________________________________________ ________________________________________
Джон устал. Последние две недели медцентр работал без выходных; Миру подменяла Рашида, ее кузина, так, чтобы у обеих было немного свободного времени. Но тринадцатичасовые рабочие дни выматывают – первое назначение у Джона в восемь утра, а последние пациенты уходят обычно в девять вечера, а он еще должен привести всё в порядок. Ему нужен еще один врач, предпочтительно, женщина, потому что некоторым пациенткам неловко говорить о своих проблемах с мужчиной. Дело тут не в нем лично, и не в предубеждении против мужчин, это просто данность, с которой нужно считаться. Таким образом, он дает объявления относительно двух вакансий, и надеется, черт возьми, что пришедшие будут работать здесь, а не сбегут, как последний. Он получает резюме четырех кандидатов, один из которых – недавний выпускник военно-медицинской школы, другая – врач из Испании, говорящая по-английски свободно, но с сильным акцентом, а еще двое хотят просто сменить район. Доктору Гарету Родиену двадцать шесть лет, но в нем уже ощущается некоторая утомленность. Он хороший врач, без сомнения, и оценки его превосходны, но он слишком шикарен, чтобы работать здесь, в здании, что давно уже нужно отремонтировать. Его место – где-нибудь на Харли-стрит. Доктор Кармен Болди-Крус, напротив, уверенно стоит на земле; она забавна и саркастична. Типичная испанка по виду, и ее английский язык не прекрасен, но вполне хорош, так что позволяет ей пройти тест Национальной службы здравоохранения, и ее рекомендации хороши. Она родом из маленькой деревушки в Испании, где ее отец был доктором и имел дело со всем – от рождений и до смертей. Джон берет ее на работу. Он пока не может официально нанять еще одного человека, потому что доктор Фрейзер официально еще не ушел, и его место занято. Но зато он может взять практиканта-интерна. Майкл Флек немного неловок, но взгляд у него острый, как у работников «неотложки». Он заботливый, спокойный, открытый, у него одни из лучших манер, которые Джон когда-либо видел. Им удается составить график работы, как раз перед тем безумием, которое начинается летом в связи с Олимпийскими играми.________________________________________ ________________________________________
— Хорошо для туризма, ужасно для нас, — говорит Мэри, занимая место за столиком в «Безголовой Энн». Паб совсем не похож на «Королеву Викторию» в Ист-Энде, но примерно того же сорта. Плюс – хозяйка, столь же горькая, как некоторые из ее напитков, и вспыльчивая, как молнии, что сверкают за окнами, когда летом бушует гроза, или злится ветер – в любое время. — Да уж, — соглашается Салли, садясь рядом с ней, и стряхивая с волос дождевые капли. Она выглядит усталой и утомленной к концу длинной недели. Ей еще повезло, что она свободна в пятницу вечером, но суббота – это всегда адский день. Почему кто-то хочет быть полицейским? О чем она только думала? И все-таки, несмотря на это, свою работу она ни на что бы не променяла. Они болтают об этом, и о том, как обеим не везет в личной жизни. — У нас тут новый доктор, — говорит Мэри, отпивая глоток принесенной пинты, и слегка расслабляясь. — О, да вот он. — Ах, доктор Уотсон! — говорит миссис Лоуренс из-за стойки бара. — Присаживайтесь, присаживайтесь! — Похожая на акулу хозяйка выходит, чтоб самой его обслужить. — Как мне отблагодарить-то вас за заботу о Френки! Вы же просто чудо с ним сотворили. — Да ну, что вы, ничего подобного, — говорит Джон, садясь. Он со спутниками – с ним Рашида, Мира, Кармен и Майкл, а также Кришна и Джули – две медсестры. Миссис Лоуренс лишь косится на него недоверчиво, словно хочет сказать: бросьте, доктор, вы же знаете, что это не так. — Ах, нет, дорогой, как он только узнал о медалях, так сразу же, как подменили его, успокоился, и ведет себя хорошо, и, по-моему, сам теперь хочет в армию. Может, поговорили бы с