Год 788. Яркий Период, третья часть, день десятый.
Королевство Соил — Асония Жанн с болезненным трепетом, отравляющей тоской и без малейшего желания принимать неизбежное ждал этого момента, можно сказать, всю жизнь. Момента, когда ему придётся засунуть своё внутреннее «я», чувствительное, сентиментальное и отчаянно жаждущее справедливости, добра в мире, куда-нибудь очень далеко. Он строго и однозначно приказал себе заткнуться и поступать так, как нужно: если появляется шанс спасти людей, то непременно вкладываться в эту возможность без остатка. Настало время самопожертвования, которое распространялось не только на жизнь Жанна, но и на жизни других, а у рыбочеловека не было иного выбора, кроме как распорядиться ими согласно тому, чего требовала ситуация и совесть. Он не возражал Спатиуму, даже не пытался с ним спорить, не переубеждал друзей и не искал другого способа помочь, готовый пустить себя в расход без раздумий. Удивительное дело, но сейчас Жанну удалось полностью заглушить доводы, которые могли бы заставить его передумать, и обиду, и злость, и терзания. «Захлопнись уже», — пробормотал он сам себе и рванулся в бой, сломя голову и забывая обо всём, что раньше ужаснуло бы его: об опасности, которая грозила ему, о совершенно необдуманных движениях и о грозящей его близким гибели. Должно быть, в его жизни настал тот самый переломный момент, когда сознание уже устало постоянно биться, ища правильности, и пустилось по течению таких грубых и холодных вещей, как долг и жертвенность. Жанн даже с трудом мог понять, что вокруг него творится — это его состояние оказалось сродни опьянению или забвению. Руки плавно, удивительно правильно дергались, ноги, чередуясь, отталкивались от земли, и рыбочеловек сейчас работал почище смерти. Дюжины солдат каждые пять минут падали замертво, вымазывая кровью песок и камни, а Жанн перепрыгивал через них и продвигался дальше — вырисовывал в воздухе копья, мечи, отправлял в гущу народа; вновь и вновь окружал себя щитом, едва-едва спасаясь от пуль и наконечников стрел, ядовитых и горящих; отбрасывал и оглушал воинов своим ужасным криком или ударом по стене. Клин и Тион прикрывали его спину — палили из ружей и пистолетов, что подбирали с земли же — и спасли, без малого, пятнадцать раз от недобитых солдат «Стоуна» с обезумевшими глазами и ножами в руках. Мельком пробегаясь глазами вокруг, Жанн изредка замечал, как был бледен Клин, как не слушались его руки в миг перед выстрелом в солдата и как он тяжело вздыхал, всё-таки совершив необходимое; Тион же неустанно носился туда-сюда, выбивая из рук врагов пистолеты и ружья, как когда-то во время сражения с сыном Хаоса. Враг пока что паниковал паниковал. Но подкрепления, на которое больше всего и рассчитывал Жанн, не было. Если так и продолжится, то вскоре, в конце концов, «Стоун» перегруппируется, выстроится и полностью оправится — тогда уже троим смельчакам будет несдобровать, и никакой магический щит не спасет от града пуль и снарядов. Жанн отогнал эти мысли и сосредоточился на происходящем впереди. Они гнали врага уже почти четыре квартала, по узенькой улице, где едва-едва могли развернуться трое, между высоченных прекрасных громад, тем самым занимая очень выгодную позицию. Улица понемногу расширялась и далее привела бы всех к площади, что было некстати, ведь в таком случае преимущество исчезнет. Друзьям нужно было медлить, давай время подкреплению, чтобы добраться сюда и единовременно с ним врагу, чтобы обойти их сзади — об этом тоже нельзя было забывать. В голове рыбочеловека едва всё укладывалось. Жанн создал три меча, белых, ярко светящихся в тени, силой воли разогнал их, отправил вперед, и смертоносные клинки легко настигли жертв — пять тел навзничь грохнулись на дорогу, а рыбочеловек почувствовал прилив сил. Некоторые пытались отстреливаться, но тщетно — пули долетали до тела Жанна уже как пыль, столкнувшись с щитом. Рядом с тем снова материализовались белые копья, полетели вперёд и пустили кровь четверым солдатам. Злость Жанна настигала врага подобно смерти. По прошествии десяти минут он несколько раз оборачивался и вопрошающе смотрел на Тиона, но положительного ответа не получал. Ему оставалось только надеяться, что они ещё не проворонили момент, то есть доверять гаргасу. В то же время «Стоун» все меньше и меньше походил на испуганную кучку народа и, хоть солдаты еще пребывали в смятении, пытался как-то взять ситуацию в свои руки. Жанн чувствовал, что пройдет ещё совсем немного времени, и им это удастся. Единственное, что оставалось друзьям — остановиться и отбиваться, рискуя быть окруженными. Жанн зарычал, раскинул руки — справа и слева, как нарастающая волна, начал скапливаться в комы свет — и со всей мочи хлопнул ими, белые сгустки ускорились и помчались в ряды врага, словно кометы. Прямо посередине улицы они взорвались, сотворив страшный шум и ослепительную вспышку, а Жанн встал, как вкопанный, сжав кулаки, и наблюдал за мучившимися, хватавшимися за голову, уши и глаза солдатами. — Та-а-ак, — раздался позади настороженный голос Тиона. — Тихо всем! «Ну пожалуйста!» — взмолился Жанн. Прошло несколько мгновений молчания, после чего гаргас совсем не веселым тоном объявил: — Сюда собираются все пограничные. Восемь отрядов… Хе-хе. Человек двести. Клин растерянно переводил взгляд с одного товарища на другого, но ничего не понимал. В отличие от Жанна. — Иди. — буркнул он гаргасу. Тот, не медля ни секунды, умчался куда-то, оставив после себя лишь столб пыли. Жанн повернулся к другу, шагнул вперед и положил руки ему на плечи — тот ответил угрюмым, пытливым и недоверчивым взглядом. Что творилось в голове Клина, страшно было представить, но скорее всего он только тихо, про себя смирился с тем, что сегодня должен погибнуть вместе с близким человеком ради других, и эта мысль угнетала Жанна. «Что, если он принял это… Как я? Как когда-то принял, что должен погибнуть за меня, на площади?» А ещё не меньше пугала мысль, что всё обстояло как раз-таки наоборот: что, может, его друг совсем не походил на того Клина, которого Жанн знал раньше, а был совершенно другим человеком. Почему-то об этом раньше Жанн никогда раньше не думал (и, скорее всего, к счастью — догадайся он об этом сразу, и точно свихнулся бы от постоянных раздумий). Сейчас же он не мог решить, что хуже: полный порядок в голове друга и, следовательно, согласие с судьбой, или же хаос и мучения, отрицания грядущего. Для решения таких дилемм разум Жанна явно не был готов. Клин смотрел грустно, но с ноткой странного любопытства. Они так и не обменялись ни единым словом — раздался громогласный боевой клич «Стоуна».***
