Конец Клятвы

Они долго просидели у Эльвинг, беседуя с ней о ее сыновьях – кто бы когда сказал Маэдросу, что они так спокойно будут сидеть рядом! – и к вечеру собрались в обратный путь. Ариэн уже ушла ко Вратам Ночи, и на небе снова зажигались звезды, когда трое эльфов на лодке уплывали к белому кораблю. Финрод, правивший лодкой, уже почти подошедшей к их судну, обернулся на башню и замер. - Смотрите-ка! – воскликнул он, и сыновья Феанора тоже обернулись. Наверху Башни Эльвинг горело окно. - Раньше Эльвинг не зажигала огня, - с удивлением произнес Финрод. - Теперь она тоже ждет сыновей, - тихо сказал Маглор, и Маэдрос согласно кивнул. Эльвинг уже говорили, что ее дети выжили, но для нее они стали по-настоящему живыми только сегодня – когда к ней пришли те, кто видел и вырастил их. Маэдрос почувствовал, как у него стало легче на сердце. Эльвинг простила их и больше не держала зла. Через день они вновь вернулись в Тирион, в дом, что теперь можно было называть домом Нэрданели. Маэдрос еще не знал, куда двинуться дальше, думая о Валмаре – ведь нужно было продолжать путь за Сильмарилями, когда Нэрданель после тихого ужина сказала им: - Майтимо, Макалаурэ, с вами хотят встретиться. Маэдрос подспудно ожидал такого, на самом деле, он был даже удивлен, как мало эльдар Валинора проявляли внимания к вернувшимся Мятежникам, и потому быстро спросил: - Кто же? - Одна женщина, сын мой, - Нэрданель вздохнула, не называя имени. - Мы готовы встретиться с любым. Пусть приходит… - продолжил Маэдрос, но Нэрданель покачала головой. - Эта женщина никуда не выходит, Майтимо. Вы должны будете встретиться с ней. - Куда мы должны направиться? В Валмар? – у Маэдроса мелькнула мысль об Индис. - О, нет, - снова покачала головой Нэрданель, - куда дальше на север и запад. К… Чертогам Мандоса. - О, - вскинул брови Маэдрос, - эта женщина – среди Теней? - Нет, - в третий раз Нэрданель опровергла его догадку, - но и не то чтобы она среди Живущих. Это – первая Мертвая и первая Возрожденная Амана, это Мириэль, что ныне прозвана Фириэлью. - Мириэль… - удивленно произнес Маэдрос. Это имя было окружено в их доме особой аурой. В ней была и любовь, и горечь, и гордость, и печаль, и тайна. Никто из них не видел эту женщину живой. Никто из них тогда не понимал, каково это – захотеть отречься от жизни, остаться в Чертогах Мандоса навеки. Король Финвэ некогда говорил, что Феанор многое взял от своей матери – и какой же она должна быть, мать величайшего из эльдар? - Нам надо войти в Чертоги Мандоса? – спросил Маэдрос. - Нет, Фириэль сейчас живет в Доме Вайрэ, - сказала Нерданель. – И она не выходит оттуда, потому что слишком тяжелы для нее оказались вести о народе нолдор и о деяниях ее сына. «И о деяниях его сыновей», - мог бы добавить Маэдрос, но не стал. Не стоило бередить рану этого дома. - Когда мы должны там быть? – спросил Маглор. - Вы ничего не должны, - ответила Нэрданель. – Но Фириэль просила вас посетить ее, когда захотите. *** Несколько дней Маэдрос и Маглор провели дома, отдыхая и осматриваясь. Маэдрос вспоминал свою жизнь здесь, спокойную и радостную жизнь до Форменоса. Как рос он сам, как появлялись один за другим младшие братья, как вместе они уходили в путешествия и вновь возвращались… Дом был наполнен воспоминаниями – и тенями. Как будто он снова увидел Расписную улицу с ее веселыми картинами исчезнувшей жизни… Неужели они навсегда обречены оставаться в плену прошлого? Маэдросу этого не хотелось. Хотя в прошлом остались власть и сила, тысячные войска и богатства в сокровищницах, он не хотел жить одними воспоминаниями. Это было недостойно сына Фэанора. Однако некоторые связи с прошлыми нужно было оставить и даже создать заново. Мириэль, ставшая теперь Фириэлью, главная тень Дома Фэанора, она была одной из тех основ, на которых держался этот