ним, рассказали бы, что да как? Джон слегка отодвигается на скамье, чтобы дать ей место. — Миссис Лоуренс, я, конечно, поговорю с ним, если хотите, но я был офицером, не рядовым, как будет Френки, если он действительно пойдет в армию. Я могу попросить, чтобы Билл побеседовал с ним, он был среди подчиненных. — Правда, доктор? Вот было бы хорошо… Эй! Вы двое, что это вы там делаете? — Она поворачивается и встает, направляясь к двум подросткам в углу, что пытаются вытрясти деньги из игрального автомата. — Ну-ка, брысь отсюда! — И они, ворча, выбегают под дождь, ища спасения под козырьками домов. Салли замирает на месте. Что бы она ни думала насчет психа (а тот, в самом деле, псих, и теперь в этом мало кто сомневается, ибо кто, скажите, в аду, заставляет лучшего друга смотреть, как прыгает с крыши?!), она чувствует жалость к Дж… к доктору Уотсону. Но тот ненавидит, когда его кто-то жалеет, так что… — Мне нужно идти, — говорит она, несмотря на то, что кружка ее всё еще наполовину полна. И в ближайшие месяцы больше не появляется здесь – Мэри к ней приезжает.________________________________________ ________________________________________
Стулья для пациентов рядком стоят у стены. И сидящий там человек – лощеный и гладкий, словно отполированный блестящий кристалл. Он сидит, пока доктор Уотсон выходит к своим пациентам в переполненную комнату ожидания: 5.10 после полудня – это самый наплыв. Тут и школьники, и хнычущие дети, и сопливые младенцы, которых родители пытаются держать под контролем. Повсюду – носовые платки из открытой коробки. Посетитель с зонтиком столь же здесь неуместен, как Мира – в роскошных зданиях, где говорят с акцентом школы для избранных. Они, может быть, и живут в одном городе, но совершенно в разных мирах! — Джон, — говорит он, и слегка поднимается, опираясь на ручку зонта. Но его игнорируют, потому что доктор Уотсон помогает 94-летней миссис Паркинсон, матриарху семьи и одному из самых влиятельных голосов общины (все ожидают, что она продолжит им оставаться и до невероятных 100 лет), возвратиться к ее внучке, и придерживает дверь, пока они уходят. После этого на прием заходят еще несколько пациентов, и всякий раз, видит Мира, доктор Уотсон игнорирует шикарно одетого мужчину. Уже почти шесть, и у нее есть около десяти минут для чашки чая, пока придет следующий посетитель, которого нужно будет зарегистрировать. В шесть они прекращают запись по телефону. Для экстренных случаев у всех есть телефонные номера доктора Уотсона, и сотовый, и по наземной линии связи. Он никогда не отказывает, и идет туда, где он нужен. — Доктор Уотсон, — говорит мужчина, поднимаясь полностью на сей раз. Мире становится его жаль. — Доктор Уотсон занят сегодня до девяти вечера. Если хотите, я могу записать вас на прием, — говорит она, как никогда, сознавая и свой неизжитый ближневосточный акцент, и дешевую блузку из гипермаркета, и то, как она выглядит по сравнению с этим пришельцем – воплощением лоска, богатства и властного голоса. — В этом нет необходимости, мисс Хусей, — отвечает он, и, да, она носит бейдж, но он даже и не взглянул на него. — Я разберусь с этим, Мира, — говорит подошедший сзади доктор Уотсон – на языке, столь же ей знакомом, как песни, что пела ей мама, и зонт в руках посетителя немного подергивается, а сам он слегка морщит нос, потому что, как она видит теперь, он не понимает. Он не понимает их, и она чувствует краткую секунду злого триумфа. — Мистер Холмс. — Доктор Уотсон. — Посетитель озирается и фыркает, игнорируя это столь сильно, что фактически излучает отвращение при виде комнаты с облупившимися стенами, где лежат поломанные игрушки и книги с рассыпавшимися страницами, и висят объявления социальных служб, информация о сиделках, о проблемах здоровья, о ВИЧ, контрацепции и телефоны экстренных служб. — Вы ведь понимаете, что могли бы работать в куда более престижном