***
Шуга заявился в класс за секунду до звонка. Ни на кого не глядя, он молча прошёл к своей парте, сел на место и замер. Соним даже не повернула головы, открывая тетрадь. Много чести. Весь класс будто притаился выжидающе, даже историчка, которую в школе звали Душечкой Пак за крутой характер («неуды» она влепляла безжалостно), подивилась — чего это они сегодня такие притихшие? Идеальная тишина, правда, вот добиться вразумительных ответов и адекватной реакции на вопросы получалось с трудом. — Что-то от вас совсем никакого толку, — промучившись урок, заключила Душечка, — То ли весна вас забирает совсем? Юнги не слышно и не видно, не заболел? — косится она на Шугу, который сидит с неестественно прямой спиной, прилежно сложив руки на парте. Звенит звонок на переменку, а вместо обычного тарарама — дикая тишина. Душечка записывает задание на доске, недоумённо оглядывает класс: — На себя сегодня не похожи. Дверь за ней закрывается, но с места почти никто не двигается. Свидетели вчерашней сцены — вполне осознанно, остальные — чисто интуитивно поддавшись общей атмосфере: что-то витает, что-то происходит в классе, и никто не хочет пропустить что-нибудь интересное. Первым не выдерживает Кабан: — Ну, хорош нагнетать. Поругались, и поругались. Простые слова, а словно заклятие какое сняли, класс загудел привычно, зашевелился. — Кабан, а тебя в большой спорт за выдержку взяли, да? — фыркает Хосок, слегка пригибая голову и зажмурив глаз: в лоб ему прилетает тугой бумажный шарик. — Нет, за меткость. — Кабан подскакивает к Хосоку, молниеносно зажимает его голову под подмышкой и обводит вокруг себя, как в танце. — И силу. Сдавайся. Хосок горланит сквозь смех из-под Кабановой подмышки: «… а как вековая сосна на горе Намса-А-А-АН!.. Непреклонен наш дух!»* Соним краем глаза косит в сторону Шуги — никакой реакции на баловство друзей: то же бледное лицо без тени улыбки, та же напряжённая поза. Ынчжи, улыбаясь возне одноклассников, кивает Соним успокаивающе. Даже Мали расслабилась, хотя в класс утром заходила, опустив метафорическое забрало и с метафорическим же копьём наперевес. Хосок уже еле дышит — он лежит на полу, а Кабан уселся сверху, скрутив ему руки, и поучает: — Тут главное — не сила, а реакция, ловкость и стратегия. Бой — это искусство… Сдаёшься? — Уберите его, — стонет Хосок, — Я больше не могу. — Похоже, госпожа Пак слегка преувеличила насчёт идеальной тишины. — Голос учителя Ли спровоцировал лёгкую неразбериху: народ так увлечённо следил за расправой, что прохлопал ушами звонок. — Слава Богу, а то я уже начал подозревать наличие у себя небывалых педагогических талантов. Все кинулись по местам, а Кабан, не утруждая себя помощью ближнему своему, так и бросил встрёпанного, стонущего Хосока на полу. — У меня объявление… Хосок, может, тебе будет удобнее слушать за партой? Хосок с оханьем поднялся и уселся на своё место, хватаясь за бок. — Этот гад мне всё отдавил. — За «гада» я тебе потом ещё наваляю, — хмыкнул негромко Кабан со своего места. — Хосок, не боись, мы тебя проводим, у нас девки боевые, — пропела Ынчжи. Соним так и подпрыгнула, будто её хлыстом огрели. Это она на неё намекает или просто шутит? Зачем же при всех?.. Девочка обернулась и сердито уставилась на старосту, а та посмотрела на вытянутое лицо Соним и прыснула в кулак, при этом помахав ладонью с растопыренными пальцами перед своим лицом, мол, не обращайте внимания, это я так. Соним украдкой покосилась взгляд на Шугу — уловил ли он намёк? — но его лицо