Роза ветров

~~~^~~~       Каждая новая жизнь, как каждый новый штрих/стежок на невероятных размеров картине/гобелене… Они помогают увидеть ему больше. Они помогают понять ему больше. Но они не дают ему разглядеть все, ведь стоит Локи слишком близко.       И вот опять… «Слабость»?.. Чья или же перед чем? Кто будет слаб и кто этим воспользуется? Ведь не могут руны распространяться лишь на него одного, раз в них нет уточнения. А значит… Значит под их влияние попадут все.       Один, что так смиренно принял свою ссылку в прошлой жизни, нынче падет под гнетом чего?.. И что же сломит Тора? А Фриггу? И что сломит его самого?       Из всех медленно-медленно возникающих в мутном сознании вопросов, Локи может ответить лишь на один. Пожалуй, догадаться не сложно. Правда не сложно. Тем, кто сломит его, станет Тор.       И будто бы может быть иначе?..       Локи всего на миг пытается углубиться в собственные, будто замерзшие думы, но то, что случается… Если бы он мог дышать, то прекратил бы. Если бы говорил, то потерял бы дар речи. Казалось бы, тот Локи все вспомнил. Казалось бы, он уже должен был понять, насколько вообще опасно оборачивать время в противоположную сторону.       Но нет! Локи ошарашенно распахивает глаза, смотря на то, как сам же шагает прочь с печати, только заметив какой-то определенный, нужный ему, момент прошлого. По телу — и по его собственному, и по телу того Локи, — пробегает рваная, долгая и болезненная дрожь, а затем вокруг рождается треск/трещина. Время просто разделяется надвое. Печать не прекращает действовать, все обращается вспять, но так как тот Локи посмел «соскочить», половина пустоты просто меркнет.       Переждав боль, Локи пытается выпрямиться, разжать сведенные судорогой пальцы… Получается плохо. Из-за боли ему пришлось скрючиться чуть ли не в два раза, но сейчас ему нужно медленно выпрямиться. Ему нужно продолжать смотреть.       Не имея ни малейшего понятия, для чего нужно было покидать пределы печати, Локи еле-еле избавляется от пелены боли перед глазами, утирает брызнувшие слезы. И смотрит.       Его дыхание сбивается, когда он вываливается из временного потока. Проморгаться удается не сразу, но когда удается, он видит самого себя. Золотистые стены темницы, стража только-только ушла за угол, но совсем скоро они вернутся… Локи не дает сказать самому себе ни единого слова. Подорвавшись, он перерезает себе глотку двумя лезвиями, а после просто распыляет себя, применяя сразу несколько заклинаний. Сил достаточно. Сил слишком много.       Убедившись, что следов не осталось, Локи быстро меняет свою одежду и прическу, а затем опускается на постель. Тот всплеск адреналина/силы/уверенности, что был внутри него лишь миг назад, уже угасает. Маг опускает взгляд на собственные руки, но вряд ли их видит. Перед глазами лицо затухающего Тора. И его глаза такие… Такие…       Локи не знает, отчего вышел за границы печати, хотя и знал, что это повлечет за собой необратимые изменения. Он просто… Он просто… Устал. Очень. Стоило сильному/горячему сердцу старшего замереть, как внутри что-то истерично надломилось. А затем эти странные воспоминания вырвались, закрутились и закрутили его… Позади него, прямо за спиной, целых пять долгих/невероятных жизней, но все они — пусты и незначимы, ведь по сути их и не существует. Их больше не существует. Тора больше не существует.       Конечно, он есть, но… Это кажется сложным. Локи не помнит, как долго сидит без движения. Локи не замечает, когда начинает плакать и почти что рыдать навзрыд. Он прикрывается иллюзией самого себя, преспокойно читающего книгу, а сам забирается на постель с ногами и вжимается спиной в угол. Обняв собственные колени, он безутешно дрожит, пытаясь перебороть это.       Пытаясь перебороть все.       Тор мертв. Тор мертв. Тор мертв. Тор мертв. Тор мертв. Но Тор все еще жив. Тор все еще здесь. И сам Локи тоже все еще здесь. Конечно, время теперь безнадежно исковеркано. И где-то там сейчас развивается другая, альтернативная и одинокая вселенная. Возможно, их обоих там и нет. Возможно, там пока что ничего нет.       