Fatherless, Friendless, and Damned

Когда они уже различают вдали легендарные небоскребы Харренхолла, в небе все чаще появляются самолеты, снег все в большем количестве мест до самой земли разворочен следами бомбежки – следи за небом, – а мороз становится таким крепким, что идти можно, только закутавшись так, чтобы даже глаз целиком не было видно в разрезе балаклавы. Но даже почти ничего не видя, Джон все равно то и дело цепляется за небоскребы взглядом – до Зимы они определенно были впечатляющими, изящными, окутанными светом и желтоватым смогом башнями высотой в километр каждая, звенящими от стекла и постанывающими на ветру блестящим металлом витых поддерживающих конструкций, вмещающими в себя целые небольшие города, но теперь они только холодно топорщатся вверх ледяными пальцами мертвеца, и когти шпилей на их верхушках режут небо. Джон, Рамси и Давос вскоре проходят действительно опустевший Дарри и подходят к Харренхоллу со стороны аэропорта. Летное поле было огорожено до Зимы, но сейчас сетка разорвана в нескольких местах, скорее всего, мародерами или беженцами из Дарри и Харроуэя, так что они беспрепятственно заходят на пустые взлетно-посадочные полосы: все самолеты, очевидно, покинули город еще во время эвакуации. Все, кроме одного. Джон замечает его еще издали, но его пульс заметно учащается, когда он понимает, что полоса для того утопает в окружающем снегу. Недавно расчищенная полоса. Он прилетел недавно. Прилетел и просто стоит здесь, безупречной формы истребитель-бомбардировщик, как будто изогнувший свою металлическую шею и приподнявший кабину из мягкого, рыхлого снега. Почти целиком окрашенный в цвет свежих сливок, он слегка теряется в валящих с самого утра рассыпчатых снежных хлопьях, выделяясь разве что носом, кромкой фонаря и мотогондолами, как будто покрытыми расплавленным и застывшим матовым налетом темным золотом. На гладком боку той же темно-золотой эмалью выведено его собственное именование – "Визерион", а темно-красной и черно-золотой на хвосте – знаки государственной принадлежности, трехглавый дракон и наклоненное копье со свисающей с острия связкой черепов. И хотя Джон не слишком хорошо разбирается в авиатехнике, даже он понимает, что этот небольшой, легкий и изящный истребитель должен принадлежать к какому-то новому поколению, потому что ни таких, ни подобных машин ему раньше видеть не доводилось. Но эта мысль на самом деле не слишком занимает его: он просто слепо шагает навстречу истребителю по снегу, еще даже толком не понимая, что никто не будет просиживать зад в кабине на морозе, когда Давос успевает прихватить его за рюкзак. – Я думаю, его бы не оставили здесь без охраны, Джон, – негромко говорит он, кивая в сторону занесенных снегом, слепо пялящих на них свои темные стекла терминалов, и Джон согласно останавливается, увидев несколько почти занесенных дорожек глубоких следов от истребителя к одному из них. Они втроем подходят к терминалу, обойдя истребитель – собаки немного отстают, ворча и утопая лапами в глубоком снегу, – но обнаруживают, что застекленная стена первого этажа изнутри плотно заложена мебелью – видимо, местные жители решили не слишком рассчитывать даже на толстое стекло, усилив его против мародеров и упырей еще и внутренними баррикадами, – а за крепко запертыми стеклянными дверями в тени высокого навеса, слегка просевшего под снегом, все равно ничего толком не видно. Джон еще немного вглядывается в темноту, приложив руку к холодному стеклу, но никто не реагирует ни на его силуэт, ни на глухой стук, и только когда он уже поворачивается обратно, пожимая плечами, его оглушает искаженный мегафоном громкий голос: – Кто вы? Поморщившись и глянув