Спатиум и Бард недолго могли довольствоваться беспечной возможностью просто бегать. Поначалу они не слишком резво, чтобы не помирать через пять минут от усталости, бежали попеременно то трусцой, то, заслышав звуки опасности, галопом. Как ни крути, вещи вымокли насквозь и прилипли к их телам неприятной пленкой, несмотря на сумерки и редкие, прохладные дуновения соилианского суховея. Как и договорились, они вышли спустя пятнадцать минут, потому что Тион не появился. Про себя Спатиум считал шаги, и потому не проронил за десять минут ни слова. Бард тяжело дышал под руку, но не позволял себе отставать хоть на шаг, он держался или сбоку или немного поодаль, когда лес прерывался. Они останавливались три раза, в первый раз -когда миновали три тысячи шагов, во второй — четыре тысячи, и в третий — пять тысяч. После этого Спатиум, рванул от города изо всех сил, что у него остались, догадываясь, что прошло уже слишком много времени. Бард, пыхтя, держась за живот и громко вдыхая воздух, следовал за ним еще полтысячи шагов, пока не свалился с ног. — Спа… Тиум… У ме… Ня но… Ги… — пытался выговорить рыбочловек. Спатиум сжимал кулаки до появления кровоточащих полукругов на ладонях, но не мог заставить двигаться выдохшегося друга. «Я и сам бы давно уже спёкся… Я думал, что так будет. Но почему-то удается держаться…» — Ноги… Не двигаются… Они меня не слушаются! — простонал Бард. «Чёрт бы вас побрал, рыболюдей!» Спатиум с жалостью посмотрел на него, с ещё большей жалостью при том понимая, что каждое мгновение, пока они не двигаются, обращалось против них. Бард немного успокоился, попытался подняться на ноги, но снова упал — мужчина его даже поддержать не успел. — Беги, Спатиум… Пока что без меня… — Ну уж нет! — разозлился Спатиум. — Ясно же было сказано: главное — выжить! Мы сюда пошли, чтобы выжить!.. И помочь другим. Бард крепко зажмурился, застонал, затем перекатился на бок и, проронив хриплое ругательство, встал. Он немного пошатывался, колени дрожали и подгибались. «Никуда это не годится!» — посетовал Спатиум. Он успел подхватить рыбочеловека прежде, чем того в очередной раз подвели ноги, взвалил на плечи и зашагал. Скорость, с которой они теперь двигался, была мучительно ничтожной. — Постоянно проверяй устройство, — приглушенно приказал мужчина. Бард буркнул «угу» и отцепил небольшой прибор, уставившись в него. Спатиум, ещё до того уставший, теперь из последних сил держался на одной лишь воле, каждый шаг казался запредельной нагрузкой, но следующий доказывал обратное — и так мужчина мог брести если не бесконечно, то очень долго. Ему даже вспомнился рассказ Фириона о двух порогах человеческого организма, но додумать и осмыслить его Спатиум не успел — справа, совсем недалеко, кто-то громко закашлял. Мужчина ссадил Барда и бросился к дереву, пригнулся и затаился. Только сейчас он обнаружил, что рот и глотка у него были абсолютно сухими, и каждая попытка проглотить слюну ощущалась как разрезание горла ножом. Теперь, хоть и плохо, но вполне различимо он слышал шуршание травы и хруст ветвей под подошвами. «Долго же вас не было!» Бард кое-как доковылял до дерева и встал за ним, попутно споткнувшись о корягу — та предательски громко треснула. Кашель прекратился, шаги стали потихоньку приближаться. Спатиум выпрыгнул на врага в самый последний момент, умудрился попасть ногой в голову одному и рукой — другому, но поднял взгляд и обомлел. Их окружал отряд, как минимум, из двадцати человек. Пока мужчина ошарашенным взглядом смотрел на них и осознавал ужас происходящего, трое врагов мгновенно подскочили, скрутили его и приставили пистолет к затылку. Ещё двое проделали то же самое с Бардом — тот слабо сопротивлялся, крича, что не успел, проклиная всех и вся. — Не стреляйте! — тихо, так, что слышали только ближайшие враги, пробормотал Спатиум. В его голове всё мгновенно перепуталось. Он попытался соображать — мысли улетучивались и как будто обходили стороной ту часть мозга, которая помогала домысливать картинку перед глазами и как-то размышлять, анализировать. Как будто от его сознания в один миг осталась только способность видеть, но не воспринимать. Солдаты ждали приказа, но вместо него командир спросил: — Кто вы такие? Спатиум попытался встреться взглядом с Бардом, но тот стоял на коленях, опустив голову. «Черт, Бард!» — Мы — странники… — процедил Спатиум. — Чего же вы тогда такие мокрые? — командир фыркнул и облизал губы. — Насколько я знаю, странники ходят, а вы от кого бежали? Мужчина поднял глаза. Этот командир был совсем не похож на Глоцедара — полный, лысый, пожилой, с хитрым и насмешливым взглядом, смахивавший больше на какого-нибудь торговца. — Разве это и так не понятно? — Спатиум попытался ухмыльнуться. — От вас! Чёрт знает, что здесь делают солдаты и какой у них приказ. Может быть, убивать всех подряд! Командир немного смутился. «Неужто прокатит?» — изумился мужчина. — А чего он тогда орал, что не успел что-то, держа в руке ПГ-устройство? У Спатиума не хватало фантазии, чтобы придумывать так много ложных событий экспромтом. Но в самый нужный момент, когда командир уже прожигал мужчину подозрительным взглядом, вмешался Бард: он закричал что-то невнятное, вскочил на ноги, запрокинул голову и высунул язык, как бешеный пикар. В его неоднозначном вопле, похожем на бред, проскальзывали слова вроде «успеть», «отдать», «устройство». Рыбочеловека скрутили и усадили снова так жестко, что видеть это было больно. Но своё дело Бард выполнил прекрасно — убедил командира, что слетел с катушек. — Нас послал мистер Алтор в город, — продолжил с нарочитой испуганностью Спатиум. — Ему нужны были травы для лечения… Но у нас перестало работать ПГ-устройство, и мы совсем потерялись, решили пойти обратно и напоролись на вас. Командир ещё секунду колебался, а потом гаркнул: — В город их. — он посмотрел на Спатиума. — Сколько лет знаю Алтора, и этот чертяка ни разу не болел. «Всё пропало», — сердце мужчины ушло в пятки и не возвращалось на положенное место еще очень долго.***
