Кроме пыли и пепла

Через несколько часов, когда рассвет наступил и отряд сыновей Феанаро действительно приблизился к лагерю, а Нолофинвэ встал у открытых ворот, чтобы видеть, как они приближаются, его уверенность снова пошатнулась. Дело было даже не в величине отряда, а в лицах его предводителей. Могло показаться, что они собрались брать лагерь штурмом, и ничто их не остановит. Ничто. Даже распахнутые ворота. На миг Нолофинвэ испытал ужас, подумав, что обрек свой народ на новые страдания. Конечно, его воины были не менее сильны, и их было больше. Но они не были готовы драться сейчас. Нолофинвэ сам позаботился о том, чтобы они не были готовы. "Прекрати! — мысленно приказал он себе. — У сыновей Феанаро нет никакой причины нападать на наш лагерь". И так же мысленно себе возразил: "А для всего, что они делали раньше, у них были причины?" "Раньше воля Феанаро была достаточной причиной. Для них. Сейчас он не может сказать им, что делать". "И возможно, на этот раз, так еще хуже. Ты знаешь, что они собираются предпринять без его руководства? Ты думаешь, они сами это знают?" Пока Нолофинвэ предавался таким мрачным раздумьям, отряд обогнала большая белая собака. Хуан, пес Тьелкормо. Он стрелой полетел вперед, добежал до Нолофинвэ, понюхал полу его плаща и принялся с удивительной скоростью наматывать вокруг него круги, как щенок в первый раз выпущенный на прогулку в поле. При этом уши его развевались на бегу так, что невозможно было не рассмеяться. И действительно скоро послышались смешки, как со стороны отряда сыновей Феанаро, так и из-за спины Нолофинвэ, где его народ наблюдал за происходящим. Сыновья Феанаро, видя щенячий восторг Хуана, которому такое поведение было совсем не свойственно, ошеломленно остановились, и шестеро из них при этом вопросительно посмотрели на Тьелкормо. Тот отвечал им таким же недоуменным взглядом. А Хуан тем временем решил, что набегался достаточно, и разлегся на земле у ног Нолофинвэ, подставляя ему огромный живот. Нолофинвэ ничего не оставалось, кроме как наклониться и погладить длинную и густую белую шерсть. Выпрямившись, Нолофинвэ увидел, что у Тьелкормо стало такое лицо, будто это он сам, а не его пес сделал что-то, совершенно не соответствующее случаю. — Хуан, ко мне! — позвал Тьелкормо. Хуан в ответ перекатился со спины на живот и посмотрел на хозяина, склонив голову на бок, а потом проворчал по-собачьи что-то неясное, но все вместе оставляло четкое ощущение, что он пытался сказать: "Сам иди сюда!" — Хуан, что ты творишь! — воскликнул Тьелкормо. — Не время для шуток. Он спрыгнул с лошади, намереваясь, видимо, попробовать все же отогнать от Нолофинвэ свою собаку. Прежде чем ситуация могла стать еще более неловкой, Нолофинвэ сказал: — Приветствую вас, лорды дома Феанаро! Думаю, вы хотели бы как можно скорее увидеть своего отца. Я отведу вас к нему. Пусть ваши спутники и ваши кони останутся здесь. Боюсь, лагерь переполнен. Вот так. И ни слова о родстве. Или о предательстве. Или о том, каково народу Нолофинвэ видеть своих лошадей, несущими чужих всадников, хотя это зрелище неожиданно остро поразило самого Нолофинвэ, и остальных, конечно, не меньше. Но если бы Нолофинвэ ждал, что его усилие будет замечено или, тем более, оценено, он был бы разочарован. Он, впрочем, на подобное не слишком надеялся. У него не было власти над сыновьями Феанаро, ни реальной, ни даже формальной. А умение хотя бы иногда просто сделать, что сказано, и не создавать лишних проблем ни себе, ни другим никогда не входило в число достоинств, которыми славился род Феанаро. Никто не двинулся с места. А Куруфинвэ, неприязненно поглядев на Нолофинвэ сверху вниз, спросил: — Почему мы должны верить, что это не какая-то ловушка? Этим он заработал несколько раздраженных, но не изумленных взглядов от своих братьев. Из чего Нолофинвэ сделал