***
Джули оставалась в стороне столь долго, сколько могла. Она несколько раз отчитывалась о вылазке, вытерпела пару тестов на своем ноющем черепе, даже позволила просканировать мозговые волны на предмет выявления вмешательства Рувика. В конце концов, её отправили домой, отдыхать и набираться сил. За ней следили, это точно. Она отыгрывала свою роль на максимум, даже справилась о здоровье Лима, будто действительно переживала за своего нового куратора. Но чем ближе был вечер, тем сильнее в ней крепло нетерпение. «Себастьян жив, — думала она, направляясь в отделение восстановительного лечения. — Он где-то там... Я больше не одна, — она потёрла ушиб на голове. — Вот гад, не стоило ему меня вырубать. Какого чёрта вообще? Неужели подумал, что я не справлюсь с Рувиком? — она вспомнила, как нашла Лима на полу лаборатории, как тот невидяще таращился в потолок, дёргался и кривил лицо. — Хотя, возможно, он был и прав, но мог бы и просто сказать, сволочь». Она пришла к палате Джозефа и заглянула через смотровое окно: он лежал на койке, спал, рядом с ним никого не было. «Они следят, — напомнила она себе и взялась за дверную ручку. — Всегда следят. Но, может, я смогу как-то передать ему сообщение. Он должен знать, что Себастьян продолжает сражаться за него». Джули вошла внутрь и быстро направилась к койке Джозефа. На первый взгляд он казался невредимым и мирно спал, вот только волосы были в беспорядке и пахли потом. Левая рука была перемотана бинтом. «Что бы они ни сделали со мной, то же самое сделали и с ним, — она коснулась тыльной стороны его руки. — Когда он проснется, то я даже не смогу понять что изменилось, — она впилась ногтями в бинт, хотела выдрать из его ладони то, что в нем оставил «Мобиус». — Но я поборола их влияние. Сможет и он. Мы еще можем выбраться». Она потрясла Джозефа за плечо, надеясь, что разбудит его, но вдруг она заметила еще кое что: закрыта была не только рука. Она стянула с него тонкое покрывало и обнаружила широкий пластырь с левой стороны его груди. «А это еще что такое? — у Джули зашлось сердце, в то время как Джозеф размеренно дышал во сне. — Что они сделали с ним? Что они засунули в него? — она приложила ладонь к собственной груди, пытаясь через ткань рубашки нащупать шрам, о котором не помнила. — Этот не такой, как у Лима, но, дьявол, это не просто маленький надрез. Что, блядь, не так с этими людьми?». — Не ищи, — за ее спиной раздался голос. — У тебя такого шрама нет. Майра. Джули напряглась всем телом, но усилием воли заставила себя успокоиться. Она не сделала ничего подозрительного или обличительного. Не сделала ведь? Джули взглянула себе за плечо: Майра сидела в углу комнаты рядом со смотровым окном, в аккурат там, где ее невозможно было заметить снаружи. Ее руки были сложены на груди, а выражение лица оставалось привычно нечитаемым. «Она ждала меня, — подумала Джули, садясь на стул рядом с койкой. — Будет испытывать, как Татьяна и Администратор». — Агент Хенсон, — Джули старалась выглядеть невозмутимой пока поправляла покрывало Джозефа, — простите, я не увидела вас. — Кондиционирование Джозефа было более сложным, нежели у большинства, — продолжила Майра. Она встала со своего места и подошла ближе, не спуская взгляда с Джозефа. — Понадобилось дополнительное закрепление. В этом нет ничего необычного, но и рядовым событием это назвать нельзя, — ее взгляд скользнул к Джули. — Мы не вскрывали тебе грудную клетку, агент Кидман. Ее слова ничуть не утешили Джули. — Полагаю, что могу поверить вам на слово, — ответила она, но тут же спохватилась. — Хотя, в данный момент это не важно. В конце концов, я часть «Мобиуса». — Да, — отстраненно ответила Майра. — Да, теперь и Джозеф тоже, — она кивнула в его сторону. — Он станет хорошим агентом. Он умен и сосредоточен, ему лишь нужно задать направление. Ему нужен лидер. Не удивительно, что они с Себастьяном так хорошо сработались. Джули смотрела на нее, пытаясь при этом не выдавать свой интерес. Она раньше не слышала, чтобы Майра упоминала имя Себастьяна так запросто, и задумалась, а не достигла ли ее новость о его «воскрешении». «Или это тоже часть теста? — насторожилась она. — Она испытывает меня». — Что верно, то верно, — согласилась Джули. — Между ними бывали трения, но это не сказалось на их совместной работе. В Департаменте они держали рекорд по количеству арестов. — Трения? — растерянно переспросила Майра. Она села в изножье койки. — Ах, да. Читала об этом в твоем рапорте, — она снова посмотрела на спящего Джозефа, даже не подозревавшего об их присутствии. — Пьянство. Джули ждала — надеялась — увидеть сожаление в лице Майры, и, кажется, даже успела заметить его проблеск, но уверена в этом не была. — Наверное, все было иначе, пока вы были с ними, — пусть это и был тест, Джули с жадностью хваталась за возможность узнать что-то новое. — На самом деле, нет, — ответила Майра все так же отстраненно. — Они порой сталкивались лбами по процедурным вопросам, куда ж без этого. Но они никогда не зацикливались на этом, всегда присматривали друг за другом, — она улыбнулась, но по ее лицу словно прокатилась судорога боли, которая моментально схлынула. — Я думаю, они оба в детстве смотрели слишком много теле-шоу про полицейских. У обоих были по-своему идеализированные представления о том, что значит — быть детективом, напарником. У Себастьяна в особенности. Отчасти именно поэтому я решилась выйти за него замуж. Джули чувствовала предостерегающий зуд под кожей, не могла отделаться от ощущения, что слышит что-то не предназначенное для ее ушей, что вот-вот сюда ворвется Администратор. — Не понимаю вас, — ответила она. — Разве что, у вас пунктик на копах. Майра тихо засмеялась. — Его легко было понять, — объяснила она. — Он словно сбежал из всех этих старых фильмов, его представления о должном распространялись даже на его гардероб, — она посмотрела на Джули и подняла брови. — Уверена, что у тебя было похожее ощущение, когда ты познакомилась с ним. — Да уж, — признала Джули. — Ходячее клише. Хотя, когда мы встретились с ним, он переключился на другой жанр. — Когда растешь в «Мобиусе», то понимать обычных людей трудно, — продолжила Майра, и Джули стала слушать внимательнее. — Даже просто работать в Департаменте было тяжело, а страх быть обнаруженной лишь все усугублял. Но с Себастьяном... всё обрело смысл. Мне казалось, что я давно его знаю. Не сложно было предугадывать его поступки, контролировать его, особенно после того, как он влюбился в меня. Я даже практически не лгала ему, потому что он безгранично доверял мне и не задавал лишних вопросов. До тех пор, пока... Она замолкла, и Джули ждала, затаив дыхание, что же она скажет дальше. Но Майра лишь улыбнулась и опустила глаза. — Что ж, — заговорила она, — ты оказалась умнее меня, Джули. И не влюбилась, пока