийку прогнуться, поддаться его рукам и отклониться назад. Ее волосы откидываются и самыми кончиками почти касаются плиточного пола, а ее глаза поблескивает легким, девчачьим весельем. Склонившись ближе, чувствуя, как тонкие пальчики твердо сжимают его плечи, он с усмешкой бормочет:       — И что же я?.. Неужто слухи добрались и до меня?       — Говорят…что вы живете затворником… Никогда и никого к себе не водите… И лишь колдуете, колдуете, колдуете… — она манит его, и Локи притворяется, что ведется. Позволяет прижаться к себе, позволяет задеть губами мочку уха. И слышит шепот: — Еще поговаривают, что совсем скоро вы заберете трон… А затем завоюете все девять миров, и та, что будет идти под руку с вами, окажется самой счастливой и богатой царицей.       Он не каменеет и даже не злится. Такое уже было, но тогда он был один-одинешенек и все отвернулись от него. Больше этого не повторится.       Тихо фыркнув, Локи выпрямляется и продолжает неторопливо танцевать. Бейла не отстраняется, шуршит юбками. Ей нравится его общество. Локи чувствует, что ей нравится.       — Как интересно. Но ведь если я живу затворником, значит моя честь не имеет цены. Согласились бы вы опорочить ее и при этом хранить молчание? — легкий поворот, невесомое движение ног… Танец продолжается. Они оба продолжают танцевать. Вокруг пар уже много больше, чем было мелодию или две назад. И они просто теряются среди других танцующих, они теряются среди других возможных возлюбленных.       Эльфийка молчит недолго, а когда говорит — не дает пустых обещаний:       — Слухов не избежать, вы и сами знаете, младший принц… Однако, если стать хозяином слухов, то можно не бояться, ведь контроль будет в ваших руках.       — В моих ли?.. Вы ведь имеете в виду далеко не меня… Обманщица, — он смеется. Возможно, дело в том соке, что он выпил, но нет. Дело в том, что он касается и хочет касаться. Дело в том, что его касаются тоже. Сердце трепещет, но не от предстоящей любовной мизансцены, а от самого контакта.       Фрейлина не боится и не пытается унизить его. Она вновь и вновь заливисто смеется, и у Локи перед глазами появляется тонкий, извитой золотой браслет с чистыми, родниковыми каплями бриллиантов. Он закажет его после у Андвари. Закажет и подарит ей. Не в качестве откупа за ее услуги, но в качестве величайшей благодарности.       — Какой же деве не хочется похвалиться ночью с самим младшим принцем?.. Особенно, если она скажет насколько принц был умел и внимателен… Насколько он был нежен, осторожен… — она гладит его плечи, и Локи понимает, что им лучше переместиться в его покои, пока это не стало откровенной прелюдией.       Он не слышит, как Тор — конечно же, следящий за каждым их движением, — швыряет блюдо в стену, а кубок об пол. Тор впервые, возможно, притворяется слишком пьяным, скрывая ярость за буйством, потому что так проще. Намного проще.       — Я готов одарить вас золотом в благодарность за ваше понимание, но боюсь, как бы вас это не оскорбило, прекрасная Бейла. Однако…       — Как я могу оскорбиться?.. Это честь для меня: оказать вам услугу и обучить вас. Мысль о том, что среди всех прекрасных и утонченных эльфиек вы выбрали именно меня, уже является бесценной благодарностью. Я буду рада услужить.       Мелодия заканчивается, и она отступает. Делает книксен, но глаз не опускает. Подавшись вперед, Локи перехватывает ее руку и склоняется целуя тыльную сторону ладони. Поднимаясь, делает шаг ближе, быстро, коротко шепчет:       — Не сейчас, но совсем скоро я буду ждать вас у своих покоев. Надеюсь, вы знаете куда идти?       Он смотрит с иронией и смехом. Она отвечает чем-то похожим, но разбавленным еще и смущением.       А затем все же отступает. Возвращается за стол. Локи невесомо усмехается и направляется к выходу из зала. Подгадав момент, когда мимо будут проходить сразу несколько то ли эльфов, то ли асов, он разделяется надвое, при этом исчезая.       Его двойник — высокая, стройная и прилежная служанка. В ее слишком красивых и нежных белых руках высокий, тяжелый кувшин с вином. Волосы убраны в обычную прическу, и даже их черный, насыщенно черный цвет не выдает его. Локи, а точнее его иллюзия, мягко покачивает бедрами, и он сам, уже покинувший пиршественный зал, наслаждается эфемерным ощущением иного тела, небольшой, но аккуратной груди, и странной легкости в районе таза.       Неторопливо проходя вдоль стола, он успевает получить несколько сальных взглядов, а также один наглый, развязный и пьяный шлепок. Хорошо еще, что ему не нужно улыбаться, ведь на самом деле он не прислуга. На самом деле он даже не в пиршественном зале.       Дойдя до брата и его компании, Локи осторожно и неторопливо вклинивается между Тором и Фандралом. Воины не замечают его, слушая историю обычно молчаливого Огуна, но маг привлекает к себе внимание сам. Точнее хочет привлечь внимание Фандрала, а в итоге становится замеченным обоими.       Склоняясь к нужному кубку, он начинает наливать вино, но на самом деле смотрит на воина. Тот перехватывает взгляд. Вздрагивает. Тут же слышит:       — Мы должны поговорить. Сейчас.       Только-только губы Фандрала начинают приоткрываться, чтобы что-то да ответить, но Локи лишь склоняет голову и растворяется в воздухе раньше. Вместе с ним растворяется и кувшин, и вино, что уже вот-вот готово перелиться через края кубка.       Сморгнув чуть мутный взгляд, Локи отступает подальше от входа. Легкое волнение выдают его пальцы сжимающиеся в кулаки и белеющие, напряженные губы. Маг и сам не знает, отчего волнуется. Может от того, что боится, как поведет себя Фандрал после отказа? Но ведь Фандрал не так вспыльчив и резок, как может Тор. Фандрал не начнет драки. Фандрал ведь…не начнет драки?..       