Кроме пыли и пепла

День, когда Макалаурэ приезжал к нему, в памяти Феанаро остался коротким, точно мгновение. Следующий оказался долог, как сто сорок четыре года Древ, причем каждый миг для Феанаро был заполнен острым недовольством собой по множеству причин. Как сыновья восприняли новость о его пробуждении, Феанаро так и не почувствовал. То ли не смог, то ли к тому моменту слишком устал, чтобы обратить внимание. Теперь вестей придется ждать три дня, вернее, два и еще немного... три дня. И он сам так решил. А тело слушалось его в этот день ничуть не лучше, чем в предыдущий или за день до того. И невозможно было не задаваться вопросом, что если улучшение не настанет уже никогда? Может, Моринготто украл его силы насовсем... Тогда он всю оставшуюся вечность будет... Нет, конечно, нет. Было ведь и еще хуже. И вроде бы он все-таки начинал меньше спать. Наконец-то. Но сейчас бодрствование давало ему только больше времени, чтобы думать. Что если он никогда не... Нет. "Никто не может за один день наверстать годы неподвижности". Кто-то сказал ему это. Недавно... Нолофинвэ. Да. А теперь Нолофинвэ мог бы, наверное, сказать, что и три дня не намного больше, чем один. И падать духом не стоит. Феанаро сам понимал, что все это верно и он выдерживал вещи куда страшнее. Но легче от этого знания никак не становилось. — Тебе нужно еще что-нибудь? — спросила Нинквидиль, в очередной — и в последний за день — раз закончив кормить Феанаро. — Нет, — ответил Феанаро. — Благодарю тебя за то, что ты уже сделала. И он вежливо склонил голову. На это, к счастью, его сил хватало. И на движение, и — хотя с большим трудом — на вежливость. Нет, он был благодарен обеим целительницам. Правда. Очень. Но сложной задачей становилось не дать как-нибудь прорваться в словах нетерпению и досаде или страху и отчаянию. Первого они не заслужили, второго не желал показывать Феанаро. Нинквидиль, посмотрев на него долгим взглядом, как это было у нее в обычае, когда она что-то тщательно оценивала про себя, помогла ему лечь и наконец ушла. А Феанаро остался вновь наедине со своими размышлениями. Мысли были все те же, все о том же. Скверная компания. И чтобы только отделаться от них, Феанаро стал смотреть в окно. Тем более, как раз пришло время заката, и Золотое Светило, прощаясь с землями Эндорэ до следующего дня, раскрашивало небеса, как многоцветное полотно. На какое-то время Феанаро весь растворился в этом зрелище, которое теперь, глядя на него не через пелену боли, жара и бреда, мог оценить по достоинству. Это и была его первая мысль, когда из созерцания Феанаро вернулся обратно к реальности. На постель под меховым одеялом, в комнату с золотисто-оранжевыми бликами на полу, стенах и мебели. Вторая была почему-то о Нолофинвэ. Он и перед этим уже появлялся в раздумьях Феанаро, но как-то мельком, а теперь предстал перед мысленным взором очень ясно, как будто сложился вдруг из тех самых бликов. Хотя какая связь между ними и им Феанаро не понял. Сначала. А потом сообразил и даже улыбнулся — выходило забавно. После плена он первый раз ясно увидел Нолофинвэ именно на закате, когда тот разбудил его, и потом еще раз, когда пришел на условленную встречу, и тем же вечером на озере... И теперь закат вроде как предвещал встречу с Нолофинвэ. А сама мысль о встрече не раздражала, наоборот, как-то успокаивала тревогу. Но на этот раз никакой встречи не будет. Не было ни причин для нее, ни договоренности. Осознание этого вызвало к жизни какое-то тянущее чувство в груди, там, где сердце... сожаление. Феанаро нахмурился, снова — и больше, чем прежде — недовольный собой. Что за блажь! Они никогда не были привязаны друг к другу. И