Just a human

Где-то вдалеке проносился человечий крик; похожие на коконы бабочек зараженные люди пытались покинуть сбежать из квартала, но их убивали сразу же, как только они пересекали запрещённую границу. Холодные, с ледяным соком внутри, замкнутые до клаустрофобии — как консервная банка с ананасами внутри. Данковский очень любил их, но, увы, это была не столица, а лишь дом Евы Ян, в котором он застрял на пару-тройку дней. Скорее всего, все дома в их районе уже были пусты, а если даже кто-то и был в них, то они были замаринованы в собственном томатном соусе как советская килька. Хотя могло быть и так, что внутри они ещё были ещё более отвратительны, чем снаружи — завернулись в одеяла, бормочат сущую чушь, ходят бесцельно и скучают так же, как он. И ещё их тела были мягкими и упругими, словно мышечная ткань, стоило начать их препарировать. — Мы предлагаем индивидуальную программу развития вашей ахуительной внешности, прописанный портрет гинекологического (и генеологического) внутреннего древа вашей возлюбленной, путь к успешной и влиятельной вершине элиты секретного ложа массонов, секс по фазам луны с суккубами и гороскоп на цвет выходных туфель в Экстазе, — пробормотал Бакалавр, разбирая кипу разбросанных на столе листов. — Это откуда? — А это вы, Данковский, писали два дня назад у Ангел, забыли уже? — Я был пьян. И он бы даже смог бы найти определённое удовольствие в самом процессе. В процессе открытия ножом железной банки с бобами внутри. Что-то любопытное, пожалуй. Как, например, тоже самое случилось с той женщиной — ещё в прошлом. И этому была своя причина, если бы его об этом бы спросили. Если бы кто-то нашёлся настолько смелый, чтобы спросить об этом и не умереть до того, как он получит свой ответ. — Вот подумай, кому нужна эта вакцина, когда мы всё равно все умрём? — мужчина не был в восторге от своего положения, и лишь общество Евы скрашивало его одиночество. — Может, после неё нас ждёт бессмертие, и мы будем как астральные сущности: наблюдать за происходящим, ничего не делать, рассуждать о том, когда настанет эон Маат, а может вовсе застынем как насекомые в янтаре. Вся идея танаталогии стремится к высшему, но что там, сверху? — Потолок. — Именно! Мы не осознаем, где находимся, не заметим, как перешли на другой план бытия, а ответ находится прямо здесь и сейчас. И мы тратим время на то, чтобы просто дождаться, когда закончится абсурдная мысль о смерти и страх перед нею. — Этому вас в городе и учили? — Ева тем временем искала затерянные небольшие брошюрки Театра, которые она любила коллекционировать с детства. — В каком мире вы жили, если только сейчас заметили, как всё может измениться на следующий день? Даже стоит посмотреть в окно, и — чума пришла на эти улицы, все в панике заколачиваются в домах, боясь того, что они больше не увидят солнце. Это ужасно. Да… его кто-то спросил его об этом. Именно в этом ключе. — Чувствуешь мерзость этой нечестивой крови? — насмешливо, самоуверенно, издевательски, превосходяще, назидательно. Что он тогда ответил на это? Кажется, он промолчал. — Только Каины и понимают это. Но боятся, что не успеют объяснить, сказать это словами, построить… — мужчина на момент задумался, — нет, Многогранник уже построили. Но его уже оккупировали дети. Они прознали идею быстрее, чем все взрослые. Нам нужен свой кабак с водевилем. А то так и останемся здесь, на земле, — устало вздохнув, ему захотелось выкинуть все свои черновики, которые он привёз с собой из Столицы. Стул скрипел каждый раз, стоило Данковскому сделать хоть одно лишнее движение. Это раздражало его больше, чем один из вариантов не самой из худшей ситуации, в которой он мог оказаться; ни Чума, ни танатология, ни даже знание философии были бессильно убить скуку ожидания, когда он сможет пойти покурить. Ева не любила, когда он это делал прямо у неё дома. Взгляд наткнулся на письмо Равель; он помнил её, как и то, как она часто навещала Ян каждый день. Сам Данковский редко их видел вместе, не говоря о том, о чём они могли разговаривать; из-за постоянной занятости борьбой с преступностью в городе Бакалавр лишь изредка забегал сюда за своими вещами. — И кто учил её грамоте? — Не знаю. — Убейте его, как увидите. У неё минус двадцать ошибок в первых словах из двадцати четырёх букв, — отчеканил мужчина, завидуя, что она сейчас вполне себе наслаждается жизнью. — И передай, что она блядь, и это взаимно. — Хорошо, — её спокойный тон удивлял, будто бы она не замечала ни его грубости, ни раздражённости. Хотя, может, это лишь были её манеры, и она не говорила, что действительно думает о нём. Смотреть на чужое счастье слишком болезненно хрупко, прочёл мужчина на одном из листков. Наверное, они любили сочинять стихи и увлекались этим. Типичное хобби для… — ДИСПЕТЧЕРСКАЯ ВАС СЛУШАЕТ, — вдруг прочёл вслух Данковский, но он не успел посмотреть, что было дальше, как его прервала Ева. — Не смотрите, это я забыла выкинуть, — ощутив её ладонь на своих глазах, мужчине на мгновение стало дурно. Словно вся жизнь пробежала перед глазами. И что это была за глупость? — Теперь можно. — Вот нихуя не смешно, — мрачно ответил Бакалавр, не решаясь спросить, что же было такого особенного в этой фразе. Но после двух минут этого странного действия каждый из них уже улыбался друг другу. — Нет, хватит всего этого. Надоело. Доставай свои тесты и гороскопы, к чёрту это всё, — махнул рукой Данковский, встав со стула. — Будем проверять, насколько мы совместимы или лучше попробуем узнать, что скрывает сама Мария. Где-то я видел спиритическую доску… Их ткань рукавов тлела столь медленно, будто бы они являлись совсем не людьми, а чем-то другим. Возможно, никому из них не следовало видеть свои тёмные стороны, но это было сродни асфиксии; выброс адреналина. И слишком лично — полыхающие отблески пламени в глазах.