только ты.

      Этот семестр, наверное, был лучшим в жизни Лалисы. Всё наладилось. Отношения в семье пришли в норму, она подтянула корейский и учила языку младшую сестру, существенно подняла свои баллы, сдавая все предметы практически на отлично, серьезно увлеклась биологией. Конечно же, всё благодаря Чеён.       Их вечерние прогулки, походы в кафе, совместные занятия... Такое запоминается на всю жизнь. Сводящие с ума шалости, поцелуи украдкой. С другой стороны, всё это казалось чем-то нездоровым, учитывая обоюдную зависимость и появление на коже Лисы багровых синяков, цветущих на лопатках и созвездиями переходя к бедрам. Там они становились практически черными от ударов ремнем.       Иногда они ссорились. Лиса перегибала палку с демонстрациями на публике, Чеён включила режим хладнокровия. Они выясняли всё с запалом и расходились ненадолго.       Чеён чувствовала облегчение в такие моменты. Потом страдала. Потом снова ощущала, как всё разжимается, стоило Лисе прийти извиняться, долго и с чувством, часами вымаливая прощения так, как хотелось рыжей. Разобраться в себе было сложно.       Наверное, это должно было рано или поздно произойти. Секрет редко удается хранить вечно, к тому же, учитывая постоянное желание Лалисы выставить всё на показ.       Когда Чеён после каникул вошла в класс, её обдало холодным потом, а десятки глаз вцепились немилосердно, отрывая по кусочку. — Чеён, это правда, что ты лесбиянка? И что у тебя отношение с той самой?       Она, правда, старается выглядеть невозмутимой. Подавляет тошноту, унимает дрожь, и, взмахнув янтарной копной волос, смеется. Убеждает всех, что это просто слухи. Потом говорит с каждым по отдельности. Это сестра Кенсу всем рассказала. А тот, естественно, мог узнать только из одного источника. Никто не верит Чеён. Её игнорируют, а чаще насмехаются, тыча пальцами, а сплетни расползаются как ядовитый плющ на мраморной могиле репутации бывшей любимицы школы, дальше жизнь становится кошмаром: узнают учителя, следуют разговоры с родителями, и разъярённый отец, который бьёт, пока его не оттаскивают, всплывают фотографии, из учебного заведения её забирает мать. Она только плачет всё это время.       С Лисой они долго не видятся. Та чувствует свою вину и потихоньку спивается с парнями за школой. К До Кенсу претензий нет, он решил, что они ничего не скрывают, раз Лалиса так прямо ему ответила, поэтому сестре рассказал без задней мысли. Сама всё испортила. Пьёт много, но со временем заканчиваются деньги и желающие угостить, да и спирт не лезет в глотку, обжигая десна.       Они договариваются о встрече. Чеён сама её назначает, вечером, в том самом кафе. От нее пахнет вишневым губным бальзамом и топленым сахаром, и это очень не уместно, когда взгляд настолько сухой, а самообладание железное. На лице пару ссадин, которые оставил отец во время той самой ссоры.       От Лисы пахнет перегаром и сигаретами. Лицо искажено чувством вины. Волосы отрастают, и корни чернеют, выделяясь на бирюзовом фоне, делая внешний вид ещё дешевле. Она начинает говорить первой: — Прости, что так вышло. Прости меня, — голос хриплый, как будто чужой вовсе. — Давай просто забьем на их мнение, ладно? Будем вести себя, словно ничего не случилось, как раньше. Мы даже можем сбежать! Уехать из города и... — Что ты несешь?       Голос Чеён сочится усталостью. — Что ты несешь, Лиса? Как раньше уже не будет. Это конец. Меня переводят в другую школу. Я просто хотела попрощаться.       Тишина очень неловкая. У Лисы от обиды выступают слезы, и комок в горле не дает нормально вдохнуть. Внутри всё ржавеет, заражая кровь. Наверное, где-то в глубине души она надеялась, что Чеён захочет бороться за их отношения. Это было наивно. А сейчас вообще выглядит до отвращения жалко. — Почему ты ведешь себя так, будто для тебя это ничего не значило?       Вот теперь рыжая злится. — Прекрати реветь и устраивать драму. Мы просто немного повеселились, речь никогда не шла о чем-то серьезном. Я хотела... Просто узнать как это. Не больше. Да, моя вина, что просчиталась, я, честно, не думала, что ты так ко мне привяжешься.       Говорит быстро, словно заученный текст, голос дрожит. А может Лисе это только кажется, ведь она всячески пытается себя убедить: это ложь во благо. Чтобы было легче прощаться. Но слышать такое, всё равно что загонять нож в собственное сердце, прокручивать его и оставлять гнить там навсегда. — Не надо так, Чеён. Давай встретимся позже... — Не встретимся. Я ещё раз повторяю: это был просто эксперимент.       Лиса даже перестает плакать. Теперь уже злится она, а голос звенит отчаянной яростью, привлекая постороннее недоумение. — Эксперимент? Ты идиотка? Думаешь, я поверю в эту легкомысленную отмазку, в эти поп-культурные стереотипы? Эксперимент? Знаешь, ты права. Забудь. Ты никогда не стоила всего этого.       И уходит, забыв заплатить за себя. Сначала гордо и уверенно, а выйдя из кафе, просто срывается и бежит, надрывно всхлипывая. Первый снег как клише-атрибут в любой мелодраме, колко липнет к ресницам, а холодно становится так, что воздух спертый и щиплет. Когда она доходит домой, то чувствует опустошение. Знает, что это временно, мороз как анестетик сковал рецепторы, окаймляя болезненность корочкой льда.       Вид у Лалисы такой разбитый, что мама даже не может кричать. Поит чаем и укладывает в постель, нежно поглаживая по волосам, пока та наконец-то не проваливается в сон. Может всегда знала, в чем дело?       Чеён допивает кофе. Ей не всё равно. Равнодушие, в которое она так упорно верила, рассыпается, стоит Лисе уйти. Но еще одну экзекуцию в школе рыжая бы не вынесла. Всех этих шуток, оскорблений, от нее отвернулись даже лучшие подруги, а ведь с таким трудом выбивалось это положение, и так сильно хотелось быть самой лучшей!       Она наслаждалась той жизнью, которую потеряла. А сейчас...Просто выбрала меньшее зло. Лучший из вариантов.       Придется начинать всё сначала. И даже если на душе тяжко, больше всего Чеён боялась, что этот шлейф потянется за ней, что Лиса — клеймо на всю жизнь, которое не содрать даже с кожей. Паника отравляла.