на задравших головы Давоса и Рамси, Джон тоже отходит из-под навеса, щурясь, прикрывая глаза рукой и смотря на крышу невысокого, в два этажа, харренхолльского терминала. Человек со строгим лицом под толстой серой шапкой и винтовкой на груди отводит мегафон в сторону и выглядит чуть-чуть нерешительно. – Мы не мародеры, – повышает голос Джон, приподнимая руки и демонстрируя самые доброжелательные намерения. – Мы из института Дара. Это на Севере, далеко отсюда. – Не объясняй, я знаю про институт Дара, – человек снова подносит мегафон ко рту, говоря это, но после, посмотрев на него, плюет и опускает руку. – Да уж… мародеры бы и вправду либо пришли отрядом поприличнее, – он вздыхает, и его немного напряженный, хрипловатый голос без искажения кажется уставшим, – либо прислали еще кого поплоше, чтобы надавить на жалость. Но, так или иначе, мы не принимаем беженцев. Говорите, что вам нужно, и идите восвояси, да благословят вас Семеро. – Мы и не беженцы тоже, – мягко возражает Джон. – Нам бы хотелось переговорить с пилотом того истребителя, если это возможно. – Исключено, – человек мотает головой, и концы его шапки, прикрывающие уши, мотаются туда-сюда. – Добровольческая Святая Сотня Харренхолла обеспечивает безопасность государственных пилотов, а гражданские лица без разрешения… – А если не только гражданские? – видимо, поняв, что это может затянуться, Давос шагает вперед. – Давос Сиворт, генерал двадцатой разведывательно-дозорной бригады, входящей в состав восьмой пехотной дивизии под командованием генерал-лейтенанта Станниса Баратеона. И, во-первых, я бы тоже хотел услышать имя и звание – если такое, как я надеюсь, до сих пор принято в добровольческих отрядах, – а во-вторых, все-таки хотел бы переговорить с пилотами. – Ого, – издевательски присвистывает Рамси, – ради такого момента можно и подарить армии двадцать лет жизни, – но он выглядит довольным, а человек на крыше – растерянным. – Х-хорошо, действительно… – он неопределенно чешет голову под шапкой, явно обескураженный такой настойчивостью. – Меня зовут Бонифер Хасти, просто Бонифер Хасти, никакого звания, но… дивизия Баратеона потеряна, насколько я слышал. – Все-то он слышал, – закатывает глаза Рамси. – Не вся, как видишь, – сдержанно отвечает Давос. – И, я думаю, должны быть еще выжившие, даже если не все из них смогли добраться так далеко на юг. – Хорошо, я передам о вашем прибытии, – наконец решает Бонифер, – только подготовьте документы, если они у вас есть, – и он отходит куда-то назад. На морозе, едва сглаживаемом падающим снегом, разбирать вещи в поисках карточек нелегко, но они справляются с этим и собирают все в руках у Давоса как раз тогда, когда открываются двери. – Бонифер! – и мальчишеский голос из-за них такой звонкий, что сразу царапает барабанные перепонки. – Мы же не дети, и тем более не твои, не нужно такой охраны! – А я говорю, что вы находитесь под моей защитой, пока не покинете Харренхолл, – отмахивается Бонифер, выходя наружу с винтовкой наизготове. Вблизи его лицо кажется еще более строгим и уставшим, и следом за ним выходят два таких же угрюмых и потрепанных вооруженных человека, замотанных шарфами по самые глаза. А уже за теми Джон видит, кажется, и самих пилотов. Тот, что говорил, опознается сразу – высокий, стройный и ладный, он плотно закутан в черные летные куртку и штаны, поверху стянутые ремнями, но, несмотря на них, толстые перчатки и ботинки, шапки на нем нет, и слабый ветер колышет его коротко стриженные белоснежные волосы вокруг открытого мальчишеского лица с еще не стершимися детскими чертами – аккуратным прямым носом, широким и капризным, но улыбчивым ртом и пурпурными с синеватым отливом