Кроме пыли и пепла

К концу поездки от одного лагеря до другого, из-за усталости и боли во всем давно отвыкшем от подобной нагрузки теле, мир вокруг Феанаро совершенно утратил четкость. Глаза заволокло туманом, хотя день выдался просто удивительно ясным. А звуки доносились будто издалека. Майтимо несколько раз за время пути предлагал сделать остановку и отдохнуть. Но Феанаро только отрицательно качал головой. В конце концов сын перестал ему что-то говорить и только смотрел с тревогой. Возможно, раздумывал, сумеет ли поймать отца, если тот на ходу станет валиться с лошади. Это он напрасно. Все было не настолько плохо. Почти, но не настолько... Хотя к концу пути Феанаро уже стал в этом сомневаться. Может, и надо было остановиться? Хотя бы ненадолго? Но нет, после этого продолжать путь стало бы только труднее. К тому же, эта дорога не просто дорога, она — испытание. Еще одно в длинной их череде. Вернулись ли действительно к нему силы? И решимость поступать так, как он считает нужным? Вернулся ли он сам из плена полностью и действительно собой? Если Феанаро сможет добраться до жилища сыновей верхом за один перегон, как способен это сделать всякий эльда, он получит еще толику подтверждения. Внутренний голос, который теперь часто звучал, как голос Нолофинвэ, только с более резкими и ехидными, чем у настоящего, интонациями, спросил: "А если ты сейчас упадешь в грязь, это что будет означать? Что ты никуда не годишься? С какой стати? И можно подумать, ты согласился бы с этим..." От неприятного разговора с самим собой Феанаро избавило то, что они наконец, добрались до лагеря. Со стены их увидели и распахнули ворота. Оттуда сразу же вышли шестеро эльдар и замерли в ожидании. Феанаро был уже в таком состоянии, что скорее почувствовал сыновей, чем узнал. Надо было собраться и не пугать их своей слабостью. Это ведь радостный день. Они все столько ждали. Да он и вправду был так рад наконец быть рядом с ними! Со всеми одновременно, а не с кем-то одним за раз. На короткое время Феанаро действительно стало легче. Но, когда он въехал в ворота — сыновья следовали за ним, Майтимо по-прежнему в седле, а остальные пешком — и увидел множество эльдар, которые сошлись, чтобы встретить его, ему снова показалось, что он вот-вот упадет на глазах у всех. Но тут Майтимо спешился и помог спешиться Феанаро. То есть Феанаро предполагал, что со стороны это выглядело именно так. На самом деле он в этом всем почти не участвовал, пока его ноги не коснулись земли. Когда это случилось, Феанаро вздохнул с облегчением и благодарно сжал руку Майтимо. Потом потрепал по шее коня, который был его союзником весь этот путь, и только после этого повернулся к собравшимся нолдор. Они смотрели на него, ждали его слова. С радостью, с надеждой и, кажется, со страхом. Он не мог четко видеть их лица... И у него не было заранее подготовленной речи. Феанаро вообще не любил заранее подготовленных речей, считая, что слова только тогда имеют цену, когда в них вложен искренний порыв души, живой жар собственного сердца. И у него всегда получалось. Правда, обычно ему не было так плохо. Кроме одного раза, когда ему было даже хуже. Речь в Тирионе после смерти отца... Феанаро не мог ясно вспомнить, как произносил ее. Боль утраты жгла его изнутри, он ни на чем не в состоянии был сосредоточиться... и его чувства вырывались наружу с неистовой силой, обжигая всех вокруг. Феанаро на миг закрыл глаза, отодвигая это воспоминание в глубины памяти. Оно точно не поможет ему сейчас. Нужно вернуться к настоящему, жить и дышать этим моментом, тогда слова придут. Он сделал вдох. Воздух был ароматный, теплый и чистый, без малейшей примеси горечи, к которой за время на скале он так привык, что не замечал. Ветер раздувал волосы, словно лаская. Пространство вокруг было заполнено звуками эльфийских голосов, которые старались перешептываться потише. И другими звуками, всегда сопровождающими повседневную жизнь любого эльфийского поселения. И его сыновья рядом. Их взгляды, их поддержка ощущаются столь же материальными, как могло бы прикосновение. Хотя они отошли на почтительное расстояние, чтобы он