вывод, что говорить за всех должен был кто-то другой, но, как заставить Куруфинвэ не говорить за всех, когда он не должен, они пока не выяснили. Это могло бы показаться даже забавным, при других обстоятельствах. Но сейчас Нолофинвэ был слишком занят, борясь с собственным моментально вспыхнувшим гневом и стараясь удержать рвущиеся с языка ответы, ни один из которых не облегчал положения: "Какая еще ловушка?! Зачем?! Совсем ума лишились?" или "Не хотите верить, так убирайтесь вон, я сожалеть не буду!" Ловушка! Они перепутали его с Моринготто?! Возможно, ему следует отнестись к ним так же и захлопнуть ворота у них перед лицом. Нолофинвэ слышал, как у него за спиной поднимается ропот, пока негромкий, как потрескивание сухих веток. Но достаточно одной искры его гнева, чтобы разгорелся пожар. Напрасно он опасался, что его воины совсем не готовы драться, они почти готовы. Единственное слово одобрения, и... — Пока у вас есть мое слово, а позже вы все увидите своими глазами, — очень ровно произнес Нолофинвэ. Вместо огня — вода. Ропот затих. Прежде чем Куруфинвэ мог дать какой-то ответ, который — Нолофинвэ не сомневался — был бы еще более оскорбителен, заговорил Майтимо: — Да, я думаю, мы увидим, — сказал он и спешился. Смотрел он при этом не на Нолофинвэ, а куда-то ему за спину, где — Нолофинвэ не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться в этом — стоял Финдекано. Что ж, по крайней мере, старший из сыновей Феанаро все еще не думал, что Финдекано мог бы участвовать в каком-то хитроумно подготовленном обмане. Значит, не весь разум испарился. Оказавшись на земле, Майтимо, не колеблясь и не оборачиваясь, пошел к воротам. За Майтимо следом двинулся сначала Тьелкормо, к которому тут же подбежал Хуан, потом — в свою очередь спрыгнув с коня — Макалаурэ. За ним — Амбаруссар. Только двое сыновей Феанаро оставались сидеть верхом. Они обменялись взглядами, и Карнистир последовал за братьями. Куруфинвэ несколько мгновений смотрел на это, стиснув зубы, потом тоже спрыгнул и последним зашагал к воротам. В самых воротах он остановился, обернулся и поднял руку, глядя на своих воинов. "Если он сейчас еще что-нибудь скажет про ловушку, я не могу ручаться даже за себя," — мрачно подумал Нолофинвэ. К счастью, сын Феанаро не произнес ни слова и, наконец, миновал ворота. Нолофинвэ вошел следом за ним и дал дозорным знак ворота не закрывать. С таким количеством эльдар с обеих сторон, ни один, самый тупой, враг сюда не сунулся бы, даже окажись он действительно рядом. Нолофинвэ обогнал одного за другим всех сыновей Феанаро и пошел впереди, показывая дорогу. Впрочем, дорога, скорее всего, была и так им знакома. Дом Исцеления разместили в постройке, лучше всего подходившей этой цели, а значит, скорее всего, и возводившейся именно для этого. У входа в Дом Исцеления Хуан остановился и сел на землю с видом очень умной и воспитанной собаки, которая будет ждать здесь. Тьелкормо кивнул ему. Куруфинвэ посмотрел мрачно, остальные не обратили особого внимания, торопясь войти в дом. Нолофинвэ открыл дверь в комнату, где лежал Феанаро. Целителей внутри не оказалось, но можно было услышать их присутствие где-то в дальних помещениях, и Нолофинвэ понял, что они просто вышли, увидев приближение посетителей, с которыми не желали сталкиваться. Сам Нолофинвэ, пропустив в комнату своих племянников, тоже за ними не пошел и постарался закрыть дверь поплотнее. Они наверняка не хотели бы, чтоб он видел их в такой момент, а он не хотел этого видеть, потому что жалость к ним — последнее, что ему сейчас нужно. Он должен оставаться спокойным и хладнокровным, и не брать на себя больше, чем в силах выдержать его народ. Но дверь не могла помешать ему слышать. Вот кто-то закричал, как от боли, и голос узнать было нельзя. Затем послышались рыдания. Кто-то упал. Или опустился на колени. Кто-то толкнул стол или, возможно, попытался опереться на него, но не смог. И снова рыдания... Нолофинвэ вышел из Дома Исцеления и остановился на пороге. Отсюда было уже не слышно, если не прислушиваться специально. Хуан при виде него несколько раз приветственно махнул хвостом. Он всегда был дружелюбным псом, но Нолофинвэ не помнил, чтобы раньше Хуан радовался ему так, как сегодня. Что же изменилось? Нолофинвэ посмотрел на собаку вопросительно. Хуан в ответ поглядел на него с выражением: "Мы оба знаем". Нолофинвэ покачал головой, уже невесть что мерещится от усталости. Как может собака, даже самая умная, знать вещи, о которых Нолофинвэ и хозяину ее еще не рассказывал? И не собирался рассказывать. Во всяком случае, не обо всем. От этой мысли Нолофинвэ перешел к еще очень свежим и болезненным воспоминаниям о собственном походе в Ангамандо и на время потерялся в них. Вдруг дверь в комнату Феанаро с силой распахнулась, и оттуда вылетел Куруфинвэ. — Мы забираем его, немедленно! — объявил он. При этом его била крупная дрожь, и Нолофинвэ сомневался, что он сам без помощи мог бы добраться хоть до ворот, не говоря уже о том, чтобы перевозить куда-то больного, который недавно еще был умирающим. Но стоило Нолофинвэ открыть рот, чтобы возразить, как Куруфинвэ продолжал: — И ты не сможешь нам помешать! — Если не сможет он, помешаю я, — произнес внезапно очень твердый женский голос. — Сейчас ваш отец не сможет пережить даже путешествие отсюда до озера, а уж тем более вокруг него. Нолофинвэ едва не вздрогнул. В памяти эхом отозвалось: "Здесь только мы... У короля нет власти приказывать мне в вопросах исцеления..." В чем уж точно нельзя было обвинить леди Нинквиндиль, так это в недостатке храбрости для исполнения ее обязанностей целителя. Она прошла по коридору и остановилась перед Куруфинвэ без страха, хотя не могла не видеть, как он схватился за рукоять меча. Казалось, она не дрогнет, даже если он в самом деле попробует разрубить ее. Нолофинвэ не был настолько хладнокровен. Он быстро преодолел расстояние, отделявшее его от них. Но вмешиваться не понадобилось. За спиной Куруфинвэ появился Тьелкормо и положил руку ему на плечо. — Она права, брат, — сказал он. — Что ты в этом понимаешь, — огрызнулся Куруфинвэ. — Больше, чем мне хотелось бы. С этими словами Тьелкормо втянул брата обратно в комнату, и, даже не глядя на остальных участников сцены, захлопнул дверь. — Государь, — так же бесстрастно, как прежде, сказала Нинквиндиль и слегка склонила голову в знак уважения, а потом снова удалилась. Нолофинвэ на этот раз не стал уходить. Первая буря эмоций там вроде бы уже улеглась, а узнать, что на уме у его племянников, определенно стоило. Так что Нолофинвэ позволил себе прислушаться. И не был удивлен, когда первым услышал голос Куруфинвэ. — ... его здесь. Я все еще думаю, что тут должен быть какой-то подвох. Должен. Я просто чувствую это! — Да, разумеется, подвох, — отозвался Майтимо. — Ты твердил о нем с тех пор, как мы получили сообщение от Финдекано. Говорил, что это не может быть правдой, что все — часть какого-то сложного обмана. — Да, я говорил такое, — признал Куруфинвэ. — В конце концов, это было гораздо более вероятно, чем... — Чем правда, — теперь послышался голос Карнистира. — Да, — сказал Куруфинвэ. — Но в любом случае, здесь никому нельзя доверять. Отец не просто так решил оставить их в Арамане. Никому нельзя доверять! — повторил он с еще большей горячностью. — А меньше всех — Нолофинвэ. И не смотрите на меня так, отец согласился бы со мной, если бы был здесь! — было похоже, что он сказал это не думая, просто по привычке. — Но отец здесь! — воскликнул голос, принадлежавший одному из Амбаруссар, невозможно было на слух определить, которому из них. — И это все меняет, не так ли, — добавил второй, очень