была в поле. Джули сжала руки в кулаки. Часть ее хотела схватить Майру за грудки и встряхнуть, обвинить во всех смертных грехах, в то время как другая ее часть — разорвать на ней рубашку и сосчитать ее шрамы. — Мне кажется, это работает иначе, — вдруг сказала она. — Мы не выбираем, когда нам влюбляться. — Да, — ответила Майра, обдумав ее слова. — Полагаю, не выбираем. Джули дала ей время собраться с мыслями — да и себе тоже, — но вскоре стало понятно, что Майра не будет продолжать. — Не обижайтесь, мэм, — решила подтолкнуть ее Джули, — но почему вы решили поделиться со мной этим? — она решилась рискнуть. — Не потому ли, что Кастелланос еще жив? Незамедлительной реакции не последовало. — Ты видела его? — спросила Майра, не поднимая взгляда. — Нет, — «Осторожнее, Джули», — я даже не знала, что он тоже был в «Маяке» в то же время, что и мы. Но Администратор сказал, что он... все еще где-то там. — Ты рассказала ему обо мне? Джули от одной только мысли похолодела. — Нет, — ответила она. — Не думаю, что смогла бы, даже если бы хотела, — она поерзала на стуле, перераспределяя вес. — Это усложнило бы вам жизнь. — Да, ты права, — Майра соскользнула с койки и направилась к двери. — Давай пройдемся, агент Кидман. Джули медлила, обернулась непроизвольно на Джозефа, который продолжал крепко спать. — Хорошо, — ответила она. — Но я думала... — Не волнуйся за Джозефа, — Майра отворила дверь и замерла выжидательно. —Он никуда не уйдет. «Как и я, очевидно», — подумала Джули и, в отсутствие другого выбора, пошла следом за Майрой. Когда они вышли в коридор, Майра взяла ее под руку, как подружку в школе. — То, что Себастьян жив, все усложняет, в том числе и для тебя, — она смотрела прямо перед собой. — Пусть ты и не знаешь его так, как я, но ты работала вместе с ним какое-то время. Все в «Мобиусе» работали под прикрытием, но всё немного иначе, когда ты — коп. Ты рисковала жизнью бок о бок с ним. Врать ему не одно и то же, что врать своему арендодателю или начальству. — Это была всего лишь работа, — возразила Джули, заставляя себя расслабить захваченную Майрой руку. Эта вынужденная близость напомнила ей о Татьяне, которая тоже сидела вплотную к ней в кабинете Администратора. — Вы читали мое досье. К копам я любви не питаю. — Мне не нужно читать твое досье, — Майра вдруг понизила голос, и Джули пришлось напрячь слух. — Я знаю, насколько тяжело тебе быть здесь, — сказала она. — Понимаю, что ты чувствуешь, зная, что он жив. И не меньше моего не хочешь, чтобы он оказался здесь. Джули искоса посмотрела на Майру; пульс пустился вскачь. «Это испытание. Испытание ведь? Черт, ну почему ее так сложно прочесть?». — Администратор хочет заполучить его для работы с проектом СТЭМ, — тихо сказала она. — И Себастьян не принесет ему никакой пользы, мы с тобой знаем это. Им не сломать его так легко, как Джозефа, а даже если им это и удастся, то что от него останется нельзя будет никак использовать, — продолжила Майра, все так же глядя вперед, но руку Джули она сжала крепче. — Ты ведь хочешь помочь ему? Я знаю, что ты давно не чувствовала себя хоть кому-то полезной. Никто ведь не ждет успехов от беглой беспризорницы? Ее слова ранили глубже, чем Джули хотела бы признать. — Я не понимаю, при чем здесь это? — процедила она. — Сейчас настал тот момент, когда ты можешь доказать, чего стоишь, — сказала Майра. — Можешь отплатить ему за то, что он показал, какой может быть жизнь. Он не заслуживает той судьбы, что уготовил для него «Мобиус», и мы можем спасти его. «А я, значит, заслуживаю? — думала Джули, чувствуя как внутренности словно скручиваются в тугой комок. — А Джозеф?». — То, о чем вы говорите, это прямое неподчинение Администратору, — предупредила она. — С чего вы взяли, что после нашей беседы я не пойду к нему и не сдам вас, чтобы спасти собственную шкуру? Я знаю, что к чему, агент Хенсон. Предам «Мобиус» и смерть окажется меньшей из моих проблем, — она огляделась и поняла, что Майра привела ее к другой палате. — Или мне уже поздно за это переживать? Майра едва улыбнулась. — Ты нравишься мне, Джули. Я считаю, что здесь тебя ждет большое будущее, и не хочу подвергать его опасности. Но сейчас я даже рада, что твое кондиционирование оказалось не таким надежным, как следовало бы, — сердце Джули пропустило удар, и она попыталась отнять руку, но Майра держала крепко. — Это значит, что ты можешь помочь уберечь Себастьяна. Они подошли к двери, и Майра отпустила Джули, чтобы открыть ее. Она прошла в палату, не оборачиваясь. Джули, стоя на пороге, бросила взгляд в оба конца коридора, но, кроме нее, там больше никого не было; в дверном проеме она видела только изножие больничной койки. «Она со мной играет. Но что я могу сделать? Может, она действительно хочет ему помочь». Сделав глубокий вдох, Джули вошла в палату. И немедленно об этом пожалела: на койке сидел агент Лим, одетый в больничную сорочку. Он улыбнулся ей. — Привет, Кид. Майра закрыла за ней дверь, но в панику Джули поверг тихий щелчок замка. Она обернулась и поймала хлесткий правый хук в челюсть, который едва не сбил ее с ног. Ее и без того гудящая голова взорвалась свежей болью, она потеряла равновесие, и Майре не составило труда толкнуть ее к койке. Даже с одной здоровой рукой Лим представлял опасность — пережал ей шею локтевым захватом. Он вздернул Джули вверх так сильно, что ее ноги практически оторвались от пола. Сперва она даже сопротивлялась, пытаясь ухватить его за уши, но он дернул ее снова, сдавливая шею сильнее; она замерла. — Я говорил, что пущу тебе пулю в лоб, — сказал он, ероша носом волосы на ее затылке, — но могу и шею свернуть. Не вынуждай меня. Джули прекратила всякое сопротивление, но продолжала держаться за руку Лима, надеясь, что он ослабит хватку. Надежда истлела, когда она заметила, что Майра снимает перчатки. — Стой смирно, — сказала Майра, подходя ближе. — Если не сопротивляться, то больно не будет. — Какого хрена вы творите? — Джули скребла каблуками по полу, пытаясь встать ровно, найти опору, сделать хоть что-нибудь. — Майра... — Тш-ш, — Лим так сдавил ей шею, что она едва могла вдохнуть. — Ты лишь теряешь время. Майра освободила левую руку Джули, переплела их пальцы и вонзила ногти в ее ладонь. — Посмотри на меня, Джули, — ее голос был спокоен, как море в штиль; шрам Джули отозвался, затлел далекой, глухой болью, — и скажи мне правду: ты видела Себастьяна в «Маяке»? Лим слегка ослабил захват, чтобы Джули смогла вдохнуть полной грудью, но, когда она попыталась сказать «нет», слова комом встали у нее в горле. Легкие словно деревенели при попытке вытолкнуть слово. — Нет, — давилась она, — нет, я... — Ты не сможешь солгать мне, Джули, — Майра пригладила ее волосы свободной рукой. — Давай попробуем еще раз. Ты видела Себастьяна в «Маяке»? — Да, — ответ выпорхнул, словно птица из клетки, а внутри что-то мерзко перевернулось. — Да, я видела его. — Вы что-то планировали? Выйти на контакт, встретиться? Слова оказались на языке раньше, чем Джули успела понять это, но она стиснула зубы, отчаянно не давая себе говорить. «Эта сука все это время играла со мной, — думала она, извиваясь и задыхаясь. — Плевать ей и на меня, и на Себастьяна, и на Джозефа». Всю руку словно кололи иголками, и она не питала иллюзий, знала, что долго не продержится. — Ты должна следовать приказам, агент Кидман, — жестко сказала Майра, и руку Джули по всей длине словно прошило разрядом. — Скажи, где найти Себастьяна. — «Братья Барли», — выпалила Джули не своим голосом. — Он сказал встретиться с ним в «Братьях Барли». Майра отпустила ее, Лим тоже. У Джули подогнулись колени, но она вцепилась в кровать, чтобы не свалиться. Она приходила в себя и терла шею полу-онемевшей левой рукой. Ее тошнило. — Что... — она подвигала челюстью и поморщилась. — Что за хрень вы со мной сотворили? — «Братья Барли», — задумчиво проговорил Лим, потрясая рукой. — Это уже кое-что. Майра натянула перчатки. — Никто из знакомых и не подумает искать его там. — Совершенно верно. Джули выпрямилась; ноги держали ее не самым лучшим образом, но ей удалось пройти мимо Майры к двери. «Смогу ли я выбраться, если побегу? — в отчаянии думала она, повторяя в голове маршрут. — Без оружия? — Майра и Лим казались безразличными к ее присутствию, но она знала, как быстро это может измениться. — Мне крышка, да? — Не думай, что ты облажалась, — произнесла Майра, и Джули застыла на месте. — Я не выдам тебя Адаму, — она подошла ближе, а Джули пятилась от нее, пока не стукнулась спиной о дверь. — Я знаю, что ты мне не доверяешь, и правильно делаешь. Но я не лгала тебе, — ее глаза горели огнем, какого Джули прежде не замечала. — Я делаю это ради него. Ты поймешь. Джули смотрела на нее в ответ. Она не знала как толковать расхождение в ее словах и действиях. — Мне хочется верить вам, — сказала она. — Значит, на этом пока и закончим, — Майра потянулась к ней, и Джули шагнула в сторону, не хотела получить еще один оглушающий удар, но та всего лишь отперла дверь. — Возвращайся к себе и не выходи до утра, — сказала она.— Ни с кем не разговаривай, никуда не сворачивай. С тобой все будет в порядке. — А что насчет Джозефа? — Джули положила руку на дверную ручку, готовая броситься бежать, если Майра или Лим — самодовольный ублюдок — вдруг передумают. — Подставляете шею ради мужа, но не ради его напарника? — Пока я ничего не могу сделать для Джозефа, — прямо заявила Майра. — Я уже говорила, он станет хорошим агентом. Его не нужно спасать. «Да черта с два», — ладонь болезненно саднило, и Джули едва не высказала свои мысли вслух, не имея на то никакого желания. Волоски на затылке встали дыбом, ей хотелось сбежать. — Тогда я доверяю Себастьяна вам, — сказала она, взглянула на Лима, а потом снова — на Майру. — Я последую вашему совету. Дайте мне знать, если... если все получится. — Доброй ночи, — ответила Майра и отвернулась от нее. Джули поспешно ушла. *** — Хочешь, я пойду? — спросил Лим, стоило Джули выйти из палаты. — Чтобы выстрелить мне хватит и одной руки. — Нет, — Майра положила руку ему на плечо, и он послушно лег. — Я не хочу, чтобы ты приближался к Рувику, пока ты слаб. Я пойду сама. Лим озадаченно нахмурился, пока устраивался поудобнее. — Я полагал, что смысл твоей просьбы заключался в том, чтобы тебе не пришлось делать это лично. — Так и было, — Майра поправила его одеяло и отступила на шаг, в груди у нее что-то тревожно сжалось. — Но ведь это не очень честно с моей стороны, правда? Продолжать просить тебя делать для меня то, за что после буду тебя ненавидеть? Лим улыбнулся, и за это она тоже его ненавидела. — Я не возражаю. — Отдохни. Твоей руке нужен покой, — Майра почти ушла, но у самой двери Лим окликнул ее, и она обернулась. — Захвати пушку побольше, — посоветовал он. Майра кивнула и закрыла за собой дверь.***
«Братья Барли». Себастьян ни за что не позволил бы загнать себя в заведение, полное модной молодежи, потягивавшей ароматизированное крафтовое пиво, поэтому скамейка, что они обнаружили с Рувиком через дорогу от бара, пришлась кстати. Ночь выдалась пасмурная, но теплая, и для понедельника в округе прогуливалось слишком много людей. Себастьян вытянул перед собой ноги, закурил сигарету и, несмотря на душное волнение о возможности присоединения Джули к их компании, было в этой слежке что-то знакомое и успокаивающее. Выход в город, перемигивающийся иллюминацией, душный от выхлопных газов, стал приятным разнообразием после пребывания в грузовике, квартире и лечебнице. Он казался ничем не примечательным, и это было чертовски здорово. Рувик же излучал плохо скрытый энтузиазм. Он уселся на край скамьи и принялся наблюдать за снующими по улице людьми. Он то надевал капюшон, то нерешительно скидывал его, будто одновременно хотел быть и на виду, и не заметным. Даже задал несколько вопросов о ближайших зданиях и фирмах, что в них расположены. В чем-то это было даже очаровательно. Но знакомство с достопримечательностями не было частью их плана. — Я всё думаю о словах Лима, — заговорил Себастьян, заметив, что Рувик расслабился. Тот откинулся на спинку скамьи, заерзал, устраиваясь удобнее, сталкиваясь с Себастьяном руками. — Я бы не рекомендовал, — ответил он. — Но прости меня за любопытство, о каких именно? — О «Мобиусе» и Майре, — эта тема сама по себе Себастьяна приводила в бешенство, но он затянулся сигаретой и сосредоточился. — Он сказал «хочешь знать местоположение «Мобиуса» — спроси у своей жены». — Да, что-то такое он говорил. Что в этом такого? — Что, если Майра действительно обнаружила их? — Себастьян пытался поймать взгляд Рувика, но тот продолжал наблюдение за мужчинами и женщинами, заходившими в бар. — Поэтому они и убили ее, потому что она подобралась слишком близко. В ее записях должна быть какая-то зацепка которую я не сумел разглядеть. Рувик отстраненно промычал. — Всё, что было у тебя дома, «Мобиус» к настоящему моменту уже изъял, — заметил он. — Да уж, — вздохнул Себастьян и потер затылок, — скорее всего, ты прав, — но вдруг он кое-что вспомнил: — Дома были не все ее записи. Тогда она расследовала серию исчезновения людей, — Себастьян поморщился. Вспомнив о причине тех исчезновений, но Рувик казался полностью безразличным, и он продолжил: — Какая-то общая черта связывала всех пропавших людей с «Мобиусом». Если она смогла поймать их за хвост, расследуя эти дела, то мы сможем сделать то же самое. Рувик ничего не ответил, и, спустя пару мгновений, Себастьян не выдержал и спросил: — Ну так? Что думаешь? — О чем? — О том, что я только что тебе проговорил, — Себастьяну очень хотелось выдохнуть дым в его сторону, чтобы привлечь