Но сама вселенная-то есть. Отдельное ответвление. Куда Локи так и не явился, отправившись назад.       Это все ерунда. Это все чушь. Это не имеет никакого веса, потому что отправиться туда нет никакой возможности. И исправить то, что там происходит, нет никакой возможности. А значит об этом нужно просто…забыть?..       Локи не знает. Он чувствует себя ошибавшимся. Он чувствует себя неправильным и глупым. И даже не знает за что взяться, за что ухватиться, что исправить, а чего не касаться… Тор умер на его руках! Тор хотел обнять его, потому что все еще ценил его, любил его, ни на миг не отказывался от него, а затем он просто умер!       Ткнувшись лбом в собственные колени, Локи пытается сделать хоть один медленный и спокойный вдох, но ничего не выходит. Вскинув руку, он зажимает себе рот ладонью и шумно дышит носом. Истерика накатывает волнами и никак не уймется, но Локи все же пытается бороться с ней. Пытается считать. Пытается контролировать себя.       Сосредоточиться на дыхании только носом оказывается намного легче, и медленно-медленно ему удается чуть-чуть успокоиться. В голове мутнеет с каждым мгновением все сильнее, и Локи понимает, что такой переход вкупе с эмоциональным взрывом слишком сильно вымотали его, а затем… Перед глазами меркнет почти в тот самый миг, когда его голова касается подушки. Иллюзия, читающая книгу чуть рябит, но все же не исчезает.       Локи напряжен и собран. Внимателен. Он следит за самим собой и пытается предугадать, что же произойдет дальше… Но ничего не происходит. Ничего больше не происходит. Иногда приходит Фригга и медленно, неторопливо Локи настраивает ее на мысль о том, чтобы наведаться к светлым эльфам и немного у них погостить. Он больше не ругается с ней. Старается не позволять развивать тему его буйства в Мидгарде, а вместо этого просто занимает ее разговорами. Или шутками.       Каждый раз, когда Фригга мягко, податливо смеется, у того Локи на губах появляется печальная усмешка.       Тор к нему не приходит очень и очень долго. Но когда приходит, его намерение… Оно остается неизменным по сравнению с четвертой жизнью: дура Джейн вновь напоролась на эфир. Впрочем, это не удивительно, все эти людишки такие глупые и слабые, однако…       Локи смотрит, как Тор грозно просит того Локи о помощи, но… В глазах Тора будто бы ничего нет. С момента, как тот, иной Локи вырвался из временного потока, прошло уже слишком много времени, и Фригга, в один из дней придя к нему, даже шептала о том, как изменился его брат. Весь будто осунулся, ослабел… Она была так взволнована, думала, это какой-то недуг, но Локи знал, что все обстоит иначе.       И он сам, и тот Локи. Они оба знали правду.       Тор приходит к нему почти год спустя. Локи знает, что Фригга сейчас в Альвхейме, и поэтому не пугается, что что-то стряслось, а все-таки вздрагивает, только заприметив его на входе в темницы. Тор выглядит таким живым и сильным. Тор выглядит таким… Стоит Локи поднять свои глаза к его, как он тут же понимает, что руны подействовали. Даже если печать и потеряла своего творца, руны все же подействовали.       Потому что глаза старшего потеряли тут горящую искру силы. В них поселилась неуверенность, и она была так сильна, что стала для Тора слабостью. Так же, как тепло и мягкость Фригги стали для нее слабостью — ведь она с такой неотвратимой легкостью простила его/забыла о его проделках в Мидгарде/забыла обо всех его жертвах.       В момент, когда приходит осознание всего, Локи вздрагивает и понимает, что ему требуется время, чтобы придумать хоть какой-нибудь стоящий план/чтобы понять, как все исправить/чтобы… Только бы спасти старшего. Только бы спасти его. Хоть раз спасти.       И поэтому он решает выторговать себе миг, два, хоть несколько десятков. Конечно, Тор напирает, желает идти/бежать/действовать прямо сейчас, но Локи не сдается. Ставит короткое, обстоятельное условие:       — Возьми вину за Мидгард на себя.       Ему просто не хочется, чтобы Один и дальше удерживал его тут. Ему просто хочется обрести свободу, чтобы после просто предотвратить все беды. Ему до ненормального/скребущего под кожей зуда не хочется больше лгать и увиливать. Ему просто хочется изменить будущее, не дать Тору так глупо погибнуть, а затем уйти своей собственной дорогой.       