заведении… — Нет, — отвечает доктор Уотсон. — Просто… Нет, Майкрофт. Оставьте всё это и просто скажите, почему вы здесь. — Я приехал, чтобы отдать это вам. — Он протягивает конверт, на котором написано: «Джону». — Он хотел, чтобы я передал вам это. Мне понадобилось время, чтоб найти эту вещь. Мира видит, как доктор Уотсон берет конверт, вскрывает его перочинным ножом, который всегда держит в кармане, и просматривает его содержимое. Его губы немного приоткрываются, а лицо, обычно устало-спокойное, теперь застывает и кажется высеченным из камня. — Здесь дата четырехмесячной давности. — Я уже сказал, что найти это оказалось непросто. — Черта с два, — бросает доктор Уотсон, а затем глубоко вздыхает, пытаясь взять себя в руки. Мужчина – Майкрофт – выше него, но доктор Уотсон – несомненно, самый сильный человек в комнате, во всех смыслах. Волк в овечьей шкуре – такая странная фраза. Но внезапно она становится намного понятнее. — Я думаю, что у вас это было сразу же, потому что здесь сказано, что письмо хранилось вместе с его завещанием, и вы – его душеприказчик. Я думаю, вы держали это у себя преднамеренно, так, чтобы отдать мне потом, в бесполезной попытке наладить со мной отношения. — Он возвращает бумагу в конверт. — О, — говорит он так ужасно, невыносимо спокойно. — Вам бы лучше уйти теперь. По-моему, дети царапают вашу машину. — Джон, — говорит Майкрофт, всё еще немного претенциозный и неодобрительный, и покровительственный. Доктор Уотсон подходит к двери и открывает ее, придерживая, в недвусмысленном знаке. — До свидания, мистер Холмс. Я попросил бы, чтобы вы прекратили свое наблюдение, но хорошо понимаю, что возможности этого абсолютно ничтожны. Если вы чувствуете потребность вмешаться, то, пожалуйста, делайте это, не общаясь со мной. Тот уходит. Доктор Уотсон, когда она глядит на него, тяжело переводит дыхание и поворачивается к миссис Бернет. — Не могли бы вы подождать еще пять минут? — Конечно, доктор. Дайте мне возможность докормить вот этого, — тихо смеется она, кивая на младенца, приложенного к ее груди. Достаточно трех минут, чтобы снова вскипятить чайник и сделать ему чашку чая. — Доктор Уотсон? — Мира стучится к нему. — Он слишком добр, позволяя доктору Болди-Крус и Майклу делать последние посещения на дому и уходить пораньше, оставляя за собой последние часы приема. Дверь не заперта, потому она открывает ее, игнорируя скрип, от которого они всё никак не избавятся. Он стоит в углу, опершись руками о раковину, сгорбившись и ссутулив плечи. Они чуть заметно дрожат, и она слышит звуки приглушенных горьких рыданий. — Джон?.. Он глубоко вздыхает и заставляет себя успокоиться. Она почти может видеть, как он перестраивает себя, принимая тот образ, который им всем хорошо знаком, несмотря на то, что стоит спиной к ней. Аллах всемогущий, сила этого человека!.. — Я сделала чай, — говорит она, автоматически переходя на дари, как они всегда говорят, разговаривая наедине или не желая, чтоб пациенты понимали то, что им знать не следует. — Спасибо, — говорит он, и в его голосе еще слышится дрожь. — Вы не должны были. Она не берет в расчет этих слов. Совершенно. — Кто это был? — Брат очень дорогого мне друга. — Он начинает пить чай, кажется, совершенно не замечая, что тот очень горячий. — Он умер – мой друг, – и я очень скучаю по нему. Мира кивает, не способная выразить сочувствие, но вполне понимающая его боль. — Шерлок Холмс был хорошим человеком, — соглашается она, зная, о ком он говорит. — Однажды, лет пять назад, украли мамины свадебные драгоценности [1]. Он нашел их для нее, не прося никакой оплаты, ничего такого. И он жил тогда там же, где вы теперь. — Я знаю, — говорит доктор Уотсон, почти полностью овладев собой. — Я уверен, что те следы с сожженного потолка ничем уже не свести. — Он ставит свою недопитую кружку на стол, рядом со стаканом с карандашами и листом ярких наклеек для детей. Он хорош с детьми. — Я пойду, приглашу миссис Бернет и малыша? — Он вновь говорит по-английски, давая понять, что всё прошло и всё уже сказано, и они не должны больше возвращаться к этому разговору.________________________________________ ________________________________________
