Год 767.
Остров Урварос — Хиккой Для Жанна всё предвещало прожить скучную, одинокую жизнь среди таких же рыболюдей, как и он сам. Однако у Судьбы на него были совсем другие планы. В детстве наверняка у всех были клички, прозвища. У кого-то — смешные, у кого-то — крутые, у кого-то несли скрытый смысл. И, конечно же, самым известным из них был тип «обидные прозвища». Именно так начиналась история жизни Жанна — с обидной клички. «Фламинго». Рыболюди, в отличие от людей, помнят практически всё с момента рождения и до самой смерти. У этой расы еще за месяц до рождения определяется, каким будет рыбочеловек по характеру и его предназначение. Жанн должен был стать робким, чувствительным и очень сентиментальным рыбочеловеком и даже внешне больше походить больше на девочку, нежели на мальчика. Так, в целом, и произошло. Только-только его круглое лицо появилось на свет и большие красивые карие глаза оглянулись по сторонам, приметив нескольких незнакомых людей, как мать моментально заявила врачам: — Я не хочу, чтобы это отродье жило со мной! Врачи, едва это услышав, впали в ступор и нервно переглянулись. Отец Жанна, всё время наблюдавший за родами, совершенно не моргая, побледнел и сурово вымолвил: — Эллен, это же твой сын… Это наш сын! — Это создание будет только мешать нам! — вскричала Эллен, приподнялась, но тут же снова бессильно откинулась на ложе. — И это ты во всем виноват, Иен! Иен нахмурился, быстро подошел к врачевателям, выхватил своего сына из их рук и прижал к груди. Он просто недоумевал, что же произошло с его женой — в один момент добрая и сердобольная Эллен превратилась в сумасшедшую, совсем незнакомую рыбочеловеку женщину. Принимавшие роды робко отшатнулись, а маленький Жанн во все глаза уставился на отца. — Повтори-ка, что ты сказала? — Иен медленно наклонился и навис над женой. Та в страхе побледнела и слегка задрожала, но всё же безумие пересилило рассудок. На мгновение приподнявшись и широко распахнув глаза, Эллен замахнулась рукой и дала пощечину своему мужу. Красный след от ладони вспыхнул на блестящей, свежевыбритой щеке рыбочеловека. Иен закрыл глаза и отодвинулся от матери Жанна. Позади него один из молодых врачевателей хотел было выйти из комнаты, скорее всего, чтобы позвать охранников, но главный врач его остановил. — Ты — не моя жена. — Иен снова открыл глаза. — Мог бы и получше сыграть, проклятый сын Хаоса. Вдруг всё вокруг замерло, словно кто-то решил остановить время (хотя, так, скорее всего, оно и было). Врачеватели застыли в неестественных позах, как и ребенок на руках Иена, лишь Эллен слегка дрожала, глядя в глаза рыбочеловека. Её рот неестественно растянулся, глаза будто увеличились и стали полностью белыми, язык вытянулся и стал похож на извивающуюся змею. Над телом Эллен вздымались клубы пара. — Почему мы? Почему Жанн? — тихо спросил Иен, бросив грустный взгляд на сына. — В нём есть Воля, Иен Сурн! — прошипела Эллен. — И отцу она очень нужна! — Сурн… Я не знал своей фамилии… Как тебя зовут? — Конечно, не знал! Твоего папочку справедливо пришил маг семьдесят лет назад! Тирис, младший сын — моё имя! — Так вот, Тирис, помни, — презрительно и с горечью усмехнулся Иен, — что однажды мой Жанн отыщет тебя, будь ты хоть под землей, хоть в небе, да хоть в самом Тартаре, и уничтожит всю вашу семейку! Тирис, сын Хаоса в теле Эллен, предпочел проигнорировать эту угрозу, многозначно оскалившись. — А сейчас ты убьешь свою жену из оружия, что лежит в заднем кармане твоих штанов, после чего уйдешь отсюда и будешь растить сына, не вспоминая о случившемся. Придёт день, и он сбежит из дому, но ты не станешь ему мешать. Иен еще раз одарил свою жену убийственным взглядом и, вдохнув поглубже, слабо кивнул. Эллен, бледная, словно лист бумаги, бездвижно лежала, судорожно глотая воздух, на ее мокром лбу проступили вены. Очень часто можно было услышать от людей и рыболюдей фразу «печать смерти» — когда в лице кого-то появляется необъяснимое, еле уловимое изменение, и через короткое время этот «кто-то» умирает. Иен был не из суеверных, но сейчас он мог бы поклясться, что видел такую же печать и на Эллен. Со скоростью молнии рыбочеловек, перехватив сына поудобнее одной рукой, засунул другую в задний карман своих штанов. Женщина успела увидеть лишь блестящее, черное дуло пистолета, кожаную обертку его ручки, гравировку на стансаловом корпусе — «Иен». А в следующий миг раздался выстрел. Эллен не успела проронить ни единого вздоха, как пуля пробила ее лоб и прошила череп насквозь. Большое красное пятно раскрасило стену позади нее. Врачи, остолбеневшие, стояли позади, затаив дыхание. Наконец один из них, самый старший, подошел к Иену и положил руку на плечо. Рыбочеловек медленно, словно боясь, что жена может проснуться, положил пистолет рядом с трупом, на ложе, затем взял Жанна в обе руки и начал медленно покачивать. За все это время его сын ни разу не шелохнулся, даже когда Иен выстрелил. — Вы же понимаете, что я должен сделать? — осторожно спросил врач. — Прекрасно понимаю, — пробормотал рыбочеловек. — Поэтому и прошу вас передумать. Я вам заплачу, да столько, что вы и во сне не видели. — Неужели вы думаете что я… — старый врачеватель гневно сдвинул брови, но не договорил. Он свалился на пол, а сзади него, со шваброй в руках, возвышался молодой человек в костюме акушера — тот самый, что хотел пойти к охранникам. Он небрежно посмотрел на старика, после чего перевел взгляд на Иена и произнес: — Я сделаю все так, чтобы произошедшее стало несчастным случаем. А мой учитель, поверьте, не скоро еще проснется, да и навряд ли что-нибудь вспомнит. Иен посмотрел в глаза молодому рыбочеловеку и уверенно кивнул. Жанн спал, тихо и умиротворенно посапывая на руках отца. О том дне больше действительно никто не слышал, спасибо молодому врачу. Иен так и не узнал, как его зовут, но деньги отдал, как и обещал. Едва получив сумму, врач ушел навсегда из деревни Хиккой, больше никто его и не видел, чему Иен был очень рад. Тем временем, маленький Жанн подрастал и становился в точности таким, как предсказывали врачи. Его и без того красивое лицо становилось год от года прекраснее, черты лица — мягкими и утонченными. Отец не без горечи следил за его метаморфозами, хоть и прекрасно осознавал, что дороже сына у него никого нет. Жанн это понимал и видел. Он очень быстро научился понимать, что чувствуют люди вокруг него, и сам учился скрывать свои эмоции, правда, получалось не особо хорошо.***