дом. Она хотела увидеться со своими внуками и поговорить с ними – что ж, неучтиво было заставлять ждать ее, эту непостижимую женщину, великую мастерицу и прославленную мать. Потому не прошло и нескольких дней, как братья вновь оседлали коней. Теперь их путь лежал на север и запад, к противоположному берегу Амана, совсем пустынному и плохо исследованному. Маэдрос не бывал там и во времена юности, Фэанор избегал окрестности Мандоса и его сыновья делали то же. Не имея возможности увидеть мать живой, Фэанор не хотел встретить ее тень. Путь до Чертогов был неблизок и прошло не меньше десяти дней, как, оставив золотые купола Валмара далеко слева, братья посреди бескрайней травяной равнины увидели впереди серебристую полосу, похожую на низкое облако. - Лориэн, - сказал Маэдрос, вглядываясь вперед из-под надвинутой ладони. – Давно я не был здесь… - Дорога к Мандосу лежит через него, - заметил Маглор. - Но необязательно заходить в самое сердце Лориэна, - ответил ему Маэдрос. – Войдем туда лишь настолько, насколько нам нужно. Это место отдыха и раздумий, созерцания и воспоминаний, а наша цель еще не достигнута, нам еще нужно многое сделать. Вперед! И они направили коней к белоствольному царству Ирмо. В Садах Лориэна росло множество деревьев и других растений, но больше было таких, чьи стволы, листья или цветы были белого или серебристого цвета, напоминая древний Тельперион и нынешнюю Луну. Это были любимые цвета Владыки Ирмо и его супруги. Сады не были ограждены ничем, но те, кто хотел войти туда, проходили сквозь врата, стоявшие у южного края садов, врата без стены. Так гости обозначали, что хотят прийти во владения Ирмо, и им навстречу выходили майяр Ирмо и расспрашивали их о цели прихода. Но сыновья Феанора миновали эти ворота и проехали мимо, и никто не вышел к ним из серебристого сумрака, что расстилался во владениях повелителя снов. Ариэн уже уходила дальше, на запад, и тени берез, что росли в этой части сада, удлинились. Кони тихо ступали по траве, а оба всадника ехали медленно, погруженные в мысли, ибо нельзя было войти в Лориэн и не размышлять о прошлом и не строить планы на будущее, таково было назначение этого места. Легкий ветер шуршал в кронах, и это был единственный звук вокруг, не мешавший раздумьям. Маэдрос ехал, думая о Сильмарилях, о том, как он распорядился бы Камнями, буде Валар присудили бы вернуть их сыновьям Феанора. «Держать их скрытыми ото всех я не стал бы», - подумал Маэдрос и вспомнил то, что рассказывали о Сильмариле Гаваней. Говорили, Эльвинг повелела положить его вместе с Наугламиром наверху старого маяка на краю обрыва над морем, чтобы он всегда светил мореходам Гаваней и ее мужу Эарендилю и они всегда бы нашли путь домой. В тот ужасный день, когда Гавани пали, Эльвинг взбежала наверх и, увидев, как ее дети захвачены в плен сыновьями Феанора, в ужасе и отчаянии бросилась в море вместе с Наугламиром, решив покончить с собой и причиной раздора. Маэдрос видел ее белую фигуру со светочем на груди за несколько мгновений до рокового прыжка, но ничего не успел сделать или приказать. «Но решение с маяком было хорошим», - думал он про себя, - «Сильмариль был виден всем и в то же время все знали, что он принадлежит Эльвинг». Но не то же ли самое сделали сейчас Валар, поместив Сильмариль в небеса? Это было мудрым и… и не стоило ли предоставить решению Валар судьбу двух других Камней? «Но Клятва», - вздохнул он про себя, - «Клятва не даст мне смириться с этим, как не дала оставить в покое Гавани. Я не могу». Тени сгущались, кони тихо брели сквозь полумрак, и Маэдрос почувствовал, что погружается в дрему, некую разновидность транса, когда он как будто бы и не спал, но и не совсем бодрствовал. Он хотел встряхнуться, побороть сон, но грезы были такими сладкими… Он едет сквозь тихий лес, но не один. Вместе с