глазами, обрамленными длинными, такими же белоснежными ресницами. Валириец. Как и твой отец. Джон думает, что пилот, может быть, даже слишком похож на Рейегара, и слегка винит себя за эту мысль, потому что еще чего не хватало – думать, что все валирийцы на одно лицо. Но он отводит взгляд от него в любом случае, не желая даже создать впечатление, что пялится на инаковость, и быстро смотрит на второго пилота. Та тоже не носит шапку, и ее густые, иссиня-черные волосы собраны над бледно-голубым воротом форменной дорнийской куртки в толстый и тугой пучок, немного растрепавшийся поверху короткими кудряшками. Лицо у нее дерзкое и яркое, с огромными карими глазами, утопающими в густых угольных ресницах, слегка задранным носом – левая ноздря проколота и оплетена маленькой сережкой-змейкой – и каким-то развращенным ртом. – Ладно, спасибо за теплый прием, парни, но дальше мы и сами справимся, – тем временем говорит первый пилот, быстро оглядев всех. – Генерал Сиворт, я полагаю? – он вопросительно смотрит на Давоса, тот кивает, и пилот с яркой, но не шутливой улыбкой отдает честь. – Капитан шестого штурмового батальона первого авиационного полка девятнадцатой бригады армейской авиации "Гриф", – он отчеканивает это так быстро, что Джон не успевает понять, как в его голове вообще удерживаются все эти числа, – Эйегон из рода Таргариенов, сир. Джон вздрагивает. Конечно, это ничего не значит, но он вздрагивает. У валирийцев свои вековые традиции и замкнутая родовая культура с собственными языком и обрядами, что до сих пор зачастую является поводом для неприязни и дискриминации – с их стороны и в их сторону. Они даже с обыкновенными фамилиями не примирились, и в документы у большинства из них внесена вместо нее общая фамилия рода. Но это ничего не значит. Таргариены – самый крупный валирийский род из сохранившихся, по крайней мере, известный Джону и до сих пор, даже после геноцида прошлой Зимы, имеющий влияние в столице, и то, что и его отец, и капитан Эйегон происходят из него, не делает их родственниками и вообще ничего не говорит о близости их семей. – Рад видеть хоть кого-то из вашего корпуса живым. И сочувствую понесенным потерям, – Эйегон тем временем, проглядев протянутые документы, произносит это без настоящего сочувствия, и хотя улыбка сходит с его лица, самые уголки рта выглядят так, будто он готов снова улыбнуться в любую секунду. Это чем-то цепляет Джона, он не поймет, приязненно или нет. – Наш корпус потерял больше двадцати тысяч человек за эти семь месяцев, а, насколько я знаю, от вашего вообще почти никого не осталось, сир, – а вот теперь он слегка хмурится, и Джон думает, что то ли ему тяжеловато дается внешняя смена настроений, то ли он жалеет о потраченном ресурсе куда больше, чем о самих людях. Это немного напоминает ему себя – и Рамси. – Не… не надо этих "сиров", Эйегон, – вдруг как будто со смущением говорит Давос. – Ты не мой подчиненный. К тому же это я пришел просить у тебя помощи. – Хорошо, Давос, – с неожиданным пониманием реагирует Эйегон, все-таки снова улыбаясь. – Тогда… что за помощь тебе нужна? – В первую очередь я хотел бы доложиться высшему командованию о произошедшем в лабораториях "Дредфорта". Так же хотел бы поделиться своими наблюдениями касательно перемещения упырей и общей ситуации на севере – я пешком преодолел весь путь от лабораторий до Харренхолла, побывав в Винтерфелле, в Белой Гавани и на Перешейке, и мне есть, что рассказать, особенно о проживающих в Белой Гавани сотнях человек, не обеспеченных никакой защитой. И, разумеется, я хотел бы получить новые распоряжения, новое командование и вернуться в строй так скоро, как это будет возможно, – Джону почему-то