внимание, но потом почувствовал знакомый гул где-то в затылке, тонкий звон, к которому он привык настолько, что даже сперва и не заметил. — Эй, — позвал он, — ты опять мысли читаешь? Рувик снова натянул капюшон. — Разумеется? — Дьявол, — пробормотал себе под нос Себастьян. — Хоть не бери тебя с собой. — Разве это не то, чем я должен заниматься? — спросил Рувик. — Если кто-то в баре заметит Кидман, я об этом узнаю, — он подтянул ноги, поставив пятки на скамью. — Кроме того, люди, что там находятся, весьма занимательны. — Вот уж нет, — скривился Себастьян. — Вот смеху будет, если тебя накроет приступом из-за скопища хипстеров. — Я не знаю, что это значит, — сказал Рувик. — Но пока ты остаешься рядом, я буду в порядке. Себастьян хмуро посмотрел на чужое плечо, прижавшееся к его. «Рядом, значит?». Сложно было не припомнить странное поведение Рувика днем. Он знал, что не стоило об этом думать. Но он уже подумал, а затем и сказал: — Если бы я тебя не знал, то сказал бы, что начинаю тебе нравиться. — Разве я когда-то утверждал обратное? — в тон ему ответил Рувик. Из-за капюшона Себастьян лишь частично видел его профиль, но без труда представлял, как тот гаденько ухмыляется. — Помнится, я не раз заявлял на тебя свои права. — Что, кстати, полная херня. Рувик уткнулся подбородком в свои колени. — Однако, боюсь ты не так интересен, как те люди в баре, — сказал он. На такую очевидную провокацию Себастьян не поддался, только глаза закатил. — Я бы оскорбился, будь это правдой. Но я-то знаю, что ты этих «микробов» ни во что не ставишь. — Может и так, — легко уступил Рувик. — Но они молоды, энергичны и противоречивы. Мне не случалось быть среди таких людей. Они меня завораживают. Себастьян задумчиво пыхнул дымом. Пока он придумывал остроумный ответ, Рувик неожиданно продолжил мысль: — Лэсли редко доверял людям, — сказал он, и Себастьян сморгнул озадаченно, услышав имя, — но все равно хотел быть среди них. Он мог забиться в угол кафетерия и весь обед просидеть там, взяв себе нагетсы и горошек. Ему нравилось наблюдать за людьми, — Рувик побарабанил пальцами по коленям. — Я не знаю, чему он хотел научиться у них таким образом. Способ ведь никуда не годный, такой... — его пальцы замерли, пока он перефразировал то, что собирался произнести, а затем продолжил: — Они не представляли для меня интереса. Но для него они были важны, даже если им не приходилось взаимодействовать. Я этого не понимал. Себастьян перебирал в голове возможные ответы. Посмеяться над ним было проще всего. Но Рувик говорил искренне, доверил свои мысли, и пусть это было соблазнительным вариантом, затыкать его было чревато откатом прогресса в их странных отношениях. — Ну так, — он специально взял нейтральный тон, — а сейчас понял? — Не знаю, — признал Рувик и явно пришел в замешательство от собственного ответа. — Люди слабые и странные. Но быть среди их разумов, видеть их незамысловатые жизни, чувствовать их эмоциональные связи... и не иметь возможности воздействовать на них — это не то, к чему я привык, — он хмыкнул. — Если бы ты не был так решительно против, я мог бы за долю секунды вывернуть каждого из них наизнанку, — Себастьян выразительно поморщился, но он продолжит говорить: — Однако я вынужден признать, что не делая этого... я получил возможность узнать о них то, что и не подумал бы искать в подключении СТЭМ. Себастьян смотрел на край капюшона Рувика и снова задумался, каким бы стал Рубен Викториано, вырасти он в более вменяемой обстановке, гадал, задумывался ли о том же сам Рувик. — Тебе бы хотелось, чтобы Лэсли был еще здесь? — спросил он. — Чтобы ты мог спросить, что же такого он находил в людях? Рувик не ответил. Себастьян надеялся, что тот проглотил язык от раскаяния. Он поймал себя на том, что тоже разглядывает людей на той стороне улицы, размышляя об их обыденной жизни, и развлекал себя мыслью о том, что они даже не подозревают, что пока они заняты рутинными делами типичного понедельника, со скамейки у обочины за ними наблюдает ангел смерти. Себастьяну казалось, будто на коротком поводке он держит монстра. Стон зазвучал тревожным звоночком, и он резко сел прямо; по рукам побежали мурашки. — Эй, — сказал он, пока Рувик кривился и тер глаза, — ты в порядке? Рувик скинул капюшон и принялся массировать виски. — В порядке, — ответил он, хотя выглядел так, словно брешет. — Просто попытался за раз прочитать слишком многих. И всё. — Если надо тебя отшлепать, я готов в любой момент, — предложил Себастьян. — Скажи только слово. — Нет такой необходимости. Себастьян нахмурился, смотря, как Рувик приходит в норму. «Он будет продолжать делать так, пока не словит очередной припадок», — подумал он. Решив, что ему по силам утянуть своего монстра за ошейник в другую сторону, отвлечь от повторной попытки, он хлопнул Рувика по коленке. —Слушай, — сказал он, — видишь, там через дорогу стоит женщина в синем плаще? Что у нее за история? Рувик поднял взгляд. Той женщине, китаянке, было лет двадцать пять по прикидкам Себастьяна, ее длинные волосы удерживала заколка. Она увлеченно строчила что-то в своем телефоне, пока ждала кого-то снаружи бара, и время о времени поворачивалась из стороны в сторону. — Ее зовут Эллисон Ву, — сказал Рувик, опуская ноги на землю. — Она пишет своей соседке, пытается уговорить ее выпить вместе с ней, хотя им обеим завтра рано вставать на работу, — он прищурился, а появившееся в его глазах презрение начало нервировать Себастьяна. — У нее металлический стержень в левом бедре, который появился после того, как на пешеходном переходе ее сбила машина. Тогда она думала, что умрет. И порой она... — Что она собирается пить сегодня? — перебил его Себастьян. Рувик непонимающе нахмурился. — В смысле? — Она зазывает подружку в бар, значит, они собираются выпить, — пояснил Себастьян. — Наверняка, что-нибудь дорогое и импортное. Что она любит? — Мескаль, — с опаской ответил Рувик, словно ожидая подвоха. — Неплохо, — Себастьян длинно затянулся сигаретой. — Что еще ты знаешь о ней? — На прошлой неделе она едва не бросилась под машину. Ее любовник переписывался с другой женщиной, слал фотографии, и она... — Да уж, — снова прервал его Себастьян. — А какую музыку она слушает? Рувик уставился на него в упор. — Что ты делаешь? «И правда, что ты делаешь? — спросил Себастьян сам себя. — Неужто и впрямь думаешь, что сможешь приручить его? — он сделал последнюю затяжку, бросил окурок на бордюр и затоптал каблуком. — Если ты не сможешь убить его в самом конце, и он станет свободным... будет ли достаточно твоих слов и действий, чтобы хоть как-то изменить его? Как ни крути, его сути не переменишь». — Я хочу, чтобы ты сказал о ней что-то приятное, — ответил Себастьян, хотя он был практически уверен, что сам уже поехал крышей. — Но если тебе трудно, то что-нибудь