Кроме пыли и пепла

Воздух вокруг Тангородрима был загрязнён и отравлен, но Феанаро в первые несколько мгновений он показался опьяняюще свежим и бодрящим. Отчего эльда неожиданно воспрял духом и попытался вырваться. Орки, которые тащили его, такой прыти уже не ждали, за что и поплатились: один сорвался с узкого горного карниза и полетел в пропасть, другого Феанаро ударил в висок тяжелой цепью, приделанной зачем-то к единственному железному наручнику, в который его заковали прежде чем вытащить из подземелий. Но дальше все пошло совсем не так хорошо. Оставшиеся орки навалились на Феанаро, прижали к скале и несколько раз ударили затылком об эту скалу. Сознание его помутилось. И именно тогда один из служивших Моринготто воплощенных мелких духов, которых всегда можно было узнать по возникающему от их присутствия ощущению, что тебя пытаются - и успешно - ткнуть лицом во что-то безнадежно сгнившее, дернул Феанаро за цепь, заставляя поднять руку в вверх и распрямить ее так сильно, как возможно. А потом за ту же цепь дух дернул так, что ноги Феанаро оторвались от горного карниза, и он повис в воздухе на собственной руке. В плечевом суставе, без того уже много раз травмированном, что-то жутко затрещало. Казалось, рука сейчас просто оторвется от остального тела, и Феанаро полетит в пропасть. Это было бы облегчением по сравнению с мукой, которую он испытывал. Но ничего подобного, конечно, не случилось. Боль только усиливалась с каждым мгновением. На какое-то время она ослепила и оглушила Феанаро, и он кричал, не слыша своего голоса, и не знал ничего о том, что дух прикрепил цепь к скале. Когда Феанаро пришел в себя, вокруг было уже пусто. Боль в руке не уменьшилась, но и не стала сильнее, вместо этого она распространялась: от плеча на грудь, спину, ребра и все, что укрыто за ребрами, живот и ноги... не осталось ни одного уголка во всем теле, где боль не ощущалась бы. Каждое движение, не важно, делал ли его Феанаро сам, или просто цепь качалась на ветру, увеличивало страдания. Несмотря на это, Феанаро все-таки пробовал вырвать цепь из скалы, обхватывая левой, свободной, рукой запястье закованной правой и напрягая обе руки изо всех сил. Но так и не узнал, возможно ли таким образом освободиться вообще, потому что от боли, которую испытывал при таких попытках, он впадал в беспамятство через несколько мгновений, и усилия пропадали впустую. Слушать горы и металл Феанаро тоже пробовал. Горы были пропитаны присутствием Моринготто. Металл не откликался на зов эльфа, а словно нападал в ответ. Это железо ненавидело эрухини так же, как сам Моринготто, потому что Моринготто вложил в него свою ненависть к ним. Никаких надежд на спасение у Феанаро не оставалось, кроме одной, самой последней: его тело не сможет выдерживать такое долго. Связи плоти и духа порвутся, и пытка закончится. Предзнаменование этого Феанаро находил в том интересе, который проявляли к нему вороны Моринготто, единственные живые существа, которых он иногда видел. Эти вороны, слишком большие и злые для нормальных воронов и странно неуклюжие в полете для любой птицы, были столь же трусливы, как их господин, и не рисковали приближаться к живому эльда, даже когда он был без сознания, но время от времени пролетали неподалеку и поглядывали выжидательно. В том, чего они ждут, сомневаться не приходилось. Феанаро ждал этого вместе с ними. Так что птицы Моринготто стали для него знаком надежды. Если бы Моринготто мог себе такое представить, он, наверное, не создал бы их. Но он создал. И Феанаро смеялся бы над ним, если бы еще помнил, как это делается.