похожий. — Все? — Куруфинвэ явно не собирался сдаваться. — Еще неизвестно, как ему удалось вытащить отца из Ангамандо, может, он сгово... — Не произноси этого! — вдруг приказал Майтимо. — Не смей! Это отвратительное оскорбление, и мы не вправе говорить так о том, кто спас нашего отца, даже если он не может нас слышать. Нолофинвэ за дверью только мрачно усмехнулся. От ослепительного взрыва гнева его спасло только осознание, что он подслушивает чужой разговор. Из-за этого Нолофинвэ чувствовал себя все же несколько виноватым и потому меньше уязвленным чудовищными словами. — Майтимо прав, Курво, — вмешался тем временем Карнистир. — Ты должен попытаться успокоиться. — О да! — тут же взвился Куруфинвэ. — И совсем не удивительно слышать это от тебя, ведь ты безупречен, когда дело касается уместности! — Меня не заботит уместность, — сказал Карнистир. — Только правдивость. А ты сейчас... — он тоже повысил голос, но закончить фразу не успел. — Перестаньте все, — вдруг вмешался Тьелкормо. — Ваши крики беспокоят отца. Нолофинвэ за дверью пораженно замер. Насколько он знал, Феанаро не беспокоило ничто: ни голоса, ни прикосновения, ни еда или питье... Только боль он определенно мог чувствовать, но от боли его избавляли целители, так что Феанаро просто спал, что бы ни происходило вокруг него или с ним. И вот теперь он реагировал на голоса. Может быть, просто пришло время. Или же голоса сыновей могли достичь его лучше, чем любые другие. Но об этом нельзя было думать слишком много, иначе Нолофинвэ не сможет сказать им то, что должен непременно сказать в конце концов. — Наши крики? — едко переспросил Куруфинвэ. — Или то, как ты теребишь его волосы? Прекрати его гладить! — Нет, — в свою очередь подал голос Макалаурэ. — Не прекращай, до этого было хуже. Хотя не представляю, как тебе хватает духу. Кажется, даже слишком пристальный взгляд способен причинить ему боль. — Это наш отец, а не очередной раненый и истощенный волк, которого ты подобрал, странствуя по Аватару! — продолжал Куруфинвэ, не обращая внимания на Макалаурэ. — Я знаю, — ответил Тьелкормо. — К сожалению. — Его голос был необычно тихим и очень горьким. — Если бы он был раненым истощенным волком, я забрал бы его отсюда, не колеблясь ни мгновения, потому что знал бы: никто в целом мире не позаботится о нем лучше, чем я. Сейчас я ничего не знаю. Как и ты. И ужасно боюсь сделать что-нибудь такое, что навредит отцу еще больше. И то, что я чувствую себя так, словно сама Арда вдруг поднялась на дыбы и ударила меня по лицу, не помогает, конечно… - Тьелкормо судорожно вздохнул. - Его волосы совсем поседели, как это вообще возможно... Куруфинвэ не ответил, но снова послышались рыдания. На этот раз сдавленные, словно кто-то изо всех сил сдерживал их, но не мог сдержать. Нолофинвэ поспешно отошел от двери обратно ко входу в Дом Исцеления, где все так же терпеливо ждал Хуан. Нолофинвэ присел перед ним на корточки и осторожно протянул руку. Хуан вильнул хвостом, разрешая себя погладить, и Нолофинвэ тут же воспользовался позволением. Шерсть под рукой была очень мягкой на ощупь. Это успокаивало. Почувствовав, что овладел собой настолько, насколько это вообще возможно в сложившихся обстоятельствах, Нолофинвэ вернулся к двери в комнату Феанаро. Теперь он нарочно не прислушивался к тому, что приходит внутри — подходящего момента, чтобы войти, все равно не существовало. Значит, подойдет любой. Нолофинвэ помедлил мгновение, решая стучать или нет. В итоге все-таки постучал и тут же вошел, прежде чем кто-нибудь мог велеть ему убираться вон. При виде Нолофинвэ все сыновья Феанаро повскакивали на ноги: и Тьелкормо, который стоял на коленях у изголовья ложа Феанаро, и Майтимо, который тоже стоял на коленях, но только в ногах этого ложа, и Карнистир с Куруфинвэ, которые сидели на полу, причем Карнистир обнимал Куруфинвэ за плечи. Те, кто стоял уже и так, при виде Нолофинвэ неестественно замерли, точно окаменели. Некоторое время все только смотрели друг на друга. Наконец Майтимо шагнул вперед и сказал очень официально: — Лорд Нолофинвэ, я хочу говорить с тобой от имени всего рода Феанаро. Его тон хорошо соответствовал бы тому, которым Нолофинвэ приветствовал сыновей Феанаро у ворот, но теперь было уже несколько поздно для этого. Нолофинвэ ответил: — Лучше не стоит. Не думаю, что могу выдержать сегодня больше оскорблений, чем я уже услышал. В течение нескольких секунд Майтимо побледнел, покраснел, снова побледнел и затем сказал: — Вероятно, я не нанес бы тебе жестокого оскорбления, поблагодарив за то, что ты вызволил нашего отца из плена Моринготто. — Кто знает, — холодно отозвался Нолофинвэ. — Возможно, любые слова, которые ты мог бы сказать, походили бы для меня на "спасибо" не больше, чем мой честный ответ походил бы для вас на "пожалуйста". — И каким он был бы, твой честный ответ? — спросил Майтимо, бледнея еще больше. — Я сделал это не ради вас, — ровно ответил Нолофинвэ. — А ради чего? — вмешался Куруфинвэ. — Мы жаждем узнать. Нолофинвэ посмотрел на Куруфинвэ, и увидел, что Карнистир положил руку ему на плечо и сжал, по-видимому, до боли. Но вопрос был уже задан. И Нолофинвэ не видел причин не отвечать. — Ради вашего отца и отчасти ради моего. — Ну да, скажи еще, что ты его любил, — тут же ощетинился Куруфинвэ и уточнил: — Нашего отца, я имею в виду. "Что ж, по крайней мере, даже он не высказывает сомнений, что я любил своего отца, а то ведь и такое бывало" — с горечью подумал Нолофинвэ, а вслух сказал: — Он мой брат. — Отец не согласился бы, — возразил Куруфинвэ. И был, конечно, прав. — Я не собираюсь спорить об этом, с кем бы то ни было, — ответил Нолофинвэ резче, чем хотел. От этого температура в комнате как будто упала на пару градусов, и у сыновей Феанаро на мгновение сделались такие лица, словно только гордость мешает им отступить на пару шагов. После этого воцарилось очень неудобное молчание. Прервал его Амбарусса, самый младший из сыновей Феанаро, если только Нолофинвэ не потерял окончательно способность их различать. — Скажи, как ты освободил его, — попросил он. — Мы пытались и не могли, мы думали, это вообще невозможно! Это была именно просьба. Без тщательно — или не слишком — скрытого внутри яда. Или сомнения. Или чего-то еще. И Нолофинвэ сам чуть не отступил на два шага от неожиданности. Остальные шестеро молчали, но жгли Нолофинвэ взглядами. И он вдруг решил, что не будет ничего скрывать, а просто покажет им все точно, как было. Тогда не останется места для возмутительных предположений. В конце концов, что ему таить? Отчаяние? Слабость? Слезы? Мольбы? Почему он должен стыдиться этого перед ними? Кто они для него? "Почему ты вообще должен стыдиться этого хоть перед кем-то?" — прозвучал в его голове голос, очень похожий на голос матери. Отчего Нолофинвэ укрепился в своем решении. И сказал: — Откройте разум, я покажу вам, как все случилось, через осанвэ. Это был, возможно, самый безумный план в его жизни, кроме перехода через Хэлкараксэ и похода в Ангамандо. Осанвэ во всем Белерианде не пользовался никто, с тех пор как Моринготто засел в своей крепости. Боялись, что он мог бы проникнуть в открытый для осанвэ разум и захватить сознание эльда. Так что Нолофинвэ ожидал новой волны яростных возражений, но сыновья Феанаро сняли барьеры аванирэ едва ли не быстрее, чем он успел договорить. Все-таки у них были самые необычные представления об осторожности и о том, когда стоит проявлять ее, а когда нет. "С появлением Новых Светил и потерей своего горячо ненавидимого пленника Моринготто наверняка слишком напуган и зол, чтобы пытаться захватить наши умы. Все обойдется как-нибудь," — сказал себе Нолофинвэ. После чего тоже снял