нейтральное тоже сойдет. — Зачем тебе это? — А ты развлеки меня, — Себастьян исхитрился и изобразил неподдельный интерес. — Ну же, Рувик, ты способен прочесть в ее разуме все, что угодно. Не ты ли буквально только что говорил, что хочешь понять людей? Найди что-нибудь хорошее — я разрешаю. Рувик вздохнул. — Какой ты на редкость откровенный. — Что ж, если ты этого сделать не можешь... — Мне не интересно, какая музыка ей по душе, — сказал Рувик. — Если хочешь узнать, спроси ее сам. Себастьян уже собрался презрительно усмехнуться, как вдруг понял, что Рувик протягивает ему руку. Он смотрел на нее, словно на ядовитую змею. — Это ведь не то же самое, что ты предлагал мне днем? — с тревогой спросил он. — В свою голову я тебя пускать не хочу. — Меня в твоей голове не будет, но ты будешь в ее, — заверил его Рувик. — Как это было с Лимом. Себастьян отпрянул. — Мы не станем ей вредить. — Как с Лимом, но без пыток, — нетерпеливо исправился Рувик. — Она даже не узнает о нашем присутствии. Себастьян сомневался, переводил взгляд между Рувиком и Эллисон. «Хреновая затея, — подумал он; тем временем Эллисон обменялась приветствиями с парой, которая тоже направлялась в бар. — Ты и так слишком многое ему позволил». Но он прекрасно понимал, что Рувик не перестанет следить за ней или за любым другим человеком на улице, даже если он сейчас откажет ему. Рувик же выглядел как ребенок, отчаявшийся поделиться любимой игрушкой. Возможно, сейчас было самое время, чтобы что-то изменить. Себастьян вытер потную ладонь о штанину и взял Рувика за руку. — Она не должна узнать о нашем присутствии, — настойчиво повторил он. Рувик повернул запястье, переплел их пальцы, но Себастьян не стал возражать. Звуки улицы словно замедлились, в ушах появился знакомый звон, а вокруг выросли белесые призраки, каких он ранее видел в разуме Рувика. И каждым из них была Эллисон. Некоторые были такими же, какой она была сейчас: цветущей молодой женщиной, общавшейся со своими друзьями, коллегами, оплачивавшей счета и раздумывавшей о своем прошлом. Некоторые отображали ее прошлое, когда она была моложе, совершала ошибки и училась на них. Множество ее воспоминаний соперничали за его внимание, наслаивались друг на друга, а ее размноженный голос звучал вокруг него оркестром. — Как? — запнулся он, мечась взглядом то к одному, то к другому воспоминанию, пытаясь понять каждое. Самое ранее — Эллисон еще совсем кроха, цепляется ручками за шею отца, который несет ее, усадив себе на бок; Себастьяну стало больно: он слишком хорошо помнил, каково это, чувствовать вес ребенка на изгибе руки. — Их так много, как ты... — Не усердствуй так сильно, — голос Рувика был тихим и звучал гораздо ближе от уха Себастьяна, чем раньше. — Позволь им прийти к тебе. Твой разум сам знает, что ищет. Еще одна призрачная Эллисон появилась прямо перед ними, целеустремленно переходя улицу. Себастьян почувствовал ее испуг еще до того, как такой же призрачный пикап пролетел перекресток и сбил ее. Он ощутил эхо ее боли, расплескавшейся по его телу, засевшей в его бедре, подобно пуле, но хуже прочего был ее страх, поднявшийся в нем самом. Она думала, что умрет. Эта уверенность жгла ему горло, и он попытался сбросить руку Рувика. — Рувик... — А, точно, — сказал он. Страшная картина развеялась, как и большинство других призраков. — Ты хотел узнать, какая музыка ей нравится. Пятилетняя Эллисон танцевала, вышагивая вдоль бордюра. Себастьяну сделалось еще больнее от вида пышного платья, взлетавшего от ее беспорядочных прыжков и взмахов руками. Песней, пустившей ее в пляс, к стыду и гордости родителей, оказалась Hollaback Girl Гвен Стефани. С такой сияющей улыбкой и разлетавшимися в след за движением головы волосами она могла бы стать юной звездочкой Ютьюба. Это стало ее первым воспоминанием о музыке. Тут были и другие Эллисон — образы шли чередой: она пела вместе с матерью в машине, играла на флейте в школьном ансамбле, пряталась от передряг под наушниками. Себастьян наблюдал за ее взрослением под саундтрек из знакомых мотивов и мелодий, смотрел, как ребенок становился подростком. Он мельком замечал и ее родителей, влияние, которое они оказали на формирование ее музыкального вкуса. Она становилась старше и они появлялись все реже. Меньше, чем за минуту, он увидел всю ее жизнь, жизнь, которая могла бы быть и у его дочери. Под конец осталась только одна Эллисон, та, что стояла через дорогу у новомодного бара Кримсон-Сити, и кивала головой в такт инди-року, который было слышно через открытую дверь. — Разве это не удивительно? — прошелестел Рувик. — Все то, что ты можешь увидеть в разуме человека в таком подключении. Каждое ее воспоминание перед нами, словно открытая книга. Посмотришь чуть глубже, и будешь знать ее лучше, чем она сама, — большим пальцем он выводил круги на костяшках Себастьяна. — Мы могли бы даже изменить ее, если бы захотели. И ты только представь какой бы стала твоя интимная жизнь с такой силой, как эта. Себастьян хотел послать его к черту, но сложно было не то, что говорить — вдохнуть, — а сердце словно не помещалось в груди. Он снова отвлекся, когда к Эллисон подошел мужчина: высокий и красивый, примерно ее возраста. Она чуть не подпрыгнула при его появлении, и телефон наконец-то исчез в ее кармане. Они поприветствовали друг друга поцелуем. И это стало самым странным опытом в и без того непонятной жизни Себастьяна. Он ощутил, как в ней колыхнулось радостное возбуждение, как затрепетала неуверенность, когда мужчина притянул ее ближе. Себастьян затаил дыхание, чувствуя ее губы, словно свои собственные; она дрожала, чувствуя на спине сильную руку, и он дрожал вместе с ней. Она прижалась к мужчине грудью и... — Так, всё, хватит, — Себастьян высвободил руку и уперся локтями в колени, растирая лицо ладонями. Его связь с Эллисон оборвалась, и он снова обрел способность дышать. — Иисусе, блядь, это не нормально. — Что? — Рувик по-прежнему сидел слишком близко для душевного спокойствия Себастьяна и вид имел чертовски довольный. — Разве это не типичное поведение для пар? — Нельзя просто... — Себастьян поднял голову и с облегчением увидел, что Эллисон вместе со своим парнем зашли в бар. — Такие вещи — это личное, — попробовал он объяснить еще раз. — Но ведь она не знала, что мы наблюдаем. — Да не в этом дело! — простонал Себастьян в ладони, а затем сел прямо, позволяя ночному воздуху холодить горящие щеки. — Я теперь себя чувствую сраным вуайеристом... Боже, да эта девочка буквально выросла у меня на глазах. Рувик рассматривал его без тени беспокойства. — Это неправильно потому, что до последнего момента она напоминала тебе дочь? — Это при любом раскладе неправильно, — стоял на своем Себастьян. Он повернулся к Рувику, забросив одну руку на спинку скамьи. — Ты разве не понимаешь? Ты не можешь