мог говорить с их народом. Со своим народом. Феанаро открыл глаза, сделал глубокий вдох и сказал: — Айя, друзья мои! Я рад возвратиться наконец домой. Ко всем вам. Да положит этот светлый день начало череде бесчисленных светлых дней! В ответ из толпы послышались рыдания, и отчаянные. Не тот отклик, который он думал вызвать. Феанаро пережил миг сильнейшего замешательства, прежде чем понял, что дело скорее в его голосе, чем в словах. Голос не звучал как прежде. Хотя было уже намного лучше, чем сразу после пробуждения. Но его народ не слышал его в те дни. И хорошо, что не слышал. Надо было сказать им что-то еще. Что их ободрит. Заразит его радостью. И не выдаст его усталость. Но раньше, чем Феанаро успел в самом деле что-то сказать, кто-то в толпе собрался с духом достаточно, чтобы крикнуть ясно и звонко: — Айя, Феанаро! Слава нашему королю! И множество голосов подхватили: — Айя, Феанаро! Айя, Феанаро! Слава королю! В этом приветствии была такая сила, что, кажется, небо зазвенело в унисон. Феанаро ошеломленно замер. До этого он не мог оценить сколько их пришло. Но сейчас кричали тысячи, десятки тысяч голосов. Весь его народ! Даже те, кто явно не могли сейчас видеть и слышать его, отвечали ему. Да, он действительно вернулся домой. Пусть даже этот дом в новом незнакомом месте, которое у него пока нет сил рассмотреть. *** После того как Феанаро в окружении сыновей добрался до здания, где они жили и где теперь предстояло поселиться ему, усталость совсем его одолела. Так что Майтимо и Макалаурэ помогли Феанаро проделать остаток пути до постели, поддерживая под руки. И они же избавили его от одежды. Другие помогали — или, возможно, мешали — братьям советами. Хотя это могло Феанаро и пригрезиться. Проснулся он на следующий день в то время, когда золотое светило уже прошло больше половины пути по небу. На стуле рядом с постелью сидела женщина, очевидно, погруженная в свои мысли. В первый момент, когда туман Дороги Грез еще не совсем покинул разум Феанаро, женщина показалась ему знакомой, и он, не удивляясь этому, окликнул ее: — Леди Сайриэн! Женщина встрепенулась, улыбнулась и поспешно поднялась на ноги. Ошибка сразу же стала очевидна: эта эллет была на ту только похожа. Очень похожа, но определенно не та же самая. Да и откуда бы целительнице из лагеря Нолофинвэ взяться здесь? Тем временем незнакомка глубоко поклонилась ему. Любой из эльдар на другом берегу, вероятно, с большей готовностью умер бы, чем сделал это. — Светел час нашей встречи, Государь, — сказала женщина. — Я целительница, и Его Велич... — она смутилась, умолкла на полуслове и опустила глаза. Но через мгновение заговорила вновь: — Принц Майтимо поручил мне осмотреть тебя, чтобы убедиться, что долгая дорога не причинила вреда. Закончив, она посмотрела на Феанаро с явной опаской. Недавно приобретенный, но обширный опыт общения с целителями подсказывал ему, что ее вряд ли способен смутить разговор о лекарских обязанностях. Так что Феанаро оставалось только предположить, что целительницу пугает тот гнев, который могла вызвать у него ее оговорка. Никакого гнева он, разумеется, не чувствовал. Сама идея была странной. Или нет? Помнится, до плена этот титул очень его беспокоил... Впрочем, сейчас явно не стоило погружаться в такие раздумья. Вместо этого Феанаро сделал медленный глубокий вдох, потом сказал приветливо: — Светел час нашей встречи. Ты, конечно, можешь называть моего старшего сына Его Величеством. Тем более, что корону нолдор сейчас действительно носит он. Лицо женщины заметно просветлело от этих слов. И все-таки сходство этой целительницы с другой было несомненным. — Как твое имя, госпожа? — спросил Феанаро. Называть целительниц "госпожа" или "леди" — очень старая традиция, одна из тех, какие старшие эльдар и в Валиноре упорно соблюдали. Даже те, кто носил королевские венцы. Дань уважения, которую теперь Феанаро мог понять намного лучше, чем прежде. — Анториэн, Государь, — ответила целительница с новым поклоном. Затем по лицу ее пробежала тень сомнения. Словно она хотела сказать что-то, но в то же время и не хотела говорить. Но все-таки сказала: — Мы с