сейчас, после всего, что случилось, уж точно не время привязываться. Феанаро закрыл глаза и мрачно приказал себе: "Просто выбрось это из головы! Немедленно!" Дверь скрипнула, открываясь. Это заставило Феанаро прервать сеанс самовнушения и снова открыть глаза. На пороге стоял Нолофинвэ. — Не спишь? — спросил он. Хотя в общем-то уже мог видеть, что Феанаро не спит. Из чего Феанаро заключил, что Нолофинвэ чувствовал себя неловко и не был уверен, стоило ли ему приходить. Хотя по виду ничего такого нельзя было сказать. Выражение лица у Нолофинвэ было очень спокойным и ровным, как и раньше, в прежней, еще валинорской, жизни, чаще всего бывало при их разговорах. Феанаро это в то время сбивало с толку, казалось признаком затаенных чувств — разумеется, предосудительных, и тайных планов — естественно, предательских. Но теперь — после скалы — мысль уже не могла легко уклониться в эту сторону и даже почти не пыталась по привычке сделать это. Так что Феанаро вдруг стало проще, чем прежде, читать брата. "Полубрата," — мелькнуло в уме. Феанаро сжал губы, будто слово могло как-нибудь прозвучать само, без его на то согласия. Он начал называть так Нолофинвэ именно потому, что этим способом мог вызвать вполне видимые эмоции. Тот каждый раз корчился, словно шел босиком и наступил на острый камень. Феанаро это казалось вполне законной маленькой местью за большие обиды. Теперь все изменилось, и говорить такого уж точно не следовало. Но что-нибудь надо было все-таки сказать, пока Нолофинвэ не устал дожидаться ответа и не ушел. Ему определенно было чем заняться, кроме как торчать здесь. — Нет, — ответил Феанаро. — Мое тело, кажется, начало привыкать к идее, что все время спать не обязательно. — Это же хорошо, — обрадовался Нолофинвэ, похоже, искренне. — Да, — согласился Феанаро и с отвращением отметил, что по тону его ответ походил, скорее, на жалобу. Надо было срочно прекращать изливать свои горести Нолофинвэ. Держался же он при целителях, и при Нолофинвэ должен держаться. А то за последние дни тот выслушал от него больше жалоб, чем за всю предыдущую жизнь. И чаще видел его плачущим. Считая даже день смерти отца. Хотя тот день можно было не считать. Тогда плакали абсолютно все. Отец. Отец убедил Феанаро отправиться на праздник Урожая, говорил, что раз Манвэ призвал его, то не без причины, и это нельзя оставить без внимания. На самом деле гораздо сложнее было оставить без внимания слова отца и особенно его "я прав, и ты сам это понимаешь" взгляд. Когда Финвэ был уверен в своей правоте, мало кто мог ему противостоять, тем более долго. А Феанаро еще и не хватало практики, потому что отец очень редко смотрел так на него. Так что, когда времени оставалось в обрез: только преодолеть дорогу от Форменоссе до Таникветиль и появиться там в самый разгар торжества, если не под конец... Феанаро быстро собрался и уехал. С отцом они простились совсем коротко, хотя, конечно, обнялись, когда тот вышел проводить Феанаро к воротам. Если бы Феанаро тогда мог подумать, что это в последний раз! Тогда бы он точно никуда не поехал. На шаг бы не отошел от отца, на минуту не спустил с него глаз! Потому что жизнь отца была в тысячу, в тысячу тысяч раз важ... — Феанаро! Феанаро, ты меня слышишь?! Резкий окрик заставил Феанаро вздрогнуть и вернул к действительности. Нолофинвэ уже не стоял на пороге, а склонялся над ним, явно чем-то обеспокоенный. Еще через мгновение Феанаро понял, что именно встревожило его неожиданного посетителя. Все тело снова била дрожь. Феанаро стиснул зубы, чтобы помешать им стучать и заодно поберечь язык. Нолофинвэ беглым взглядом обвел комнату, разыскивая что-нибудь, способное помочь. Это он