27 дней до суда
«Вообще-то проведать друга, когда он только что выписался из больницы, — это нормально», — так утверждал Стив Роджерс, когда Барнс с весьма мрачным видом сидел в кафетерии базы и пил уже третью подряд чашку эспрессо. В последнее время он что-то пристрастился к кофе. Пиво здесь все равно не продавали. Он исподлобья глянул на друга — казалось, что Роджерс излучает какой-то прямо-таки нездоровый энтузиазм. Ну вот с какой стати ему ее навещать? Он ей кто? Не муж, не брат, не парень, не друг — просто пациент. Так почему он должен хотеть к ней идти?***
А в итоге… «Это нормально. Навестить человека после больницы — это нормально», — Баки повторял это себе уже далеко не в первый раз, когда стоял на пешеходном переходе. Адрес Сандры пришлось выяснять у Ника Фьюри, потому что Сокола он найти не смог, да и не был пока уверен, как с ним себя вести. Чем-то Уилсон его раздражал, хотя Барнс не мог понять, чем конкретно. И, похоже, это было взаимно. Когда недавно доктор Смит как его психотерапевт потребовала у Фьюри отменить слежку за ее пациентом не только на базе и прилегающей территории, но и разрешить свободное передвижение по всему городу, бывший директор Щ.И.Т.а сопротивлялся час. Все сотрудники, проходившие тогда мимо закрытой двери кабинета, оставались в шоке, как с виду хрупкая и безобидная доктор умудряется общаться на повышенных тонах с Фьюри столько времени. А Мария Хилл, на памяти которой на это в принципе никто не осмеливался, лишь загадочно улыбалась. Так вот сегодня утром Хилл и другим агентам пришлось стать свидетелями этого небывалого явления во второй раз. Но — к чести доктора — Барнс справился лишь за два часа. И это был тот еще разговор.***
Он перешел улицу. До поворота, дальше по прямой — до дома доктора Смит осталось меньше десяти минут. Уверенность в правильности того, что он делает, так и не появилась. — Может, хватило бы и телефонного звонка? — Мужчина задал вслух риторический вопрос, с сомнением глядя на свой смартфон, и резко остановился посреди тротуара, так что парень в наушниках, шедший этим же курсом, налетел на него. Барнс даже не обернулся: «Черт! Звонок!» Он ведь не предупредил, что придет! Вернее, даже не так: он не поинтересовался, можно ли прийти? А являться без приглашения — вот это как раз точно не нормально. Вдруг ее дома нет? Хотя, с другой стороны, как ее может там не быть, если врач сказал соблюдать постельный режим еще несколько дней? Мужчина провел всей пятерней по волосам: «Да… Над навыками члена социума надо еще поработать». Ладно. Он все равно уже здесь. А звонить и предупреждать за десять минут бессмысленно. Надо бы купить что-то — не являться же с пустыми руками. Наверное. Он посмотрел направо, как раз напротив была стеклянная витрина большого супермаркета. Баки приблизился к автоматическим дверям магазина и посторонился, чтобы пропустить пожилую женщину и девушку, которые как раз оттуда выходили, параллельно весьма эмоционально о чем-то споря. Барнс, хоть и не подслушивал специально, но несколько секунд слышал и механически анализировал их речь, поэтому не сразу понял, что мозг автоматически выдает ему перевод русских слов. Да и один из голосов звучал как-то уж больно знакомо… Джеймс поднял взгляд: перед ним, выражая крайнюю степень удивления, стояла доктор Смит, а рядом с ней — пожилая леди, которая машинально продолжала тянуть у Сандры из руки большой и на вид тяжелый пакет, не обращая внимания на то, что девушка резко остановилась. — Джеймс! — Барнс понадеялся, что радость в голосе его доктора ему не послышалась. — Что ты здесь делаешь?! Мужчина отступил на полшага назад и, сам не зная почему, хотя вопрос и был задан на абсолютно чистом английском языке, ответил по-русски: — Я узнал, что тебя выписали из больницы. Хотел навестить. Сандра секунду смотрела на него изумленно и даже слегка приоткрыв рот — то ли от самого содержания фразы, то ли от того, что он сказал эти слова