барьер аванирэ и установил осанвэ со всеми сыновьями Феанаро сразу, и разделил с ними свои воспоминания от того, как запел песню поиска, и до того, как орел унес его прочь с Феанаро. Держать осанвэ с семью собеседниками одновременно было непросто. К тому же, между ними никогда не было близости, которая облегчила бы задачу, так что, когда все закончилось и барьеры аванирэ вернулись на своим места, Нолофинвэ едва стоял на ногах. Впрочем, его племянникам приходилось не лучше, хоть и не из-за осанвэ. Их, похоже, само видение лишило остатков спокойствия, а заодно и дара речи. Наконец Куруфинвэ с видимым трудом произнес: — Орел Манвэ, — в голосе его недоверие и страх мешались с чем-то еще, совсем уж неопределимым. — Когда отец узнает, он будет... Голос Куруфинвэ сошел на нет. Или у него не было сил говорить дальше, или он не знал, чем завершить свою фразу. Нолофинвэ сделал глубокий вдох, чтобы собраться с силами, но это привело только к резкой боли где-то за ребрами. Нужно было скорее сказать все, что необходимо, и закончить разговор. Нолофинвэ заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и твердо: — Теперь, когда вы убедились, что ваш отец здесь, что о нем заботятся и вы не можете пока забрать его в свой лагерь, вы наверняка хотите остаться здесь с ним. Это невозможно. Шум крови в ушах сильно мешал сосредоточиться. Все-таки осанвэ было плохой идеей. Но, по крайней мере, действительно обошлось без Моринготто. — Что? — Да как... — Ты... Не позволяя перебить себя, Нолофинвэ продолжал: — Вы не можете оставаться здесь постоянно. Тем более все сразу. Только один из вас, — тут он остановился. Нолофинвэ продумал все заранее, еще до того, как сыновья Феанаро появились в лагере. Он был готов сказать: "На полдюжины часов раз в полдюжины дней", но, глядя на них и помня, что Феанаро мог слышать их голоса, и, таким образом, они, возможно, были лучшим — или единственным — ключом к его подлинному возвращению к жизни, Нолофинвэ сказал: — На шесть часов, раз в три дня. — Ты понимаешь, насколько это подло? — резко спросил Карнистир. И Нолофинвэ понял, что сейчас станет мишенью для его специфической правдивости, благодаря которой он и прославился вздорным нравом, потому что в половине случаев это все имело к правде довольно мало отношения. — Ты получил власть над нами, — продолжал Карнистир, — и теперь используешь ее, чтобы наказать нас за что-то, в чем, как тебе кажется, мы виновны. "Что-то", "как тебе кажется", кровь в ушах Нолофинвэ застучала сильнее. Перед глазами поплыли пятна, тут же превращаясь в мертвые лица эльдар... Вероятно, им обоим повезло, что у Нолофинвэ сейчас просто не было сил, чтобы ударить своего собеседника, поскольку это уж точно не сделало бы вещи проще. Впрочем, слова тут тем более не могли помочь. Но Нолофинвэ все равно попытался ответить: — Наказание, — сказал он, заставляя себя казаться спокойным. — Это что-то, что происходит, если поступок мог привести к самым ужасным последствиям, но не привел. А когда последствия настолько ужасны, что хуже не может быть, всякое наказание бессмысленно, даже если бы я хотел или мог его назначить. Вам просто придется иметь дело с последствиями. Ваше присутствие тревожит мой народ, поэтому вы не можете... — Ты серьезно считаешь, что нас интересует мнение семидесяти тысяч бесполезных глупцов, которых ты зовешь своим народом? — перебил его Куруфинвэ. — Нет, — ответил Нолофинвэ. — Это часть проблемы. А кроме того, их больше не семьдесят тысяч, только пятьдесят. И каждый из них знает, что вы считаете их бесполезными глупцами. Поэтому ваше присутствие здесь — сложный вопрос, и возможно, было бы лучше, если бы вы вообще... Прежде чем Нолофинвэ мог договорить, вмешался Майтимо. — Хорошо, — быстро сказал он. — От имени рода Феанаро я принимаю твои условия. На этот раз никто не возразил.