Когда Салли впервые встретила Джона Уотсона, – она прежде о нем и не слышала, – то сказала ему, что однажды у них будет тело, которое Шерлок Холмс им подбросит. И полиция будет вынуждена разбираться с этим. Она никогда не подозревала, что это будет его собственное тело. Она также и вообразить не могла, что Джон Уотсон будет реагировать так, как он среагировал, – словно целый мир ушел у него из-под ног, и не осталось точки опоры, и все-таки он сумел заставить себя держаться и не сломался. Да она сама только рада была бы, найдись повод оставить психа. Она целый год не видит его после смерти фрика – исключая тот короткий напряженный момент в «Безголовой Энн». Она едет по Монтегю-стрит, возвращаясь с координационной встречи в местном полицейском участке, когда по рации сообщают: поступил звонок, пять человек нападают на мужчину в возрасте, с тростью, и девушку лет пятнадцати. Немедленно следовать к месту происшествия. Салли тут же включает мигалку и едет туда, оказавшись там через две минуты – самым старшим по званию из действующих полицейских, ведь она сержант, хоть и не в униформе. Перед ней открывается странная сцена. Как всегда, есть зеваки, есть взволнованный сотрудник службы поддержки полиции (только-только закончивший обучение); а посреди тротуара – четверо связанных мужчин, и еще один лежит без движения. Еще несколько полицейских зачитывают двум мужчинам, не потерявшим сознания, их права, надевая на них наручники и развязывая кустарные путы, что были использованы, дабы их обездвижить. Занимаются и теми двумя, что лежат без чувств. — А с тем что? — интересуется Салли, идя по дороге к главному корпусу инцидента. Стоит июнь – начало чудесного лета; солнце льет на землю тепло, прекрасное, нежное, всем несущее благодать. — Мертв, — отвечает сотрудник службы поддержки, шагая с ней рядом. — Коронер уже выехал. Хорошо, тут уже ничего не поделаешь, и она оборачивается, чтоб взглянуть на жертв нападения. Мужчина очень спокоен, но его юная спутница – в беспорядке, и ее нарядная блузка злобно разорвана. Она остается рядом с мужчиной, и Салли думает «отец и дочь», наблюдая за тем, как мужчина снимает рубашку – простую, светло-голубую, с длинными рукавами – и помогает одеться девушке, осторожно застегивая на ней пуговицы, а та всё продолжает плакать. Он остается полураздетым, и солнечный свет заливает его слегка загорелую кожу. На плече у него какая-то татуировка, а слева, пониже ключицы, – неприятный, расходящийся в стороны шрам. Салли медлит немного, наблюдая, как человек – невысокий, с седеющими волосами, – обнимает девочку, ограждая ее от взглядов собравшихся, и учит ее, как надо дышать, помогая той справиться с паникой. И, наконец, поворачивается, так что Салли теперь может ясно его разглядеть. Это – Джон Уотсон. Без сомнения, он узнал ее, но не обращает никакого внимания, полностью сосредоточившись на своей юной спутнице, и Салли думает, о, конечно. Она знала, что он живет где-то здесь. Местные офицеры все очарованы им, думая, что он просто ангел, ниспосланный им. Девочка (кто она, интересно? Ведь у Джона Уотсона, припоминает она, не было никаких детей), наконец, слегка успокаивается, но ненадолго. Когда Салли направляется к ним, та вновь начинает паниковать. — Нет, нет! Вы не можете забрать его, он не хотел, он не хотел этого! — отчаянно повторяет она и, несмотря на ее состояние – глаза у нее испуганные, покрасневшие, рубашка – слишком большая и длинная для нее, – пытается заслонить Уотсона, не позволяя Салли подойти к нему. — Бетэни Миранда, — говорит тогда Дж…– Доктор Уотсон – голосом, заставляющим Салли невольно выпрямиться, напоминая