сбор №68

      В комнате, в которой уже есть Бокуто, трудно заметить кого-то другого. Акааши и не замечает: Коноха просто появляется перед глазами чёрным пятном. Длинные светлые пряди, острый угол язвительного рта, длинные нескладные руки и такое же тело — это Акааши разглядит потом.       Сначала будет только тень, очень чёткая и объёмная, на фоне гало Бокуто она режет глаза, её хочется смахнуть, стереть, закрасить в тон, чтобы не мешала сгорать под лучами его личной звезды.       Коноха не стирается и даже не отходит, болтает про джамп и корейскую певичку, заматывает тейпом рассаженные пальцы, а ещё забирает внимание Бокуто.       Акааши готов убить — за место под солнцем.       Убивает Коноха — смачным хлопком по спине; Бокуто кремирует останки, смахивая капли пота с виска небрежным жестом заботливого семпая.       В мире, в котором уже есть Бокуто, трудно заметить кого-то другого. Акааши и не замечает, тупо смотрит Бокуто в рот, пока тот ест онигири, поэтому не сразу понимает, что Бокуто одновременно говорит.       А Бокуто говорит:       — Бери.       И протягивает бенто.       Акааши берёт. Рис пахнет руками Бокуто, а может быть это руки Бокуто пахнут рисом.       Коноха тоже тянется рукой, недоуменно поднимает глаза на шлепок ладонью. Акааши запихивает в рот отобранный — последний — онигири, весь сразу. Бокуто ложится навзничь, вглядываясь в небо немного удивлённо, будто не понимает почему он здесь, а не там, и улыбается.       Вернее, выжигает улыбкой.       Коноха улыбается жалкой пародией на улыбку Бокуто. Говорит, ничуть не смущённый презрительным взглядом, кивая на смятую в кулаке бутылку:       — Твой йогурт просрочен.       Просрочен Акааши.       Во вселенной, в которой уже есть Бокуто, трудно заметить кого-то другого. Акааши и не замечает. Акааши вдыхает и пасует, и то, и другое, как в последний раз. Мяч двигается очень медленно, зависая в воздухе прямо перед протянутой рукой Бокуто. Акааши видит, как подушечки напряжённых пальцев резонируют от вибрации закрученного мяча.       В виске что-то щёлкает и тут же всё ускоряется в сотни раз. Он прикрывает глаза на миг, смахивая мокрую чёлку, а отбитый противником мяч уже летит вниз, туда, где должен быть Акааши. Но Акааши там нет, Акааши тлеет заживо в протуберанцах одной звезды.       Звезда стремительно уходит вбок, на шлепок влажных ладоней. Оплавленные глазницы распирает жаром и болью, картинка рябит. Акааши двигается на звук, на своё имя, выдавленное сипящим шёпотом, не видя, но ощущая Коноху самой кожей, вспученной пузырями.       Акааши выдыхает — отработанные лёгкие. Мяч осколком кометы уходит в открытый космос. Акааши снова видит — рождение сверхновой.       Зал взрывается криком. «Бо-ку-то!» — скандирует толпа. Тот вскидывается в победном рыке, за его спиной чёткой тенью встаёт Коноха.       Они соприкасаются пальцами.       Чуть-чуть.       Акааши замечает: сгорает изнутри до тонкого слоя потной кожи.