просто взять и нарушить личное пространство человека, так нельзя. Поверить не могу, что позволил тебе втянуть себя во все это. Больше мы так не делаем. Оставь людей в покое. Рувик фыркнул раздраженно, чтобы скрыть откровенное разочарование. — Они все равно не имеют никакой ценности. Себастьян подумал о девочке, чьи глаза светились от счастья, танцевавшей в своем пышном платье, и не удержался — от всей души отвесил Рувику подзатыльник за всё, что накопилось у него за эти пару дней. Голова Рувика дернулась вперед, словно от выстрела, и он схватился за затылок обеими руками, уставившись на Себастьяна в злом неверии. — Не смей. — Что, тебе не понравилось? — с издевкой спросил Себастьян. — Я что, нарушил твое личное пространство? — Ты так отвратительно наивен, — сказал Рувик. — Эти люди никто ни для меня, ни для тебя. Кому какое дело, если... Он опустил руки, и Себастьян не преминул выписать ему крепкого щелбана; тот снова прижал руку к пострадавшему месту. — Я же сказал, не смей! — вспылил Рувик, но, когда Себастьян снова поднял руку, блефуя на этот раз, раздражение на его лицо сменилось какой-то другой эмоцией, не в пример более уязвимой. — Не прикасайся ко мне. — Тогда не трогай их, — резко ответил Себастьян, — и больше не смей говорить мне, что они не имеют ценности. Они живые люди, а не игрушки, и ты им не хозяин. — Ты сам ее выбрал, — Рувик подождал, пока Себастьян уберет руку со спинки, и только тогда немного расслабился, натянул капюшон, словно броню. — Лицемер, — буркнул он. — Но я-то знаю, что ты бы душу продал за обладание этой силой, когда твоя жена уходила от тебя. Себастьяну страшно захотелось отвесить ему еще одну затрещину, и он уже даже придвинулся ближе. Но он вынужден был признать: все-таки было что-то потрясающее и волнующе интимное в том, чтобы увидеть целую жизнь человека с его точки зрения. За такое короткое время он узнал о незнакомке больше, чем знал о собственной жене. Он отдал бы что угодно, лишь бы суметь посмотреть на происходящее ее глазами, когда она переступала порог. Себастьян попытался прогнать эти мысли; не было смысла гадать над ответами, которых он никогда не получит. — Слушай, — сказал он, думая что тратит время зря, что ему должно быть все равно. — Я понимаю, почему тебя все это так увлекает. Но не стоит подвергать их или себя опасности, применяя свою способность. У тебя теперь есть тело, знаешь ли. Если хочешь узнать как что-либо ощущается, ты можешь сделать это сам. Хочешь узнать больше о ком-то другом, ты можешь спросить. Как нормальный, блядь, человек. Ты разве не этого хотел? Рувик молчал долго. Его напряженные плечи понемногу расслабились и опустились, и в конце концов, он привалился к боку Себастьяна. Он ерзал, устраивался удобнее, а Себастьян был слишком озадачен, чтобы оттолкнуть его. — Я думаю, — сказал Рувик, — что наконец-то начал тебе нравиться. — Ты настолько далек от истины, что это даже не смешно, — пробормотал себе под нос Себастьян, но все равно позволил Рувику угнездиться, а потом чуть сдвинулся, так, чтобы не затекала здоровая нога. Не было причин возражать. Он больше не слышал стонущего звона, что само по себе немного успокаивало, поэтому вернулся к наблюдению за баром, пытаясь представить, какую музыку слушала бы Лили в вечер понедельника, дожидаясь своего парня на улице.***
Обнаружить Себастьяна было не трудно. Майра знала наверняка, что он не будет сидеть внутри, только не в тесном помещении, заполненном незнакомцами, из которого еще и других выходов нет, кроме основного. Она бы на его месте разместилась на другой стороне улицы, где боковой проезд вел к общественной стоянке. Там она его и нашла. Майра надеялась, что Рувика с ним не будет. Но пока она выбирала место для парковки и опускала стекло, она заметила рядом с Себастьяном человека в толстовке с капюшоном, который не мог быть кем-то другим. Это всё осложняло. Однако Майра не стала терять время. Она отстегнула ремень безопасности и открыла серебристый кейс, лежавший на пассажирском сиденье, собрала винтовку. Последовав совету Лима, она выбрала модель с длинным дулом и глушителем; зарядив оружие, Майра откинулась на дверь, подперла коленом винтовку для удобства. Много времени прошло с тех пор, как она держала в руках что-то настолько массивное, приклад уперся ей в плечо, и она разглядела двух мужчин в сетке прицела. Они сидели непозволительно близко друг к другу. Себастьян даже в худшие свои дни оставался обладателем впечатляющего телосложения, а его широкие плечи могли бы заставить случайного подумать, будто он телохранитель своего более субтильного компаньона. Майру не удивило, что Рувик нашел способ взять над ним контроль, лишь убедило лишний раз, что пули в магазине винтовки — единственно верное решение. «По одной на каждого, — подумала Майра, целясь Себастьяну в затылок. — Если я убью его первым, то он даже не успеет понять, что произошло, — она погладила спусковой крючок пальцем. — А у Рувика будет лишь мгновение, чтобы отреагировать. Он не успеет мне навредить», — она перевела прицел на него, пытаясь по очертаниям капюшона понять, как именно расположена его голова. Она прикидывала шансы перебить ему шею и спасти головной мозг. В конце концов, он представлял для них ценность, даже если «Мобиус» больше не отважится использовать его в качестве ядра для СТЭМ. Но если Рувик будет первым, кого она застрелит, то Себастьян обернется, поймает свой момент истины, может, даже осознает предательство. Они были слишком далеко, чтобы он смог понять, кто убил его, но Майра смотрела, как он затягивается сигаретой, а потом снова сместила прицел на его голову. «Я смогу, — говорила себе Майра, поглаживая спусковой крючок. Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание, но пусть ее руки не дрожали, сердце заходилось в бешеном стуке. — Смогу избавить его от мучений, — она до боли закусила нижнюю губу. — Лучше уж так». Именно в этот момент Себастьян обернулся. Не полностью, но достаточно, чтобы Майра смогла разглядеть знакомый профиль и заметить мимолетно брошенный в свою сторону взгляд. Не зная, увидел ее Себастьян или нет, она рухнула на сиденье. Легкие горели, но она не позволила себе вздохнуть, словно это могло ее выдать. Она смотрела на открытое окно, ожидая, что в любую секунду к машине мог подойти Себастьян и заглянуть внутрь. Она стискивала пальцами винтовку, а все мысли о милосердии вылетели из головы, уступая место леденящей панике. Она бы не вынесла его взгляда. Когда перед глазами все начало расплываться, она, наконец-то, выдохнула. Не убирая пальца со спускового крючка, она поднялась и посмотрела в окно: Себастьян и Рувик по-прежнему сидели на скамейке, и первый вертел головой по сторонам. Он был обеспокоен и искал угрозу, о наличии которой даже не должен был подозревать. Неожиданно для самой себя, Майра улыбнулась. — Какой же ты болван, — пробормотала она. — Все никак не угомонишься? Майра была не из тех, кто испытывал судьбу. Дрожь, появившаяся в руках, лишь убедила ее, что она не в том состоянии, чтобы прицелиться, как следует. Она подняла стекло и поспешно разобрала винтовку. «Однажды я уже пожалела его, — думала она, уезжая с парковки. — На этот раз, ему придется спасать себя самостоятельно».***
