Руна общей судьбы

      — Чертов Бельвезер, — Эрик поморщился, облизывая разбитую губу. — Ауч! Щиплет же! — в синих омутах заискрилось возмущение, которое не могло скрыться за показушной бравадой золотоволосого подростка.       — А вот нечего было устраивать в столовой бой едой, Эрик. Знал же, что получишь от Толстяка помимо того, что тебя пропесочили воспитательницы, — Магнус хмурился, и между его тонких бровей пролегала глубокая морщинка.       Смочив очередную ватку в перекиси, Магнус поднес ее к нежной раненной коже губ друга, стирая алые подтеки, стараясь слишком сильно не давить, чтобы не причинять еще больше боли.       Они сидели в своем любимом укромном месте, спрятавшись от любопытных глаз обитателей приюта, все равно зная, что за ними тайком, но наблюдают. Это был сад.       Здание приюта происхождением относилось к викторианской эпохе: когда-то бесспорно красивое и величественное, теперь оно имело довольно жалкий вид. Кирпичная кладка осыпалась, боковые и промежуточные эркеры зияли щербинами от выпавших камней, изразцы выломаны или расколоты. Покосившиеся окна заменили на новые, современные, но тем нелепее они смотрелись в постройке, датируемой девятнадцатым веком. Зато оно было весьма крепким и обширным, со всеми его пристройками: сарай, гостевой домик, хижина садовника, птичник (ныне пустующий, и о котором напоминали только расползшиеся в труху птичьи перья да ржавые прутья клеток).       Гордон сумел выкупить дом у какого-то бедолаги, пару лет назад владевшего приличным состоянием, а ныне не вылезающего из долгов из-за пристрастия к азартным играм. Чтобы покрыть очередной долг, незадачливый игрок поспешно продал громадный особняк, всё равно пришедший в негодность, и которым он не занимался, за совсем небольшую сумму. Мужчина полагал, что новый владелец просто снесёт «эту развалюху», и в действительности тому нужна только земля. Гордон не стал разубеждать этого человека, лишь посмеялся про себя. Он никогда не вкладывал финансы в предприятия, кои приходилось долго раскручивать, но с жадностью хватался за любые, сулящие хоть малейшую быструю выгоду. И жаднел на глазах.       Внутри здание тоже оказалось весьма обшарпанным. Со стен давно сняли великолепные гобелены и наскоро замазали стены, потрескавшейся от времени, штукатуркой. Лестницы подновили, чтобы исключить опасность переломать ноги, но и только. Нещадно скрипевшие двери частично заменили, частично оставили, лишь смазав петли. Ни картин, ни цветов, ни других элементов декора — всё скупо и максимально уныло. И только свой кабинет, спустя несколько лет, Гордон обшил новенькими панелями, увенчал белоснежным подвесным потолком, украсил добротной уютной мебелью и сверкающими светильниками.       Конечно, жилые помещения всё же привели в божеский вид, отремонтировали электро и отопительную систему, водоснабжение, но создавать уют никто не собирался. Воспитатели ещё худо-бедно декорировали свои спальни, если им случалось оставаться ночевать на территории приюта, а у детей и подростков такой возможности и разрешения не было.       Даже запах в комнатах стоял соответствующий — душок затхлости и пыли. Не удивительно, что Эрик с Магнусом чаще предпочитали пропадать в саду, не смотря на погодные условия. Там куда легче дышалось.       Сад, тесно прилегающий к зданию и нескольким пристройкам, имел столь же запущенный вид, но куда более величавый. Громадные деревья, до самых ветвей покрытые мхом, разросшийся во все стороны кустарник, давно не стриженые лужайки и неухоженные клумбы. В летнюю пору всё это буйство природы пестрело цветением, благоухало, и выглядело вполне впечатляюще, особенно для неизбалованных комфортом детей. Каменные лавочки и беседки сильно пострадали от времени, но на первых можно было уютно устроиться, когда солнце прогревало крупные обломки, а вторые настолько плотно поросли диким плющом, что сносно укрывали от небольшого дождя.       Кое-какие постройки вообще не поддавались идентификации, представляя собой нагромождение камней, надёжно увитых ветками вездесущего плюща, либо это были обветшалые стены, в пятнах зеленовато-серого лишайника.       В саду замечательно играли в прятки, хранили от воспитателей или соседей по комнате личные сокровища, будь то обломки игрушек, памятные штучки или таинственные записки, обсуждали секреты и просто отдыхали от надзора и опеки. Конечно, воспитатели прекрасно знали большинство того, что скрывал сад. Не сложно сделать юркого и ловкого ребёнка собственным шпионом, если втихомолку позволять ему больше других и пичкать сладостями.       