ним, впереди на седле сидит мальчик, не больше Ветви от роду. Он устал за день и спит, привалившись спиной к Маэдросу, а тот обнимает его левой рукой, не давая упасть. Мальчик знаком Маэдросу, хорошо знаком, но он не может вспомнить, кто он, как его зовут. Чуть тронутые рыжиной светлые волосы, яркие серо-голубые глаза, сейчас закрытые… нет, он не знает, кто это. Но он любит мальчика всем сердцем и готов отдать за него всю кровь по капле. Они выезжают на опушку леса и Маэдрос видит впереди дом. Небольшой, деревянный, он стоит на вершине невысокого холма, и конь привычно направляется к нему, видимо, зная дорогу. Маэдрос поднимает глаза – в проеме открытой двери стоит женщина со светлыми волосами и смотрит на него. Она поднимает лампу, ибо уже темно, освещая ему путь… - Майтимо! – Маэдрос слышит зов, и греза рассыпается. Они снова в Лориэне и Маглор, подъехав ближе, трогает брата за руку. - Мы остановимся на ночь здесь? – спросил он. Маэдрос покачал головой. - Спать в царстве снов я не хочу. Будем ехать, сколько потребуется, хоть всю ночь. Маглор кивнул и вновь отъехал. Маэдрос встряхнулся, избавившись от остатков грезы, и уставился прямо вперед, в сгущающийся полумрак. Белые стволы берез сменились серебристыми стволами маллорнов, все чаще стали попадаться ели и тисы. Трава под ногами укоротилась и почти исчезла, ветер чуть усилился, листья зашептали громче, то тут, то там мелькали тени ночных жителей леса – сов, нетопырей, ночных бабочек… Вдали послышались печальные звуки свирели, похожие на рыдание. Кони медленно шли сквозь лес, который становился все темнее, и Маэдрос поймал себя на том, что ему хочется поскорее выбраться отсюда. Он видел многое в Эндоре, видел жуткие и печальные места, навевавшие смертную тоску, но и здесь ему становилось не по себе. Он и не думал, что в Валиноре есть такие места – печальные, таинственные, страшные. Конечно, ведь это преддверие Мандоса. Маэдрос подозвал к себе брата и тот подъехал молча, вопросительно глядя на него. Маэдрос спросил его: - Не заблудились ли мы? - Когда-то я слышал, - откликнулся Маглор, - что у всякого свой путь к Мандосу… Короткий или длинный, полный печали или страха, а может, и любви, но всегда свой. И его надо пройти самому. - Мы не в Мандос направляемся, - сказал Маэдрос, но голос его звучал не очень уверенно. Маглор лишь пожал плечами. - Я часто думал, что наш путь лежит только туда, - сказал он. - Я никогда не стремился в Мандос, - сказал Маэдрос, сжав зубы. – Поехали! Он пустил коня быстрее, и теперь ему казалось, что он преодолевает ощутимое сопротивление, будто сам воздух стал густым и непрозрачным. Черный туман застилал его зрение, рыдания свирели становились все ближе. Или это кричит ночная птица? Огонек впереди появился внезапно, и Маэдрос сначала слегка сдержал коня, вспоминая старую осторожную привычку. Но что могло грозить им в Валиноре, если Валар не преследовали их? И он поехал быстрее, желая подобраться ближе к свету. Наконец свет приблизился настолько, что Маэдрос сумел разглядеть высокую фигуру с фонарем в руке. Незнакомец был футов девяти ростом и сама его фигура, казалось, источала легкий серебристый свет поверх светло-серых длинных одежд. То был майя. - Что или кого ищете вы здесь, путники? – спросил он высоким мелодичным голосом. Эльфы наклонили головы в приветствии и Маэдрос ответил: - Мы направляемся в дом Вайрэ, досточтимый, но, кажется, ночные тени запутали нас. Мы не знаем, где мы. Мы не знаем, как найти верный путь. Майя поднял свой фонарь выше и от него вперед полился неяркий, но достаточный, чтобы различить окружающее, свет. Маэдрос ясно увидел слегка светящуюся серебром нить, уходящую вперед. - Я иду из Дома Ниэнны, - сказал майя. – Это ее свирель плачет там, впереди. Что до вас… Следуйте за нитью судьбы и вы найдете Дом Вайрэ, - он