кажется, что в горле у Давоса горько, когда он говорит все это. Он не может объяснить, но это как-то связано с тем, что они ни разу не говорили с ним ни о Станнисе Баратеоне, ни о семье Джона. У каждого из них свои больные места, но они должны продолжать идти. – Разумеется, это все выполнимо, – кивает Эйегон. – Но у нас на "Визерионе" почти нет свободного места, и я бы предложил тебе остаться в Харренхолле под охраной Бонифера Хасти и его Сотни, пока за тобой не прибудет транспортный самолет. Я отправлю его сюда немедленно, и кто-нибудь из наших по возможности доставит тебя в штаб корпуса. – Да, конечно. Вот только… – Давос смотрит на него, как будто и не ожидал никакого другого ответа. – Это, как ты уже знаешь, Джон Сноу, – он слегка поворачивается к Джону, – и, боюсь, его миссия не может ждать ситуации "по возможности". Институт Дара закончил свою вакцину. Он закончил свою вакцину. И ей прямо сейчас транспортировка нужна куда больше, чем мне. Эйегон моргает раз, а потом переводит слегка ошеломленный взгляд на Джона. – Это правда, Джон Сноу? – его голос вздрагивает. – У нас есть вакцина? – Да, – Джон отвечает коротко и немного смущенно – и почему-то неуверенно. – Тогда, может быть, хватит уже морозить ляжки? – второй пилот выходит вперед, и ветер шевелит ее жесткие кудри. – Майор Арианна Мартелл, командую девятым штурмовым батальоном первой бригады дорнийской авиации "Змей", – она протягивает руку Давосу, а затем – Джону. – На данный момент выполняю обязанности штурмана "Визериона". И, я вам доложу, место на нем найдется. Мало, но найдется. Толстяка и собак не берем, но вас двоих довезти сможем. – Хера себе, – только и реагирует Рамси, машинально придержав оскалившуюся Иву за холку. – Не "хера себе", а весовой лимит, – парирует Арианна. И пока Рамси находит, чем это сходу перебить, Джон уже возражает, частично неожиданно для себя, частично – нет. – Нет. Нет, послушайте, я не… я тоже могу подождать здесь транспортный самолет. И не могу оставить Призрака, – он немного запинается, потому что никогда не сможет объяснить им. – И я не хотел бы оставлять здесь Рамси, – не из-за тех причин, которые можно придумать на ходу, но он никогда не объяснит – он объяснит им позже. – Он сопровождал меня от самого института и работал над вакциной вместе со мной и другими. – Послушай, солнце, я это все понимаю, – щурится Арианна, – и ты очень милый, когда краснеешь, но ни места на "Визерионе", ни терпения у меня больше от твоих слов не станет. Так что давай ты сейчас просто согласишься, и мы не будем доводить до того, чтоб я тебя через плечо перекинула и силком понесла, – она ниже Джона почти на голову и смотрит на него, задрав подбородок, но он почему-то не сомневается, что она может это сделать. А Эйегон вдруг сильно пихает ее локтем в плечо – совсем по-детски – и улыбается краем рта. – Во-первых, если ты сказала это, чтобы я не выглядел дураком, который сначала говорит, что места нет, а потом передумывает, то я ведь все равно так выгляжу, – он почти смеется. – Но, надеюсь, генерал Давос и сам понимает, что есть разница между ним – и создателем вакцины. И по-хорошему, раз уж мы летим обратно без бомб, крошка "Визерион" как-нибудь сможет выдержать немного лишнего веса. А во-вторых, – и он немного прихватывает Арианну за подбородок, разворачивая ее лицом к себе, – если ты все-таки не хочешь, чтобы я выглядел дураком, не флиртуй с ним. – "Не флиртуй с ним, сир", ты хотел сказать, – с насмешкой поправляет его Арианна, легко высвобождаясь и упирая руки в бока. – Я все еще старше тебя по званию, капитан. – Так точно, майор Мартелл, сир, – но его пурпурные глаза только смеются и искрятся, как снег на