В первое мгновение Тор хмурится, уже поджимает губы, будто бы желая разгневаться, но Локи лишь вскидывает бровь. Его лицо такое ехидное, чуть-чуть надменное. Мол, неужели тебе слабо, братец? Мол, неужели трусишь?       Локи не говорит вслух ничего. Тор тоже ничего не говорит и почти сразу уходит. Головой дергает как-то странно, резко и неловко. Будто бы и сам борется с сомнениями: слабо ему или нет?       Даже понимая, что внесенные им в середину их жизней изменения необратимы, Локи все же поднимается и начинает ходить из одного угла камеры в другой. Он хмурится, поджимает губы. Есть много техник, есть руны, есть заговоры и зелья… У него получится все исправить. Вряд ли рунная надпись подействовала на всех. Скорее всего лишь на близких ему: на Фриггу, Тора, может и на Сигюн, а еще… На Одина. На Короля Богов.       Но это не проблема. Если ему удастся выйти, то после удастся и подыскать метод, коим Локи сможет изменить произошедшее/отменить эту дикую «слабость». Главное выйти и получить доступ к своим покоям. Главное выйти и…       Он настолько погружается в раздумья, что не замечает, как в темницы входит царская стража. Они направляются к его застенку, открывают одну из стен и проходят сквозь исчезнувшую золотистую перегородку.       Ему не удается даже вопроса задать, когда поверх рта опускается кляп, а запястья заковывают в антимагические наручники.       Следя за развитием событий, Локи примерно понимает, чего сам же хочет добиться. Только совершенно не понимает для чего такое жесткое условие. Тот Локи, возможно, не замечает этого, однако, его ультиматум действительно до странного жесткий и почти невыполнимый. Его ультиматум такой…надменный.       Сам Локи почти сразу замечает стражу и до самого конца верит, что она идет к кому угодно из заключенных, но все оказывается совсем не так. Все оказывается как нельзя плохо. Локи видит, как его, но в тоже время и не его вовсе, сковывают/затыкают, а затем довольно грубо выводят. Ни один из царских стражей не говорит ни единого слова, но становится понятно сразу: его ведут в покои самого Всеотца.       Волнение расцветает в груди прищурившегося Локи так же быстро, как и в его собственной. Нельзя не задуматься о причине такого скорого освобождения, особенно в связи с Тором, что только-только направился к Одину с лживой повинной.       Ощущение подвоха/подлога/подставы обуревает того Локи, и все его чувства просыпаются в настоящем/нынешнем Локи тоже. Когда они достигают покоев, он присматривается ко Всеотцу, но тот стоит спиной. И его руки сложены за спиной. Его руки напряжены.       Теперь, после стольких жизней, Локи понимает, что все его опасения/все его тяжелые мысли… Они не были пусты. Один — не просто Война. Один — жадный до крови игрок. Ему нужна не власть. Имеющееся у него золото — лишь вольное напоминания о прошедших победах.       На самом деле Одину нужна война. Одину нужна кровь. На его собственных руках.       Его ведут не быстро, но и не медленно. Когда доходят, никто не роняет ни единого слова. Локи взволнованно, хоть и незаметно осматривается, правда, Тора найти ему так и не удается.       Это напрягает. Сколько бы жизней не прошло/какими бы ни были условия/что бы не происходило, а он все еще/всегда/до сих пор волнуется о старшем. Будет волноваться всю свою вечность.       Один — каким бы он не был нынче/как бы на него не повлияли руны, начерченные вокруг печати, — все же вряд ли был способен на то, чтобы убить собственного сына. Или же нет? Сказать сложно, ведь время все еще так переменчиво и нестабильно. Сказать сложно, ведь Локи не знает, Локи не ведает, Локи… Все это время был заперт, и единственной, с кем он мог видеться, была его мать, а она частенько скупилась на беседы об Одине, о Торе. Не всегда, конечно, но ведь частенько — это тоже многое и…       Он чувствует, что в груди зарождается волнение. Такое трепетное, но сильное. Как только его заставляют остановиться посреди кабинета, маска, закрывающая рот, спадает. Расстегивается, после исчезает, снятая руками одного из стражников. Те — безликие и глухие, все еще молчат.       