Жанн буквально слышал скрежет своих зубов. Что могли два рыбочеловека противопоставить сотне солдат? «Стоун» торжествовал — каждую секунду сюда подтягивалось подкрепление, по два-три человека набралось уже несколько дюжин. Жанн и Клин никак не могли этому помешать, да и вообще хоть что-нибудь сделать — им оставалось только ждать, когда соберется как можно больше врагов, а потом пытаться спастись. — Нам нужно отступить! — проговорил Клин. — Куда? Нас окружат! Они-то уж точно знают город лучше! Жанн говорил это с такой мерзкой циничностью, что сам себе стал противен. «Откуда эта желчь?» Он как будто сам пытался убедить себя в сказанном, назло неизвестно кому. Как будто его смерть могла кому-то насолить, однако тогда Жанн ещё не догадывался, кому именно. — Но… Разве лучше стоять здесь и ждать, пока они не соизволят на нас напасть? Да это, черт возьми, даже звучит убого! — Гм. Что есть, то есть… Ровно в тот миг, заставив замолчать, над его головой пронеслась пуля. Жанн отшатнулся, Клин схватил его за грудь и оттащил в сторону, за выступ. Следом за пулей просвистели ещё десяток её коварных подруг, подобравшись почти вплотную к друзьям. Схватив Жанна за шиворот, грозно и отчаянно глядя сверху вниз, Клин закричал: — Нам пора бежать! Едва не попали! В следующий раз попадут! — Я сделаю щит! — запротестовал Жанн. — Ты один, а их — армия! Они тебя раздавят! — Клин, скорее всего случайно, до боли вдавил друга в стену и слегка приподнял. — Ты не всесильный, гораздо слабее их! Жанн поразился тому, с каким отчаянием это было сказано, с какой яростью друг сжимал его воротник и пытался достучаться до него. «Возомнил себя всесильным?!» — вспомнились ему слова Хаоса. Только на этот раз переубеждал рыбочеловека не Владыка Тартара, самый ненавистный враг, а самый близкий друг. Но если Хаос желал поставить Жанна на место, то Клин хотел вбить простую истину, если пришлось бы — кулаками. «Я не всесильный… — повторил Жанн, взглянул на друга и обомлел. — Как я раньше не видел?» Он вцепился в плечи Клина: — Бежим! Они подорвались с места и сделали три шага за секунду до того, как угол, за которым они прятались, обратился в ничто — взрыв страшной силы подбросил друзей в воздух, оглушил, обжег, но не сильно навредил, так что они подскочили и бросились бежать сломя голову. Топот солдатских сапог преследовал их, как тень. Два отчаянных друга, наверное, ещё бы очень долго могли нестись стремглав по улицам, виляя меж домов, огибая статуи, юркая в окна и маневрируя, но совершенно внезапно врезались в строй — буквально влетели в него, повалив пять-шесть человек. Жанн, не успев даже поднять голову или что-то понять, закричал и стукнул кулаками по дороге, разбив костяшки до крови, красная волна сбила с ног всех в радиусе двух метров. Неожиданный приступ чудовищной боли согнул его пополам и опустошить желудок. Клин подорвался и оттащил бьющегося в судорогах друга от мерзкой красной лужи, отчаянно бормоча что-то, пытаясь помочь, но Жанн уже потерял сознание. — Клин? Жанн? — воскликнул кто-то рядом. Уловив знакомый голос, Клин поднял голову, вгляделся и, увидев хозяина высокого звонкого баритона, забыл вдохнуть. Один из солдат отвесил смачный подзатыльник связанному по рукам и ногам Барду. Спатиум несчастно смотрел на него и отрицательно качал головой, одновременно корчась от боли — так его надзиратель-громила сдавливал своей лапой руки мужчины. — Сдавайся! — крикнул кто-то из солдат. Самый старший из них смерил любопытным взглядом по очереди всех товарищей, начиная с Клина и заканчивая Бардом. Он довольно облизнул губы и что-то пробормотал про себя. Клин подавленно смотрел по сторонам, догадываясь, что помощи ждать больше неоткуда. Сбоку поспевал еще один отряд, численностью человек в пятьдесят, таким образом друзья оставались вчетвером супротив семидесяти. Увидев, что Жанн валяется на земле без сознания, командир другого отряда, высокий, широкоплечий, направился к тому, что намного старше, ниже и полнее: — Командир Кейз, я со своим отрядом преследовал этих негодяев. Благодарю вас за быстрое реагирование на просьбу помощи, но теперь вы можете возвращаться и дальше следить за окраинами города! Он, сняв шлем и продемонстрировав огненно-рыжие локоны, с почтением поклонился и замер в ожидании ответа. — Конечно, разумеется… Напомните, как вас зовут? — Командир Зун, сэр. — Советую впредь не допускать таких побегов, командир Зун, — Кейз сощурился и улыбнулся отнюдь не дружелюбно. — Я почти уверен, что, не будь здесь нашего отряда, эти двое смогли бы беспрепятственно удрать! — Несомненно, сэр. Я приношу извинения за халатное отношение к заданиям, — отчеканил Зун. Было видно, как тяжело ему дались эти слова — звуки вылетали натянутые и резкие, но Кейз этого или не заметил, или решил не воспринимать всерьез. Меньший отряд был готов отправиться в свою положенную точку и, передав Спатиума с Бардом Зуну, перестроился и зашагал прочь. Рыжий командир ухмыльнулся, взглянув на Клина, и помахал рукой подчиненным — вышли трое, держа наготове ружья. Рыбочеловек оскалился, как одичалый пикар, на корточках попятился назад, но не мог ничего сделать. Солдаты остановились возле Зуна. — Что прикажете? — Что ж, очевидно… Эти двое важны, — он указал пальцем на Спатиума и Барда, — а этот — очень навряд ли. Если его дружок очень интересный феномен, то он — сущая заурядность, ха-ха-ха! — Зун одарил их ужасно довольным плотоядным взглядом. — Убейте его! Два огромных солдата двинулись на Клина, но того внезапно выбило из реальности необычное воспоминание — странная штука, он точно знал, что это когда-то происходило, но раньше никогда не вспоминал. В его голове вырисовывались картины площади Армии Ноксии, трибун, бледного, растерянного Жанна посреди всего этого, корчащегося перед ним генерала и несущейся, ревущей толпы солдат — тогда они приближались точно так же, бесповоротно и не задумываясь, как два бойца «Стоуна» сейчас. Тогда Клин почти умер. Убьет ли Зун его сейчас? — Нет! — воскликнул рыбочеловек. Удивительно, но солдаты остановились. «Что? Что такое? Почему…» Тут возглас повторился, но теперь уже звук породил не рот Клина, а чей-то другой, явно девичий. — Уберите от него лапы! — звонко кричала какая-то девица. Клин