солнце. – Виноват, все время забываю об этом, сир. Надеюсь только, ты войдешь в положение – у нас тут, на высоте, такой ветер свищет, отца родного забудешь, не то что чужое звание. Да и пока еще разглядишь толком, кто это там внизу… – Не забывайся, капитан. С земли-то тоже можно атаковать, не только с воздуха, – Арианна выбрасывает руку и ловко прихватывает его между ног, и Эйегон, прикусив губу, безобидно поднимает ладони. – И опять виноват, майор. Видно, все-таки спутал тебя с одной девицей, которая меня этой ночью так же хватала, да не так. Не твоя ли это женушка была часом, сир? – Это ты мне скажи, – щурится Арианна и, отпустив его и скрестив руки на груди, поворачивается к остальным. – Ну ладно, раз ты пилот, тебе и отвечать. Все – значит, все. Предупреждаю только, что кому-то тогда лететь придется одной ногой в сортире, а головой – в микроволновке, но, клянусь богами, предложения лучше вы сейчас все равно не получите. – Хах, а вот когда мне мать про армию рассказывала, то как-то опустила подробности с горячими дорнийками, щупающими тебя за яйца, – Рамси тоже скрещивает руки, глядя на Арианну. – А так бы, может, пошел служить и сейчас горя не знал. У вас там как вообще, много таких… женушек? Или по одной на батальон выдают? А то мне б тоже помассировать там не помешало, все смерзлось уже без женской руки, а в очереди с солдатней стоять неохота, – он грязно ухмыляется, смотря на Арианну сверху вниз. – Ты за других не переживай, пощупать тебя и я могу, – а Арианна глядит на него в ответ без нотки смущения. – Только вот что-то мне подсказывает, что тебе не понравится. – А ты попробуй, – все так же неприятно склабится Рамси. – Может, и попробую. Может, даже раньше, чем ты думаешь, – хмыкает Арианна и, по-армейски развернувшись, решительно направляется в сторону "Визериона". – А пока лучше заткнись и поторопись! Пончика у меня нет тебе перед лицом помахать, но такому задроченному нерду и мой зад сойдет, так что давай, живее, живее! – Не провоцируй ее, если не готов ругаться, – походя замечает Эйегон, взмахом ладони наконец прощаясь с Бонифером и его людьми. – Может, это и стереотипы, но кровь у нее горячая, и ей такое только в радость. Мы редко говорим с кем-то не по внутренней связи, а там особо не поболтаешь, и она все время скучает по возможности… с кем-нибудь поцапаться. И… дичает немного, – с сомнением добавляет он, идя следом за ней. – Ну, может быть, не только она, – но Рамси только продолжает ухмыляться, сунув руки в карманы, а Джон передергивает плечами, стряхивая нападавший снег. Его резко обжигает чужими молодостью, свежестью и горячностью, чужой живой человечностью, и он как-то болезненно вспоминает, что и он, и Рамси вряд ли старше их новых знакомых, скорее даже младше. Но, говорят, в валирийцах текут кипящая драконья кровь и жгучий огонь, а в дорнийцах – нагретый мед и каленая сталь. А все, что есть у Джона – это снег, и волчий запах, и снег, и еще немного снега. Но он не жалуется и просто привычно загребает его ногами, как и Призрак, торопливо шагая следом за полыхающими жизнью южными летчиками. Места внутри "Визериона" оказывается действительно предельно мало – за небольшой кабиной, в которую они поднимаются по лестнице, находится только пространство под узкое спальное место, кухонный уголок и биотуалет, но даже когда Эйегон убирает все лишнее в ниши – пока Арианна опускается в штурманское кресло и, надев авиашлем, отдает короткие приказы подчиненным, – сильно свободнее не становится. Так что, когда сам Эйегон садится за штурвал, Джон, Давос и Рамси набиваются в маленькое пространство, как сардины. И, обернувшись раз, Эйегон хмурится, но все-таки обещает, что даже если