напрасно. От таких приступов не помогало ни одно снадобье. Феанаро это помнил еще по тем отголоскам реальности, которые долетали до него в непробудном сне. Оставалось только надеяться, что приступы пройдут сами собой, когда тело достаточно окрепнет. Если когда-нибудь тело достаточно окрепнет. Сейчас эта неопределенность уже не очень-то беспокоила. Вернее, Феанаро не очень-то ощущал беспокойство. По сравнению с болью, которую причиняли воспоминания и мысли о смерти отца, все другие чувства казались блеклыми, почти не имеющими значения. Нолофинвэ углядел на столе кувшин с настойкой листа жизни и сделал шаг в том направлении. Феанаро, заметив это, с трудом выдавил, сквозь все еще сжатые зубы: — Не надо. Само пройдет. Вышло нечто вроде: "Нне ннндо... смо проттт". Но произнести что-нибудь более ясное сил не оставалось. К тому же говорить что-то, конечно, было без толку. У Нолофинвэ вечно находились свои собственные суждения обо всем, которые почему-то постоянно противоречили суждениям Феанаро и которыми Нолофинвэ никогда не стеснялся руководствоваться. Но на этот раз он спросил только: — Уверен? А дождавшись подтверждения, в виде явно отличимого от дрожи кивка, вернулся к постели Феанаро и сел на пол около нее. Наверное, уже знал от целителей, что действенного средства от этой напасти у них нет. Феанаро продолжало трясти. Нолофинвэ накрыл своей ладонью ту руку Феанаро, которая была ближе к нему, потом протянулся и взял в свою и вторую руку тоже. Феанаро не возражал — прикосновения приносили странное облегчение. Не сразу, но дрожь начала стихать, и, наконец, совсем прекратилась. Феанаро сделал несколько глубоких вдохов, просто убеждаясь, что может их делать, во время приступов дышать становилось трудно. Нолофинвэ продолжал сидеть молча. Не пытался узнать, что вызвало приступ. И это было хорошо, потому что говорить с ним об отце Феанаро совершенно не был готов. Пришло вдруг на память, как в первое время после гибели Финвэ Феанаро иногда улавливал шепотки за спиной, что разделенное горе сблизит их с Нолофинвэ... Это вызывало в нем ярость. Он вовсе не хотел разделять свое горе с Нолофинвэ. Потому что это было его горе. И его отец. И никто не горевал о нем так же сильно. Никто не имел права горевать о нем так же сильно! Отец, конечно, первым возразил бы против этого, если бы мог. Но он не мог и уже не сможет. И это было ужасно. Столь же ужасно, как все остальное. Сводило с ума. А Нолофинвэ оставался спокойным. Абсолютно. По крайней мере, в то время Феанаро казалось именно так. А что происходило на самом деле, не было сил узнавать. Особенно сейчас, после приступа... А у него ведь случалось как-то и по два приступа подряд. С этой тревожной мыслью Феанаро решил сосредоточиться на настоящем и спросил: — Ты же не просто так пришел? Нолофинвэ вдруг улыбнулся какой-то странной улыбкой. Смущенной как будто. Сказал: — Да почти просто так. Феанаро ответил на это вопросительным взглядом. Или, по крайней мере, взгляд должен был получиться вопросительным. И, наверное, получился, потому что Нолофинвэ продолжал: — Хотел предложить тебе опять сходить к озеру. "Сходить к озеру". Как будто это не означало бы, что ему придется снова нести Феанаро всю дорогу туда, а потом еще и обратно. Очень осторожная формулировка. В духе Нолофинвэ. Настолько осторожная, что это даже раздражало. Такое и в прежней жизни случалось частенько. И в другое время в другом месте по другим поводам Феанаро с трудом — и не всегда с успехом — подавлял раздражение. Но сейчас Нолофинвэ предлагал ему мир за пределами этих стен и возможность снова почувствовать, пусть и ненадолго, власть над своим телом, еще раз убедиться, что