В один прекрасный день Жанн возвращался со школы домой. Погода стояла в тот день прекрасная: толща океана была практически прозрачной, так как на поверхности стоял штиль, и Алиос хорошо виднелся сквозь толщу воды. Вокруг мельтешили такие же рыболюди, как он — так называемые «первочастники», отучившиеся и бегущие домой. Сам Жанн бежать вовсе не собирался. «Что за варварство, — размышлял он, — я что, в детском саду? Моё положение не позволяет вести себя так же безалаберно». Жанн медленно продвигался по улице, напустив как можно больше грации и величия в свою походку, что было довольно сложно, когда вместо ног у тебя мерцающий, слегка светящийся синий рыбий хвост. Он думал, как бы это эгоцентрично не звучало, о себе. Почему он родился таким? Разве это было ему предначертано? Ведь в школе их учили: каждый может стать кем хочет. «Тогда почему я не могу стать воином? — Жанн с ненавистью посмотрел на свои ладони, нежные, длинные и тонкие пальцы, которые и сгодились бы разве что для игре на флейте, но никак не для сражений. — Черт, ну почему так?» Злость начала накапливаться в его груди, давить, и, не выдержав, маленький рыбочеловек подобрал камень, валявшийся неподалеку, среди огромного количества других камней. Вот только все они были округлыми, со стертыми гранями, а этот — острым, словно лезвие ножа. В сердцах Жанн зажмурился и полоснул камнем по ладони. Боль пронзила кисть, и, открыв глаза, он увидел прямо по центру ладони небольшой порез, кровь из нее быстро вытекала маленьким красным фонтанчиком и сливалась с водой. Не успел Жанн испугаться, как что-то в ранке сверкнуло. Он подумал было, что ему померещилось, но тут же разубедился: порез едва засветился красным и моментально затянулся. Ошарашенный маленький рыбочеловек, все еще с изумлением и зачарованностью глядя на кисть, не заметил появившихся в его личном пространстве посторонних. Сумев кое-как оторвать взгляд от места, где в одно мгновение появилась и исчезла рана, Жанн поднял глаза и обнаружил перед собой десяток знакомых, наглых, хихикающих физиономий. Это был Корис и его приятели, собственной персоной — одноклассники Жанна, дурная слава о которых выходила далеко за пределы школы. — Чего тебе надо, Корис? — Стараясь, чтобы его голос звучал как можно смелей, спросил маленький рыбочеловек. Однако как на зло, этот звук был скорее похож на писк какого-нибудь грызуна. — Фламинго! Давно не виделись! — кривой, злой улыбкой поприветствовал мальчика «главарь» банды, Корис и захохотал во всё горло. К нему присоединились такие же потрёпанные обалдуи, его якобы друзья. На самом же деле, эта кучка людей просто следовала принципу «следовать за тем, кто сильный». А если «сильный» начинал проявлять слабину, то его выкидывали из компании, подобно старому ПГ-устройству. Жанн уже давно получил такое прозвище — «Фламинго». Вы, наверное, думаете: «Что тут такого, просто имя довольно симпатичной птицы?» Вот только фламинго была чем-то вроде анти-священного животного на Острове Уварос, из перьев которой изготавливали туалетную бумагу. Корис был одарен природой, подобно Жанну. Только вот ему достались не нежные руки и красивые глаза, а огромные мускулы, твердая, словно стансал, кожа и выносливость. Жанн понял, что вляпался в переделку, из которой сложно будет выбраться просто так, без потерь. — Как первые дни в школе? — язвительно скривился Корис. — Не обижали? Его приятели из-за спины заржали, словно только что услышали очередную искрометную шутку прямиком изо рта придурковатого главаря. — Нет, — ответил Жанн, уже предчувствуя, что сейчас произойдет, закатывая рукава и пряча флейту. В тот день его избили по-настоящему сильно, после чего его поломанный пополам игральный инструмент оказался в помойке вместе с самим Жанном.***
Маленький рыбочеловек медленно плыл домой. На улице, слава богу, никого не было — Жанн не хотел, чтобы сейчас кто-то подбегал к нему с криками вроде «что случилось?» или «тебе нехорошо?» на всю улицу. Ему и без того было гадко. Сердце кололо. Правая рука еле шевелилась, но и то хорошо — скорее всего, Корис ее сломал. Еще бы, ударить коленом прямиком в предплечье — далеко не шутки, за такие проступки, по идее, можно было и в тюрьму попасть, но Жанн и не думал идти в местные правоохранительные органы. Скорее всего, это было бы бесполезно, да и к тому же, он не хотел выглядеть трусом перед всеми. Новенькие вещи — черные штаны с серебристыми вставками по бокам, подаренные на день рождения, зеленая рубашка и серый пиджак — сейчас превратились в кучу тряпья, пригодного, разве что, местным бездомным в качестве подстилки. Одно радовало — его лицо было изуродовано. Два синяка под обоими глазами, ссадины на скулах, разбитый лоб и подбородок — все это, откровенно говоря, даже в какой-то мере нравилось Жанну. Можно будет некоторое время избегать взглядов отца, напоминающих маленькому рыбочеловеку об его участи. Сам того не заметив, Жанн приблизился к своему дому. Это было небольшое деревянное жилище, как раз для двух человек, втроем здесь жить было бы тесно. Свет горел во всех комнатах, что заставило рыбочеловека удивиться — его отец был самым экономным из всех живущих в Хиккое рыболюдей. Дверь была распахнута настежь, и этот факт уже давал очень много поводов для беспокойства. Почуяв неладное сердцем, которое и без того болело, Жанн, пытаясь отделаться от мыслей о ноющем теле, рванул к дому. Но он остановился за миг до того, как забежать внутрь, поскольку услышал голос. Сначала Жанн решил, что это отец разговаривает с кем-нибудь с помощью ПГ-устройства, но вдруг послышался новый голос, незнакомый маленькому рыбочеловеку. Неизвестный твердил что-то невнятное, но суть Жанн уловил: он просил отца поторопиться, а почему — неизвестно. — Ты точно вернешь мне Эллен? — дрожащим голосом спросил отец. Жанн никогда такого не слышал. С самого рождения сына отец был очень спокойным и сдержанным, он и улыбался-то редко, а тут — откровенная, трепещущая надежда в голосе! «И откуда я это знаю?» — поморщился Жанн. Вдруг он почувствовал странное тепло в сломанной руке. «Наверное, опухоль появляется», — решил рыбочеловек и опустил взгляд, но увидел знакомое красноватое сияние. Вся рука, словно просвечиваясь, светилась, и это сопровождалось приятным теплом. — Конечно точно, я всегда держу свои обещания! — заверял отца все тот же незнакомый голос. — Только отдай мне мальчишку. — Что вы хотите с ним делать? — В нем есть кое-что моё — маг… — Нет, это я знаю! Я слышал это уже десять раз! Я про то, что вы реально хотите сделать с моим сыном! — Не кричи, Иен. Мы собираемся вытащить у него Могущество, в прямом смысле. Мой отец умеет это делать. — Он умрёт? Незнакомец умолк. — Нет, я не думаю… Видишь ли, нам нужно лишь подчиненная воля Жанна. Судьба же наделила его такой Волей, что сломить её не удастся никому… Но есть обходной путь — нужно, чтобы родитель при нём сказал, что одобряет это. Тогда мы сможем лишить Жанна сознания… А выживет ли он… Сложно сказать. Но подумай головой! Он совершенно бесполезен в вашем мире! Его сердце переживает каждый миг жизни в сотню раз интенсивнее, чем любое другое! Он непомерно