Рувик как раз решил натянуть капюшон глубже, с неохотой думая о недавнем разговоре, когда заметил, что Себастьян выворачивает шею, чтобы посмотреть назад. Он позволил своему разуму продавить чужие границы еще раз, но, ощутив нежданный запах разгорающихся углей, оставил эту затею. Пришлось спросить напрямую: — Что такое? — Не знаю, на секунду мне показалось... — Себастьян нахмурил брови, но, поискав что-то еще мгновенье, он сдался. — Не бери в голову. Наверное, показалось. Было уже глубоко заполночь, когда они, отчаявшись дождаться Джули, вернулись в квартиру. — Похоже, что у нас нет других вариантов, кроме как попробовать поискать в участке, — сказал Себастьян, бросив ветровку и кобуру на кухонный стол. — Большая часть незакрытых Майрой дел после ее исчезновения перешла к детективу Аркотт. Нелегко будет добиться от нее хоть каких-то сведений — я ей никогда особо не нравился. — Ей не обязательно знать, что мы вообще там, — предложил Рувик, стаскивая худи. — Ну, если ты, конечно, не против, чтобы я использовал свои способности ради достижении нашей совместной цели. — Не будь занудой, ты знаешь, против чего я возражаю, — снимая ботинки, Себастьян тяжело оперся на костыль. — Провести нас тайком в участок и следить за гражданскими забавы ради это не одно и то же, — закончив разуваться, он посмотрел на диван. — Знаешь, если ты хочешь спать в кровати, то я не против разместиться сегодня на диване. Рувик старался не хмуриться, пока складывал толстовку, которую потом повесил на сгибе локтя. — Это ты у нас раненый, — сказал он. — Логичнее уступить кровать тебе. — Но я привычный спать на диване, — ответил Себастьян, сухо улыбнувшись. — Да и тебе было неудобно прошлой ночью, весь скрючился. Рувик вспыхнул и отвернулся, прежде чем Себастьян успел заметить. — Я не против, — сказал он, наступая на пятки кроссовок. — Спи в кровати. Себастьян ничего не ответил, все ждал, когда же Рувик снова к нему повернется В конце концов причины для проволочек иссякли. Рассудив, что снова завладел вниманием Рувика, Себастьян спросил: — Если я соглашусь и уйду в спальню, то ты просто дождешься пока я усну и уляжешься рядом? Я прав? Рувик держался преувеличенно спокойно, нервничать было ниже его достоинства. — Мог бы и поблагодарить, — нашелся он с ответом, — ведь с моей помощью ты спишь лучше. — Ну... да, — Себастьян запустил руку себе в волосы. — Просто ты сегодня был какой-то странный, — когда Рувик выгнул вопросительно бровь, он добавил: — Более странный, чем обычно. Рувик уронил толстовку на пол и подошел ближе. Себастьян не спускал с него взгляда все те несколько секунд, что потребовались ему, чтобы преодолеть расстояние, разделявшее их. Рувик вынужден был признать, что реакция Себастьяна на его приближение — тело напряглось, поддавшись защитным инстинктам, — заинтриговала его чрезвычайно. — В каком смысле «странный»? Себастьян не менее успешно скрывал нервозность, сглотнул ком в горле. — Не знаю, — признался он. — Я думал, что начал разбираться в том, что тебе от меня нужно, но когда ты делаешь такое лицо... — он прищурился, — то мне кажется, что стоит переживать за то, что же ты там себе думаешь на самом деле. Рувик сам до конца не понимал, что ему нужно от Себастьяна, но ему однозначно нравилось с каким видом Себастьян смотрит на него. Ему нравилась и напряженная неопределенность между ними, от которой казалось, что может произойти все, что угодно: что-то, что он сможет спровоцировать, но окажется не способен контролировать, что-то новое. Это напоминало ему волнительную дрожь от открытия, которая стоила всех лет мучительных исследований и поисков. «Если хочешь узнать как что-либо ощущается, ты можешь сделать это сам», — вспомнил он и протянул руку. — Тебе не о чем беспокоиться, — сказал он. — Можешь просто спросить. Себастьян на его руку даже не посмотрел. — Хватит с меня этого на сегодня. Рувик опустил руку, но отказ его не расстроил. — Спи на диване, если хочешь, — сказал он. — Но мне проще помогать тебе, если я рядом, и... — он замялся; он понимал, что сможет убедить Себастьяна, но быть ради этого предельно честным ему не нравилось. — И мне самому легче заснуть, если ты поблизости. Так я чувствую себя в безопасности. Себастьян поджал губы и пристально уставился на Рувика, словно пытаясь поймать на вранье. Ни в чем его не уличив, он потер глаза и все-таки кивнул. — Ладно. Пусть будет так. Будем спать на кровати, — он похромал в сторону спальни. — Но за границы своей половины не вылазь, понял? — Само собой. Они по очереди завернули в ванную, побросали у кровати штаны и носки. Себастьян старался не смотреть на своего соседа, пока они укладывались. — Они ведь не убили Кидман после этой истории? — спросил он, вытянувшись на спине. — Она изворотливая, из любой передряги выкрутится. — Мы не узнаем, пока не найдем их, — Рувик подвинулся ближе, подтягивая себя на локте. — Отдыхай, Себастьян. Завтра будет еще один трудный день. Себастьян хмуро посмотрел на него, готовый сказать ему пару ласковых, но ограничился лишь простым «Спокойной ночи». — Спокойной ночи, — ответил ему Рувик и накрыл ладонью его глаза. Себастьян быстро уснул, дыхание стало глубже, и он расслабленно растекся по матрасу. Рувик накинул на него одеяло, но не откатился на свою половину сразу после этого, решил немного... понаблюдать. Он полагал, что выше всего этого. Годами он относился к собственной плоти и крови, как к набору исследуемых образцов, считал тело не более чем грубой упаковкой, которую, при случае, отбросил бы без раздумий. Позже, через нервные окончания незнакомцев, он познал элементарные тактильные ощущения, но по-прежнему не находил ни интереса, ни удовольствия в простом обмене теплом между прижатыми друг к другу телами. Он искал слепящей боли, позволял агонии подпитывать мотивирующую его ярость. Но чувствовать, как пальцы запутались в чужих жестких волосах, было в новинку. Отросшая щетина, что царапала ему костяшки, тоже ощущалась чем-то беспрецедентным. Он осторожно обвел пальцами контуры лица спящего Себастьяна, прослеживая большим впадинку переносицы; волоски на руке встали дыбом от щекотного дыхания под ладонью. Все эти ощущения не были ворованными крохами чужих переживаний, все они были его собственные, его покалывающие нервы и участившийся пульс. Себастьян спал. «Он просил помочь ему заснуть, — думал Рувик, сползая по