обратил свой обескураженный и вместе с тем ошеломленный взор туда, откуда до его уха доносился этот необычайно красивый, даже ласковый голос — он оказался искрой, разбудившей пламя надежды и веры в рыбочеловеке. «Кто вы?» Светловолосая девушка с двумя пистолетами в руках стояла на дороге, противоположной той, где толпился отряд Зуна. Рядом с ней — ещё двое солдат в масках, с ружьями наперевес. Такую форму, какая была у них, Клин видел уже несколько раз, в детстве. — Повторять не буду! Передайте этих людей нам! Немедленно! — требовала девушка. Зун ухмыльнулся, надел свой шлем и вышел ей навстречу. — Элиза! Я не сделаю этого! — У тебя хватило наглости называть меня по имени? — вспыхнула Элиза. — Ты, червяк, у которого его даже нет? Зун ничего не ответил, а только тяжело выдохнул. Несколько солдат, держа наготове оружие, приблизились к нему сзади, ненадолго забыв о Клине. — А ведь я заслужу много почестей, если убью тебя! — мечтательно проговорил командир, подмигнув бойцам. Элиза не успела среагировать, но её товарищ оказался быстрее — когда Зун выхватил пистолет и выстрелил два раза, целясь в голову, то попал в живот заслонившего девушку напарника. Командир тут же бросился обратно в строй, проклиная весь мир, а Элиза, бормоча что-то навзрыд, склонилась над умирающим товарищем, Клин слышал только одно слово: «Хайя». — Убить его! — рявкнул Зун и указал на Клина. Тут же прогремел выстрел, и командир завопил от боли — его рука была раздроблена, по изувеченной, неправильной кисти стекала кровь и лилась на дорогу. Тут же прогремел второй, и, хватаясь за продырявленное горло, свалился тот, кто был ближе всех к Клину. Элиза, мрачнее тучи, отвела пистолет, чтобы снова его зарядить и на сей раз попасть в голову. солдаты, пораженные этим, встали как вкопанные. — Чего стоите?! — хрипло процедил Зун. — Убейте их! Всех! Пятьдесят человек одновременно опомнились и бросились в атаку, оставив с пленниками пятерых. Кто-то пнул рыбочеловека так, что тот отлетел к стене, но сумел подняться и с беспомощным видом наблюдать, как вот-вот растерзают бедную Элизу. Но та только проворно нырнула в сторону и исчезла в доме, за ней — напарник. Отряд застопорился и остановился, кто-то попытался залезть следом, но нарвался на выстрел и получил пулю в лоб. — Ты всё равно там не просидишь, Элиза! Мы успеем победить, пока ты там будешь прятаться! Зун говорил уже не с оскалом, а с гримасой страдания, сжимая кое-как обмотанную руку. Ещё больше радовало Клина то, что девушка ранила именно рабочую руку командира, ослабив до предела. Отряд толпился, не зная, что делать и как быть, волнение обретало такой размах, что земля будто начинала дрожать. Однако очень скоро Клин понял, что она и в самом деле дрожит, сопровождаемая приближавшимся грохотом. Раздался рёв боевого горна. Зун, бледный и потерянный, потерял дар речи. На улицу вылилась, подобно снежной лавине или магме вулкана, ослепительное ярко-красное войско. Они врезались в застывший «Стоун», как врезаются снаряды в стены замка — беспощадно и молниеносно, кроша камни в прах. Воины были вооружены до зубов, но, что удивительно, исключительно холодным оружием: в толпе мелькали окровавленные секиры, топоры, мечи и кинжалы, они рассекали плоть и пускали кровь легко и непринужденно, отличилась только Элиза не чуждалась постоянно разряжать свой пистолет, чтобы вновь отстрелить врагу руку или половину черепа. Пятеро солдат, позабыв о пленниках, бросились на помощь своему отряду, и Клина шокировала такая преданность — ведь они могли убежать и спастись, по крайней мере, на некоторое время. Пятьдесят блестящих бойцов «Ориона» прижимали отряды врага, оттесняя всё глубже в город. — Эй, Клин! Рыбочеловек резко обернулся — над ним возвышался Спатиум. — Нам нужно им помочь. Ты со мной? — А как же Бард? — Он отнесет Жанна в безопасное место. Они будут там. А я… Ну, ты знаешь. Теперь я точно не останусь в стороне, йеф. Клин поднялся на ноги, краем глаза наблюдая за Жанном. Его мучили сомнения, но совсем недолго — до тех пор, пока не раздался радостный боевой клич «Ориона». «Нам нужно им помочь! Эта война — не только война наемников. Она затронет абсолютно всех!..» — Поспешим же! — возгласил Клин.***
Элиза расхаживала среди товарищей с удрученным видом. Ветер и сражение растрепали её крепко заплетенные косы, и светло-русые пряди развевались, как яркое знамя, только сама девушка была вовсе не радостной. Вражеские солдаты, за исключением трех-четырех выживших (и теперь уже пленников), покрывали эту улицу Асонии мертвым одеялом — «Орион» решил их так и оставить, в знак напоминания. Крови здесь было не меньше — брызги доставали чуть ли не до вторых этажей нынешних руин, а дорога так и вовсе стала коричнево-бордовой. Зун застыл, прижавшись спиной к стене, с дырой во лбу и устремленным наверх мертвым взглядом. Спатиуму посчастливилось лицезреть эту казнь невероятно близко, он смог услышать хриплые и пугающие угрозы стоуновца, будоражащую непоколебимость Элизы - "Гори в Тартаре!" - и увидеть, как та разрядила пистолет легким нажатием на курок, продолжая сверлить мертвого немигающим взглядом. Элиза склонилась над каждым из погибших, коих Клин насчитал тринадцать, что-то шептала им на ухо и закрывала их глаза дрожащей ладонью. Рыбочеловек поразился этой трепетной любви между сослуживцами. Наконец окончив обряд прощания, девушка выпрямилась и, шмыгнув, звонко воззвала: — «Соллор»! Слушай мою команду! «Неужели у каждого отряда есть название?» — поразился Клин про себя. В Ноксии не было не то что названий, даже подразделений. Солдаты замерли, вытянувшись по струнке. — Наша задача — воссоединиться с «Репенте», «Одиумом» и «Инвисом» на восточном фланге! Я думаю, вы прекрасно понимаете, какая на нас лежит ответственность, но повторю! Наше звено выступает ударным в защите Асонии! Скооперировавшись с пехотинцами, мы выставим самый мощный авангард, который видела Септерра! — она немного отдышалась. — Мне прискорбно это говорить, но бросайте свои мечи. Они вам больше не понадобятся. Вам придется вернуться в родную стихию оружия дальнего действия и планирования. Я верю, что вы справитесь! От нашей победы будет зависеть судьба желтых и белых! Черные нас прикроют двумя отрядами! А теперь — вперёд шагом марш! Раздался синхронный боевой