сестрой в самом деле очень похожи. По крайней мере, внешне. А вот ответ и на незаданный его вопрос. Значит, сестры. Какая странная шутка судьбы. Или ответ на многие другие до сих пор не заданные вопросы? Возможность, наконец, узнать то, что узнать так или иначе необходимо, но до невозможности трудно. — Вы с сестрой видитесь? — спросил Феанаро вслух. И снова на лице целительницы промелькнул испуг, потом замешательство: говорить или не говорить, в конце концов, решимость: — Да, Государь, — твердо произнесла Анториэн и посмотрела ему прямо в глаза. Феанаро знал, что она боится его реакции. Она вообще, похоже, его боялась, хотя искренне считала своим королем и рада была его возвращению. Но все же боялась. И шла наперекор своему страху. — Хорошо, — сказал Феанаро. После этого на лице Анториэн появилось выражение совсем уж неприкрытого удивления. Не давая ей опомниться, Феанаро задал следующий вопрос. Самый важный: — Она рассказывала тебе о Хэлкараксэ? Теперь на лице Анориэль, от которого заметно отлила кровь, отобразился ужас, с Феанаро явно не связанный. И это уже был ответ. А потом она с трудом выдохнула: — Да. — Ты должна рассказать мне все, что знаешь, — сказал Феанаро. Получилось требовательнее, чем он хотел. Уж очень ему нужно было это знание. Целительница побледнела еще больше. Казалось, она вот-вот или лишится чувств или решит спасаться бегством. — Потому что мне необходимо знать, но там я ни у кого не мог спросить об этом. Просто не мог, — продолжал Феанаро так мягко и открыто, как только мог, надеясь, что она и теперь не поддастся страху и поймет, в самом деле поймет то, что вслух он произнести не в силах. Феанаро необходимо было знать, каким был путь через Вздыбленный лед. На что именно он своей волей обрек Нолофинвэ и его народ. Однако спрашивать об этом на том берегу было совершенно немыслимо. И даже не потому, что вряд ли кто-то стал бы ему отвечать. Сам Нолофинвэ, может, ответил бы. Но вопрос не шел с языка, хотя Феанаро и твердил себе, что, раз Нолофинвэ разделил с ним весь ужас воспоминаний об Ангамандо, будет только справедливо разделить взамен ужас воспоминаний о Льдах. Вот только Нолофинвэ вызволил его из плена, а не отправил туда. И это различие меняло все. Не каждая пытка могла вызвать такой ужас, какой вызывала у Феанаро мысль, что его желание понять и его сочувствие могут быть восприняты, как любопытство палача, который с ложным состраданием спрашивает у жертвы, больно ли, прекрасно зная ответ, а потом усмехается. Обо всем этом Феанаро успел вспомнить и подумать, пока Анториэн не отвечала. Наконец она сказала: — Да, Государь, я расскажу тебе все. — И тут же, будто спохватившись, добавила: — Но сначала я должна осмотреть тебя. Тут же женщина в расстроенных чувствах исчезла, как не бывало. А вместо нее появилась другая. Целительница, твердо уверенная в том, что она собирается делать. Останавливать ее было бы и странно, и бесполезно. Феанаро не пытался это сделать, просто позволил ей исполнить все, что она считала нужным. После этой не столько длительной, сколько утомительной процедуры, он выслушал заново все то же, что уже говорили ему целительницы и до отъезда сюда: его тело здорово, хотя еще не вернуло себе прежней силы и выносливости. Однако нет никаких препятствий, чтобы вернуть их со временем. Когда Феанаро услышал это в первый раз, он был счастлив. Сейчас выслушивал то же самое почти нетерпеливо. О другом он хотел знать. О другом. Но все равно улыбнулся, когда под конец Анториэн вдруг сказала: — Наши лорды будут вне себя от радости. Действительно. Ведь его сыновья до сих пор знали о его состоянии немногое и, конечно, не могли так доверять целительницам из народа Нолофинвэ, как волей-неволей научился доверять им Феанаро. — Я пойду сообщу, что ты бодрствуешь, — начала Анториэн. — Нет, — остановил ее Феанаро. — Я ответил на все твои вопросы. Теперь ты ответь на мои. — Ты ничего не ел и не пил с тех пор, как приехал сюда, — заметила целительница. Глядя на нее, Феанаро не мог сказать, чего в этом заявлении было больше: заботы о нем или желания избежать безмерно тяжелого разговора. Но второго он