Магнус и Эрик не являлись столь наивными, чтобы не быть в курсе подобных вещей, и осознавали, что и за ними могут следить. Но юношам ничего не грозило, ведь их действия не попадали в категорию запрещённых. Сестра Роуз, царившая в медкабинете, и сама могла обработать раны Эрика, но сделала бы это куда грубее и наверняка попутно отчитала мальчишку. И поистине запасы антисептика в её аптечке никогда не переводились, поражая своим количеством. Быть может потому, что их очень часто тайком похищали.       Магнус заранее догадывался, чем закончится встреча Эрика и толстяка директора, но в душе надеялся, что друг будет осмотрительней и не станет нарываться на неприятности. Но Грэй никогда не мог держать язык за зубами, когда лучше бы стоило промолчать. Именно поэтому через час он вышел из кабинета Бельвезера, немного морщась и держась за бок. Но, несмотря на свое кошмарное состояние, Эрик улыбнулся Магнусу, ожидающего конца его экзекуции.       — Магси, прости, что так долго, — а у самого из губ сочится кровь, а на щеке расплывается синяк от тяжелой руки Бельвезера.       — Идиот, — вздохнул Бейн, покачав головой, и потряс в руке бутыльком с перекисью и мешочком с ватными тампонами. — Я стащил это у сестры Роуз, так что ты мне должен будешь по гроб жизни.       — И не сомневайся, — хмыкнул Эрик, когда Магнус его приобнял, чтобы увести подальше от снующих любопытных, прочих детей.       Неделю назад Эрику исполнилось пятнадцать, а значит, все быстрей приближался тот момент, когда он выпустится из школы и оставит Магнуса на год одного. Думать о расставании с другом не хотелось от слова совсем, поскольку представить, что с Эриком они больше не увидятся, было сродни оторвать себе руку или ногу — настолько близкими за шесть прошедших лет они стали. Поэтому Магнус старательно избегал разговоров по поводу выпуска, закрывая глаза на пробегающие мимо года, что приближали расставание с Эриком.       Очередная ватка оказалась выброшена в кучку таких же окровавленных комочков. Крови, что странно, было много, она выступала каплями, стоило Грэю попытаться заговорить или улыбнуться. Он молчаливо терпел болезненные ощущения, лишь иногда ерзая на месте, удерживая себя от желания почесать избитую указкой спину. Бельвезер любил лупить старших сильней, чем малышню. В этот момент его глаза блестели ненормальным блеском, пугающим до чертиков.       Магнусу тоже частенько влетало, поскольку он, несмотря на пережитое горе, оставался энергичным ребенком, следующим за проказами друга, порой исподволь подначивая его к какой-нибудь очередной авантюре.       Прошлое постепенно забывалось. Страхи и кошмары снов перестали беспокоить, а память стерла болезненные потери. Психологическая защита подсознания поставила заслонки на том, о чем Магнус вспоминать не хотел. Он теперь смутно припоминал коридоры больницы и того, кто подарил ему кулон. Подарок по-прежнему был спрятан в надежном месте. О нем единственном подросток не забывал, не акцентируя внимание, правда, кто его мог дать.       — Тебе нужно идти учиться на врача, — перебил его мысли Эрик, с интересом наблюдая, как Магнус ловко смачивает ватные шарики перекисью. — У тебя отлично получается.       Вместо язвительного ответа Бейн лишь закатил глаза, проворчав:       — Я столько раз уже спасал твою задницу от потери крови, что нет ничего удивительного в том, что смог бы и рану зашить, и первую помощь оказать без знания того, как это правильно делается, — хоть он и бурчал на друга, ему было приятно слышать подобные неуклюжие комплименты от Эрика, который, не обладая способностью лгать Магнусу, всегда говорил честно, от всего сердца.       — По-моему, тебе пойдет белый халат… Ау! — Эрик настолько возмущенно-обиженно взглянул своими пронзительными синими глазами на Магнуса, что тот не выдержал и, фыркнув, рассмеялся. — Ты что, специально?!       — А вот, не будешь больше подначивать Толстяка! Эрик, ты же не мазохист. Зачем тебе лишний раз подставляться под удары? — Магс откинул последнюю ватку и, удостоверившись, что остановил и стер всю кровь, довольно кивнул, завинчивая крышечку используемой бутылочки.       — Я хотел развеселить малышню, — честно признался друг, посмотрев куда-то вверх в кроны деревьев, от чего на его лицо упало несколько лучиков солнца, отсвечивая золотом в буйных кудряшках на голове. — Знаешь, здесь все настолько мрачное, что дети перестают улыбаться уже на следующий день, как попадут в приют. Видеть их лица, наполненные страхом и обеспокоенностью, неприятно. Поэтому я и решил внести немного забавы.       — Заработав по пятой точке, ага, — закатил глаза Магс, не переставая восхищаться Эриком.       Грэй представлялся Магнусу этаким Робином Гудом, который журит старших и всегда-всегда защищает младших. Сколько Бейн его помнил, Эрик постоянно становился на защиту справедливости, хоть и огребал за это.       