на русском, но не успела ничего ответить, когда он продолжил, раздражаясь на самого себя за желание оправдаться: — Я хотел что-то купить. — Барнс на секунду замялся и перевел взгляд на полные сумки. — Но кажется, это будет лишним. Тут в разговор вступила женщина, стоявшая рядом с Сандрой, ненавязчиво подталкивая ту к выходу, чтобы дать пройти другим покупателям. И обратилась она, как ни странно, именно к Барнсу, и по-прежнему на русском языке: — Молодой человек, здравствуйте! Вы друг Сандры? Дорогая, ты нас представишь? — Она повернулась к девушке, параллельно забирая-таки у нее пакет. — Да, конечно. — Сандра отмерла и, как показалось Баки, почему-то смутилась. Она вздохнула и снова заговорила на английском. — Бабушка, это Джеймс Барнс. Джеймс — моя бабушка… Но пожилая дама не стала дожидаться конца представления и сама протянула мужчине руку для рукопожатия. — Евдокия Смит. Бабушка Сандры. — Вы русская? — Баки осторожно пожал ее теплую сухую ладонь. — Да, — миссис Смит улыбнулась и поправила очки в тонкой оправе. — Но я уже очень давно живу в Штатах. А вы друг Сандры? Молодой человек, в таком случае вы не поможете мне убедить ее соблюдать наконец режим, который назначил врач? Вы представляете, не успела вернуться домой из больницы, как тут же отправилась в магазин! Вот зачем?! Я что, сама не в состоянии купить продукты?! — Бабушка, ну пожалуйста, — Сандра взглядом попыталась извиниться перед Барнсом. — Я же не при смерти, все в порядке! — Джеймс, вы ее не слушайте! Вот лучше помогите нам донести до дома сумки! А то посмотрите на нее — у самой рука больная, а упрямая как не знаю что, пакеты собралась нести! Сама доктор, а ведет себя хуже ребенка! — Да. Да, конечно. — Мужчина несколько обалдел от напора пожилой леди — бабушки своего психотерапевта. Что-то бредовое было в этой ситуации. Барнс буквально кожей ощущал, что упустил момент, когда им начали манипулировать. Причем и в буквальном смысле тоже: когда он взял их покупки, миссис Смит с милой улыбкой, но весьма цепко взяла его под локоть и повела в нужную сторону, показывая дорогу. Ладно, ведь помочь действительно можно. Помочь — это нормально. Люди так делают. Ничего страшного не произойдет, если он донесет продукты. Он сюда и шел, чтобы… вот кстати, чтобы что, интересно? Явно ведь не для того, чтобы знакомиться с русской бабушкой Сандры.***
Доктор жила в квартире на третьем этаже небольшого красивого дома, в котором был всего один подъезд. Вся улица состояла именно из таких построек, отличавшихся друг от друга лишь цветом стен да деревьями, высаженными вокруг самих домов. Где-то росли каштаны, где-то — липы, дом же Сандры расположился среди раскидистых платанов. Вообще этот район больше походил на пригород какой-нибудь европейской столицы, что Баки и отметил, придерживая для женщин входную дверь. Ему ответила бабушка Сандры: — Да, — она не слишком довольно огляделась вокруг. — Здесь, конечно, красиво, но вы знаете, эта упрямица даже сейчас отказывается переезжать ко мне! Как собирается одна с такой рукой жить — не представляю! Сандра вздохнула и подняла глаза на Баки, снова извиняясь перед ним за словоохотливость своей бабушки. Она-то слушала эту отповедь явно дольше него. Мужчине не оставалось ничего другого, кроме как ободряюще улыбнуться. Всю дорогу от магазина, идя под руку с миссис Смит, он чувствовал нарастающее смущение, что было совершенно противоестественно и, надо сказать, нервировало. Они поднялись на лифте молча. И пока Сандра, забрав у мужчины пакеты с покупками, отправилась вместе с бабушкой на кухню — разбирать продукты, у Баки появилась возможность осмотреться.***