ничего не выражало. А ребята весело гогочут; ещё и оттого радуются, что в класс зашёл их Джеджин, а не слегка запаздывающий географ — тот иногда перегибал со строгостью в силу своего воспитания, считая, что ученикам средней школы «не пристало шалить и шуметь ровно дошколятам неразумным»; громкий смех также признавался неприличным. Он моментально выслал бы зачинщиков к директору — размышлять над своим неподобающим поведением. — Итак, — сказал Ли, и смех затих, — Как вы знаете, у нас в эту пятницу… Это послезавтра… После большой перемены намечен небольшой фестиваль. — Класс заметно напрягся. Неужели отменят? Это ж месяц почти подготовки насмарку, и короткий день, опять же… Ынчжи нахмурилась, а Ли продолжал: — И судя по прогнозам, вроде бы поткот** нынче должен обойтись без дождей. Предлагаю. — Ли замолчал, оглядывая притихших своих подопечных. (Что за несносный человек, любимый их учитель. Неужели нельзя прямо сказать, без театральных пауз?) — Предлагаю, — повторил Ли, — После фестиваля всем вместе съездить куда-нибудь в парк, подышать воздухом, устроить пикник, ну, кто сможет, конечно… Если хотите. Припоздавшего на урок седенького географа чуть не вынесло из дверей могучим рёвом. — Ну, и дисциплинка у вас, — процедил географ, а Ли отвесил ему почтительный поклон, погрозил пальцем улыбающимся ученикам и выскользнул за дверь.***
— Соним, ну, прости, — оправдывалась Ынчжи, когда девчонки после занятий отправились в актовый зал на репетицию, — Ты бы видела своё лицо. — Она нахмурила брови, вытаращила глаза, надула щёки и потешно засопела. — К тому же я очень рада, что одного нашего знакомого наконец-то поставили на место. — Очень смешно, — глядя на эту пантомиму и безуспешно стараясь сохранять сердитый вид, сказала Соним, — Ли разболтал? — Нет, просто кое-кто раскисал в коридоре на полу, а Шуга в учительской менял компрессы на морде. Тут гением не надо быть… Ли меня быстренько за дверь выставил, еле про дежурство успела сказать, так что о чём именно они говорили, я не знаю. Что у вас случилось, не скажешь? — Предложение руки и сердца, — буркнула Мали. Ынчжи даже рот открыла и захлопала глазами. Соним с Мали рассмеялись. — Видела бы ты своё лицо сейчас! — поддразнила старосту Соним, — Что ты её слушаешь, просто подшутить хотел, как обычно, вот и получил. — Ну, наконец-то хоть что-то сказала, — удовлетворённо произнесла Мали, — Молчит, как партизан, а у некоторых людей, знаете ли, богатая фантазия. — Некоторым бы людям фантазию победнее. — Ах, так? Вот попроси у меня ещё помочь с сочинением… За разговорами не заметили, как добрались до актового зала. Соним уже как-то раз приходила на репетиционный сбор, но выйти на сцену так и не решилась, да и не горела особым желанием. Родственники считали, что у неё неплохой голос, ну, на то они и родственники. Сама она к своим певческим талантам относилась скептически. Следить за работой Ынчжи и иногда немного помогать было куда интереснее. Их староста носилась с папками, какими-то костюмами, микрофонами, умудряясь быть в нескольких местах одновременно, за всем следить, на всех покрикивать. — Девчонки, посидите пока где-нибудь вон там, — махнула Ынчжи на захламлённую лавку у сцены, тут же включаясь в царящую подготовительную кутерьму, — Так, кто видел народников?.. Переодевайтесь, и на сцену. Ты! — Схватила она за руку мальчишку, который явно рассчитывал незаметно прошмыгнуть мимо. — Когда я дождусь от вас запись? — Пусти! Сегодня будет! — Предупреждаю, сегодня не будет