Диктатура. Ею буквально пахнет в воздухе, и Локи старается не принюхиваться. Пахнет фатально неправильно и до крайности мерзко. Будто бы пущенной кровью и выпущенными кишками. Будто бы.       Один стоит на границе кабинета и балкона и начинает говорить далеко не сразу. Но после разносится по воздуху его глубокий, сильный голос, и по коже Локи бежит дрожь:       — Ты послал моего сына ко мне с повинной, и ради чего?.. Думал, что, если он признается в содеянном, то тебя я помилую? Отпущу? Даже невзирая на то, что ты уничтожил Етунхейм, поставил под сомнение силу и благодушие асов и Асгарда в целом?!       Локи осторожно сглатывает и поджимает губы. Голос Всеотца звучит разъяренно, но тихо, и от этого лишь еще более пугающе. А Тора до сих пор нигде не видно. Это настораживает все больше и больше. Стараясь не робеть, Локи умалчивает все, что только мог бы сказать. Это не столько негласное правило, сколько предчувствие: нужно дать Одину говорить, пока он сам не призовет к ответу.       Нужно дать войне выговориться.       Один делает шаг на балкон, затем делает второй. Подтолкнув его под локти, стражи идут следом. Локи идет тоже и все сильнее и сильнее нервничает. Конечно же, не показывает этого, но внутри все переворачивается. Сильнее, чем отсутствие старшего, его беспокоят лишь антимагические наручники, которые сидят как влитые. Локи понимает, что не сможет колдовать, что не сможет буквально ничего, если вдруг…       Что? Что может произойти? Что может случиться? И где же Тор, Хель его побери?!       Один выходит на широкий, длинный балкон. Он проскальзывает в проем меж двух тонких/легких/прохладных тюль, свисающих с потолочного карниза, и исчезает за ними так, словно они — самый толстый и стойкий барьер. А Локи как назло ведут медленно, хоть и жестко. Он не может вырваться из хватки двух разных рук, что держат под локти. Не то чтобы он пытается, но…       Тюль мажет по щеке надеждой и обещанием спокойного будущего. Тор прикован на другом конце балкона. Он стоит на коленях, его рубаха изодрана, на ребрах и боках темные кровоподтеки. Он стоит спиной. Его руки прикованы ко вбитым в плоть толстых каменных перил кольцам. К кольцам, что вбиты совсем недавно. Светлые пряди спутаны. А голова… Ох, его голова опущена так низко. И так покорно/покоренно/брошенно на произвол судьбы.       У Локи перед глазами темнеет на миг, а во рту скапливается горечь, и он сглатывает ее. Он моргает. Раз, два, десяток, но ничего не меняется. Это Тор, и он впереди. На небе, высоко-высоко, яркое солнце, а воздух пахнет пожухлой листвой. И, кажется, заканчивается осень…       Тору суждено умереть под конец осени.       Как грустно.       Его заставляют встать на другом, противоположном конце балкона. До Тора шагов с десяток или два, но это расстояние кажется таким далеким/долгим/непреодолимым. Локи пытается рвануть к нему всего один раз, но его жестко ставят на место. Тяжелая рука придавливает за плечо к полу.       Один замирает где-то между ними. Не ровно по центру балкона, чуть ближе к своему настоящему сыну, но все же… Все же. Локи уже приоткрывает губы; Локи как может игнорирует тот факт, что страх оплетает его сердце; Локи смотрит на Одина и… Тот смотрит в ответ. Без выражения, но с диким, необузданным голодом в глазах.       А затем на балкон входит палач.       Локи пугается Одина.       Тот выглядит слишком сильным и слишком здоровым, даже независимо от того, что войны уже давным-давно не было. И Локи даже боится подумать о том, что у него где-то могут быть припасены… Кто? Неужели узники, убивая которых, Король Богов насыщает себя силой?..       Это кажется абсурдом. Но Локи видит Тора, прикованного и поверженного. Локи видит палача, выходящего на балкон. Все, что следует дальше, могло бы стать хорошим сюжетом для его личного кошмара, но об этом Локи даже думать не желает. Ему хочется верить, что, открыв глаза на все эти воспоминания, он не лишится здорового, глубокого сна. Хотя… Говорить с полной уверенностью о таком сложно.       