И дело не в том, что Локи боится драки или боится проигрыша. Он боится, что чувство, чужое чувство, окажется настоящим, и тогда, с обличением этого, придут терзания. Чего-чего, а терзаний Локи не желает уж точно.       В коридоре нет никого. Даже стражи. И поэтому Локи слышит сразу, как только двери зала отворяются. Шум праздника, доносящийся из-за них, вырывается в коридор на несколько мгновений, но стоит дверям закрыться, как он тут же смолкает. Он исчезает.       А Фандрал остается. Сказать о том, как сильно он пьян, сложно, однако, обернувшись, Локи видит, что идет он прямо. Прямо, гордо и опасливо.       — Младший принц… Вы хотели видеть меня? — в его глазах плещется легкое напряжение, и Локи не уверен, нравится ли ему это. Однако, чужое напряжение льстит. Чужое напряжение льстит ему очень и очень сильно.       Развернувшись полностью, маг дожидается пока воин подойдет ближе и склонится. Затем выпрямится. Немного нервно сложив руки в районе живота, Локи впивается пальцами одной руки в пальцы другой и сурово поджимает губы.       Он не даст ему шанса. Ни ему, ни себе. Нет-нет-нет. Его сердце все еще отдано Тору, но раз у Тора нет нужды в том, пока что живом куске мяса, то так тому и быть. Однако, никому больше продаваться Локи не собирается.       И не продастся.       — Да. Я не желаю попусту тратить время, поэтому перейду сразу к сути, — он нервничает. Сердце бьется тихо, но меж лопаток катится холодная капля пота. Почти незаметно закусив щеку изнутри, Локи все же собирает свое мужество в кулак. Спокойно и властно спрашивает: — Уже который раз подряд я нахожу на пороге своих покоев розу. И недавно я решил изучить оттеняемый ею след. Он привел меня к тебе. И я желаю услышать объяснение.       Фандрал вздрагивает и чуть ли не отшатывается. В его глазах мелькает что-то странное: будто бы творящееся — далеко не его рук дело, а вмешался он лишь из-за…долга?.. Или же…чего-то иного?       Локи не знает и ему не интересно. Если это шутка, пусть ему об этом, наконец, скажут. Если же нет, так пусть воин получит свой заслуженный отказ и уберется восвояси, продолжит пить да гулять.       — Я… Ваше высочество, я…       А вот теперь Фандрал отступает. На памяти Локи он впервые запинается и теряется. Впервые он бледнеет, отводит глаза, желая смотреть куда угодно, но только не на младшего принца. И в глазах его плещется…стыд?.. От того, что к нему все-таки пришли за ответом? От того, что это не его задумка? От того, что он участвует в этом? От того… Отчего же, Хель его побери?!       Локи не слышит стоящего ответа и знает, что не станет устраивать глупый допрос. Но ему требуется ответ, ему требуются ответы. И он не выдерживает, закатывая глаза.       — У тебя есть выбор. Либо ты признаешь, что это была лишь шутка, и мы расходимся восвояси тихо да мирно. Я не держу на тебя зла, Фандрал. Все это — лишь глупые детские забавы… Негоже злиться на неразумных малюток, — он усмехается надменно. Возможно, впервые он позволяет себе такие слова и определенно впервые позволяет себе такой — надменный и сильный, — взгляд. Фандрал неожиданно хмурится, пытается мотнуть головой. Он, кажется, удивлен, если не ошарашен. Он еще никогда не видел Локи таким по-настоящему статным. — Либо же ты признаешь собственное чувство вслух, а затем я отвергаю его. И мы опять же расходимся. У меня нет желания знать, истинны ли эти ухаживания. И нет никакого желания связываться с тобой и с кем-либо еще из друзей моего надменного, эгоистичного брата. Выбирай, и мы закончим на этом, потому что…       Он смотрит лишь в глаза окаменевшему воину. Уже почти-почти заканчивает свой уверенный и жесткий монолог, но неожиданно тяжелые, толстые двери залы распахиваются так, словно это легкие, оконные створки. Тор почти вываливается в коридор, но при этом ему как-то удается остаться на ногах и выглядеть статным/могучим. Локи давится собственной уверенностью и собственными же словами.       Стоит ему услышать жесткий, разгневанный голос, как у него еще и сердце заходится в чахоточном беге.       — Фандрал, друг мой! Вернись ко столу. Все уже заждались, — в тоне старшего ни единого теплого/дружеского чувства, ни единой такой интонации. Фандрал оборачивается, сглатывает, уже видя, что с таким Тором лучше не спорить и даже не говорить, и делает не шаг, всего полшага. Локи вскидывается:       — Постой. Мы не договорили, Тор. Боюсь, я не могу…       — А ты не бойся, брат. Фандрал, вернись в зал, пока я не впихнул тебя туда силой! — рычание. Его слова превращаются в рычание на половине пути. А мощные руки сжимаются в кулаки. Локи не знает причины его злости и ярости, Локи не желает встречать это лицом к лицу прямо сейчас. — Живо, Фандрал!       — Послушай, Тор… — Фандрал неожиданно пытается предотвратить возможную сильную ссору, но его перебивают рыком ненависти:       — Я сказал!..       — Угомонись, Тор! — понимая, что ни один из воинов не замечает его, не слышит его, Локи срывается на крик. Но его голос не звучит визгливо или странно. Локи кричит голосом мощным и властным. Именно таким, грудным и жестким, голосом он когда-то давным-давно призывал и подавлял Бранна. И Бранн подался ему. Бранн был сражен.       А теперь преклонились и Тор с Фандралом. Конечно, ни один из них не опустился на колени, но они оба замерли, оба, наконец, повернулись к нему и, наконец, взглянули на него. Рывком опустив руки, маг сжимает их в кулаки и сжимает зубы почти до боли.       — У нас серьезный разговор, Тор. И если ты хочешь что-то сказать тоже. Будь добр. Подождать, — он не скупится на жесть и паузы. Он не скупится на силу. Кончики пальцев охватывает зеленоватое свечение, и Локи буквально и явно, хоть и безмолвно предупреждает: если старший не угомонится, маг сдержит его силой.       — О чем ваш разговор? — Тор притормаживает, а затем начинает шагать вновь, но намного медленнее. Его глаза смотрят теперь лишь на Локи. Его глаза почти что мечут молнии.       — Это не твоего ума… — Локи пытается отмахнуться, уже почти переводит взгляд на стоящего столбом Фандрала, но Тор вновь возвращает его внимание к себе. Он делает это так, как умеет только он: рычанием и яростью.       — Я, старший наследный принц, повелеваю рассказать мне эту «великую» тайну, — он кривится в отвращении и сплевывает на каменные плиты пола. Локи почти зубами скрипит. Ногтями впивается в плоть ладоней.       То, что случается дальше, удивляет его, однако, на то, чтобы удивление могло раскрыться во всю мощь, просто не остается времени. Фандрал вначале откашливается. Затем сглатывает неожиданно громко. А после говорит:       — Это по поводу цветов, Тор. По поводу роз.       Локи и хотел бы посмотреть на него, но не смеет свести взгляда со старшего. Просто не смеет подвергнуть себя такой опасности. И поэтому он видит, как лицо Тора вздрагивает и чуть-чуть теряется. Ярость исчезает, брови хмуро сходятся у переносицы.       А затем Фандрал говорит так невероятно тихо, но при этом так оглушающе громко:       — Он отказал мне, Тор. Успокойся.       И то, что Локи видит… Он не смеет обманываться, потому что на лице Тора появляется облегчение. Злость исчезает. Вся кровавая, жесткая воинственность стирается. Он возвращается назад, к самому себе.       В глазах коротко мелькает счастье.       — Возвращайся назад. Все в порядке, — Тор кивает Фандралу, отсылая его, а Локи, настолько пораженный увиденным, даже слова сказать не может. Он все еще смотрит на лицо старшего. Он все еще смотрит, и вся его уверенность облетает осенними листьями. Вся его сила оседает у его ног.       Локи кажется, что бы дальше ни произошло, он не выдержит, если вдруг Тор решит разобраться с ним. Если вдруг он решит…       Фандрал кланяется, не медля, и тут же отступает. Если бы Локи смотрел на него, удивился бы, как быстро бежит прочь воин, но он не смотрит. Не смотрит, но слышит в словах старшего негласное:       — Я не наврежу.       Слышит и не верит.       Чем дальше Фандрал отдаляется, тем ближе подходит Тор. Локи не глуп. Локи уже догадался, что происходит, да, впрочем, и происходило все это время. Он не отступает, вновь сплетая пальцы на животе. Стоит Фандралу распахнуть двери залы, как из них выскальзывает тоненькая фигурка его, Локи, эльфийки. Конечно же, она видит и его, и Тора, но благоразумно решает пойти по другому коридору.       Ведь Тор скорее всего видел, как они танцуют…       Видя, как Локи уводит Фандрала на разговор, Тор взбушевался, а значит…       Что все это значит?       Маг боится допустить даже одну мысль о том, что старший смеет что-то чувствовать. Это выглядит заманчиво, тепло и сладко. Это выглядит опасно, колко и плохо.       Когда Тору остается до него четыре шага, Локи коротко дергает головой. Старший останавливается еще до того, как в воздухе повисает резкое/жесткое:       — Не смей приближаться.       — Послушай…       — Я не желаю, даже видеть тебя, не то что слушать, но видимо у меня нет выбора. Это очередная шутка? Давай же, удиви меня, брат!.. Попытайся, — Локи прищуривается и даже не собирается отступать. Тор не теряет уверенности, но то облегчение, что было на его лице пропадает. Он медлит, будто бы собираясь силами перед самым важным в его жизни признанием.       — Это…не Фандрал выбирал и покупал…те розы. Это был, — он вначале смотрит в пол, но после, закончив, смотрит пытливо и с надеждой. Локи медлит. У него внутри все переворачивается, мысли плодятся и мешаются, создавая невероятную кучу.       А его сердце бьется так сильно. Его сердце бьется так сильно, что в груди теплеет, в животе все становится до странного легким, а руки начинают дрожать.       Но Локи помнит. Локи помнит первую жизнь. Помнит жизнь вторую. Он помнит их все и с каждым днем вспоминает все больше и полнее. Прямо сейчас Тор делает ему одолжение, Тор дарит ему самый невероятный и желанный подарок, но Локи знает, что принять его не смеет. Принять его просто не может.       Потому что как бы он ни кичился, как бы ни уверял себя в силе да статности, он все еще и всегда безмерно любит своего глупого братца. И он будет любить его вечно. Будет вечно скучать по нему, даже если сам будет виноват в их разлуке. И будет вечно тосковать без него в своем одиночестве, даже если будет сам его виновником.       И Тор никогда не перестанет быть его самой главной и самой сильной слабостью.       Поэтому им с Тором нельзя быть вместе.       Это не навязчивая идея, но и не пустая ерундовая мысль. Это просто непреложный обет, и Локи не помнит/не знает в какой момент дал его. Как бы и что бы ни происходило, он просто не может позволить им этого. Не может позволить себе этого.       И если раньше это было опасно, ведь несло с собой боль да разруху к его маленькому, трепетному сердцу, то теперь… Тор мог умереть. И Тор умирал. Не раз и не два он умирал, как только Локи позволял себе подумать: «Я имею на него право». Конечно, из раза в раз трактовка менялась, перекручивалась, отражалась и принимала облик звуков да интонаций, но ведь на самом деле…       Локи просто не может позволить этому случиться. И поэтому говорит:       — И… Что по-твоему я должен сделать? Кинуться тебе на шею и рассмеяться от великого счастья. Надо же, глядите, сам громовержец снизошел до брата, но не смог придумать ничего лучше, чем… Купить ему цветов? — Локи кривится в отвращении и мотает головой. Он отступает, но выглядит это не так, словно он боится, а так, словно ему мерзко даже рядом стоять. Чуть помедлив, маг добавляет: — И что бы на это сказала твоя мать… А Один?! Что бы он…       — Не…надо, — Тор окунается с головой в каждый звук каждого оскорбления и сжимает зубы. Он не срывается на то, чтобы почесать о него, Локи, кулаки; все же, стоит отдать ему должное — в последние метки старший стал много, много сдержаннее. Но верно ли это?..       — Что «Не надо»?.. Ты выглядишь жалким. Я не буду вновь дружить с тобой и не поведусь на эту, самую отвратительную из всего твоего арсенала, издевку, — пускай Тор и правда стал смиреннее, но это отнюдь не значило, что Локи станет желать его. Ох, нет. Не теперь, не сейчас, не тогда, когда его жизнь только обрела смысл и расшвыряла всю боль прочь! Что бы Тор ни сказал… Что бы ни сделал… И как бы ни сдерживался, не желая ухудшать их новую/очередную/привычную ссору…       Веры ему больше не будет. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.       И Локи говорит жестко, бьется словами наотмашь, а затем Тор срывается. Да, он срывается и кажется в его горле клокочет дикое, оскорбленное рычание:       — Это не издевка! Это не игра и не шутка! Это я покупал те розы для тебя, и это мои чувства! Все дело в том… — Тор делает шаг, и его руки напрягаются, сжимаются в кулаки. А плащ хлещет по икрам, потому что по коридору неожиданно пролетает резкий, порывистый ветер. Локи не уверен, его ли это вина, — возможно, кто-то открыл сразу несколько дверей, и это лишь сквозняк, — но ему и не интересно. Ему плохо. Ему обозленно. Но ему и колко.       Тор говорит, и в его глазах все пылает. Яркий-яркий свет. Огонь. Костер. Жертвенный костер. И Локи отказывается быть мотыльком, что сгорит в самом центре этого пламени.       — Не смей! — он тоже делает шаг. И почти на интуитивном уровне чувствует, что жаждет сказать старший. Что он жаждет солгать.       Но Локи не собирается слушать эту ложь. Лжец тут только один, и это не Тор. Тор — предатель, по крайней мере был им, когда Локи это позволял. Сейчас же Тор — ничто. Никто.       Лишь плата. Невыплаченный рестант. Товар.       Дернув головой, Тор набирает побольше воздуха и говорит вновь:       — Все дело в том, что я лишь…       — Не смей! — еще один жесткий шаг. Локи вновь звучит громко и грубо, и он собирается звучать так до тех пора, пока Тор не прекратит всю эту блажь. Пока не прекратит так нагло и бесстыже вмешиваться в его, Локи, планы; пока не прекратит появляться в его жизни так резко, так неожиданно и менять все под себя, потому что у него не на это права! Никто не давал ему этого права.       — Я лишь люблю тебя!       — Я сказал, не смей! — последний шаг он делает настолько сильным, что отзвук от встречи каблука сапога с полом разносится по коридору, а следом разносится эхо пощечины. Локи не жалеет силы, шумно, быстро дыша и вскидывая руку, а затем голова старшего откидывается в сторону резко.       И воцаряется полная тишина. Его сорванное/разозленное/задетое за живое дыхание шумит, кажется, на весь коридор. И его яркие, горящие зеленью глаза не бегают, а смотрят лишь в одну точку. Прямо Тору в лицо. Вглубь его потемневших глаз.       Тот в свою очередь стоит окаменевшим изваянием. На щеке загорается отпечаток ладони Локи, а в глазах кажется боль и скорбь и горечь, но в его глазах взгляд Локи, и взгляд этот проникает в самую глубь, взгляд этот привносить вглубь грубости и ненависти. Локи смотрит так, словно готов убить Тора прямо сейчас, и мешает ему лишь… Что? Да ничего, Хель бы побрала этого тупого борова! Ничто не мешает Локи убить его. Но он не делает этого.       Поджимает губы, и зубы сжимает до скрежета. А затем указывает на Тора и почти что шипит:       — У тебя нет никакого права на это гнусное, глупое, бездарное чувство. И я не собираюсь принимать его. Не собираюсь принимать тебя. Я не верю тебе. Не желаю видеть тебя в своей жизни. Я…       — Я изменился. Ты не можешь… Ты не можешь вот так просто отречься… — Тор медленно поводит челюстью, говорит неожиданно спокойно и как-то обреченно, но Локи заставляет себя не концентрироваться на чужом тоне. И он вновь перебивает, он старается не срываться на крик, хотя в груди все клокочет от ярости. От ярости на Тора, который, видимо, решил, что Локи — его личная собственность/его питомец/этакая зверушка.       С ним можно играть, когда хочется. Его можно выбросить прочь, когда он начинает вызывать раздражение. Но после к нему, конечно же, можно вернуться, ведь Локи — покорная зверушка.       Так вот, нет. Он не зверушка. И он никогда не был зверушкой. Тора или чьей бы то ни было.       — Ты прав. Я не могу отречься от того, на что не соглашался! И чему не давал обещаний! И чему не клялся! — Локи дергает головой и отступает. Его руки безвольно сжимаются в кулаки, потому что он так сильно хочет ударить Тора, но все же знает, что не должен делать этого. Ох, он определенно не должен…       — Послушай, все не так! Все намного запутаннее, просто позволь мне объяснить, я…       — Мне не нужны твои объяснения! — Локи вскидывает руку, и смотрит почти что волком. Отступает еще на шаг, понимая, что просто не удержится. И совсем не понимая, почему Тору удается быть спокойным, пока сам Локи просто чувствует, что кипит изнутри.       Происходящее буквально заставляет его кричать. Но он молчит. Старается не повышать голос. И молча же молится, чтобы все это просто оказалось глупым/неправильным сном.       — Мне не нужны они. Мне не нужен ты. Я лишь желал разобраться с Фандралом, но раз он здесь ни при чем, я скажу это тебе, — он замирает на миг. Вновь смотрит Тору в глазах. И видит там мольбу, но не ту, что безмолвно шепчет сам. Тор молит его не отталкивать. Тор молит его хотя бы подумать. А Локи жестко, грубо обрывает: — Я отказываюсь от твоих чувств, накладываю на них вето и клянусь, что отрублю тебе руки, если ты только посмеешь коснуться меня.       