хороший для Септерры! «Ему жить не больше двадцати — двадцати пяти лет», — в один голос твердили врачи и лекари отцу даже при самом Жанне. Мальчик запомнил эти физиономии, одинаково красные, практически безразличные, но с туго натянутой маской под названием «мы желаем лишь лучшего для вас» — годами тренированного выражения лица. Страшнее всего было то, что отец, пусть и не сразу, но поверил им. — Мир не состоит из одних только вояк! — внезапно твердо возразил Иен. — В нем всегда есть место прекрасному! — Только вот веришь ли ты сам своим словам? — язвительно прошипел неизвестный. Отец молчал. Слезы по одной всплывали перед Жанном. Он просто не мог поверить своим ушам. Он хотел жить, чувствовать всё прекрасное в этом мире. Он каждый раз бойко восклицал тем лекарям, что собирается прожить эти двадцать лет и радоваться этому изо дня в день. Врачеватели тупо улыбались и покачивали головами. Тогда маленький рыбочеловек пытался найти поддержку во взгляде отца, но Иен не глядел на сына. — Когда тебе его привести? — сквозь зубы выдавил отец. Жанн в ужасе отшатнулся от двери. «Отец?.. Нет-нет!» — Завтра — в самый раз, — довольно ответил неизвестный. «Отец?..» Жанн упал на колени, схватился пальцами за песок, и кисть начала погружаться в аморфную смесь. Горечь давила на глаза и лоб, мешала думать здраво. Хрупкое сердце юного рыбочеловека жестоко билось о кости, вот-вот готовое разорваться на части. Жанн развернулся и бросился бежать. Бежать от этого дома, от отца, от незнакомца, Кориса и его дружков, ненавистной школы и всей деревни, где ему не было места и не будет никогда.***
Фтария — Вайтлиф На суше было ничем не лучше, чем под водой. Жанн понял, что здесь он совершенно безразличен всем и каждому, даже пикару его соседа — животному симпатичному, но вредному и мстительному. Все пикары были такими, но винить их в том нельзя: надо же как-то маленьким созданиям показывать, что их нельзя просто так обижать. Рыбочеловек жил в довольно уютном закоулке, где и питался, несмотря на то, что люди почему-то называли место «помойкой». По мнению Жанна, это место было во много раз лучше, чем некоторые дома, а также здесь всегда была доброжелательная, хоть и иногда буйная компания. Такое течение событий Жанна вполне устраивало. Всю его красоту как рукой сняло. Жанн множество лет работал на всевозможных предпринимателей: от простого садовода, старенького дедушки, которому было просто тяжело носить ящики, до крупного бизнесмена, которому не хватало уборщиков общественных туалетов. В конце концов, когда настало время платить за работу, бизнесмен просто вышвырнул рыбочеловека, и Жанн решил, что лучше будет уйти без претензий. Его руки огрубели, кожа загорела, нежные черты лица исчезли вместе с красивыми волосами. Очень скоро Жанн отстриг свои темные локоны, ибо вреда от них было куда больше, чем пользы. Одни только глаза — прекрасные, карие, остались теми же. Волшебного свечения в ранах больше не появлялось, и Жанн всерьез начал думать, что тогда ему просто мерещилось, ведь он читал, что мозг показывает людям и рыболюдям то, что они хотят видеть. От того садовода, который попросил о помощи с переносом ящиков, рыбочеловек не только не принял денег, но и пообещал и дальше помогать, и в награду за это получил кое-что очень ценное, а именно — заклинание. В этот день Жанн пребывал в приподнятом настроении, ведь удалось проучить соседского пикара — животное, совсем обнаглевшее и решившее, что жилище рыбочеловека — отличный туалет, было подвергнуто достойной расправе — брошено в бочку с навозом таких же пикаров. Рыбочеловек, придя к саду старика Черкера, как обычно, отворил калитку и вошел. Протоптанная хозяином сада тропинка вела прямо к небольшой полянке. На этой полянке, окруженной самыми прекрасными растениями во Фтарии, карахутами («жемчужиной моего сада», как говорил сам старик, при этом довольно ухмыляясь, и закрывал глаза, вдыхая воздух обеими большими ноздрями), стояло знакомое деревянное кресло-качалка, рядом с ним — стол, на котором покоились книга и пустая кружка. Самого старика нигде не было, но Жанн удивляться не стал. Вместо этого он засучил рукава и принялся активно ухаживать за растениями, «жившими» здесь — поливать, рассыпать удобрения, кое-где — лекарства. В итоге, спустя где-то час работы, он обнаружил, что делать-то больше и нечего: дерево, которое он «обслужил» только что, было последним в саду Черкера. Все остальные душистые, раскидистые и благодаря нему аккуратные деревца Жанн привел в порядок, а заодно починил забор, трубу для воды и навес. Улыбнувшись, он собрал все инструменты и отправился на поляну — за дом. Старик сидел здесь, покачиваясь на кресле, попивая чай. Надо признать, он очень изменился со дня их первой встречи: поправился, выглядел здоровее и куда счастливее и, конечно же, неустанно рассыпался в благодарностях. Жанна это радовало — хоть в чем-то почувствовать себя полезным, но слегка беспокоило. Он не без грусти покидал сад Черкера, про себя отмечая, что навряд ли ещё окажется столь же тепло принят. Эта стоянка на его пути, пусть и несправедливо короткая, запомнилась надолго как подтверждение, что не все люди в Вайтлифе воротят нос при слове «рыбочеловек». — Ох, неужели ты все сделал? Гху! — едва завидев рыбочеловека, весело спросил хозяин сада. — Хм… Да, вроде бы, — пробормотал Жанн. — Но я перепроверю, если хотите. На самом деле, он был очень доволен собой, но тщательно скрывал в себе это чувство. Черкер приподнялся на кресле и вскинул густые, седые брови: — Ну ты даешь! — крякнул старик. — Прямо как я… Гху!.. В годы молодости! Кстати… Он отложил книгу и принялся копошиться в своей сумке. Давно, почти сразу же, как познакомился со стариком, Жанн взял с него слово не платить за работу. В награду за труд рыбочеловека кормили и предоставляли место для сна, по настояниям Черкера. Он знал о неприветливом народе Вайтлифа. — Вы же не хотите?.. — с подозрением начал Жанн, но хозяин быстренько его остановил: — Нет-нет, это не деньги, не волнуйся. Это кое-что получше. Жанн с самого первого дня чуял неладное, творившееся в уединенном доме одинокого старика. Ему попадалось много странностей, объяснения которым Черкер придумывал ну очень уж нелепо и неумело. Рыбочеловек так и не добился правды, откуда в саду взялись уникальные, даже легендарные трехсотлетние снежные карахуты, росшие в Землях Гиперборейцев, зачем в доме висит сияющий посох и для чего нужны вырубленные на бревнах значки. Старик, наконец найдя что-то, что искал, радостно вскинул седые брови и вытащил какой-то листок. На нем было что-то написано корявым почерком, кажется, что-то вроде стихотворения. «Неужели он решил сочинить оду в мою честь?» — ухмыльнулся Жанн. — Это заклинание, — хитро улыбнулся старик. — Чтобы дать тебе ноги! Жанн