точно не мог допустить, а потому ответил: — Ты сама сказала, что тело мое здорово, а значит, мне уже не нужно частое подкрепление сил, и нет ничего, что нельзя было бы отложить до конца твоего рассказа. Она тяжело вздохнула и сдалась. Села на стул. Тут же нервно закусила губу и призналась: — Я не представляю, с чего начать. Феанаро, подумав, что это как раз тот случай, когда легче начинать издалека, спросил: — Как вы с сестрой оказались по разные стороны? Анториэн не уточнила, по разные стороны чего: озера? Разделяющих морей? Вражды, расколовшей народ нолдор? Просто ответила: — Мы всегда были разными, а кроме того, я вышла замуж за Анартасардо, сына Артасардо из рода Сардо.... Дальше она могла не объяснять: Сардо был одним из первых учеников Феанаро и его близким другом, Артасардо родился в одно время с Карнистиром и рос и мужал на глазах Феанаро почти в той же мере, как его собственные сыновья. А вот Анартасардо... Феанаро помнил его ребенком, юношей… но взрослым женатым эльда как следует вспомнить никак не мог... не знал его близко... Хотя он и был где-то рядом. А уж о жене Анартасардо Феанаро и вовсе ничего не знал. Хотя, может быть, и даже скорее всего, посетил их свадьбу. Да, точно посетил. Как раз был тогда в Тирионе между парой очередных отлучек в новую тайную мастерскую. Теперь он мог лучше вспомнить, что делал в мастерской перед тем, как отправиться на торжество, чем собственно торжество и жениха с невестой. Осознавать такое было неловко, и, чтобы прогнать это ощущение. он спросил: — Как дела у твоего супруга? Лицо Анториэн вдруг застыло, как лицо статуи, а не живого эльда. "Он угодил в плен," — тут же пронеслось в голове у Феанаро. — Как ни суров Мандос, я надеюсь, что в его чертогах мой Анартасардо не страдает, как в последние дни своей жизни. Он так старался удержаться среди живых. Чтобы не оставлять меня одну в этом опасном краю. Я даже в какой-то миг поверила, что он сможет, хоть и знала, что его раны смертельны. Голос Анториэн прервался. Она отвернулась, скрывая слезы. Феанаро не окликнул ее, не попытался утешить, и не только потому, что для этого не было никаких слов утешения. На него просто вдруг обрушилось осознание, что он и о доле собственного народа знает очень немногое. С сыновьями Феанаро до сих пор не затрагивал в разговорах этой темы, и теперь память подсказывала только, что после битвы, которая для него самого закончилась пленением, был еще штурм, который закончился смертью для нескольких тысяч верных ему воинов. Об этом он тоже должен услышать. Непременно. Но, конечно, ему много кто может рассказать, кроме этой несчастной, потерявшей мужа. Однако, пока в его уме проносились такие мысли, его губы уже произносили: — Расскажи мне, как все было. Сначала об этом. Ответом ему стал громкий судорожный всхлип. Но все же женщина совладала с собой и начала рассказывать. С этого момента время перестало иметь значение. Осталась только боль. Боль народа нолдор, которую и рассказчица, и ее слушатель пропускали через себя в полной мере. И к тому времени, когда Анториэн рассказала все, что могла, Феанаро чувствовал себя слишком усталым и измученным даже для того, чтобы сожалеть, что вообще завел этот разговор. С трудом поблагодарив Анториэн и проследив взглядом, как она, пошатываясь словно от слабости, выходит из комнаты, он закрыл глаза и погрузился в тяжелый сон. Только долго спать ему не пришлось. К миру бодрствующих его вернул звенящий паникой голос Майтимо: — Отец! Отец, проснись! Феанаро пробудился так резко, словно его окатили водой. — Что стряслось?! Майтимо перевел дух, и с лица его сошло выражение ужаса, заменившись привычным спокойствием. Пожалуй, быстрее, чем любой мог бы в самом деле успокоиться. Но лицо старший сын Феанаро, без сомнения, умел держать прекрасно. И голос его тоже был спокоен, когда он ответил: — Не знаю. Сначала я отправил к тебе целительницу, и она пропала на весь день. Потом, когда я уже собирался послать еще кого-нибудь на ее поиски, появилась и заверила, что ты настолько здоров, насколько это вообще возможно в твоем положении, при этом сама она выглядела так, как будто