Тор отшатывается всего на шаг, но Локи видит этот всеобъемлющий ужас/шок в его глазах. И Локи остается доволен. Уже разворачивается, чтобы пойти, наконец, в свои покои, а затем отвлечься. Да, та прелестница-фрейлина будет прекрасной ревульсией, и хотя бы на этот вечер Локи сможет отрешиться, а уже завтра утром… Он ощутит потерю. Он ощутит потерянность. И поймет как много упущенных возможностей промелькнуло прямиком мимо него.       Точнее, как много возможностей он просто пропустил/откинул/отринул/отослал!       — Ты даже не даешь мне шанса! — Тор перехватывает его запястье, частично касается и ладони, и Локи просто перетряхивает от кончиков пальцев до самой макушки. Он движется быстрее и инстинктивнее, чем когда-либо: разворачивается, делает шаг навстречу, а затем дергает ногой и дает коленом наследному принцу в пах, не прикрытый доспехами. Тор охает, дергается, тут же падая на колени и опуская обе руки вниз.       Локи хватает его за волосы. Знает, что старший не покоряется, — нет-нет-нет, это ведь совсем не в его характере, — а просто не успевает среагировать, ведь совсем не ожидает от него сопротивления, да еще и такого. И это бьет лишь горше/больнее/масштабнее, потому что Тор не то чтобы недооценивает его, он просто ни во что его не ставит. Никогда не ставил. Всегда был согласен защищать и рвался на защиту, ведь это так восхитительно и сладко подкармливало его самолюбие.       Младший слабый братишка… Безвольный маленький мальчик… Глупый и плаксивый, хоть и только ночами… Ему ведь нужна защита и опека.       Не нужна! Ни раньше, ни сейчас. Ничего из того, что ему мог или может предложить Тор, Локи не нужно. И, похоже, раз старший все еще не смог понять этого, ему придется объяснить.       — Я тебя убью. Вырежу тебе сердце. А затем заставлю сожрать его, — он вплетается пальцами в светлые пряди и жестко сжимает их, запрокидывая голову Тора. Тот все еще кривится, но видно, что он уже пришел в себя. И все же не двигается. Не пытается вырваться. Так оглушенно сглатывает, концентрируясь лишь на Локи, на его голосе, на его присутствии. А тот чуть ли не рычит от ярости, но все же от горечи: — Мне плевать, что ты чувствуешь. Я тебя ненавижу. И сижу тихо лишь потому, что ты мне и к Хель не сдался. Твои чувства — бессовестная ложь, — ему приходится склониться/сгорбиться, но Локи не жалко. Он не смотрит в глаза, просто боясь осечься, зато шепчет на ухо. В нос прокрадывается тонкая нотка аромата старшего, и по спине бегут мурашки. Солнце не должно пахнуть так вкусно и нежно. Солнце лишь сжигает все на своем пути. Всегда сжигало. — Я не прыгну к тебе в постель, как все эти продажные девки. Но я могу. Оторвать тебе член. Вместе с яйцами. Если ты не уймешь себя, свое лицемерие и свой поганый характер.       Выпрямившись рывком, Локи ведет руку дальше, запрокидывая голову Тора сильнее, а затем с силой дергает ее вперед. И поднимает ногу. Нос наследного принца ломается с хорошим, громким хрустом о колено его брата. Почти тут же на доспехи начинает литься кровь.       Тор — истинно воин, и не издает ни единого звука, но Локи до этого и дела нет. Он отшвыривает чужую тушу прочь, отирает ладонь о штанину, а после разворачивается. Его шаги твердые и уверенные, пока в спину летит шепот:       — Не сегодня… Я не…сдамся…       Локи идет быстро, и ему даже удается найти себе оправдание: Тор скорее всего понесется следом. На самом деле он бежит. А руки его трясутся. Тор только что признался ему в любви. И даже если это ложь… Если это блажь… Если это дурь и дурной же сон…       Он ведь грезил об этом так долго. И неужели Тор тоже позволял себе мысль… Неужели позволял себе думать… Позволял себе представлять… Локи не знает. Не желает знать, но на самом деле желает этого сильнее, чем чего-либо. И он бежит. На самом деле просто быстро идет. И верит, верит так сильно, что успеет попасть в свои покои до того момента, как старший нагонит, ведь если нет… Локи не уверен, что сможет отказать ему вновь. Или хотя бы отказать убедительно.       Где-то позади Тор вправляет себе нос. Затем медленно поднимается. Он ведь воин, что ему какой-то нос и легкая боль в паху. У Локи, конечно, острые коленки, но не такие острые, как его язык или может меч. И поэтому Тор поднимется, точно поднимется, хоть может и не сразу. А затем он сделает шаг. Его плащ взметнется и…       — Я приказываю тебе остановиться! — по коридору прокатится его громкий рык.       Локи знает все, знает все повадки и движения старшего. И Локи буквально чувствует, как сам же распаляет этого зверя внутри Тора всем этим подобием на охоту, но у него больше не остается ничего. Его чувства разлетаются в стороны, а он чувствует себя деревом, которое само позволило листьям разлететься. И теперь они кружат вокруг, медленно опускаются все ближе и ближе к земле.       Вся эта ситуация буквально заставляет его возжелать разразиться криком. Потому что только-только Локи сжился с не подкрепленной фактами мыслью о том, что у Тора нет чувств! Потому что буквально неделю назад Локи узнал, что за бремя лежит на его плечах! Потому что, если Тор не лжет, то их положение очень и очень плохо!       И его самого. И его глупого дурачка Тора.       Локи просто хочет спасти его. И Локи просто хочет спастись, однако, он лжет себе, ведь продолжает идти, ведь дает Тору возможность, ведь не улетает и не оборачивается лисом, чтобы сбежать. Он заворачивает за угол коридора. Он прибавляет шагу уже оказываясь в коридоре с дверьми на другие уровни.       Коридоры пусты, ведь все гости и все слуги сконцентрированы на празднике окончания Альтинга. Однако, по коридору мимо пронумерованных дверей прогуливаются двое стражей. Локи сжимает зубы, только у него мелькает мысль, что Тор не посмеет вмешивать в их склоку кого-то еще, но Тор тоже выносится из-за угла и озаряет потолочные своды ревом:       — Задержать младшего принца. Сейчас же.       Тихий щелчок срывает с его губ, когда кончик языка недовольно ударяется об небо. Локи понимает, что ему нельзя доставать оружие, но все же вырубать стражей нельзя тоже: у них не должны появиться проблем из-за того, что двое принцев не могут разобраться в своих несуществующих отношениях. Значит остается лишь магия и… Стражи оборачиваются и выставляют пики в его сторону, не мешкая. Локи медленно, раздраженно вдыхает, и его пальцы искривляются, а губы сорвано шепчут.       Позади с рычанием ему буквально наступают на пятки шаги Тора, и это не пугает, но напрягает. Локи одновременно и так сильно жаждет быть пойманным, и ясно видит: ему ни в коем случае нельзя позволить этому произойти, ведь на кону стоит много-много большее. Магия самую малость обжигает пальцы холодом, когда он перемещается к нужной двери. И стражи, и ревущий диким зверем брат остаются позади, а Локи уже распахивает дверь.       У покоев его ждет эльфийка. Маг видит ее почти сразу, от самой двери, и лишь невесомо усмехается. Он верит, что успеет, знает, что успеет… И это знание позволяет ему расслабиться на миг, замедлиться на миг, а затем Тор забирает этот миг себе в рабство.       Только дверь за спиной Локи закрывается, как тут же рывком распахивается вновь. И в голосе старшего так много боли покалеченного/изломанного мальчишки:       — Не смей идти туда! Я не откажусь!.. Я больше не отвернусь от тебя, слышишь?!       Локи слышит. Локи идет вперед. Сегодня он избавится от своей иллюзорной невинности, «завтра» с такой же легкостью избавится от долга, посредством спасения Тора. И все. Он освободится. У него начнется новая жизнь. Она начнется с нового листа. С чистого листа.       На чужой крик маг не откликается. Его короткие ногти впиваются в ладони с такой дикой силой, что пальцы сводит ужасающей болью, а на коже выступает кровь. Его желваки ходят ходуном, а глаза не дарят мягкости или нежности, однако, милашка у его покоев не отступает/не отступается. Лишь прячет понимающую усмешку в глазах за прикрытыми веками.       Тор топает грузно, но Локи не жалеет магии и вновь перемещается. Теперь он у двери в свои покои. Он кланяется своей любовнице на эту ночь и открывает дверь перед ней. И теперь он стоит к Тору лицом. Теперь он видит эту злобу, этот болезненный гнев в его глазах и искривленных губах.       Бейла проходит в его покои. Локи проходит за ней следом, но закрывает дверь так медленно. То ли ради этой муки на лице Тора, то ли ради самого факта: он дал брату шанс, но тот не взял его. Просто не успел взять.       Локи не знает ради чего, но дверь закрывается медленно. Тор в полудесятке шагов. А Локи за миллиарды лет от него, все еще там, в коридоре первого уровня, в самом темном уголке и с отбитыми внутренностями. По его губам течет его кровь, а пальцы дрожат, и он даже боится смотреть на них. Понимает, что вправлять ему придется их самостоятельно, и сама мысль, что ему придется причинить себе лишь еще больше боли, вызывает новый поток слез. Страх окружает, охватывает, зажимает рот ладонью, не давая рыдать и позволяя лишь поскуливать, а затем он вваливается в свои покои и падает на колени, заходясь криком. Слюна перемешанная с яркой, алой кровью стекает вниз, пока он прижимается животом, наполненным кровью, к бедрам и бьется головой об пол, только лишь желая, чтобы пытка кончилась…       Локи смаргивает и захлопывает дверь перед самым лицом старшего. Тот, на удивление, не начинает долбиться внутрь, не бьет по дверям кулаками, однако его крик разносится по коридорам и состоит лишь из одного единственного слова:       — Ло-о-оки-и-и!       Локи зажмуривается, сглатывает, откидывает голову на поверхность двери и вжимается в нее лопатками. Где-то с другой стороны Тор тихо стукается лбом об его дверь и тихо же хлопает по ней ладонью. Локи чувствует, как его сердце крошится, а в носу пощипывает, но неожиданно его сжатой в кулак руки касается чужая. Мягкие нежные пальцы разжимают его собственные, а затем переплетаются с ними. Вторая рука осторожно помогает Локи отпустить дверную ручку.       — Вы, кажется, совсем немного повздорили с наследным принцем… — Бейла замирает слишком близко, а затем немного опирается на него. Ее мягкие, теплые губы касаются его щеки, а ее руки уже опускают ладони Локи к ней на талию. Ее же ладошки тут же поднимаются к его груди, начинают неторопливо раздевать.       Локи не сопротивляется. Боится даже дышать, зная, что Тор может все слышать, однако, перебарывает этот страх. Почти без дрожи в голосе говорит:       — Если хочешь поговорить о нем, то ты можешь найти себе любого другого в этом замке в собеседники.       — Ох, младший принц, не злитесь… — она смеется весело и сладко, и неожиданно именно этот смех разжимает нечто напряженное внутри него. Локи выдыхает, вновь вдыхает и запрокидывает голову, позволяя пока что целовать себя. А после слышит: — В замке судачат, что ваш брат в постели такой же страстный, как и в битве… Как думаете…насколько это правда?..       Она тянется выше и прихватывает своими теплыми губами мочку его уха. У Локи по коже бежит дрожь, а бедра вздрагивают, но он не сводит их вместе. Потому что он не продажная девка. И ни единого разу он не мечтал о брате. И мечтать не собирается.       Чуть жестче сжав мягкую талию, он ведет ладонями дальше и переходит на узкую девичью спинку. Скользит выше, к шнуровке платья в основании шеи. Будто бы между делом говорит/позволяет/ставит точку:       — Ты сможешь спросить у него это самостоятельно, но в следующий раз. Сегодня я желаю твоего безраздельного внимания.       