обомлел. Он-то думал, что заклинания, обряды и прочая магия — это что-то вроде легенд, хотя, конечно, не мог отрицать существования волшебников. В общем, противоречий в его голове за жизнь скопилось очень и очень много. — Ну, точнее, это не совсем ноги…. Оно действует лишь в течение суток… Тебе придется приноровиться. Но всё равно — хорошая штука! — радостно подытожил хозяин сада и протянул листок. — Большое спасибо! — воскликнул он, растерявшись от изобилия чувств. Жанн его осторожно взял, словно очень хрупкую и ценную вазу. «Не зря я всё-таки подозревал его!» Взгляд Черкера обычно пробирал до дрожи — спина и руки непроизвольно покрывались мурашками, когда зеленый строгий взор устремлялся на Жанна. — Это — самое меньшее, чем я могу отблагодарить тебя, — улыбнулся старик. — Я знаю, как достаётся здесь рыболюдям. Здесь, в смысле, на суше. Люди здесь — сплошь сволочи… Не все, конечно, но этот город действительно отвратный. Гху-гху! Он вновь посмотрел на Жанна тем самым взглядом, от которого становилось не по себе. В этот момент рыбочеловек словно ощущал себя под водой, причем холодной, постоянно притом погружаясь глубже и глубже. Глубоко посаженные глаза, наполовину скрытые седыми бровями, напоминали о отшельниках-мудрецах, бродивших по горам в Соиле десятки лет и познавших, наверное, всю ценность жизни за это время. Жанн любил о них читать, потому что намеревался поступить точно так же, зная, что больше ему нигде не будут рады. При одних только мыслях об Урваросе сердце как будто растягивалось, словно на дыбе, а думать о городах вроде Вайтлифа было попросту противно. «С чего вообще я об этом задумался? — с недоумением опомнился рыбочеловек, а потом встретился взглядом со стариком. — Это точно всё он…» Как ни странно, никакой враждебности Черкер не источал, а может просто слишком хорошо её скрывал. «В любом случае, надо бы убираться». — Тебе ведь и правда тут не рады, да? — старик хмурил брови и говорил совершенно серьезно. — Хочу сказать, что так будет в каждом городе, который ты встретишь… Во Фтарии, Ноксии или Иссиле — без разницы. — Откуда вы знаете? — Я везде был. Гху!.. Ну, думаю, ты уже догадался, хе-хе, мои карахуты и правда из Земли Гиперборейцев. Я знаю, что люди — они такие… Одинаковые везде. И не любят тех, кто не похож на них, такая уж у них природа… Гху! Жанн присел на траву, хотя мог поклясться, что не собирался этого делать еще мгновение назад. Все же он решил внимательно выслушать старика. — Ты же хочешь, чтобы тебя называли по имени, правда? Пока что ты для всех рыбочеловек. выродок моря или как-нибудь, как вздумается недалекому мозгу… Но ты не желаешь оставаться рыбочеловеком… О, люди очень любят вешать таблички с названиями! Любимое их дело — обзывать что-то, да группировать потом. Гху!.. Тебе будет сложно. Люди не запоминают имен тех, кто для них скорее просто «человек» или «рыбочеловек»… Ноги тебе не помешают. Но я даже не об этих людях беспокоюсь. Я боюсь больше всего из-за таких, которые, едва тебя увидев, взбесятся и будут жаждать твоей крови… Ты думаешь, что это край? — Черкер вскинул бровь, — уверяю тебя, это не так! У людей нет края, они могут превзойти самих себя в любую секунду… Это первая вещь, которую я понял за семьдесят лет, что провел среди людей. Поверь мне, такие будут. Я не хочу, чтобы для твоего сердца эта жестокость стала внезапной болью… Хоть не внезапной. Второй вещью было очень странная мысль… Думаю, я всё же расскажу тебе её, — получив положительный ответ, Черкер немного подобрел. — Всё чаще в последнее время на ум приходит мысль: вот бы в один миг все люди ослепли! Сорок лет назад эта идея повергла бы меня в шок, но если бы сейчас у меня была такая возможность, я бы непременно ей воспользовался. Преужасное злодеяние, ты скажешь? А я отвечу: может быть, но только первые сто дней… Гху! Куда ужаснее то, как человека извратил дар природы, он превратился в проклятие! Люди могут возненавидеть кого-то с первого взгляда, могут только из-за одного вида хорошо если про себя унизить человека, сделать отвратительно неправильные выводы о нём, а то и оскорбить до глубины души. Гху-гху!.. Я с трепетом представляю, как нам всем бы пришлось узнавать человека по его чувствам и эмоциям, мыслям и доводам, а после восхищаться знакомством с удивительной личностью… Я бы хотел, чтобы все люди, так нежно лелеющие стереотипы и так страстно любящие себя самих, свои размышления и свою гордость, ослепли и лишились причин ненавидеть друг друга… Хотя это всё же очень сложно. — Разве тогда люди стали бы лучше? Разве можно заставить кого-то стать лучше? — пробормотал Жанн. — Хм-м-м… — Чертер едва заметно улыбнулся, но сделал вид, что задумался, прикрыв рукой губы. — Как можно силой вынудить человека учиться думать?.. Гм… До этого надо дойти самому. Иначе — это плохо закончится. — Нет-нет, не нужно заставлять людей это делать. Надо просто их подтолкнуть. Иначе люди ничего не сумеют — без подсказки. Жанн глубоко задумался. Он не мог определиться, хотел ли он спорить со стариком, или же был согласен и только искал новые доводы, чтобы убедить себя. — Ох, что ж… Я тебя сильно задержал… Гху! — всполошился Черкер. — Извини, я, должно быть, слишком сильно хотел с тобой поговорить. Пока ты не нашел новую работу — оставайся в этом доме. Жанн до того был перегружен эмоциями за прошедший день, что не мог даже восторгаться, а только благодарно кивнул.***
Год 783. Яркий период, часть вторая, день пятнадцатый.
В тот день была на удивление хорошая погода: Алиос и Гибиус светили ярко, окрашивая небо с одной стороны в красный, а с другой — в голубоватый. Но лучи были не слишком горячими, так как облака наполовину скрывали светила за собою. Легкий ветерок шевелил листья деревьев — идеальная погода для прогулки. Аналогично думал и Жанн. Он шел по аллее карахутов — забавных деревьев с радужными, шевелящимися листьями, и напевал что-то себе под нос. По пути к нему присоединился какой-то некрасивый и довольно потрепанный в уличных боях пикар, серый, с клочками выдранной шерсти, на вид готовый отдать концы уже через полгода. Ничего необычного, в этом городе довольно часто встречаются бездомные пикары, чаще всего они жалобно глядят прямо в глаза какого-нибудь прохожего-простофили, попрошайничают. Этого Жанн очень не любил, отчасти потому, что не мог устоять и обязательно давал еды этим наглым животным. Но этот пикар — совсем другой. Что-то было в его взгляде такое… человеческое, будто он две недели ходил на лекции к местному мудрецу и теперь осознал смысл жизни. Жанн так задумался, что не заметил, как изменилась погода. Порывистый ветер стал куда сильнее, а облака исчезли, не оставив и следа. Солнце палило не хуже кузнечной печи. Но самое удивительное было в том, что исчезли все живые существа с улицы. Казалось