И во многом в его голове даже мелькает мысль, что он мог бы быть благодарен самому себе за все эти жизни, ведь они показали ему многое с иной, незнакомой стороны. И это на самом деле истинно так. Какие бы заклинания Локи не вырисовывал вокруг печати, они лишь открывали в нем самом, в Торе, во Фригге и в Одине нечто, что уже было внутри них. Они лишь делали это нечто более ярким и заметным. Более очевидным.       Их страхи… Их слабости… Их силу… Все это Локи увидел. Все это он запомнил. Все это теперь станет его материалом для будущих битв и сражений. Для начала хотя бы со Всеотцом.       И, конечно, смотря с такой стороны, Локи мог бы поблагодарить самого себя… Но не стал. И никогда не станет. Потому что когда заколдованная плеть под жесткой рукой палача опускается на спину старшего, тот лишь мычит сквозь сжатые зубы. И его отец не повелевает прекратить наказание.       Он каменеет и даже не пытается вырваться, но лишь в начале. Тор выглядит настолько же жалким, насколько и сильным, ведь даже когда плеть начинает бить не по коже, уже по мясу, он все еще не кричит. Лишь шипит, сдавленно мычит и вздрагивает. Локи вздрагивает снова и снова вместе с братом.       И в его глазах отражается каждый нанесенный удар, что Тором не был и не мог быть заслужен.       Наверное, единственным, кто поистине наслаждается происходящим, становится Один. Цвет его лица становится все более живым, и будто бы на глазах он даже молодеет, но… Локи настолько занят собственным ужасом и торовой болью, что даже не замечает этого. Впервые он оборачивается ко Всеотцу, когда понимает, что под Тором уже натекла лужица крови, а палач даже не собирается останавливаться.       — Останови это!.. Я… Это была моя идея! Он действовал по моей указке, я…       Его тело дергается вперед само, будто бы желая, наконец, привлечь внимание Одина, но тот, словно нарочно, даже виду не подает, что слышит Локи. Его руки все еще держатся друг за друга за спиной, на щеках уже проявляется румянец.       Стражи жестко одергивают Локи назад, напоминая ему о его месте, и ему кажется, что сделать что-либо он уже не в силах. Потому что эти антимагические наручники… Эти его вечные ненавистные враги… И этот всеобъемлющий страх внутри, от которого не спасает даже мысль, что эта плеть — обычная. Да, похоже, она заколдована, ведь раны Тора совсем не подживают, но она хотя бы без крюка на конце, и…       Страх скручивает его внутренности, а Один становится все сильнее на вид. Тор медленно умирает. С каждым новым ударом он вздрагивает все слабее.       — Останови это! Ты… Я сделаю, что пожелаешь! Всеотец! Ты слышишь меня?!       Локи дергается вновь, игнорируя собственный страх так же, как Один игнорирует его существование. Стражи вновь ставят его на место, но вот отец неожиданно чуть отводит ногу назад. Теперь он стоит к Локи боком. Теперь Локи видит, как безостановочно двигаются его губы.       — Я посвящаю эту боль себе. Я посвящаю эту кровь себе. Я посвящаю эту смерть…       Локи читает по губам, и у него сердце падает куда-то в пятки. Потому что слабость Одина — его неуемная жажда крови. Потому что это он, Локи, привнес в эту жизнь «слабость».       И, зажмурившись на миг, он понимает, что больше просто не имеет права оставаться тут, быть тут, быть рядом с Тором. Раз он умирает каждый раз так, как должен был умереть и в первый — рядом с Локи, значит Локи нужно просто убежать, ему нужно уйти, ему нужно быть так далеко, как только возможно, и тогда… Тогда Тор будет жив. Тор будет жив, если они никогда не встретятся.       Но, конечно же, уже не в этой жизни, ведь… Ведь…       Локи сжимает зубы до боли, а затем делает настолько сильный рывок, насколько вообще может. Чужие руки спадают с его плеч, почти сразу раздается визг меча, вытаскиваемого из ножен. Он не медлит, оборачивается, вскидывает руки в наручниках, развернув их боком. Меч опускается на кольцо одного, и то трескается, рассекается.       