обрести такую власть вообще возможно. Это было невероятно, беспредельно много. Кровь быстрее побежала по жилам, запела от предвкушения. А Нолофинвэ все говорил: — Я все-таки побеседовал об этом с целителями, и они считают, что это может быть полезным, особенно раз первый опыт прошел удачно. Но сейчас, наверное, не стоит... — Я чувствую себя не хуже, чем до приступа, — быстро перебил Феанаро. Нолофинвэ посмотрел на него с сомнением. — И не собираюсь в ближайшее время заснуть. Или утонуть, — добавил Феанаро. Нолофинвэ еще пару мгновений продолжал на него смотреть, потом сказал, уже поднимаясь на ноги: — Ну, если ты собрался, идем. После этого он, как и в первый раз, быстро подхватил Феанаро вместе с одеялом и выбрался из комнаты, через окно. — Почему не через дверь? — спросил Феанаро, когда они уже оказались снаружи. — Тебе нравится, что ли, в окна лазить? — Нравится, — вдруг признался Нолофинвэ. — Только выходит редко. — Мне тоже всегда нравилось, — ответил на это Феанаро неожиданно для себя самого. Наверное, сработал принцип "Откровенность за откровенность", хотя раньше он между ними обычно не действовал. Да и откровенности между ними было крайне немного. И Феанаро это всегда казалось правильным — или, скорее, единственно возможным, — а сейчас мысль была почему-то горькой. Но она не задержалась надолго. Впечатления летнего вечера затмили ее. Закат уже погас, начинались сумерки. Однако было еще светло. Не жарко, но и нисколько не холодно. Воздух был душистым и вкусным. Мир вокруг — неописуемо красивым. В этот раз не случилось приступа бурного, опьяняющего веселья. Была тихая радость, которая позволила Феанаро хорошо прочувствовать свои ощущения. Осознать их. К сожалению, не только их. Реакция встречных эльдар уже к середине пути начала вызывать отчетливую неловкость, вне зависимости от того, смотрели они на Феанаро или торопливо отворачивались. Молчание их было тревожным. Но, если б кто-то сказал хоть слово, стало бы, пожалуй, еще хуже... Оставалось только терпеть. До озера. А там, на берегу, не будет других эльфов. Но они оказались и там. По крайней мере, в мыслях Феанаро. Когда Нолофинвэ опустил его на землю и принялся раздеваться, Феанаро все еще чувствовал на себе взгляды и слышал молчание, от которых было не избавиться. — О чем они думают, когда видят меня? — наконец спросил он вслух. Нолофинвэ вопросу не удивился и сразу ответил, продолжая складывать свою рубашку. — Отчасти им странно видеть нас вместе, отчасти — трудно узнать тебя, отчасти не хочется ни видеть нас вместе, ни узнавать тебя, отчасти... — Нолофинвэ вздохнул. — Я не знаю, есть слишком много всего, о чем они могли бы подумать. Но в одном ты можешь быть уверен: никто здесь не сделает тебе ничего дурного. — Конечно, они же эльдар, — ответил Феанаро, не задумываясь. И заслужил этим очень странный взгляд от Нолофинвэ. Что было понятно. В конце концов, целая история с того и началась, что эльдар — нолдор — стали ждать друг от друга дурного. Но после плена, после орков и других омерзительных прихвостней Моринготто, помнить об этом было странно и трудно. Но объяснить вслух было бы еще труднее. К счастью, Нолофинвэ не стал спрашивать никаких объяснений. Вместо этого, избавившись наконец от всей одежды, сказал: — Озеро ждет. Не зря же мы пришли. В нем все это перестанет иметь значение, по крайней мере, на время. А после этих слов освободил Феанаро от одеяла и занес в воду. Вода была теплее воздуха, и тело она обняла ласково, сразу же придавая ему волшебную легкость, которую Феанаро помнил с прошлого раза. Так что все остальное и вправду перестало иметь значение. Только на время. Конечно, только на время.