бы, оно и понятно: вряд ли даже какая-нибудь кошка хотела бы получить солнечный удар, да так и помереть прямо посреди улицы. Но сейчас всё было по-другому. Абсолютно все окна были закрыты, задернуты шторы, а кое-где даже ставни затворены. Не слышалось ни единого звука мотора или любого другого звука, означающего жизнь. Как будто кто-то взял и усыпил весь город. Или не «как будто»… Лишь тот пикар продолжал сидеть и смотреть прямо в глаза юноше. Неожиданно он подскочила и принялся лаять, да так рьяно, что рыбочеловку сделалось не по себе: животное выло, взывало, прожигающе и умоляюще глядело прямо в глаза, как будто о чем-то хотело предупредить. Реакция Жанна не подвела — он отскочил с места, где стоял, за секунду до того, как кусок аллеи превратился в лужицу серой жидкости. А вот пикару повезло меньше: его отбросило метров на десять, где он теперь и лежал. Жанн пообещал себе, что, если выживет, то вернется за этим животным, и если не спасет, то, по крайней мере, напишет для нее рекомендацию в Животный Рай. Но в тот же миг дело приняло дурной оборот: в этот раз неизвестный извергатель молний оказался точнее и поразил Жанна точно в голову, со стороны уха. Тут рыбочеловек и увидел учинителя хаоса. Это было довольно странное существо, напоминавшее гиперборейца. Но носило оно синюю, с черной окаймовкой, шубу с капюшоном — нетипичный для жителей севера прикид. Гипербореец. Юноша узнал его из книги, которую ему читал отец на ночь. Жанн сразу же понял, что это конец его бесславной жизни, но не успел он развить эту мысль, как оказался обездвиженным. И в следующие тридцать секунд перед ним предстало самое удивительное и странное зрелище в его жизни. Пикар непостижимым образом, прямо на глазах Жанна, превратился в человека. Его маленькое тело начало увеличиваться, вытягиваться, охваченное синим свечением, и вот уже перед рыбочеловеком стоял юноша лет двадцати на вид. «А, нет, рыбочеловек, — вдруг сообразил Жанн, внимательно посмотрев на шею уже-не-пикара. — У него жабры на шее!» Тем временем, юноша ринулся в бой с монстром и сумел наглядно объяснить гиперборейцу, который удивился такому повороту событий ничуть не меньше, чем Жанн, что нельзя безнаказанно вышибать рыболюдям мозги. Через минуту от врага осталась только шуба с капюшоном. Теперь уже не пикар, а настоящий человек обернулся и посмотрел в глаза Жанну с интересом. Тому стало даже неловко от такого прямолинейного любопытства. Наконец незнакомец протянул: — Приве-ет. — Привет, — поздоровался Жанн, кое-как поднявшись и протянув руку в знак приветствия. — А ты кто? Он исподлобья, не поднимая головы, взглянул на юношу, а тот — напротив, слегка задрал нос, глядя немного свысока. Жанн прервал неловкий зрительный контакт. — Жаль, что ты не узнаешь меня, — незнакомец грустно улыбнулся и пожал руку. — Не хочу долго рассказывать… В общем, вспомни визиты своего дяди… Дяди Зоу, мы часто с ним приходили. Только ты не хотел со мной играть… Этим дядей был мой отец. На Жанна нахлынули воспоминания. Он вспомнил, где видел этот взгляд. Зоу — дряхлый, по слухам скатившийся с катушек отшельник часто заглядывал в дом рыбочеловека, прихватив прорву занимательных историй, резкий запах свалки и маленького непоседливого блондинчика, когда-то оставленного на милость старика — Клина. Последний тогда ещё даже не умел разговаривать, вдобавок постоянно ходил укутанным в десяток тряпок и потертый гигантский платок своего «родителя», так что лицо его разглядеть было трудно. Играть или даже просто сидеть с маленьким ребенком Жанн едва ли желал, обычно отдавая предпочтение рассказам Зоу, потому и не узнал Клина сразу. Жанн неожиданно для себя осознал, что эти воспоминания были чуть ли не самыми теплыми из всех, что касались дома. Рыбочеловек с интересом продолжил вглядываться в лицо собеседника. Клин был одним из тех рыболюдей, на которых почти не сказалась принадлежность к этой расе. Как у многих людей, его волосы были очень светлыми, почти белыми, черты лица — утонченными, слегка округлыми, скулы выдавались вперед, ровный нос немного притуплялся в кончике, а в глазах и вовсе ничего не осталось от рыбочеловека — обычные голубые, слегка разбавленные зеленоватым. Телосложение Клина было на удивление скромным, худощавость скрыть не удавалось даже под толстой кофтой. Ни дать ни взять — обычный студент-человек. Только маленькие жабры на шее выдавали его истинную сущность. — А зачем ты здесь? Клин изогнул верхнюю губу и сощурил глаза. — Я думал, ты догадался. Чтобы защищать тебя, конечно-разумеется. Я, кстати, занимаюсь этим уже несколько лет. С тех самых пор, как ты сбежал с Острова Урварос. Сердце Жанна робко встрепенулось от этих слов. Он почесал затылок. Ему вдруг вспомнились все «чудесные» похождения по ночному городу: как преследовавшая компания хулиганов внезапно пропала после поворота; как разозленный пикар, уже готовый разорвать в клочья рыбочеловека, начал отставать и вскоре совсем остановился; как в день, когда он уже приготовился принять смерть от руки холодов Белого Периода, объявился незнакомец, швырнул теплые вещи и припустил прочь. — Не стоит меня благодарить… Это было вроде как моим заданием, — неуверенно улыбнулся Клин. У Жанна сразу появилось нехорошее предчувствие, что настало время плохих новостей, хотя он ещё ни в чем не подозревал собеседника. Взглядом тот словно заранее извинялся за что-то. — Заданием? — Да, заданием от капитана Армии Сопротивления. Рыбочеловек присвистнул. Мотивы свалившегося на него, как снег на голову, Клина, прояснялись. Непонятным оставалось только его смущение. — Ты пришёл, чтобы убедить меня к вам присоединиться? — предположил Жанн. И, как оказалось, попал не в бровь, а в глаз. Клин кивнул и потупил взгляд. «И чего он так терзает себя?» — Так это приказ? — Угу. — Гм… А почему… Я? Я же, вроде, в соревнованиях первые места не занимал, да что там — даже не участвовал. И навыков — ноль. — Хотел бы я знать-понимать, я не собирался раскрываться сегодня, — пожал плечами Клин. — А ты хочешь этого? Вопрос застал Жанна врасплох. «И правда, хочу ли я этого?» Рыбочеловек не знал, слишком мало он был осведомлен о всей этой военной системе. Но зато он точно был уверен в другом. — Я согласен, — выпалил Жанн, сам поражаясь своей решимости. Только сейчас он понял, насколько устал от простой жизни, которой он сейчас жил. Никакого разнообразия, разве что новые бродяги и проходимцы, которые рассказывали новые истории. Ещё больше подавляло одиночество. Клин же оказался практически первым, кто разговаривал с Жанном не как с ячейкой рабочей силы, не как с членом отряда строителей или прислуги, а как с приятелем. Этого Жанну издавна не доставало. Жанну хотелось чего-то нового. И сейчас на него свалился, так же внезапно, как и Клин, шанс всё изменить.***