Здесь было светло. Вот в общем-то первое, что хотелось сказать, глядя на это место: здесь было светло и спокойно. Заходя в квартиру, Барнс морально был готов увидеть в его представлении типичные для жилища молодой одинокой девушки элементы вроде плюшевых игрушек, пушистых ковриков и прочего. Однако испытал облегчение — ничего подобного тут не обнаружилось. После небольшой прихожей шла гостиная, смежная с кухней. Визуальную границу между ними играл кухонный «островок». В правом углу гостиной была дверь, ведущая явно в хозяйскую спальню. В целом все помещение было оформлено в нейтральных, совершенно не «девчачьих» тонах: паркет теплого темно-коричневого тона, мебель, выдержанная в белых и серых цветах, никакой лепнины, аляповатого цвета обоев или обилия безвкусных статуэток. Все просто и элегантно. На окнах висели гардины из однотонного темно-синего материала, похожего на бархат. Баки прошелся по комнате, отмечая расположение личных вещей хозяйки. Например, на диване лежали две небольшие светло-голубые подушки, явно того же материала, что и гардины. На подоконнике стояла пара горшков с комнатными растениями (Барнс представления не имел, как они называются), а на широкой ручке дивана обнаружилась начатая, но, видно, не дочитанная книга. Мужчина обернулся проверить, не видно ли его действий со стороны кухни, и уже потянулся за тем, чтобы взглянуть на название, но, наклонившись, заметил еще кое-что. Притом несколько менее приятное.***
Он оказался лицом к зеркалу, которое висело на стене за диваном, над комодом. На комоде стояла красивая настольная лампа с основанием из темно-зеленого непрозрачного стекла, а также несколько фотографий в тонких бронзовых рамках. Вот одна из них и привлекала внимание Барнса больше всего. Он еще раз обернулся на кухню, где миссис и мисс Смит как раз сейчас похоже активно обсуждали, что лучше подать — чай или кофе, и подошел к фотографиям. Слева, в рамке чуть побольше, чем другие, на горизонтальной фотографии были запечатлены сама Сандра и ее бабушка на фоне какого-то загородного дома. Они сидели рядышком на скамейке с накинутыми на плечи пледами. Фото скорее всего сделали осенью: виднелось серо-голубое небо и желтый клен на заднем дворе. Обе женщины выглядели очень по-домашнему и радостно улыбались в камеру. На второй фотографии обычного, 10 на 15, размера сама Сандра в выпускной форме института и в этой самой чуднóй шапке с кисточкой стояла на ступенях у какого-то здания и держала под руку мужчину, чью явно военную выправку не мог скрыть даже строгий темно-серый гражданский костюм. Сомнений, кто это, у Барнса не возникло. Даже через объектив камеры можно было понять, насколько отец горд за свою дочь. Какой это, должно быть, был счастливый день. Сейчас-то Барнс уже знал, что Джордж Смит погиб вскоре после этого события. Мужчина еще раз внимательно посмотрел на фото: в левой руке девушка держала большой букет из бело-розовых пионов. Барнс вдруг вспомнил, что уже видел у нее эти цветы, и притом не так давно. Сэм Уилсон подарил ей почти такой же букет в последний день перед выпиской из клиники. Почему-то сам собой в памяти всплыл их последний разговор в том больничном коридоре… — Эй, Барнс? А знает ли она, что в нее влюблен ты? И Барнс перевел тяжелый взгляд на третью фотографию. Это было модное сейчас так называемое селфи. Камеру держал Сэм Уилсон, а рядом, совсем вплотную, — Баки не заметил, как машинально сжал челюсть, — стояла Сандра. В летнем сарафане, накинутой на плечи джинсовой куртке и со стаканчиком, судя во всему, молочного коктейля в одной руке, второй она умудрялась делать рожки хохочущему Сэму. На фоне был, кажется, парк аттракционов. Мужчина сам не мог четко сформулировать, что именно его так раздражает в этой безобидной, по существу, картинке. Но что-то иррациональное, что он чувствовал и раньше, снова поднималось из глубины души, только он опять не мог охарактеризовать это ощущение. В любом случае вывод Барнс успел сделать: на трех фотографиях, которые хозяйка держала явно на виду, и которыми, без сомнения, дорожила, помимо нее можно было увидеть только трех самых близких ей людей: погибшего отца, бабушку и Сэма Уилсона. И последний факт его, Барнса, почему-то крайне раздражал.