они будут лететь осторожно, то все равно где-то через час уже будут в штабе, и это действительно впечатляет Джона: идти пешком им потребовалось бы месяц, а этот потрясающий истребитель доставит их в штаб корпуса всего за один час. Арианна прохладно предупреждает, что взлетать в снег будет непросто, и если кто-то не готов к тому, чтобы стукнуться – хотя она выбирает другое слово – головой об обшитый потолок, то лучше отказаться сейчас, потому что ремни она им ниоткуда не достанет – и еще одно другое слово – посреди заснеженной пустоши. Но они все-таки взлетают – Джон сидит на полу, вжавшись в стенку, обняв Призрака и даже через кучу одежды чувствуя горячее плечо притиснувшегося к нему Рамси, тоже взявшего Иву на руки. Угол шкафчика для инструментов и острый край какого-то закрепленного контейнера упираются Джону в другое плечо и бок, но он не возражает, даже когда перегрузки при взлете очень болезненно вдавливают его в них. Рамси слегка поворачивается, пользуясь тем, что Давос прикрыл глаза – явно борясь с давлением и, может быть, тошнотой, – и поднимает руку, касаясь виска Джона и прибирая его выпавшую взмокшую прядь под балаклаву. – Все в порядке, волчонок? – он говорит почти не слышно в шуме – едва можно разобрать слова, даже сидя предельно близко – и так нормально, что Джон тоже вдруг резко чувствует приступ тошноты, но кивает. – Я бы хотел обнять тебя сейчас, – говорит Рамси, и его глаза такие же холодные, как когда он убил одного из вольных неподалеку от рощи чардрев, – и чтобы они все видели. Хотел бы прижать тебя поближе, чтобы все видели, что ты мой, – он кладет горячую – даже через одежду – ладонь Джону на бедро и плотно сжимает, соскользнув пальцами к непроизвольно поджавшимся яйцам. – Не надо, – а Джон резко сводит ноги, стараясь не обращать внимание на то, как вдруг его завело это прикосновение. – Мы ведь не будем врать им. По крайней мере, сразу, – он выбирает что-то неопределенно-нейтральное в ответ, легко покраснев, – и неловко сует руку Рамси между ног, несколько раз слегка сжимая его яйца через влажные штаны и промерзшую перчатку. – Ты ведь этого хотел? – он спрашивает прямо, стараясь увести тему от чего-то другого, что, кажется, ощущают они оба – и что явно не закончится ничем хорошим для одного из них. Чего-то, из-за чего Рамси начал этот странный разговор. Чего-то, из-за чего Джон чувствует себя так взволнованно – и почти свободно. – Я хочу трахнуть тебя в рот сегодня, – Рамси наклоняется к самому его уху, чтобы сказать это, и тихо прихватывает мочку губами. И отстраняется, когда давление наконец ослабевает, и Давос открывает глаза. – Вот поэтому я когда-то выбрал пехоту, – он сглатывает и мотает головой, оттягивая шарф с лица. – Ничего, если еще полетаешь с нами, привыкнешь, – отзывается Эйегон, не поворачиваясь; в кабине еще шумно, но уже не так сильно, и им всем достаточно слышно друг друга, если повышать голос. – Чем больше тошнит сперва, тем сильнее влюбляешься в этих крошек потом, так говорят. – Ну, ты-то уж наверняка на радостях себя обблевал, как первый раз за штурвал сел, – со смешком отмечает Арианна. – А знаешь, нет, – задумчиво отвечает Эйегон, – в этом плане все нормально прошло. Зато вот когда тебя встретил, солнце… – О да, это я помню. "Что это за наглая дорнийская сука и почему она командует мной, па-апочка?" – вот что было написано на твоем лице, – дразнится Арианна нарочно высоким голосом. – И, может быть, я все еще не изменил это мнение, – шутливо парирует Эйегон. – Как и я – свое, – усмехается Арианна. – "Что это за белоснежная куколка, подкладывающая носок в штаны своей капитанской формы?". Хотя… ладно, один сюрприз здесь был, должна