ей годы учебы, а также ее кузена, подражающего их армейскому сержанту, но намного более эффективно. — Я не намеревался убивать этого человека, — он не подчеркивает «человека», но звучит это именно так, и в тоне его звучит неприкрытое отвращение. — Но ни на секунду не сожалею об этом. — Он всё еще не смотрит на нее, и когда Салли готова уже потянуться к девочке, та бросается к Джону, приникая к его обнаженной груди и шепча: «Спасибо! Спасибо!» Уотсон не говорит ничего, лишь поддерживает ее, и Салли оказывается в неловком положении, зная, что нужно делать, но не зная, как. Она должна разделить их, передав их разным офицерам для дачи показаний, и арестовать Уотсона. Поколебавшись, она смотрит на часы, отмечая время – 2:43. Сейчас же должны идти занятия в школах. Почему же девочка этого возраста – не в школьной форме? — Я не поощряю прогулы; Бет перенимает у меня опыт работы, — обращается к Салли Уотсон; прошло больше года с тех пор, как он с ней говорил. — Откуда ты знаешь, фр... — Слова слетают с ее языка прежде, чем она успевает остановиться и осознать, что разговаривает не с той половиной соединения, которое составляли двое, Шерлок-и-Джон , и которым они стали за столь короткое, но, кажется, бесконечное время, когда они знали друг друга. Иногда она, глядя на них, отмечала, насколько же слаженно они движутся, действуют, говорят, словно зная всегда, что нужно другому. И надеялась, что когда-нибудь и она найдет то, чем они обладали. И теперь, когда она должным образом смотрит на доктора, она видит, насколько тот похудел, несмотря на силу, что еще хранят его мышцы, и насколько устал, хоть еще середина дня. «Он потерял свое сердце и душу», — думает она, и трясет головой, чтоб прогнать эту мысль. — Ты взглянула на часы, а затем посмотрела на Бет. Всё просто. — Он глядит на нее, и глаза его более темные, чем она замечала когда-либо прежде. Потемневшие. О, подобный взгляд ей знаком: это жажда крови, она видела что-то такое в глазах убийц и опасных преступников, но здесь это всё под контролем. Он – опасный, очень опасный. — И если ты еще раз назовешь его фриком, я уничтожу тебя. — Он говорит это чрезвычайно любезно и от этого еще более ужасающе. Эта двойственность в нем потрясает: то, как бережно и заботливо он утешает Бет, и как холодно обещает смерть. В ту, первую ночь, вспоминает она внезапно, псих… Шерлок сказал доктору Уотсону: «Ну, ты только что убил человека» . И доктор Уотсон велел ему говорить потише, ничего при этом не отрицая, и хихикая! Выстрел, убивший таксиста, сделан был из пистолета, через два окна. Она не сомневается, что этот человек вполне мог сделать это. — Бет! Бет! — Парень, которому приблизительно двадцать один, спешит к ним через улицу. У него такие же волосы, как у девочки, и он так же напуган, как и она. Бет оборачивается и цепляется за него – брат, думает Салли. Они держатся друг за друга, и он озирается, глядя на того, кто напал на нее, – лежащего на земле, окровавленного, с разодранным горлом… и валяющуюся с ним рядом алюминиевую трость, тоже в красных пятнах. Он смотрит на доктора Уотсона, всё еще стоящего там без рубашки и, сняв собственную куртку, меняет ее на рубашку, которая прикрывает Бет. Уотсон забирает свою одежду и спокойно одевается, выглядя столь же безмятежным в рубашке, как до этого был без нее. Это странно. Теперь Салли может, наконец, что-то сделать. Она выходит вперед, препровождая Бет и ее брата, Тоби, в одну из полицейских машин. Доктор Уотсон остается на месте, и лишь когда машина с задержанными уезжает, заводит руки назад для наручников. — Второй раз, — говорит он спокойно, когда Салли защелкивает браслеты у него за спиной. — Возьмите мою сумку, пожалуйста. — Она резко хватает медицинскую сумку, открытую и валяющуюся на земле, из которой выпали рулоны бинтов, словно островки снега, и ставит ее в машину у своих ног. Поездка в полицейский участок