Дернувшись назад, Локи использует заминку удивленного стража и освобождает вначале одну, а после и вторую руки. С криком он материализует свой собственный меч и уже несется вперед. Позади раздается окрик Одина:       — Не смей, иначе я прикажу им убить тебя!       Но будто бы Один теперь значит для Локи хоть что-нибудь. Он убивает одного стража почти мгновенно, со вторым приходится побороться. И все же в итоге Локи разворачивается, шумно дышит, занося клинок.       — Иди к Хель!       Его крик разносится на многие мили вокруг, но Одина заслоняет собой палач. Высокий, рослый мужчина принимает на себя первый удар и почти тут же падает замертво. Локи не скупится ни на силу, ни на жестокость.       Один, такой величественный и такой все равно смешной, все еще мешкает. Будто бы думает, что вот сейчас Локи оступится, поймет, что делает, а после опустит меч… Но Локи не опускает его. Рычит яростно и гневно, и в тот момент, когда Всеотец уже начинает тянуться за собственным мечом и начинает:       — Я посвящаю эти смерти…       В этот момент Локи жестким, резким движением сносит ему голову наполовину. Из-за того, что Один стоит к стене слишком близко, конец меча входит в камень и застревает в нем. А Один с наполовину отрубленной головой так и остается стоять.       Локи не теряет времени, в пару шагов оказывается подле Тора и парой слов лишает его оков. Но этого все равно оказывается недостаточно. Тор валится на колени кулем, заваливается вперед. И Локи сбивает свои собственные об камни балкона, падая рядом, ловя его, как и всегда, как и почти в каждой из жизней… Это движение кажется настолько неправильно привычным, что сердце пропускает удар.       Кое-как, осторожно и трепетно Локи укладывает задыхающегося от боли Тора к себе на колени. На спину. Локи знает, что это больно, но еще он знает, что Тор умирает и… Это эгоистичное желание взглянуть в лицо старшего, перед тем, как тот вновь сгинет, перебарывает Локи.       Но от поразившей его боли, Тор, кажется, уже и не замечает того, что происходит. Зато замечает его. Медленно поднимает безвольную руку, тянет ее к щеке младшего. Локи правда пытается держаться и не плакать, но от мысли, что спасти старшего хоть когда-нибудь ему не суждено вовсе… От этой мысли Локи просто ломается.       А затем неожиданно слышит булькающий, хриплый и тихий-тихий шепот. Ему приходится склониться чуть ли не к самым губам Тора, чтобы только услышать то, отчего его сердце леденеет.       — Что…происходит?.. Я чувствую, что делаю все н-не так, но не могу сопротив-ляться… я…живу…не на своем м-месте… прошлое и н-нас-тоящее…не сходятся…       Его пальцы, сильные, загорелые пальцы, стискивают бледную ладонь Локи почти до боли, но лишь на миг. Лишь на последнем слове, которое заканчивается выдохом смерти. Локи жмурится, пытается вдохнуть носом, пытается не сорваться в истерику.       Теперь он понимает окончательно: им просто не суждено быть вместе. Ни раньше, ни сейчас, ни хоть когда-либо.       Также он понимает, что действительно должен уйти. Должен начать следующую жизнь так далеко, как только получится, чтобы Тор провел свою так, как и должен. На своем собственном, не предоставленном/неизмененном Локи месте.       Новая печать. Еще большая скорбь. Локи даже не знает, как вообще… Что… Что он должен думать… Что должен сказать… Теперь он знает, что слабость Одина — жажда войны и кровопролития. А еще знает, что слабость Тора — его сомнения.       Пока тот Локи медленно и трепетно прощается с Тором, шепча ему о том, что так и не успел сказать и теперь уже никогда не скажет, он сам лишь тяжело, устало вздыхает. От мысли о том, что весь этот груз — теперь его, Локи становится не по себе. Он правда не чувствует, что сможет выдержать это. Даже смотря на того Локи, смотря на то, как тот заставляет себя встать, как заставляет себя вновь чертить печать…       Локи лишь печально и скорбно пытается держать себя в руках. Конечно, благодаря действию источника Урд он вряд ли развалится, но все же… Все же. В этот раз вокруг печати тот Локи выводит не слово и не одно предложение. Он выводит целые предложения одного единственного заклинания, что должно откинуть его так далеко, как только возможно. ~~•~~