подушке ниже и подбираясь ближе к Себастьяну. — И я помог. За нарушение слова это не считается». Давно, когда он был еще совсем мальчишкой, он часто тайком пробирался в комнату к сестре и забирался под одеяло. Она никогда не прогоняла его, лишь обнимала крепко, защищая от внешнего мира. Он практически не помнил слов, что она шептала ему в ранние утренние часы, когда их отец обходил дом извилистыми коридорами, но они были драгоценными, и только для него одного. Запах ее волос и мягкий атлас ее ночной сорочки стали для него символом дома. То было последнее его воспоминание о том, что это такое — чувствовать себя в безопасности. Рувик прижался к спящему телу, хотел снова почувствовать себя защищенным. Второе желание, которое он еще никак не идентифицировал, закрутилось спиралью в животе и затрепетало в легких. Он уткнулся лицом в изгиб плеча Себастьяна, глубоко вдыхая запах пота, как будто надеясь насытиться, но жажда стала только сильнее. Он прослеживал пальцами мышцы и жилы от плеча до бицепса, сдавливал кожу иногда, когда их научные наименования путались у него в голове. Мышечные волокна упруго поддавались касаниям, и от этого ощущения вдоль спины высыпали мурашки. Локоть Себастьяна был сухим и шершавым, но внутренняя сторона — гладкой и мягкой. Наощупь он спускался ниже, пока не дошел до ладони и не стал упускать возможности изучить каждый дюйм грубой мозолистой кожи. Он по очереди обвел каждый палец, огладил ямки между ними, подцепил кромку ногтей. Просунул два пальца в ладонь, словно рукоять пистолета. Себастьян спал крепко, но среагировал на стимул и рефлекторно стиснул чужую руку. Рувик испуганно дернулся, когда сильные пальцы сжались вокруг его собственных, в кровь хлынул адреналин. Он продолжил гладить чужую ладонь, проводя пальцами вдоль глубоких линий, и это трение больше согревало его, чем имело какой-то смысл. Не останавливаясь, он толкнул своей ногой ногу Себастьяна, касаясь кожей жесткой поросли, и поджал пальцы от щекотки. «Неужели оно так ощущается? — задался вопросом Рувик. Он задрал подбородок, чтобы носом уткнуться Себастьяну в ямочку под ухом; на языке появился привкус табака, и Рувик бездумно приоткрыл рот. — Это и есть желание?». Тело гудело от избытка незнакомой энергии. Он был знаком с удовольствием. В ходе одного из многих необдуманных экспериментов небольшая стимуляция мозга довела его до чистого лавинообразного экстаза, какого не испытывало ни одно человеческое существо. Но этот опыт остался мимолетным. Получить удовольствие, как все обычные люди — от прикосновения, от жара и близости чужой кожи — он и не пытался. Тогда это казалось чем-то переоцененным и чрезвычайно примитивным. Поэтому он игнорировал это чувство, как и множество других вещей, которые был не в состоянии получить. Себастьян тихонько вздохнул во сне: поднялась и опала грудная клетка, он снова стиснул чужие пальцы на мгновение, а затем расслабил руку, — и Рувик глухо застонал от возбуждения, которого сам от себя не ожидал. И это обстоятельство привело его в неописуемый восторг. Не испытывая ни тени стыда, он терся бедрами о Себастьяна, пока не осознал напряжение, стабильно растущее между ног. «Вот, значит, какие от этого ощущения», — думал он, довольный собой до безобразия. Он отпустил руку Себастьяна, чтобы огладить выпирающую эрекцию через белье. Предыдущее тело — обожженное, с поврежденными нервами — не могло нормально функционировать, но наконец-то, наконец-то, он был целым. Рувик облизал губы, ненароком пройдясь языком по краю челюсти Себастьяна, и крепко сжал себя. Член набух в руке, и Рувик застонал в голос, вздрогнув от возросшей чувствительности, не только в паху — все тело откликалось, как хорошо настроенный музыкальный инструмент. Он просунул ладонь под резинку трусов, изучая и лаская; пульс заколотился еще сильнее, дыхание сбоило от каждого поглаживания и сжатия на пробу. Все его мысли словно заволокло дымкой от гордости и желания, и прежде, чем Рувик успел остановить себя, он уже прижался пахом к кисти Себастьяна. Все для него было новым, и ему хотелось разделить свои впечатления. Он хотел, чтобы Себастьян снова запустил пальцы ему в волосы, оттягивая голову, царапая ногтями кожу. Хотел ощутить под предплечьями голую кожу и сильную руку, обхватившую за плечи. Хотел вползти Себастьяну под кожу и раствориться в его кровотоке. Но в данный момент он довольствовался лишь тем, что терся членом о жесткие костяшки, в тестовой форме познавая уровень чувствительности. Дрожа и дыша через раз, он, ведомый одним лишь инстинктом, перехватил контроль над нервными окончаниями в руке Себастьяна, заставляя онемевшую конечность двигаться, ласкать себя. По всему телу плеснуло жаром, который на мгновение стал невыносимым. «Нет, стой, — Рувик сделал глубокий вдох и задержал дыхание, отстраняя от себя чужую ладонь. Он откатился от Себастьяна, укладываясь горячей щекой на непотревоженную прохладную простыню. — Если кончишь, — подключилась с укором рациональная часть его сознания, — то станешь мягким». Потому он закрыл глаза и замедлил дыхание, выравнивая его в такт вдохам и выдохам Себастьяна. Когда раскаленная спираль внутри ослабла, начала проходить и эрекция. Рувик быстро опустил руку вниз, торопливыми движениями возвращая члену крепость. Он восхищался упругим весом в ладони, который упорно притягивал к себе внимание, как бы Рувик не вертелся, в попытках улечься как-то иначе. Спектр ощущений не шел ни в какое сравнение с тем, что он ожидал испытать, и он не собирался упускать возможность изучения так скоро. Снова и снова Рувик переводил дыхание, дожидаясь, пока возбуждение схлынет, только для того, чтобы распалить себя по новой. Он сжимал ствол, обводил пальцами головку, пытался систематизировать собственные реакции, но разум ученого не справлялся, сбоил. С каждым разом, что Рувик отказывал себе в разрядке, он забывался все больше, упускал контроль над собой. Он сумел сдержаться и больше не стал перехватывать контроль над телом Себастьяна, но остался лежать рядом: иногда просто соприкасаясь с ним плечом, иногда заполошно дыша ему в шею, позволив фантазии захватить себя. Из всех людей, именно Себастьян понял бы, что для него означает полученный опыт. Обязан был понять... Он — всё, что есть у Рувика. В конце концов, Рувик устал, чтобы продолжать. Так и не позволив себе кончить, трясясь от сознательного ограничения, он устроился у Себастьяна под боком и замер. Было сложно, но это того стоило. Все тело обиженно горело от досады и неудовлетворенного желания. Он хотел запомнить эти чувства, выжечь их в собственных жилах. Рувик страшился забыть, как чувствовал себя слабым, жадным и живым. Он влез Себастьяну под руку, впитывая гулкий стук его сердца, эхом отдающимся в нем самом. Так он и заснул, вздрагивающий, но довольный.