Ноксия — Армия Ноксии Они вдвоём без промедления переместились в базу армии. Жанн точно знал, что такие «телепортаторы» есть только у солдат, магов и правоохранительных органов, потому окончательно убедился во всем, что поведал Клин. Друзья находились в Ноксии — примерно в двух тысячах километров от Вайтлифа, по соображениям Жанна. Перед друзьями находилось здание, похожее на шалаш. Клин без особых сомнений подошел к двери и пригласил Жанна пройти внутрь. — Это что, и есть штаб Армии? — Без лишних вопросов, — отчеканил Клин, однако в его карих глазах мелькали веселые искорки. Жанн решил последовать совету. Внутри было обустроено гораздо более цивильно, чем снаружи. Стены из хиллора были сплошь и рядом увешаны всевозможными пушками, мечами, ножами, пистолетами, арбалетами, пулеметами и даже волшебными трезубцами, о которых Жанн знал с детства. По всей видимости, они появились не совсем вовремя, потому что генерал (по крайней мере, человек с генеральскими знаками отличия), спокойно попивавший кофе из кружки, увидев Клина и Жанна, поперхнулся и облился горячим напитком. Он закричал и принялся усердно дуть на свои штаны, проклиная всех, кого можно. Закончив, он гневно воззрился на Клина и воскликнул: — Черт тебя подери, Клин! Когда ты уже научишься стучаться? — Извините-простите, генерал Ардор, — по виду юноши нельзя было сказать, что он особо раскаивался. В его взгляде читалось скорее пренебрежение, и даже отвращение. Причины этого для Жанна оставались загадкой. — Я привел Жанна, как вы и приказали. Генерал Ардор переключился со своих штанов на рыбочеловека. — Прекрасно, — ухмыльнулся он, и в этом взгляде Жанн не увидел ни капли дружелюбия. — Добро пожаловать, Жанн! Генерал наспех поведал кое-что об Армии: о режиме дня, о расписании занятий, о еде, благоустройстве и домиках, о других солдатах. Он коротенько пробежался по отрядам и определил Жанна, как не вовремя появившегося, в группу, возглавлял которую Клин. Тот довольно хмыкнул, услышав это. Генерал вставил ещё пару слов о значимости и важности дисциплины, после чего отпустил новобранца. — Он вроде бы неплохой человек… Лучше многих, кого я встречал, — задумчиво сказал Жанн. Они шли неизвестно куда. Точнее, Клину-то было известно, но сообщать Жанну он не собирался. — Надо ему рассказать про то, что случилось в Хиккое, — мыслил вслух рыбочеловек. — Наверняка тех преступников еще не поймали… Клин затормозил и обернулся, возвысившись над ним. Жесткие пальцы вцепились в плечо Жанна, его сердце тревожно екнуло — он не понимал, что могло случиться, чтобы в один момент его товарищ так изменился. — Послушай, Жанн! Здесь, — Клин огляделся и продолжил шепотом, — никому нельзя верить! Запомни! Иной раз — даже мне! Жанн сглотнул и кивнул. Клин утвердительно кивнул в ответ и, будто удостоверившись, что объяснил всё максимально внятно, продолжил путь. Они шли ещё минут пять мимо вояк от мала до велика, здоровенных и довольно хлипких, высоченных и скромного роста, украшенных шрамами и довольно смазливыми, глазеющих с одинаково любопытными, по-звериному любопытными лицами. Вечерело. Издалека послышался колокол. Звонкий, раскатистый звук пронесся по улице, возвещая о чем-то, но Жанн не знал, о чем именно. Клин шепнул: «Тренировка». Солдаты потихоньку стягивались в одну колонну и шли вперед — туда же, куда и командир с новобранцем. Тяжелые учения, похоже, начинались в тот же день: за ужин нужно было набрать максимальное количество очков в конкурсе на меткость в стрельбе. Вокруг поля толпились несколько сотен человек, не меньше. Красно-желтые полосы злаков тянулись далеко вперед, упираясь в большие круглые мишени, возле которых также стояло по несколько солдат, наверное, проверявших результаты. Чуть позже Клин поведал, что эти смотрители выдают значки на еду. Жанн волновался с каждой секундой всё больше. Он протиснулся к столу с оружием. Здесь творился настоящий хаос: пистолеты, обрезы, винтовки выхватывали прямо из-под носа, швыряли обратно, роняли на пол, ломали и даже стреляли в воздух. Ни одного пистолета Жанн не знал, поэтому хотел было выхватить первый попавшийся, но вдруг услышал грубый голос справа: — Не трожь его, не сумеешь с ним управиться! На лучше вот этот! Коренастый бывалый воин, сурово поглядев на новобранца, сунул ему небольшой черный пистолет, на вид совершенно обычный. — Он — самый простой. Легче всего научиться стрелять с него, а потом уже переходить к профессиональным! Жанн отблагодарил неожиданно добродушного незнакомца и выбрался из человеческого муравейника, отойдя подальше. Клин ждал его неподалёку с винтовкой в руках. Увидев пистолет, доставшийся Жанну, он похвалил того за выбор и указал, куда нужно идти — в самый дальний конец, где собралось меньше всего народу. Попыток было всего три. За эти три выстрела можно было набрать тридцать очков, а для того, чтобы получить ужин, надо было двадцать. С угасающей надеждой Жанн наблюдал, как один за другим промахивались солдаты, причем по виду довольно опытные. Подходила его очередь. Скоро отстрелялся высокий солдат перед ним, заработав двадцать восемь очков, и с ликующим боевым кличем ринулся к смотрителям. Жанн подошел к огневому рубежу и поднял руку. Кисть слегка дрожала, а в ушах колотила кровь. Рыбочеловек вспоминал указания Клина. Вдох. Прицел перестал дергаться, по щеке крупными каплями скатывался пот. Жанн еще пристальнее вгляделся в мишень, сопоставил мушку с центром круга и надавил на курок. Механизм заклинило. — Черт! Послышались недовольные оскорбления. «Поверь мне, такие будут!..» — слова Чертера взбрели на ум как нельзя кстати. Жанн со всей силы сжимал курок, но тот не работал. «Сними предохранитель!» — прошептал Клин над его ухом. Жанн выругался, повернул заветный крючок и сосредоточился, заставляя себя не отвлекаться на обзывания, доносившиеся сзади. Однако теперь он уже не мог поймать тот ритм, на котором мог точно прицелиться. Он пальнул два раза, пули пробили дырки на «двойке» и «четверке». Теперь ему уже ничего не светило, так что Жанн взвел курок и почти не целясь выстрелил. Раздался оглушительный взрыв, который уж точно не мог быть выстрелом, но в следующую секунду рыбочеловек догадался, что случилось. Окровавленная рука больше не могла держать оружие, и развороченный пистолет вывалился. Пальцы горели огнём и скрючились. Жанн схватился за руку и упал на землю, не слыша ничего, кроме писка. «У людей нет края, они могут превзойти самих себя в любую секунду…» Еще он помнил, что когда перевернулся на спину, то увидел, как Клин избивал того закоренелого воина, что подсунул этот пистолет. Он понятия не имел, как командиру удалось вычислить виновника, но не стал зацикливаться на этом, вместо того попытался встать. Жанн поднялся, оглушенный и раненный, на дрожащих ногах, только чтобы тут