записи, и свой мега-пупер-свэг будете под каягым*** отплясывать. Пацан вытаращил и без того круглые блестящие, как у куклы, глазёнки, зубасто улыбнулся и испарился. У Соним и Мали разбежались глаза, и было от чего. Здоровый стол завален красками, кистями, маркерами, бумагами, и по нему ползает редколлегия, в полном составе высунув языки от усердия. На сцене народники повторяют движения, громко отсчитывая такт и старательно избегая лестниц, на которых висят осветители, покачиваясь в опасных позах. Закулисье приглушённо переругивается, смеётся, шумит. Мали вдруг чувствительно ткнула Соним в бок, кивая в сторону двери. В зале показалась Еын в окружении Шуги, Хосока и ещё четверых незнакомых парней. Еын тут же убежала к своим за кулисы, переодеваться, а остальные двинулись по проходу. Хосок заметил девчонок, сидящих на лавке в углу у сцены, и направился прямиком к ним. Мали смутилась, Соним тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Она надеялась, что Хосок с Шугой сегодня не появятся — генеральная репетиция завтра, а свой номер те предпочитали разучивать отдельно ото всех во время большой перемены. И вот нарисовались… — Привет! А вы чего здесь, на закрытый показ пришли? — весело поинтересовался Хосок, безжалостно вторгаясь в их уединённый уголок. — Ну… — выдавила Соним, — мы тут… — Хён, кто это тут у тебя? — Обнимает Хосока за шею парень с пухлыми улыбчивыми губами. — Здра-асте. — Из нашего класса. Это Мали, это Соним, а это дурачок Чимин, — дёргает плечом Хосок, сбрасывая руку. — Очень приятно, — нисколько не обидевшись на «дурачка», улыбается ртом, щеками и глазами Чимин, — Хён терпеть не может знакомить нас со своими девушками. Он ревнивый. — Я те щас уши оторву, — рассеянно бурчит Хосок, роясь в рюкзаке. — Это вот Ви, Рэпмон и Джин, ну, и Шугу, значит, знаете, — не обращая внимания на угрозу, представляет Чимин всех по очереди. Парни улыбаются, кивают, а Шуга с независимым видом ковыряется в телефоне. — У нас вроде где-то ещё Чонгук был… — Вот именно, где-то был, — раздаётся за спинами ледяной голос Ынчжи, и лицо её ничего доброго не выражает. — Он мне тут попадался и клятвенно обещал отдать запись звукарям. И где она, сил моих больше на вас нет? — Чонгук у нас молодец, он зря не обещает, — лениво отвечает Шуга, не отрываясь от телефона. — Шуга! — Принесли мы запись, успокойся. Чимин, ты же принёс запись? Чимин разводит ладони в жесте «Чё за?..» и глядит на Шугу возмущённо-недоумёнными глазами. Ынчжи, не говоря ни слова, пристально смотрит на Шугу, и тот под действием взгляда моментально вытаскивает из кармана диск. Ынчжи хватает коробочку и уходит, бросая через плечо: — Вы — через двадцать минут. А на сцену вышла команда Еын. Они готовили испанский танец с кастаньетами, Соним видела их репетицию недели три назад, но тогда танец был ещё не готов, и костюмов не было. Сейчас на девчонках чёрные туфельки с мягкой подмёткой и звонким каблуком, красные платья с пышными юбками, а волосы строго зачёсаны… Соним никогда не считала себя завистливой, но глядя на тонкую, стремительную Еын в красно-чёрной пене юбок, ощутила болезненный укол; остро почувствовала свой невысокий рост, неуклюжие руки-ноги — ни намёка на грацию. Ей не дано воодушевлять кого-то настолько сильно: парни побросали дела и во все глаза таращились на «испанок», время от времени разражаясь аплодисментами и возгласами одобрения. Неудивительно, что Шуга бегает за Еын, если он давно разглядел в ней то, что сейчас увидела Соним. Они даже