опустил светильник. Нить осталась мягко сиять. - Спасибо, досточтимый… - Маэдрос помедлил. - Олорин. Меня зовут Олорин, - ответил на невысказанный вопрос майя и, немного помедлив, но не дождавшись других слов, продолжил свой путь. Когда Маэдрос через несколько мгновений оглянулся, он уже исчез в тенях. *** Теперь, идя по путеводной нити, они больше не теряли дороги. Деревья расступались, обозначилось даже некое подобие тропы. Хотя, насколько знал Маэдрос, редко кто направлялся в окрестности Дома Вайрэ, обычно это делали лишь те, кто особо интересовался прошлым эльдар, желая разузнать о нем побольше. Но во времена его юности в Валиноре эльфы больше думали о будущем, чем о прошлом. Однако, быть может, с тех пор что-то изменилось? Как бы то ни было, они не встретили никого, пока лес не поредел, и они не выехали на открытое место, сейчас залитое светом недавно взошедшей луны. Посередине его стоял невысокий холм с каменными воротами, которые были закрыты. Маэдрос вздрогнул: этот холм напомнил ему могильные курганы, которых он немало видел в Средиземье, которые возводил и сам. Первая Возрожденная, Та, что Вздохнула, обретя жизнь, как будто снова погребла себя в могиле. Светящаяся нить подходила к самым воротам и там угасала. Маэдрос и Маглор спешились, кони недовольно косились на холм, беспокойно переступая с ноги на ногу. Маэдрос сказал им: - Можете идти, мы позовем, когда потребуется. Лошади ушли в темноту. Маэдрос легко дотронулся до ворот, и они распахнулись внутрь холма. Но там не было темно, как в могиле, чего Маэдрос подспудно ожидал. Внутри Дом Вайрэ был освещен мягким голубоватым светом. Навстречу братьям, словно соткавшись из теней, выступила женская фигура в длинном бесформенном платье. - Доброй ночи добрым эльдар, - негромко сказала майэ, кивая в знак приветствия. – Что привело вас в Дом Владычицы Вайрэ? - И тебе доброй ночи, госпожа, - сказал Маэдрос, и Маглор повторил его приветствие. – Здесь нас ждут. Та, что зовут ныне Фириэлью, пригласила нас к себе. Если Владычица не будет против. Майэ кивнула. - О вашем приходе уже давно уговорено. Хотя не дозволено приходить сюда живущим, но для вас сделано исключение, - сказала она. – Идемте. Она заскользила внутрь Дома. Маэдрос направился за ней. Конечно, Вайрэ и ее служанки не спросили, кто такие их гости. Им, ткущим историю мира, ведомы все эльдар и их деяния. Все – от величайших подвигов до ужаснейших преступлений. И о сыновьях Феанора здесь знали все. Сначала Маэдрос не смотрел по сторонам, не желая видеть Гобелены. Он не желал, чтобы здесь его преследовали воспоминания, слишком многие из них были страшными, печальными, отвратительными, многие навевали бы сожаления об утраченном, о сделанном и не сделанном. Но как бы то ни было, почти что против воли, он поднял взгляд. Однако, к его удивлению, он ничего не смог рассмотреть. Хаос красочных пятен покрывал поверхность стен, как будто ткачихи работали вслепую, ничего нельзя было рассмотреть и понять, как будто девы Вайрэ лишь забавлялись, сочетая разные цвета и толщину нитей. Хотя кое-где мелькали вроде бы узнаваемые фигуры – рука, кольцо, драгоценный камень, меч… Маэдрос слегка потряс головой, от пестроты у него начали болеть глаза и он отвел взгляд. - Здесь вы не найдете Истории, о, сыновья Феанаро, - тихо сказала, будто прошелестела, майэ, не то угадывая его мысли, не то просто рассказывая. – Это внешние Залы Дома, здесь представлено Грядущее. Мы умеем смотреть так, чтобы узнавать его, но для Живущих это сокрыто. Если Воплощенным и посылаются видения, то лишь по воле Владыки Намо или самого Творца. Нельзя просто прийти сюда и узнать будущее. Слова о видениях вдруг взволновали Маэдроса, он подумал о женщине из снов, но Маглор вдруг спросил: - А узнать прошлое? То, что было в прошлом, но что сокрыто от живых? - О