же упасть, но Клин подхватил его и, как тогда показалось, быстрее ветра унёс в лечебницу. Врач обещал довольно неприятные последствия и, по-хорошему, Жанну вообще стоило отказаться от стрельбы, да и от Армии Ноксии. Клин выслушивал это с понуренным видом. «Наверное, ему теперь несладко придется», — сетовал Жанн. — Я бы не советовал вам задерживаться здесь. Вряд ли ваше сердце сможет выдержать здешние нагрузки… В Жанне до боли знакомые слова ничего, кроме гнева, пробудить не смогли. — Знали бы вы, сколько раз мне это говорили! — Не удивительно, ведь состояние весьма плачевное. Да ещё и рука вас слушаться вряд ли будет в следующие дней сорок. — строго ответил врач. Жанн покраснел от обиды. Какая-то его часть осознавала, что лекарь говорит это вовсе не со зла, но эта часть была в тысячу раз слабее той, что вопила: «Ещё увидим, старый придурок!» — Я научусь стрелять за десять дней. Я буду выбивать не меньше пятнадцати очков! — грозно пообещал рыбочеловек. Клин от удивления поднял взгляд и озадаченно уставился на него. Врач только с неудовольствием пожал плечами: — Что ж, желаю вам удачи. Едва он вышел из кабинета, Клин рассмеялся: — Ты что, в самом деле? — Ещё как! — воскликнул Жанн. — Ты же сам сказал никому не верить! Его сильно задел тон командира. Однако тот, услышав уверенный ответ, сверкнул глазами и похлопал раненого по плечу. — Тогда — меньше разбрасывайся словами, а больше делай, дружище. В Жанне молниеносно утихла ярость. Он широко распахнул глаза и проводил недоумевающим, восхищенным взглядом Клина. «Друг?» Жанн не мог оторвать взгляда от двери ещё несколько минут, пока его сердце трепетно выстукивало торжествующую барабанную дробь. И он действительно смог. На одиннадцатый день, после получасовой разминки кисти и капли прекрасного крема он лихо выбивал все пятнадцать очков подряд. Врачу оставалось только диву даваться. Но если бы Жанном двигала лишь давно разросшаяся злоба к собственной неполноценности да обида, то вряд ли ему удалось бы что-то подобное. Он боялся разуверить Клина, что способен на невозможное, как боялся оказаться голословным, недостойным такого друга пустозвоном. Он дал себе понять: эта цель — испытание для него и для его дружбы. Он и не догадывался, что такие проверки были вовсе не нужны. Клин обычно приносил еду, и за ужином или обедом они обсуждали что-нибудь из военного дела: тактики, полководцев, войны или даже что-то, связанное с оружием. На тринадцатый день Жанн вернулся в строй, то есть покинул лечебницу. Он тщательно готовился к стрельбе, но только вот неожиданно абсолютно для всех стрельба была заменена на другое, по словам Клина, новое упражнение. Бой на мечах с беспощадными помощниками генерала оставил голодными больше половины войск. На этот раз рыбочеловек сидел за столом в одиночестве, невольно сверля взглядом стол, не в силах оторваться. В этом ему помог Клин, как будто нарочно треснув посильнее тарелкой об стол и напугав Жанна. — А это вообще разрешено? — изумился тот. — Конечно нет, разумеется! — лукаво ухмыльнулся тот, принявшись за свой ужин. — Хм… Перед Жанном было какое-то подобие каши, заправленное пряностями и кусочками мяса. Аппетита не было, но, несмотря на это, рыбочеловек принялся быстро поглощать еду. Она, правда, оказалась еще отвратительнее, чем ожидалось: — А тебе можно верить? Рыбочеловек застопорился. Он непонимающе глядел на Жанна несколько секунд, но вскоре его осенило: — Конечно можно! — Хорошо. — Жанн поглядел в тарелку и поморщился. — Ну и мерзость. Его недовольный взгляд из-под густых бровей встретился с веселым взглядом друга, после чего опустился. — Привыкай, — хмыкнул Клин. — Здесь какого-то другого не будет. — Почему ты с самого начала мне этого не сказал? — Ты бы не согласился! — расхохотался Клин. — А я не по наслышке знаю, что тебя сложно переубедить. «Железная логика», — отметил про себя Жанн, но не мог сдержать улыбки. Он был так рад, что у него наконец-то появился настоящий друг, что был готов на любые беды, лишь бы остаться с Клином. — Ну, ты готов? — доев свою кашу, спросил блондин. Его верхняя тонкая губа, должно быть, своевольно изгибалась с одной стороны, делая выражение лица брюзгливым и немного недовольным. Но Жанн совершенно точно знал, что этот изгиб означает совсем другое, нежели может показаться незнакомому — боязнь чего-то. Чего именно — оставалось только гадать. — К чему? — К экзамену… Ну, его подобию. Бой с гиперборейем. Еда внезапно потеряла вкус. Жанн отодвинул от себя тарелку и, я трудом проглотив комок еды, переспросил: — Н-на гиперборейца? — Правильно-именно. — Что, прям настоящего? — Угу. Генерал приказал: всех подающих надежды — на экзамен. Это как бы по желанию, но ты же понимаешь… — Клин отрицательно покачал головой. — Генерал смотрит, кто лучше всего походит Армии в качестве высококлассных бойцов. Станешь мастером — это будет прекрасно. Но для начала — испытание на повышение, после него — испытание командиров, потом — помощников, а потом уже и мастеров. Пройти каждый в десять раз тяжелее… — Клин закатил глаза. — Хотя кого я обманываю, во все сто. Генерал не любит набирать в приближенные должности слабаков, что есть то есть. Но тебе пока что, чтобы хоть немного приподняться над всеми, предстоит убить гиперборейца. — Я же… Не смогу. — Просто вспомни, как он был готов разорвать тебя! Так оно бы и случилось, не будь меня рядом. Помни, что оттого, что ты их жалеешь, они добрее не станут — глазом не моргнут, разорвут тебя на четыре части. Жанн опустил взгляд, слегка наклонился к столу и так тяжело вздохнул, что в ноздри попала пыль и мелкие крошки. Что-что, а быть убитым в первый же день ему не хотелось. Но только ли это ему мешало? Рыбочеловек начал понимать, что просто не сможет сдать не только потому, что проиграет, но еще и из-за своей сердобольности — убить невинное существо… Для него это было не под силу. О мысли о подобном грудь начинала раскалываться от щемящей боли. Жанн бы еще очень долго мог так сидеть и рассуждать, но его раздумья прервал звонок. — О, — встрепенулся Клин, — пора спать. — Спокойной ночи, — пробормотал Жанн. Он всё же не наелся. «Вот уж не думал, что буду скучать по жизни на суше! И как они только живут здесь? Не очень-то это и весело, — ворчал Жанн, готовясь ко сну, а вместе с ним бурчал и его живот. — Но кто говорил, что будет легко?» Домики здесь были еще беднее, чем штаб. Ветхие деревянные стены, кое-где с большими дырками, совсем не давали тепла. Поэтому разницы не было между сном здесь и сном на улице. Хорошо еще, что на дворе стоял Яркий период, и ночью земля не успевала сильно остыть. Положения не улучшали и храпящий десяток закоренелых вояк, которым хоть слово скажи — окажешься в весьма незавидном положении.***
Год 783. Период Увядания, часть первая, день девятый.