чем-то похожи — оба резкие, тонкие… Ну, и пусть его, в конце концов, какое ей дело? — Следующие! — взвивается зычный голос Ынчжи. Номер закончен, шумные «испанки» в ярких костюмах спорхнули со сцены, весело подшучивая над парнями, которые с охами-ахами поплелись по ступенькам на подмостки. — Я бросаю «Скаутов», — шумно восторгается Чимин, — Вдруг испанкам нужен идальго? Все так и покатились. — Идальго! — дрыгается Ви. — Ты рожу свою видел, идальго? Её ж никаким жабо не спасти! — заливается Джин. — Пак Жуан! Дон Чимин Круассанческий! — изощряются Хосок с Шугой, а Рэпмон просто рыдает, прикрыв глаза ладонью. Чимин скорбно оглядел скорченных в приступах смеха друзей, потом посмотрел на Соним и Мали: — Ну, не дураки, скажите?.. Рядом с ним возник парнишка, которого Ынчжи недавно допрашивала насчёт записи. Он поглядел на гогочущих хёнов и невольно заулыбался, заражаясь всеобщим весельем: — Чего это с ними? — Понятия не имею. Народ, Чонгук пришёл, может, репетировать начнём? Эй, вы?.. Хватит ржать! Парни заняли позиции, а Хосок начал громко отсчитывать ритм. Девчонки глядели во все глаза: на сцене парни совершенно преобразились — редко кто из учителей видел от них столько прилежания, усердия и сосредоточенности. Балагур-Хосок вдруг изобразил из себя сурового руководителя, которому чуждо сострадание ко всему живому: за те десять минут, что они повторяли танец, он загонял парней до полного изнеможения и красной пелены в глазах. Даже широкая улыбка Чимина заметно поблёкла. Шугино лицо всё время мелькало где-то сбоку белёсым, без конкретных черт, пятном; Соним на него хоть и не смотрела, но всё равно видела фигуру. Стало гораздо сложнее, когда включили запись, и Шуга вышел в центр со своей партией рэпа. Для девчонок это было полной неожиданностью. Оказывается, «Скауты» не только сами поставили танец, но и записали музыку, и придумали текст… Довольно неплохой, кстати, нехотя признала Соним. Репетиция закончилась поздно, да ещё пришлось наводить за собой мало-мальский порядок, но никто и не думал уходить, тут было слишком интересно. А как весело было всем вместе возвращаться в весенних сумерках домой! Смеялись, дурачились, то поддразнивали Рэпмона из-за его неуклюжих танцев, а девчонки шумно за него вступались, то начинали орать какую-нибудь песню, страшно перевирая слова и на ходу сочиняя танец, в общем, бесились. Шугу было не узнать среди друзей, он внезапно раскрылся с симпатичной стороны, и это было очень странное чувство. По тому, как удивила её эта перемена, Соним поняла, что ничего хорошего от него и не ждала. А теперь оказывается, что у её недруга куча друзей, он неплохо танцует и сочиняет стихи (вот что поразило Соним: ведь поэт должен обладать тонкой душой, а Шуга был последним, кого она могла в этом заподозрить). Постепенно их компания редела, и до знакомого поворота дошли только Соним, Мали, Еын, Хосок, Шуга и Ви. Остановились. — Может, вас домой проводить? — галантно шаркнул ножкой Хосок. — Скажите пожалуйста, какие кавалеры, — фыркнула Мали, и Соним испытала прилив огромной любви и благодарности к своей подруге, — Без вас обойдёмся. — Н-ну, смотрите. А то вдруг чего… И что вы сможете, девчонки? Скажи, Ви? Ви пожал плечами. Шуга помалкивал, глядя куда-то в сторону. — Да мы без вас вернее дойдём! Побежали, девчонки. Ужас, сколько времени! — Мали схватила Соним за руку и потянула за собой. Еын, чуть помедлив, двинулась следом. — Пока! — еле успела крикнуть Соним. — До завтра! — донеслось с перекрёстка.