клич, и сорок бойцов зашагали в ногу на восточный фронт, то есть вправо, если смотреть оттуда, откуда они пришли. «Значит, мы напали на западный фронт… Чудесно!» — без тени радости решил Клин и поспешил догнать Спатиума, который уже разговаривал с Элизой, шедшей почему-то позади всех: — Можем мы вам помочь? — Вы, должно быть, те, кого мы спасли только что? — с неудовольствием поинтересовалась девушка. — Именно так, йеф. Мы рассчитываем, что вы разрешите нам оказать вам помощь, — Спатиум говорил очень осторожно, мягко, должно быть, припоминая, насколько метка командир. — Добровольцы, значит. Что ж… Я не буду говорить, что спасла вас ценой жизней тринадцати товарищей, это была бы неправда. Мы и так собирались напасть на Тре… Зуна. Дело ваше. Я не против небольшого пополнения. Последнее слово Элиза произнесла с таким тоном, что Клин засомневался, не хотела ли она сказать что-то вроде «пушечное мясо». Спатиум поблагодарил её, и девушка, извинившись, устремилась вперёд, на положенное место, оставив «пополнение» прикрывать тылы. Клин плохо представлял себе, что его ждёт впереди, но, возможно, только благодаря этому он и решился.***
Битва, однако, началась вовсе не так грандиозно и уж точно не так размашисто, как предрекала Элиза. Отряд «красных» едва поспевал на сражение — завидев его еще за сотню метров, бойцы не выдержали и ринулись, разрушив строй, вперёд. Клин побежал следом, едва удерживая потяжелевший пистолет, его ноги как будто накачали воздухом, и они не хотели просто бежать, как-то странно дергались и подламывались; руки — напротив, повисли, не желая поднимать оружие и целиться. Если бы не Спатиум, подгонявший сзади, рыбочеловек скорее всего просто остался бы на месте и спрятался где-нибудь. От волнения всё перед глазами куда-то плыло, наклонялось на каждом шаге, размазывалось — Клин как будто разучился видеть окружающую местность целиком, концентрировался на мелочах, пытался собраться, но только больше отвлекался на собственные мысли, и потому не замечал всего остального. Он пытался вспомнить, зачем и куда несется — и тут же терялся в воспоминаниях о далеком прошлом, старался припомнить план — моментально отвлекался на Жанна и их недавнюю безумную авантюру. Солдаты кричали, пушки гремели, визжали пули, ещё больше ухудшая положение — в конце концов Клин так остановился, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам. «Красные» неслись дальше, к артиллерии и громадным установкам, о предназначении которых рыбочеловек ничего не знал. Спатиум пробежал немного вперед, но остановился и вернулся: — Ты что? Клин промолчал, скрестил руки на груди, возвел глаза к небу и глубоко вдохнул. Всю его прыть и бойкую уверенность как рукой сняло. — Слушай, там нас ждут… Что с тобой? — Если бы я знал, то не стал бы останавливаться! — огрызнулся Клин. — Иди, я тебя не держу. — Ну нет, так не пойдет, — нахмурился Спатиум. — В любом случае, я тебя заставлять не намерен… Если захочешь — присоединяйся… Как же это дико звучит, Великий Виссер! С этими словами он развернулся и устремился на помощь «Ориону» — туда, где уже кипела такая битва, похожей на которую ни в одной сказке не рассказывали. Несколько сотен солдат, ревущее, жаждущее крови и смерти войско тягалось с ещё большим, ещё более агрессивным и яростным. Воины «зеленых» дрались, как дикие звери: палили во все стороны из пистолетов, падали и стреляли лёжа, стреляли даже когда сами были ранены и нередко уносили с собой ещё одну вражескую жизнь; когда заканчивались пули — выхватывали мечи, метали ножи, кинжалы и всё, что попадалось под руку, а если не могли найти — забирали у погибших товарищей и бросались в бой со страшным воплем, ещё более яростные, как будто то оружие придавало им сил; кидались с обнаженными клинками и пробивали ими насквозь тела и головы, а если ничего в руках не было — вцеплялись даже зубами, дрались на кулаках, зачастую против ружья или лука. «Стоун», тем не менее, ни в чем не уступал, а в чем-то даже превосходил: самые отчаянные бойцы неслись сломя голову на врага, не страшась, с голыми руками; раненые отползали и стреляли, или даже ставили подножки, а потом душили, не давая себе прихоти помереть напрасно и быстро; едва убив врага, бойцы его подхватывали и, защищаясь этим живым щитом, бросались в атаку. Артиллеристы обоих сторон практически одновременно смекнули, что толку от них в такой мешанине «своих» и «чужих» — минимум, и оттого, схватив оружие, надев шлемы и доспехи, с яростным криком понеслись на помощь пехотинцам. Среди них мелькал и Спатиум. Клин пребывал в странном состоянии: каждый раз, видя товарища живым, он от всего сердца радовался, но вместе с тем совесть больно царапала его изнутри, и он пытался не смотреть на того. Долго терпеть собственное малодушие и бездействие он, разумеется, не мог, однако всё никак не решался, и поводом, как полагается, стала критическая ситуация: взгляд рыбочеловека в очередной раз зацепился за Спатиума, только на этот раз мужчина уже лежал на спине и как мог уворачивался, извиваясь и вертясь, от клинка врага. Клин обезумел, увидев это, и ринулся туда с таким неописуемым рывком, что достиг врага в три секунды, сбил с ног ударом в грудь, выхватил пистолет и всадил четыре пули подряд. Спатиум подорвался и набросился на друга, спасши тем самым от ответного выстрела. — Не трать пули! — прокричал мужчина. Только тогда рыбочеловек и осознал произошедшее, отчего был шокирован, но сумел удержать внутреннее равновесие — быстро перезарядил оружие и отполз назад. Спатиум обшарил убитого, забрал его пистолет (который передал другу) с ножом и вопросительно посмотрел на Клина — тот кивнул. «Наверное, он сейчас ещё раз поседел бы, если бы и без того не был белым». Осмотревшись, Клин заметил Элизу, сражающуюся каким-то чудом сразу с двумя врагами, но по сути отступавшую по напором. Два громилы её теснили, загоняя в угол, но одержать верх пока что не могли. — Скорее, туда! — рыбочеловек потряс Спатиума за плечо и ткнул пальцем в сторону, где сражалась командир. Они бросились на помощь, пробежали десять метров, но их путь перегородили три вражеских солдата с ножами руках. Они только-только разделавшись с каким-то «орионовцем» — человек в зеленой форме корчился, истекая кровью, с десятком колотых ран. Клин успел попрощаться