проходит спокойно и не занимает много времени. Но то, что встречает их там, потрясает сержанта. Коридор буквально забит. Люди с маленькими детьми, детские коляски. Старуха, которой, кажется, сто лет, сидит на стуле в углу, окруженная обширной семьей. Говорят на разных языках – она знала, что здесь мультикультурный район, но это уже чересчур. Когда они входят, Уотсон выглядит абсолютно спокойным, даже более, чем обычно, включая тот раз, когда он, заломив за спину руку убийцы, прошептал ему что-то на ухо, что заставило побелеть безжалостного головореза. Или случай, когда – они все это видели, – он, упав с крыши первого этажа, ловко перекатился и плавно встал на ноги. Когда они входят, поднимается шум: ропот, выкрики и протесты. Женщина ближневосточной внешности, с оливковой кожей и большими, с поволокой, глазами, выходит вперед. — Доктор, — говорит она в полном смятении. И затем – еще что-то, чего Салли не понимает, на проклятом чужом языке, что звучит и сурово, и мягко. Доктор Уотсон отвечает на том же языке, и сержант может видеть, что он слегка ухмыляется, даже стоя в наручниках. На лице женщины появляется облегчение, и она немедленно повторяет разговор на английском. «Он говорит, всё в порядке, — слышит Салли, когда они идут в комнату для допросов. — Человек с зонтом придет скоро, и его отпустят, потому что это было лишь самозащитой». Как он делает это? — задается вопросом она, оглядываясь на всё это. Кто-то, ладно, пусть несколько человек, включая сержанта Морстен, принесли еду. Подростки и старшие дети собрались в углах, с радостью развлекая младших. Это… просто безумие! Он, кажется, стал своим в этом мире, и они сплотились вокруг него. Она знает, конечно, как и остальные в полиции Лондона, что показатель преступности в этом районе резко упал, но такое... Чтобы две конкурирующие группировки соблюдали границы, проложенные на карте, что висит на стене на входе в участок, и сидели бок о бок здесь, в этой комнате, ради одного человека? Что, святой Иоанн [2] появился снова? Проклятие, уж не близится ли Апокалипсис? Разве нисшествие на землю святых – не его первый знак? Только если это, действительно, конец света, так он вроде же был запланирован на прошлый декабрь? [3] Требуется час, чтобы Дж… чтобы доктора Уотсона отпустили без каких-либо обвинений. Она стоит возле Мэри, зная о женщине-с-телефоном, что находится у нее за спиной, когда Джон пожимает всем руки, и люди отвечают ему улыбками. Он выглядит… не смягченным, нет, потому что он всегда начеку, но полным любви и тепла. Эти люди любят его и нуждаются в нем. А Джон такой человек, которому очень важно быть нужным. И за это он отдает им всё, что есть, и всё, что еще у него осталось. Комментарии [1] По афганской традиции, невеста обычно увешана огромным количеством золота. От шеи до груди золотое ожерелье, в ушах длинные золотые серьги, на руках браслеты, на пальцах кольца. Всё это входит в приданое и составляет подарки, преподнесенные к свадьбе семьей жениха. Примерно вот так выглядят восточные красавицы с дорогими украшениями: https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=1a8f890840d34847d14c3f0dacf128e8 https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=e94b07ed67cd9968ab242410dfac1ebe https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=434f152f0a7d73b51be411113ae3ebd1 https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=a87bbbc70c950769333688ed8d52c948 А такой, возможно, была Мира… https://hostingkartinok.com/show-image.php?id=9be817c75d4df0f1f27ea2d24ed42853 [2] Святой Иоанн (небесный покровитель всех Джонов) – один из апостолов, оставивший «Откровение Иоанна Богослова» («Апокалипсис»), где описаны последние дни мира, предваряющие Второе Пришествие Иисуса Христа и грядущий затем Страшный Суд над всеми людьми. [3] 21 декабря 2012 года ожидался очередной "конец света", якобы предсказанный древними майя.