ей бы не помешала помощь целителя, — тут Майтимо сделал заметное ударение на слове "ей". — А в ответ на вопрос, где же она ходила столько времени, сказала, что ты пожелал говорить с ней и больше не сказала ничего. Так что я решил сам тебя проведать и убедиться, что с тобой в самом деле все в порядке. Но когда я вошел, ты выглядел так, словно вернулись дни, когда ты спал и не мог проснуться. И я... Майтимо замолчал, не договорив, устало провел рукой по лицу и сел на пол у постели Феанаро. Феанаро протянулся и погладил его по волосам: — Прости, мой дорогой, не хотел тебя напугать. Не волнуйся, я не усну больше так крепко, как тогда. От его прикосновения Майтимо заметно расслабился, и некоторое время они провели в молчании, которое можно было назвать даже уютным. Потом Майтимо спросил осторожно: — Отец, а я могу узнать, о чем вы говорили так долго и так странно с леди Анториэн? Не думал, что вы хорошо знакомы. — До сегодняшнего дня мы и не были знакомы, — ответил Феанаро, а потом вкратце пересказал сыну начало своей беседы с целительницей. Майтимо, услышав, что у нее есть родичи на том берегу, посмотрел на отца с беспокойством и тут же предложил: — Если хочешь, я найду другого целителя. И он туда же. Феанаро подавил тяжелый вздох и решительно отказался: — Незачем. Если мне потребуется помощь целителя, леди Анториэн меня вполне устроит. — В самом деле? — переспросил Майтимо, с чем-то похожим на недоверие в голосе. — Определенно, — ответил Феанаро. — К тому же, ты ведь думал о чем-то, когда именно ее послал ко мне, — добавил он. — Да, — сразу отозвался Майтимо. — Тогда, после штурма, она помогла многим. В том числе и мне, с тех пор я ей доверяю. Но я не знал ничего о ее сестре. Я ни разу не видел целительниц, которые лечили тебя в лагере Нолофинвэ. Хотя, наверное, мне следовало поблагодарить их, — заключил он смущенно. Тут Феанаро все-таки тяжело вздохнул и сказал: — Вы не увиделись неслучайно. Они сами не желали этого. — Я догадывался, — мрачно усмехнулся Майтимо. Они еще помолчали. Но на этот раз молчание было заполнено многими невысказанными мыслями и оттого напряженно. А потом Майтимо как будто без всякой связи сказал: — Я должен возвратить тебе корону нолдор, отец. Когда ты предпочитаешь провести церемонию? Если желаешь, уже завтра… — Весной, — прервал его Феанаро. — Подходящее время для новых дел. — Для новых дел? — изумленно переспросил Майтимо. — К старым теперь нет возврата, — спокойно сказал Феанаро. Все это было им уже не раз обдумано и решено. Хотя, конечно, надо будет еще многое сделать и не меньше сказать, чтобы воплотить решение в жизнь. Только не теперь. На сегодня точно хватит тяжелых разговоров. Но Майтимо, конечно, уже устремил на него вопросительный взгляд: — Каких дел, отец? — спросил он напряженно. — Я все расскажу попозже, — пообещал Феанаро. — И тебе, и братьям. Не волнуйся, никому из вас не придется участвовать в чем-то против своей воли. Майтимо от этих слов не успокоился, а побледнел прямо устрашающе. Не было нужды спрашивать, о чем он подумал. — Или наблюдать за этим, — быстро добавил Феанаро и положил руку сыну на плечо. — Я не могу обещать тебе, что все непременно будет хорошо, но это обещаю. Ты мне веришь? Майтимо посмотрел ему в глаза в течение одного, но очень долгого мгновения. Потом склонил голову и поцеловал руку, которая лежала у него на плече. — Верю, — коротко ответил он. Одно это слово наполнило Феанаро такой радостью и легкостью, что он ощутил вдруг желание смеяться, а еще почему-то голод, словно его тело решило, что теперь, когда он расслабился, самое время напомнить о своих нуждах. Так что Феанаро усмехнулся и сказал сыну: — Может, раздобудешь мне что-нибудь поесть? — Конечно! — воскликнул Майтимо, уже поднимаясь на ноги. - И, надеюсь, ты будешь не против, если мы с братьями разделим с тобой вечернюю трапезу. Они так старались не беспокоить тебя целый день... Майтимо покачал головой и тоже усмехнулся. И тут уж Феанаро не мог не рассмеяться. Все печали прошлого и все тревоги будущего на время покинули его. Осталось только настоящее. Только радость наконец быть со своей семьей.