с жизнью и обдумать побег, однако удача и тут напомнила о себе: выстрел через мгновение продырявил череп одного врага, Спатиум бросился на второго, а Клин почти в упор выстрелил в третьего, попал в грудь и тут же, чтобы «уж наверняка», добил ещё одним выстрелом. Другой солдат оказался намного проворнее: бросил соперника через плечо, с размаху приложив того об землю, невообразимым образом увернулся от выстрела Клина и бросился на него, повалил и сжал горло огромной рукой, но к счастью, Спатиум нашел в себе силы подняться и, заорав во всю глотку, исполосовал спину «стоуновца» кинжалом. Отдышавшись и откашлявшись кровью, чудом выжившие продолжили свой путь. Их помощь к тому времени оказалась не нужна, потому как прямо перед носом у друзей Элиза ловко расправилась с врагами: отпрянула в сторону, уклонившись от удара, лягнула одного в живот и тут же добавила кулаком, вынула ножи, вонзила ему в шею и подняла перед собой, спасаясь от меча, а затем ударом ноги обезоружила и второго, врезала в челюсть и заколола. Всё, что оставалось Клину — восторженно похлопать. — Чего стоите? — гневно воззрилась Элиза. — Хотели помогать — так хоть сделайте вид, что делаете это! «А в красноречии тебе равных нет», — проворчал рыбочеловек. Командир конфисковала пистолеты у убитых и протянула их друзьям со словами: — Вы, как я посмотрю, больше уж по огнестрельному. — теперь она говорила значительно мягче. — Что ж, тогда шансов выжить у вас немного больше. Сделайте уж такое одолжение! Спатиум взволнованно выкрикнул: «Есть!», и Элиза убежала. Следом он внимательно оглядел Клина, словно оценивая, сколько ещё у него «шансов». — Я совсем не против выжить, йеф. Но нам надо делать своё дело, это — единственный способ! Клин даже не думал ему возражать. На командира напали уже в третий раз за две минуты, сбоку, и каким-то чудом она выжила, то заслоненная товарищем, то по случайности вовремя отреагировав. Трое врагов лежали убитые, но вместе с ними — кто-то из «Одиума». «Нам нужно что-то, что даст перевес. Хоть какое-то преимущество! — скрипя зубами и попутно отбиваясь, размышляла Элиза. — Но у нас ничего нет… Силы абсолютно равны!» Она рассекла нового врага, на сей раз решившегося на глупость и напавшего «в лоб», пнула его и взобралась на стену, оказавшись почти на полтора метра выше всех. Всё происходящее читалось прекрасно, но долго здесь стоять было нельзя — слишком опасно — так что она поспешно вернулась к товарищам. На девушку тут же набросились по очереди два «стоуновца», их атаки мечом она с легкостью отразила, но снова оказалась фактически в западне: сзади — стена, справа — руины. Терпение врагов вышло, и они одновременно ринулись вперед, делая выпад, Элиза подпрыгнула и зацепилась руками за край стены, но лезвия тут же впились в её икры и с мерзким звуком заскользили вверх — девушка вскрикнула и рухнула на землю, перед глазами всё поплыло и раздвоилось. Мечники замахнулись, готовые поставить точку в биографии командира «Репенте», но раздался грохот выстрела ружья, и один упал замертво — из его рта и рваной дыре на спине лилась кровь. Второго постигла та же участь, только отверстие зияло на его удивленном лице. К Элизе подбежал Сальвадор, подхватил на руки и понёс к артиллерии, приговаривая: «Держись-держись, командир! Жить будешь!» — Так значит… Этот ублюдок… — рычала Элиза, прерываясь на стоны. — Оставил своих?.. Здесь даже нет генералов!.. Я видела… Лицо Сальвадора оставалось, как, впрочем, и всегда, непроницаемым. «Что же делать?» — девушка мучилась от бессилия и начала автоматически искать глазами своих товарищей. Она чувствовала, как по её лодыжкам бежали струйки крови, но не могла ими шевелить, и если это не был болевой шок, то девушке просто-напросто повредили сухожилия. От этой ужасной мысли Элиза потеряла самоконтроль и разрыдалась. «Тише-тише, всё хорошо», — бормотал Сальвадор, укладывая командира возле стены на свою куртку, оставляя на совесть «красных». Клин потерял Спатиума, а времени его искать не было совсем, из-за чего единственным возможным для него было продолжать драться и стрелять, подбирать пистолеты и отбирать их у мертвых, убегать от врагов и спасать «орионовцев». Однако долго вести такую войну ему не пришлось. В один момент всех, кто находился на площади, оглушил чудовищный вой с неба — он был таким же разрывающим слух, как гром, но протяжным и высоким, доходящим до свиста. Разум рыбочеловека помутился, в глазах стало темнеть, но, как он позже понял, темнело на самом деле вокруг. Все солдаты хватались за головы, а некоторые и вовсе падали в обморок. — Отступаем! — вопил кто-то почти над ухом Клина, но и его едва было слышно. Оказалось, что отступать было некуда. Волна света окатила ряды войск обоих сторон. Солдаты кричали, но их крик утопал в этой белизне, как будто она просто уничтожала всё сущее, заменяла на свет любую материю. Клин потерял сознание, но и оно, вопреки ожиданиям, вернулось очень поспешно, а вместе с ним — зрение и слух. Только двигаться Клин не мог — он лежал, не в силах воздействовать ни на одну мышцу своего тела и слушал стоны и крики солдат. «Неужели все так же не могут двигаться?» Но тут же до уха донесся звук размеренных, неторопливо приближающихся шагов. Клин побледнел. Он вслушался и понял, что воины издают стоны не просто так — они рождались там же, где и шаги. Страшная догадка отравила мозг рыбочеловека. А предсмертные крики всё приближались и приближались, пока следующим на очереди не оказался он сам. Темная фигура возвысилась над Клином, занеся меч — его белая аура ослепляла и не позволяла разглядеть лицо. Незнакомец был готов пронзить остриём грудь парализованного — рыбочлеовек это буквально чувствовал, невольно затаив дыхание. Сердце колотилось быстрее птичьего, предчувствуя, что вот-вот остановится. — Нет! Остановитесь! Клин подавился воздухом, закашлялся и принялся нервно, судорожно глотать воздух, который практически исчез в его легких за долю секунды. Незнакомец опустил меч. Перед глазами у рыбочеловека всё стало бесцветным и неразличимым — всё, за исключением темного силуэта с белой аурой. — Почему? — Этот рыбочеловек помогал «Ориону»! — звенел тонкий девичий голос. «Элиза!» — с предсмертным восторгом осознал Клин. — Это она!» Незнакомец отстранился и легонько пнул его по голове. Рыбочеловек, неожиданно для самого себя, подорвался на ноги и тут же упал на колени, мучаясь от судороги — до того напряглись его мышцы, лишенные управления. — Я благодарен тебе за это, — проговорил незнакомец. Он развернулся и пошел дальше, а когда приблизился к ещё одному человеку, то монотонно размахнулся и пронзил его грудь своим длинным тонким мечом. Клина остолбенел от зрелища этой бесчеловечной расправы. Кто-то схватил его сзади за плечи и потряс. — Всё нормально, дружище? — прошелестел голос Спатиума. — Да какой там… — проворчал Клин. Та участь постигла, как выяснилось, абсолютно каждого солдата «Стоуна». Площадь Асонии заслонили мертвые тела. Продолжала жить только эта темная, мрачная белизна, покрывшая весь город погребальным саваном.***