том надо спрашивать Владычицу, - ответила майэ, но Маглор умолк и не стал спрашивать дальше, будто испугался. Что он хотел знать? Сам Маэдрос желал бы получить ответы на некоторые вопросы, но не хотел спрашивать саму Вайрэ. Что сделано, то сделано, ничего не изменить. Если от твоих деяний кому-то грозила гибель, но ее отвели, в том нет для тебя оправдания. Живы те дети или нет, вина все равно лежит на Доме Фэанора. *** После долгого пути по коридорам, освещенным все теми же голубыми лампами, они подошли к массивной двери темного дерева, ничем не украшенной, не отмеченной никакими знаками. Майэ легко постучала в дверь и изнутри раздался мелодичный мягкий голос, приглашающий войти. Майэ обратилась к братьям: - Госпожа Фириэль знает, кто прибыл, и моя помощь тут не нужна. Позже я выведу вас наружу, а пока что покину вас. Она отступила на несколько шагов и как будто растворилась в окружающих тенях. Маэдрос толкнул дверь и вошел. Эта комната была хорошо освещена множеством ламп с серебристо-белым светом, что напоминало Тельперион в цвету, хотя ни один светильник ныне не мог сравняться с Древом. Здесь не было много мебели и украшений, разве что небольшой стол, на котором лежали нитки разных цветов, ножницы, иглы на красивых деревянных подставках, возле стола стояли два кресла со светло-коричневой обивкой и небольшая софа. Стены были голыми, не считая светильников, но возле одной из них на огромной раме был помещен полусотканный гобелен. Маэдрос вдруг подумал, что на нем может быть изображено сожжение кораблей, гибель Феанора или даже его собственные мучения на скале – видеть все это было бы неприятно, хотя он привык смотреть на вещи и похуже, – но нет, картина была мирной и радостной. Просторная, залитая утренним светом гавань, принимала большую флотилию белых кораблей-лебедей. С первого из них сходили на берег две высокие фигуры, в одной из них можно было узнать Глашатая Эонвэ, в другой – принца Ингвиона, полководца ваниар, с белым знаменем в руках. Маэдрос понял, что здесь изображен конец Войны Гнева и возвращение победоносных войск. Он посмотрел на правую руку Эонвэ – тот держал шкатулку с Сильмарилями. Она была закрыта, но из нее пробивался свет, который нельзя было ни с чем спутать. И который здесь, на гобелене, выглядел не менее прекрасным, чем в настоящем мире. - Вы тоже будете здесь, - раздался негромкий мелодичный голос, и Маэдрос обернулся на него. Женщина в темной одежде шагнула из угла комнаты, и ее серебристые волосы засияли в свете ламп. Она была высокой, наверное, немногим ниже самого короля Финвэ, и вровень с женщинами ваниар, которые превосходили ростом нолдор. - Вот вы какие… - произнесла она тихо, разглядывая братьев. «Вот вы какая», - подумал Маэдрос, но вслух ничего не сказал, это было бы неучтиво. И он тоже рассматривал Фириэль, находя в ней сходство с сыном, то, чего не было во внешности Финвэ. Вообще Фэанор больше походил на отца – и статью, и волосами, и глазами, но все же было в нем и иное: скулы, губы, линия подбородка, как оказалось, повторяли черты матери. Да и во взгляде Фириэли мелькнуло знакомое выражение решительности и упрямства, хотя и смягченное, затененное длинными темными ресницами. - Раньше я знала вас лишь по видениям тех, кто рассказывает нам Истории, - сказала Фириэль. – Они приходят из внешнего мира, из тех земель, где есть горе и радость, тьма и свет. - А здесь их нет? – cпросил Маэдрос, хотя и знал ответ. - Нет, - спокойно проговорила Фириэль. – Здесь есть покой. «Она выбрала покой, покой вместо горя и радости, вечные сумерки вместо тьмы и света. Фэанаро бы ее не понял… здесь они не похожи», - подумал Маэдрос про себя, но ничего не сказал. Он не мог упрекать мать своего отца, видно, испытание ей было слишком тяжело, раз она ушла из жизни сама – среди беспечального