А она лишь вновь так легко/сладко смеется. Локи понимает, что она обладает мудростью еще до того, как все ее юбки с шуршанием опускаются на пол. Локи понимает, что она прекрасно все разгадала сама, хотя с ее губ так и не срывается ничего кроме тихих вздохов и нежных стонов наслаждения. ~~~^~~~       Такие розы растут лишь в Альвхейме. Их, полновесные и роскошные, там выращивают специально, и за каждой ухаживают по отдельности. К каждой находят свой подход, одаривают не только водой/светом/магией, но и любовью. И достать эти розы так сложно, плата за них неизмерима, однако, старушка-цветочница всегда с радостью и податливостью продает их тем, для кого деньги — нечто малосущественное и пустое.       Она не снижает цены, но она подбирает цветы так, что они определенно точно понравятся их адресату.       Тор не может сказать с уверенностью, но кажется в этот раз милая женщина ошиблась. Локи не выглядел как тот, кому нравятся эти цветы. Или хотя бы как тот, кому они могли бы понравиться. Локи выглядел…озлобленным и оскорбленным, в то время, как старушка-цветочница сказала, что эти цветы помогут ему немного успокоиться. Помогут ему обрести умиротворение и все-все понять.       Но, похоже, Локи не понял. Скорее всего сжигал каждый новый цветок в камине.       Как глупо, однако, вышло… Тор ведь всего лишь хотел показать ему, что это — всё. Что он добрел до той ступени/стадии/уровня, где может ответить на его чувства. Тор хотел показать и Тор показал, но Локи просто не увидел. Видеть не хотел.       Это было по крайней мере логично. Громовержец ведь не был таким уж глупцом. И не имел права им быть, ведь совсем скоро должен был бы занять трон. Поэтому видя и слыша отказ, он понимал причину, но все же не мог понять… Не мог принять…       Самолюбие было задето и растоптано, и тихий гнев все еще кипел внутри. Локи должен был быть его. Локи должен был принадлежать лишь ему. Но вот Локи отверг его. А вот скрылся в покоях с этой девкой-фрейлиной. И Тор просто не успел помешать. Просто не смог помешать. Он просто…       Прошло уже несколько часов. Из-за закрытой двери не доносилось ни звука/ни стона. Он не сидел прямо под ней, но сидел напротив. У противоположной стены. Закинув одну вытянутую ногу на другую и откинувшись спиной на стену. В руках был очередной цветок и небольшой острый ножик.       Впервые за последние метки его руки дрожали так сильно… Тор не собирался сдаваться. Он сводил брови к переносице, он хмурился, чувствуя боль где-то в груди уже который час подряд, однако, он не собирался сдаваться. Готов был хоть всю ночь провести под чужой дверью, просто ради того, чтобы преподнести еще одну розу, наконец, самостоятельно.       Просто чтобы не словами, но действием показать/сказать/прокричать младшему о своих намерениях.       Пальцы были перепачканы кровью. Тор сидел там уже довольно долго, то и дело видел, как на уровень заходят гости, возвращающиеся с пира, а затем предусмотрительно идут по другому коридору. За розой он сходил лишь недавно. Ожидание медленно убивало его. Он пытался держаться за клятву Локи о любви к нему, но клятва эта была такой древней, что казалась пылью, лежащей на дальних полках шкафа: никто уже и не помнил, откуда она там взялась и для чего вообще появилась.       Не желая ломаться под натиском боли и горечи, он совсем недавно сходил в свои покои за розой. А после вновь вернулся сюда. Тихо и молча срезая шипы, Тор все еще хмурился. И все еще не понимал, почему же старушка-цветочница так и не согласилась продать ему розы гладкие, не колючие.       Она тогда сказала:       — Ты сам вырастил эти шипы, тебе их и срезать, — и он будто бы понял на какой-то миг о чем именно шла речь, но после мысли испарились так быстро и скоро, что осознание не успело родиться. И вот все еще, до сих пор, он так и не мог понять.       Однако, не противился. Каждая новая роза давалась ему с трудом. Дело было не в цене, а в том, чтобы превратить нечто колючее/норовистое/неподатливое/бескомпромиссное в нечто тихое и прекрасное.       Ведь старушка-цветочница была согласна продавать ему лишь эти розы, а Тор был согласен уже на что угодно, только бы сделать хоть какой-нибудь первый шаг. Ведь ему казалось, что он правда, наконец, полюбил, правда, наконец, постиг… Ведь больше никаких других вариантов и идей не было. Ему не хотелось быть грубым или заносчивым, однако, нужно ведь было хоть с чего-то начинать и…       Только когда Фандрал впервые решил заговорить с ним обо всех этих взглядах, что он заметил, Тор был растерян. Он и сам уже с полгода как начал чувствовать это самое более ярко и ощутимо, но все же, впервые, наверное, не хотел торопиться. Он лишь хотел быть уверенным в собственных чувствах, чтобы после с этой уверенностью прийти к младшему…       Но ведь не идти же с пустыми руками. Не идти же с одним голым, бедным чувством.       Поэтому он пришел с цветком. Не каким-то, а самым дорогим и самым-самым лучшим. Таким, какого был достоин именно его сильный, прекрасный и самый-самый стойкий/гордый/восхитительный малыш-етун.       Тор ждал долго. Создал себе пути к отступлению, однако, довольно быстро понял, что это было ошибкой: какой же ревностью и злобой горели его глаза, когда он смотрел, как Фандрал, по его просьбе, укладывает каждую новую розу перед порогом Локи. И все же не отступил. Оставил все как есть. Затаился.       А после Локи решил бежать из Асгарда прочь, якобы ради путешествий, и внутри все скрутилось от одной лишь возможности вновь лишиться его, да еще и почти насовсем. А еще немного после он не явился на совет, и Тор просто испугался, только один лишь раз подняв глаза к горящим ярой, грубой ненавистью глазам Всеотца. Он так сильно испугался за Локи.       