Элизу принесли на носилках и всеми силами уговаривали не вставать, но та всё равно спустилась на ноги и предстала перед «спасителем». Товарищи держали её под мышки, опустив головы. — Спасибо вам, Филис! — слегка подавленно возгласила командир. Клин с жалостью глядел на её ноги, догадываясь, что ходьба без костылей теперь станет для девушки мечтой, а «Орион» останется горьким воспоминанием. — Мне очень жаль, Элиза Моно, — Филис говорил с искренней скорбью. — Я очень надеюсь, что война наемников станет последним уроком для нас… Твоя семья будет гордиться тобой. Что касается «Стоуна» — я оставил в живых Мистера Смерть. Но скажи мне, тебе ничего не показалось странным во время сражения? Элиза с паникой в глазах огляделась и, удостоверившись, что лишних ушей вокруг не наблюдается, прошептала: — Да, очень даже! В битве я поднялась на стену, чтобы осмотреться и оценить обстановку. И я увидела, что на самом деле у этих отрядов «Стоуна» не было предводителя — они сражались сами по себе! Это невероятно, ведь сражение было важнейшим, и Мистер Смерть это точно понимал! Филис тяжело вздохнул и разочарованно поморщился. Элиза взволнованно отерла взмокший лоб, болезненно скривившись, откинулась назад и легла, потрогала бинты на ногах и зажмурилась. Не передать, как Клин ей сопереживал — своей спасительнице — но еще больше расстраивался, зная, что помочь не может ей теперь никто. Магия в лечении ран — очень и очень опасная вещь, и рыбочеловек надеялся, что у девушки хватит ума к ней не обращаться. — Вот именно. То, что стало с Мистером Смерть… Я не знаю, как это описать. — маг повернулся к одному из солдат. — Сальвадор, верно? Пожалуйста, проводи нас к пленнику. — Можно мне с вами? — тихо, отчасти надеясь, что останется неуслышанным, попросил Клин. Филис его услышал, повернулся, одарил суровым взглядом и бросил: — Идёмте. Вдвоем. Спатиум и Клин, поразившись, решили, однако, не задавать вопросов и заковыляли, тяжело переставляя ноги. Элиза на этот раз не отказалась от носилок и, свесив покалеченную ногу, проследовала таким образом вслед за магом. По пути Клин подбежал к девушке и, перебарывая все предрассудки, шепнул: — Виссер мне свидетель, я клянусь, мне вас невероятно жаль! Я бы хотел вам помочь, но не знаю, как… Если вы знаете — то скажите! Прошу, не отнекивайтесь, вы спасли мою жизнь и жизнь моих дорогих друзей! Элиза повернулась к нему, вглядевшись серыми заплаканными, но сердитыми глазами в глаза Клина: — Вас спасла не я! — прошелестела она. — Если вы не заметили, нас было пятьдесят человек! — Но я… Я видел, что именно вы вовремя окликнули Зуна, за секунду до того, как он отдал бы приказ! Пожалуйста, я очень хочу отплатить вам! Я уверен, что для всего вашего отряда будет наградой то, что вам станет лучше! — Клин умоляюще сложил руки. Та долго колебалась, в смятении то сурово поглядывая на рыбочеловека, то жалобно вздыхая и отводя взгляд, но наконец решилась. Набрав побольше воздуха, она неуверенно произнесла: — Что ж… Я попрошу вас об одном… И если вам удастся что-то сделать, я буду вам благодарна до конца жизни. Найдите человека, его зовут Бэк Бартоломео… Я понятия не имею, где он, но без него моя жизнь останется наполненной горем и тоской! Клин кивнул и отстранился, пообещав, что сделает всё, что в его силах. Когда он вернулся к Спатиуму, тот тихо пробормотал: — Что ты сказал командиру, йеф? Она плачет. Рыбочеловек невесело взглянул на друга. — Кажется, я напомнил ей о кое-ком… Я попросил её сделать мне одолжение и дать возможность вернуть должок… Теперь нам нужно найти человека, которого она потеряла. Спатиум обдумал сказанное и озадаченно посмотрел на небо. — Тогда мы найдем его. Ровно тогда они и подошли к небольшому одноэтажному дому, охраняемому тремя солдатами снаружи и наверняка ещё несколькими внутри. Элиза махнула рукой, и все семеро прошли в здание. Внутри оказалось светло и совсем привычно, ничто не отличало дом от тысяч других, похожих на него: та же обстановка, та же мебель, те же украшения и даже запахи, за исключением одного, нового — запаха крови. Весь в цепях, в кандалах, с разбитым лицом, на полу сидел Мистер Смерть, привязанный к камину. Его голова безвольно болталась, упав на грудь. — Что с ним? — нахмурившись, произнесла Элиза. — В общем-то, ничего хорошего… Сальвадор отвесил главнокомандующему «Стоуна» пару оплеух, и тот очнулся, распахнул глаза и удивленно посмотрел на окруживших его, затем на себя, попробовал что-то сказать, но не смог, так как его в его рот засунули кляп. — Но, к счастью… Или к несчастью, мы кое-что всё-таки нашли, — неловко продолжил Сальвадор. Он протянул Филису какую-то бумажку. Маг взял её и, пробежавшись глазами, ещё больше омрачился. — Значит, вот оно как… Что ж, — маг выпрямился и оглядел собравшихся здесь людей. — Я вам всем искренне благодарен за самопожертвование, отвагу и… Не стану повторять слова из книги. Мне на самом деле искренне вас жаль, вы не заслуживали… Такой участи, — он искоса взглянул на подавленную Элизу. — Прощайте. Кто-то её окрикнул, и та устало обернулась — к ней бежал пухлый боец, смущенный и вроде как даже напуганный. «Только новостей сейчас ей не хватало», — раздраженно нахмурился Клин. Крепыш подбежал к командиру, о чем-то сказал, и девушка переменилась в лице — и до того расстроенная, теперь она практически плакала, только без слёз; подбородок задрожал, лоб наморщился, а брови приподнялись свелись, губы крепко сжались, а глаза поднялись к небу; она глубоко и громко дышала, чтобы успокоиться, но еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. «Как, такая ранимая, она стала командиром целого отряда?» — поразился Клин. Пухлый солдат растерялся, осторожно взял командира за руку и повел куда-то, то есть, солдат, которые держали носилки. Клин и Спатиум, переглянувшись, медленно проследовали за ними. Они подоспели как раз к самому шокирующему моменту. Врач, присев на корточки перед пациентом, приказывал ему расслабиться и дышать ровно, чтобы выжить. Пациентом был ноксианец, по всей видимости, только-только пришедший в сознание и не особо понимающий, что творится вокруг него, его глаза постоянно закрывались, а руки не слушались. Однако, как понял Клин позже, причиной этому оказалась не усталость, а торчавшая из груд рукоять кинжала. Рыбочеловек остолбенел от этого зрелища: лекарь каким-то чудом пытался вытащить из ещё живого ноксианца загнанный по рукоять нож. В конце концов врач не выдержал и воскликнул: — Держите его, черт подери! О, Виссер, как я ненавижу свою жизнь! Три его помощника, до сих стоявшие без дела, зафиксировали тело пациента, крепко сжав руки и ноги. Лекарь глубоко вздохнул, вытер лоб и схватился за рукоять — глаза ноксианца распахнулись, и он громко закричал, но смог двинуться, вдобавок один из помощников закрыл ему рот. Врач ещё раз выдохнул и дернул за кинжал, явив ошеломленным взглядам кровавый клинок не меньше десяти сантиметров, вручил его первому, кого увидел — Элизе — и бросился к ноксианцу, колдовать над ужасной раной. Пациента уложили на какой-то матрас и принялись за дело. Когда всё закончилось, и врач обернулся к наблюдателям, Элиза приподнялась и слабым, надтреснутым голосом спросила: — Он будет жить? — Думаю, да, командир. Я зашил всё, что нужно и даже чуть-чуть больше, хе-хе. Обожаю свою жизнь, — врач добродушно ухмыльнулся и похлопал ноксианца по ноге. — Очень хорошо, — командир облегченно легла обратно, но тут же снова поднялась и подозвала Клина. — Послушайте! Этот ноксианец — тот, кто вам поможет… Он ближе всех знал Бэка и точно может вам рассказать, что же… Произошло… — Элиза побледнела и всхлипнула. — Он поможет вам узнать, что случилось с Бэком. Командир шмыгнула носом и уткнулась в рукав кофты, товарищи унесли её куда-то. Рыбочеловек даже облегченно, отчего ему сделалось не по себе, вздохнул, потому что устал созерцать чужие страдания, заметил нож, которым был ранен ноксианец, поднял его и положил в карман. Зачем — он не знал, может затем, чтобы потом отдать. Клин и Спатиум обменялись тоскливыми взглядами и поняли друг друга без слов. «Пойдём, нужно найти Жанна и Барда».***
Соил — «Стоун», отделение 1 Филис ворвался в кабинет и грозно взглянул на ненавистного мага. Рядом, возле ног того, валялось окровавленное мужское тело с выколотыми глазницами, с запекшейся на голове, следствием смертельной раны, кровью, всё ещё связанное по руками и ногам. Старый волшебник с некоторыми сожалением покосился на некогда дорогого помощника, но особой тоски в его глазах не читалось, как, в принципе, и любых других эмоций. Оден покряхтел, тяжело вздохнул и распростер руки: — Что же, победили? Выиграли всё-таки, да? Неодолимое отвращение и злоба единовременно захватили Филиса, и он воскликнул: — Молитесь, чтобы я сумел сдержать себя из принципиальности и привести во дворец целым и невредимым! Терпению и сдержанности юного волшебника настал предел — осознание всех бед, что натворил Оден, терзало его и без того навидавшуюся душу, жгло в груди. От того, чтобы тут же броситься на мага и разорвать на части, он удерживался только потому что знал, как высока была за цена за то, чтобы найти мага. — Принципы, говоришь… А у меня нет принципов! — И вы живёте без них? — О да, сложно представить, не правда ли? Такую сложную жизнь! Вы придумали понятие «принципиальность», чтобы облегчить себе жизнь. Люди не любят думать о своих поступках, предусматривать что-то, рассчитывать. Зачем? Ведь есть принцип! И думают: «Да чего мне голову ломать, поступлю по принципу!» Принципиальность сродни простой человеческой лени. Представить ситуацию, продумать наперед — ни в коем разе. Зато плюнуть на всё это и отдать себя в руки судьбы — легко и запросто. Но судьба не терпит такой беспечности и наказывает бестолковых, которые не хотят нести ответственность за свои поступки… И тебе стоит это знать, ведь ты станешь правителем. Волшебник свирепо уставился на преспокойную физиономию Одена. Он мог убить его, прямо сейчас, прямо здесь. Оден повинен в таком огромном количестве деяний, что не счесть, так почему он до сих пор жив? Филис заскрежетал зубами от злости — он не знал, что делать. «Я — король, я могу всё!» — кричала одна часть его сознания, но другая вопила ничуть не тише: «Задание! Выбей информацию, планы! Предотврати смерти!» — Смертей не избежать, — слово прочитав мысли своего надзирателя, вкрадчиво проговорил Оден, — Аквилон это знал, и поэтому был куда лучше тебя. — Не тебе решать, — Филис выдохнул и взял себя в руки, — Я буду стараться походить на него! — Очень мудро, — одобряюще хмыкнул старый маг, и его глаза сверкнули, — нечего себе искать идола среди живых, никогда не знаешь, может он завтра умрёт или превратится в ничто. — Прибереги свои притчи для солдат, — с презрением, ядовито прошептал Филис, — ой, забыл, они же все мертвы, как печально! Одена, кажется, это задело — щека дернулась, словно в судороге, губы искривились в оскале. Через мгновение лицо вновь стало непроницаемым, только глаза больше не блестели. — А ты всех родственников так встречаешь? Филис опешил, но прежде, чем он успел что-то произнести, Оден продолжил: — Давай-ка я тебе дам подсказку, — он гадко улыбнулся, увидев, что враг выбит из колеи, а через секунду, по привычке, снова сделался спокойным, — жил-был на Септерре один мужчина, и он был правителем в одном городе, в одной стране. Но однажды он нашёл приемника себе… Филис, бедный, подавленный, исподлобья глядел на Одена потухшими, словно мертвыми глазами. — …И родилось у того человека много детей! Дочери и сыновья… Но в один прекрасный день приемник убил того человека и стал правителем, а затем в тайне принялся и за детей, и умерли они все… Почти все. Филис пошатнулся. — Кроме одного, незаконнорожденного, но столь же могущественного, как отец! — Оден дико воззрился на своего сына.