Валинора. В нем самом жажда жизни была так велика, что он не мог так сделать даже на той проклятой скале, только попросить Фингона. Фириэль все смотрела на него спокойным взглядом, рассматривая, но молчала. Конечно, она знала все перипетии жизни и его, и его братьев, но одно дело просто знать, будто вычитав в старой летописи, а другое – увидеть воочию. - А те, кто рассказывают… - вступил в разговор Маглор, - те, кто рассказывают Истории – они рассказывают вам все и обо всех? Фириэль посмотрела на него. - Все и обо всех, - ответила она. - А можно ли узнать… о чьей-нибудь судьбе? – спросил Маглор неуверенно. Фириэль посмотрела на него долгим взглядом. - Я догадываюсь, о чьей судьбе ты хотел бы спросить, - сказала она. – О сыновьях Диора, так? Маглор лишь кивнул. - Нет, - ответила Фириэль после краткого молчания, - живым не рассказывают такого. Если хочешь, попробуй узнать у других живых. Маглор лишь вздохнул. Маэдрос только покачал головой – он и не надеялся ничего узнать, да и на самом деле, не питал иллюзий. Вряд ли внуки Лутиэн канули в безвестность, если о них никто ничего не слышал, значит, они погибли. Фириэль тем временем пригласила их садиться на кресла и сама села на одно из них, что стояло у рабочего стола. Она сидела спокойная, безмятежная, похожая на одну из статуй Нэрданели. Маэдрос внутренне поморщился, от этой женщины во многом пошли беды дома Фэанора и народа нолдор, и хотя она была им близкой родственницей, все же Маэдрос не мог не думать об этом, не мог перечеркнуть всех бед, что пошли от лишения Фэанора матери. - Я жалею о том, что не нашла в себе сил жить дальше, - сказала Фириэль тихо. – Мне говорили, что усталость пройдет… я не верила. Они оказались правы, я – нет. А мой сын уже сам ушел в Чертоги Мертвых… - Он всегда любил вас, - сказал Маглор. - Я знаю, - наклонила голову Фириэль. – Мне жаль, что мы не узнали друг друга. Я смотрела на Гобелены, я видела его в моменты высших достижений: когда вы, семеро, стояли подле него, когда он создавал Сильмарили, когда вел за собой народ, когда бросал вызов Моринготто. Я видела, как он погиб… И это было тяжело, но погиб он достойно. Хуже было видеть другое, то, как он убивал родичей, предавал брата… - Его вела Клятва, - твердо сказал Маэдрос. - Клятва… - в голосе Фириэли послышалась горечь. – Она больше служила Моринготто, чем вам. - Я не… - горячо начал Маэдрос и осекся. «Я не служил Моринготто», - хотел сказать он. Но разве дела, побужденные Клятвой, не играли на руку Морготу – и только ему? Валар отказали в помощи, войско нолдор разделилось и ослабело, Тингол отказал им в помощи и дружбе, синдар в конце ненавидели их… Все это было службой Морготу. Эти мысли уже приходили ему на ум, но он упорно отгонял их. И вот кто-то осмелился сказать это вслух. - Вы правы, - проговорил Маэдрос горько. - Вы правы, - эхом повторил Маглор. Фириэль вскинула на них свои темные глаза. - Увы мне, - сказала она, - здесь я обрела прозорливость, которой не хватало мне в первой жизни. Если бы я знала… Просто жить, радоваться мужу и ребенку… другим детям – вот была бы достойная жизнь. Улыбка ребенка… нет ничего дороже. Я не видела моего сына, не видела вас – детьми… быть может, не увижу правнуков. Это тяжело… как будто я прожила жизнь напрасно, хотя меня и восхваляют, как величайшую мастерицу. - Вы слишком преувеличиваете, - мягко сказал Маглор. – Мастерство, творения искусных рук тоже многого стоят. Подвиги и великие деяния… Фириэль молчала, поникнув, как увядший цветок. Но она была сильной, она вновь подняла голову, протянула руку и накрыла ее ладонь Маглора. - Ты прав, - сказала она. – Никогда не надо жертвовать всем ради чего-то одного. Ни семьей ради мастерства, ни мастерством ради семьи. Все должно присутствовать в этой жизни, все должно радовать, так задумал нас Создатель…