Хотя, конечно, у них с Одином была договоренность, и тот не посмел бы ее нарушить, ведь цена была слишком велика, но Тор все же на какой-то миг окунулся в свой страх с головой. Уже однажды Один забрал у него его сердце, и Тор не посмел бы позволить забрать его вновь, но страх его был так силен… Также силен, как и Локи, что грозно выставил условия и обозначил границы своей новой жизни Одину.       Никогда прежде Тор не испытывал за него такой гордости, как тогда, когда выслушивал от Одина, что ему нужно принять меры, пока Локи не перешел ту невидимую/неведомую для него самого черту. Конечно же, никакие меры Тор принимать не собирался, ведь судя по требованиям Локи, ему нужно было лишь постоянство, время да свободное пространство. У Локи что-то случилось. А после у него появился план. И ему просто нужно было оградить себя и свою жизнь.       Теперь Тор сидел под его дверьми, как верный пес, и его руки все еще подрагивали. То ли от ярости, то ли от раздражения. Как много времени прошло? Чем можно так долго там заниматься?       Конечно же, ясно чем.       Чуть скривившись, Тор вновь режет большой палец о шип, и, кажется, это уже пятый раз на одном и том же месте. Конечно же, пальцы заживают быстро, и он уже почти не обращает внимания на то, что кровь капает на брюки и доспехи; на то, что кровь сворачивается и осыпается багровой крошкой; на то, что кровь остается на ножке розы… Но вновь и вновь он режет свои руки о каждый новый шип, который желает срезать. Руки подрагивают впервые за последние метки, обычно крови течёт много меньше.       И все же без крови никак. Ни единого разу. Не обошлось без крови. Пока он усмирял эти восхитительные розы.       Тор и сам не знает, что думать по поводу этой глупой жертвы. Тор просто вновь и вновь представляет себе своего прекрасного малыша-етуна, когда начинает сомневаться. Малыш-етун прижимается к нему и шепчет куда-то в шею. Его голос упрямый и ломкий. А он сам такой настоящий. И он шепчет:       — Но я… Я от тебя не отступлюсь, слышишь?.. Не отступлюсь ни на миг…       Стоит только представить его/вспомнить о нем, как все сомнения у Тора пропадают. Он знает, что деньги — ничтожны, а кровь — его собственная кровь, что проливается каждый раз, когда Тор берет в руки новый цветок, — грошова.       Тот факт, что его Локи достоин всего этого — занижение и так неоспоримой действительности. Потому что на самом деле его Локи достоин намного большего.       Это не какая-то навязчивая идея или надоедливая мысль. Это всего лишь знание. Потому что Тор знает Локи, как никто другой. Тор знает его, даже тогда, когда ему и самому кажется будто бы он Локи не узнает.       И поэтому Тор покупает цветы. Поэтому продолжает срезать шипы, чтобы его малыш-етун не смел даже ранить свои бледные, хрупкие лишь на вид пальцы. Это всё — лишь первый этап, и чем дальше они будут заходить, тем больше он будет делать. Тор знает, что никогда не сможет расплатиться за то предательство, что Локи сам позволил ему свершить, но все же всё это — не откуп.       Все это — лишь то, чего Локи поистине достоин.       Как только последний шип оказывается срезан, дверь покоев младшего приоткрывается, и эльфийка легкой походкой выходит в коридор. Ни на миг не задерживаясь, хоть и сразу замечая его, она удаляется прочь. Локи замирает в дверном проеме, и неожиданно открывает дверь шире. Он молча, без выражения рассматривает Тора, конечно же, видит его окровавленные пальцы, конечно же, замечает его вымотанное/хмурое выражение лица.       А Тор рассматривает его. И свободно сидящие брюки, и небрежно надетую, даже не заправленную рубашку. Внутри скребется ревность, потому что Тор действительно желал и жаждал стать первым. Но судьба — злодейка. И ему уже ничего не остается, как идти дальше.       Поэтому он идет. Буквально. Медленно поднимается, прячет ножичек в сапог — определенно переняв эту манеру у полюбившегося младшего, — и неторопливо покачивает цветком в руке. Его взгляд не может угомониться, ведь Тор пытается впитать в себя каждую мельчайшую частичку чужого силуэта. Его глаза то и дело обводят бледную шею, яркие/явные/выступающие ключицы…       Локи видит его взгляд. И видит в его взгляде горечь, хоть глаза и беззастенчиво облапывают его тело. Стоит между ними оказаться всего четырем шагам, как маг отступает на шаг назад, и его ладонь незаметно прижимается к стене. Защитные печати активируются, воздух в дверном проеме заходится короткой рябью.       Тор замирает в шаге от порога. Он, конечно же, видит защиту и поэтому не рискует. Его глаза цепляются за одну единственную, маленькую родинку над левой ключицей и там и обживаются, но Локи вдруг подает голос:       — Мои глаза выше, — он сжимает зубы, поджимает губы. Тело все еще расслабленно после сладкой, неторопливой утехи, однако, оно же и напряжено, почти готово отразить любую нападку со стороны старшего.       Любую. Но ведь у того нет ни одной.       Подняв глаза к глазам, Тор чуть печально хмыкает и негромко отвечает:       — И много прекраснее, — а затем отступает на шаг назад одной ногой, преклоняя колено, и укладывает розу бутоном в сторону порога и как раз напротив Локи. Выпрямившись, он больше не говорит ни единого слова. Довольно быстро скрывается в своих покоях.       Однако, открывая дверь, видит, как Локи пинает цветок прочь, чтобы захлопнуть дверь своих покоев. И это причиняет такую сильную боль… А утром Тор так и не находит этого цветка там, где тот упал. При этом он, конечно же, знает, что никто иной его бы не забрал.       Локи бы никому этого не позволил. ~~•~~