Настало утро. Рыбочеловека разбудил звук горна, и первая мысль, зародившаяся в голове полусонного Жанна, была примерно такой: «Я всё завалю». Пришла очередь Жанна охоты на гиперборейца. И это означало ад наяву для него. — Черт возьми, да это же всего лишь гипербореец! — воскликнул мысленно рыбочеловек. — Я смогу стать настоящим воином, если убью его! Они меня, в случае чего, запросто убьют! В голове пронеслась мысль: а что на это сказал бы его отец? Наверняка что-то вроде «ты не должен этого делать, ведь твоё предназначение в другом!» — Да плевал я на предназначение! — возмутился еще больше Жанн. — Где сейчас мой отец? Ведь он даже не пытался меня искать! На самом деле, рыбочеловек знал, что это не так. Но он был слишком обижен, чтобы признавать это, причем объект обиды был тайной даже для него самого. Жанн угрюмо направился в оружейную, а следом — на площадь, сквозь огромные стальные ворота. Гипербореец, злобный, дышащий яростью, пялился на него с противоположной стороны. Не долго думая, житель севера набросился на Жанна. Первую часть задания юноша выполнил безошибочно: здоровый, но ослабленный и слабо сопротивлявшийся гипербореец, покрытый белой шерстью великан, лежал посреди арены. Жанну предстояло убить его. Прямо в него вперились глаза северного великана. Синие, с ядовитыми оттенками, с узкими зрачками, и наполненные мудростью. Этот гипербореец явно повидал немало на своем веку. Но умирать ему не хотелось. «Глазом не моргнут, разорвут тебя на четыре части», — сказал Клин. Но разве не потому, что у гиперборейца нет другого выхода? Разум Жанна заполнили образы. Он мысленно перенесся на гору, покрытую снегом и льдом, с изредка торчавшими черными утесами. «Земля Гиперборейцев», — догадался рыбочеловек. Он приближался к ущелью между скалами, пока не очутился в деревне. Сюда лютый ветер не добирался, снег спокойными хлопьями порхал над пещерами. В снегу валялись маленькие белые мохнатые существа, а неподалеку на камне сидел взрослый, усталый гипербореец. Тот самый, которого Жанн должен был прикончить. Величественное создание одними синими глазами следило за непоседами. Ровно в тот момент Жанн снова оказался перед связанным великаном. Он буквально чувствовал на себе жгущиеся взгляды наблюдавших за испытанием. «Оттого, что ты их жалеешь, они добрее не станут…» «Не могу я! — воскликнул Жанн. — Я! Не! Могу!» Он выбросил меч. Позади послышалось роптание. В его адрес полетели колкие оскорбления: «у тебя что, икра вместо мозгов?», «жабры, что ли, загрязнились?», «рыбам место на дне моря, а не в людских землях!». Рыбочеловек стиснул зубы и приказал себе успокоиться, но не смог выдержать, обернулся и воскликнул: — Да вы не лучше этого гиперборейца! И даже хуже! Сердце било в грудь небольшим, но тяжелым молотом. Тишина воцарилась всего на несколько секунд. — Довольно! — прозвучал голос. — Смотри, как ты должен был сделать! Выведенный из себя, генерал подошел к гиперборейцу, решив обезглавить того лично: — Ты всё такая же тряпка, Фламинго! И в этот же момент Жанн и узнал генерала. Эта манера говорить, странная улыбка, злой взгляд… Многое, очень многое объяснилось в один момент, слепилось в большой и понятный узор. Генерал Ардор, а если точнее — Корис, спрыгнул со своего сидения, что находилось чуть повыше «трибун» и направился прямиком к Жанну. Невероятное скопление самых разных эмоций: чувства предательства, разочарования, ненависти и злости, все эти яды, долгие годы убивавшие Жанна изнутри, выплеснулось в один миг, и знаменитый меч генерала был рассечен мечом, невиданным доселе, мечом, состоящим из чистых человеческих чувств и эмоций. В следующую секунду этот меч пронзил генерала. Но не убил. Это оружие нанесло куда более страшные раны: все мучения, вынесенные Жанном, умножились и обрушились на генерала. Тот взвыл, скорчился и забился в судорогах. Оружие сработало даже лучше, чем обычно. «Чувства — твоё самое сильное оружие», — вспомнились Жанну многозначительные слова отца. Теперь ему стало понятно, о чем говорил незнакомец в его доме. Эта «особенность» Жанна была самым настоящим проклятьем. До его уха не доносилось ни звука, только Корис продолжал шипеть и извиваться. Странная тревога не покидала рыбочеловека, когда он смотрел на эту отвратительную картину. По подбородку генерала начала стекать пена, лицо стало ярко-красным, а скулы и веки приобрели фиолетовый оттенок, глаза закатились, заполняясь кровью из лопающихся капилляров, из носа также хлестал алый фонтан. Корис вскрикнул еще раз, душераздирающе, и Жанн робко отступил на шаг. Теперь тревогу сменила откровенная паника. «Что за черт?» — Вопили инстинкты Жанна. Окровавленная глотка генерала издала последний, булькающий непонятный звук, и тот свалился замертво. Рыбочеловек нервно выдохнул и сделал еще один шаг назад. — Беги! — голос Клина вернул рыбочеловека к реальности. Но не только его, а еще и всю толпу «зрителей» — первоклассных бойцов Армии Ноксии, четвертого отделения. — Он убил генерала! Измена! — раздался рёв с трибун. Его тут же подхватил другой, за ним третий, за ним — ещё десяток. Земля затряслась от топота несущейся оравы огромных вояк, жаждущих крови Жанна. Но последний никак не мог оторвать взгляда от мертвого Кориса. Он слышал сердцебиение генерала. «Что ты такое?» — Мистер Смерть передаёт привет! — прошипел генерал, не открывая рта, и в ту же секунду начал на глазах таять — его тело в буквальном смысле принялось растворяться, словно облитое кислотой. Жанн испуганно поднял взгляд. «Смерть? Я не хочу умирать!» Его сердце стучало так громко, что почти заглушало топот стремительно приближавшейся разъяренной толпы. Почти. Они бросились одновременно на Жанна, крича что-то вроде «Ме-е-е-е», хотя, скорее всего, хотели выдать фирменный и не очень оригинальный боевой клич «Смерть!» Дрожь пробрала рыбочеловека — если эта огромная толпа хочет его смерти, то, скорее всего, добьется своего. С каждой секундой шансы Жанна выжить стремительно приближались к нулю. Рыбочеловек развернулся и бросился бежать. Полсотни человек неслись за ним. Клина не было видно. Но уже через несколько секунд рвать мышцы ног и груди в попытках избегнуть неминуемого оказалось бессмысленно. Трибуны были огорожены трехметровым забором — сплошной металлической стеной, без выступов или отверстий, а вход располагался на противоположной стороне — обогнуть толпу не получится даже при огромном желании. Жанн замер, не зная, что делать. Всё, что он смог придумать — повернуться лицом к настигающей погибели и отсчитывать оставшиеся ему жить метры. «Десять метров». Жанн краем глаза заметил знакомый силуэт сбоку. Клин материализовался перед ним, расставив руки в стороны, закрывая собой друга. Жанн зажмурился. «Пять метров». Метр. Толпа врезалась в двух друзей. Жанн чувствовал на себе сотни ударов, но ничего не мог сделать. Каким-то чудом он еще был в сознании. «Это я подписал смертный приговор нам… — Жанн поморщился и схватился руками за голову. — Это я во всем виноват!» — Умрите! — вскричал он не своим голосом, нечаянно вслух. Его оглушило, через мгновение все звуки исчезли. Жанн открыл глаза. Вокруг него, одно на другим, лежали десятки тел солдат. Все они были мертвы, Жанн это чувствовал, но был настолько ошарашен, что не додумался проверить. Сейчас его интересовало другое… — Жанн! — раздался хриплый стон где-то сбоку. — Слава богу, ты жив… Клин стоял на коленях, покачиваясь от дуновений ветра, словно листок. На его теле не было живого места, изодранная одежда клочьями свисала с плеч. Жанн рванул к другу, но не успел добежать, как Клин упал. Рыбочеловек смог лишь подхватить уже бездыханное тело. Светловолосый, зеленоглазый… Жанн прикрыл веки этих глаз и отвернулся. Слезы скатывались по его щекам, падали на землю. Жанн не замечал, но эти слезы светились синим цветом, и место, куда они падали, в миг покрылось мхом. Его мертвый друг, единственный настоящий друг лежал на его руках. «Если бы я только был не таким, — глотая слезы, смотря в небо, ругал себя Жанн, — если бы я только был сильнее…» Похороны рыболюдей отличаются от похорон людей. Жители океана никогда не закапывают умерших, они сооружают подобие могилы и кладут тело сверху. Теперь на площади четвертого отделения Армии Ноксии, прямо в центре, появилась точно такая же могила, прямо посреди горы трупов. Жанн шагал по площади. Он почему-то не попрощался с Клином, скорее всего, потому что не знал, что сказать. Кроме вины Жанн ничего не ощущал. Вдруг, из ниоткуда, перед ним начал медленно появляться сгусток тьмы, постепенно принимая форму человека. Рыбочеловек, наверное, хоть как-нибудь отреагировал бы на сие нисхождение, если бы не недавно случившееся. Появившееся существо заговорило до боли знакомым голосом. Но откуда он был известен Жанну? — Привет, Жанн. Я к тебе с небольшим дельцем. И только тут до рыбочеловека дошло. Это был голос того самого незнакомца, что разговаривал с его отцом в Хиккое. — Перед этим скажи мне, — продолжал незнакомец, — как ты относишься к перемещениям во времени?