В золотоволосом юноше сочетались хитрость, добродушие и порой эгоистичность в таких пропорциях, что нельзя было точно сказать — плохой он человек или хороший. Кому-то он виделся злым и лицемерным, заботящимся только о своем благополучии. Кто-то, особенно девчонки, души в нем не чаяли, надеясь заполучить хоть толику того тепла, которым Эрик одаривал Магнуса. А для Бейна друг был идеален во всем, даже когда злился, несмотря на то, что в такие кошмарные минуты и часы он становился неуправляемым и жутким. Но эти ураганные эмоции надолго не задерживались, проходя столь же быстро, как и появлялись.       Эрик собой напоминал море: тихое и спокойное в штиль, пускающее светлые барашки волн на своей глади, и пугающе разрушающее во время бури. Эрик был похож на принца, и многие оказывались в него влюблены, но никто не получал столько внимания, как Магнус.       С самого первого дня знакомства Эрик не отходил от нового друга. Он всегда был рядом: когда Магсу снились кошмары по ночам, и он не мог уснуть; когда Толстяк за что-нибудь его отчитывал; когда Магнус старался всеми силами забыть о дне смерти родителей. Эрик не отлучался ни на шаг, вытаскивая его из темных воспоминаний, играя роль яркой путеводной звезды, освещающей дорогу в светлое будущее.       Сбегая в сад, они часто мечтали, предавались фантазиям, которые Магнуса уводили прочь от мрачных будней реальности. Мальчишки стали друг другу братьями, семьей, что покинула их.       — Магси, — Эрик неожиданно повернул голову в сторону задумчивого друга, вырывая того из воспоминаний, — давай сбежим.       Предложение было столь странным и пугающим, что Магнус невольно вздрогнул. Он слышал о попытках побега других ребят, и знал, что заканчивались они неудачей. Смелых мальчишек и девчонок перехватывали, а потом они исчезали, и никто их больше не видел. У подростка кожа покрылась мурашками, стоило ему только представить, что нечто подобное может произойти с Эриком. Нет, только не с ним!       — С ума сошел? — получилось прошептать на выдохе. Страшно даже произносить вслух нечто ужасное, о чем говорил Эрик. — Как ты собираешься это сделать, а? Охранники через каждый метр стоят у стен, сменяясь у главных ворот, а воспитательницы наблюдают за нами, провожая чуть ли не до туалета. Если ты решил покончить жизнь самоубийством, то — пожалуйста! — под конец голос Магса сел, и он отвернулся, чтобы скрыть мрачную мину, скривившую его губы.       — Эй! — Эрик коснулся плеча Бейна и дрогнувшими пальцами ухватился за чужой подбородок, поворачивая опечаленное лицо друга к себе. — Магси, я не буду тебя заставлять, если не хочешь, но я не могу тут больше жить, — прошептал блондин, резко наклонившись к лицу Магнуса, из-за чего его упругие золотистые кудряшки забавно колыхнулись. — Не могу здесь больше находиться. Каждый день похож на предыдущий. Мне надоело видеть все это. Я не такой умный, в школе один из самых отстающих в отличие от тебя. Ну не заточен у меня ум под математику или физику! Я хорош лишь в физической подготовке, — Эрик хмыкнул. — А попытаться сбежать стоит. Сидеть еще три года здесь я не в силах.       — Ты — псих и камикадзе, — пробормотал Бейн, убирая руку друга и отодвигаясь сам, чувствуя неловкость из-за секундной заминки и мыслей о том, как дыхание друга касалось его щеки. — А если ничего не получится? Если…       — Все получится, — уверенно заявил Эрик, широко улыбнувшись и поморщившись, когда ранка, стягивающая губу, дала о себе знать. — Вот увидишь, я все смогу.       Больше ребята о побеге не разговаривали, и Магнус понадеялся, что Эрик забыл о своей затее. Подросток ни слова позднее не сказал о желании покинуть приют.       Что за жизнь их ждет за воротами приюта, когда у них нет ни образования, ни хоть каких-то денег в кармане на элементарные расходы? Им светило бродяжничество, а Магнус хотел добиться в жизни хоть чего-нибудь, чтобы его родители, наверняка наблюдающие за ним с небес, гордились сыном.       Именно поэтому Магнус так старательно добивался успехов в учебе. Он усердно конспектировал, зубрил, порой даже по ночам, всегда первым тянул на уроке руку, не забывая при этом в свободные минуты размышлять о том, куда бы в будущем ему хотелось уехать учиться после того, как он закончит школу.       Учителя восторгались знаниями мальчика, часто сравнивая его с другими, что делали весьма не корректно, порой тыча безалаберным школьникам выдающимся умом их одногодки. Из-за этого у Магнуса не было друзей, зато имелись недоброжелатели, которые готовы были пойти на все, что угодно, чтобы выставить на посмешище. Защищал его Эрик, выступая вперед и закрывая, никогда не давая в обиду.