признать, – она неприятно смеется. – Ладно, сменим тему, – Эйегон тоже посмеивается. – Значит, пехота, да, Давос? Расскажешь нам? – О пехоте? Или о "Дредфорте", Белой Гавани и остальном? – улавливает тон его вопроса Давос, все пытаясь усесться удобнее. – О "Дредфорте", – неожиданно серьезно отвечает Арианна. – Мы почти ничего об этом не знаем, кроме того, что дивизия Баратеона перестала выходить на связь – и фотографий наших разведчиков с воздуха. – Ну… – Давос вздыхает, снова потягиваясь к своей отросшей, каштановой с проседью, бороде и снова резко опуская руку. – Лаборатории приняли на себя один из основных ударов – в основном из-за вируса, быстро распространившегося среди экспериментальных объектов, – и хотя, на первый взгляд, не представляли особой угрозы, так как в них содержались в основном опытные образцы… – и он рассказывает пилотам то, что Джон и так знает от Рамси. И хотя тот мог бы рассказать куда больше – и про будто притянутых запахом крови упырей, и про зараженных и умирающих сотрудников, – они двое вообще мало о чем говорят другим людям и сейчас не делают исключения. Джон думает, что это изменится совсем скоро, но пока ощущает только руку Рамси, будто случайно лежащую на полу рядом с его ногой, и его кончики пальцев, то и дело невзначай касающиеся бедра. – Но мы почти не видели упырей в последнее время, по крайней мере, на открытых областях, – говорит Джон вдруг, как будто пробуждаясь от какого-то тягучего, усталого сна, когда Давос, обсудив уже с обоими летчиками вкратце вопрос возможной защиты Белой Гавани, в своем рассказе доходит до Перешейка. – Давос говорил о зараженных Близнецах, но… – Не обманывайся, Джон Сноу, – сухо прерывает его Эйегон. – Да, на открытых областях, особенно ближе к югу, сейчас и вправду редко какого мертвяка встретишь, зато на севере точно открылись врата в седьмое пекло. Двадцать тысяч человек погибли, я говорил уже об этом, и это только наш корпус, еще не меньше потерь у второго корпуса – того, что на островах, – а восьмой, видимо, все-таки полностью уничтожен, дивизия Баратеона была последней, поддерживавшей с нами связь, – он ненадолго замолкает. – И знаешь, Джон Сноу, я вот все время жалуюсь на то, каково нам здесь, на то, что мы даже не можем развернуться в полную силу и разбомбить хоть пару кишащих упырями городов: у нас тоже еще достаточно не эвакуированных гражданских, и к ним приходится направлять пехоту. Но на севере… – он качает головой. – В общем, вы очень умно сделали, что не стали пробиваться ко второму корпусу: железяне сейчас по уши в дерьме и расстреляли бы вас без спроса еще на подходе, – да, Джон вспоминает встреченный ими еще много месяцев назад отряд – и согласен, и не согласен с Эйегоном, – да и вообще, – Эйегон секундно переглядывается с Арианной, – наш любимый Виктарион, – они произносят это почти хором и с какой-то издевкой, кажется, понятной только им двоим, – не тот человек, которого вы хотели бы встретить. Как и многие сейчас, впрочем… Так что да, вам повезло наткнуться именно на нас, а не на железян или какое-нибудь дотракийское ополчение. – Дотракийское ополчение тоже за нас? – с удивлением спрашивает Давос. – Да… с некоторых пор, – покашливает Эйегон. – Эссос так и не согласился на союз, но… в общем, здесь своеобразная ситуация. Хотя, конечно, и не скажу, что от дотракийцев так уж много пользы… – …но они принимают на себя основные потери, и нас это пока устраивает, – отрезает Арианна. – Ага, – соглашается Эйегон. – И сколькими… силами мы располагаем на данный момент? – наконец прямо спрашивает Давос, подтянув колени к груди. – Если Совет принял помощь дотракийцев, дела, видимо, совсем плохи? – Ну, Совет не то чтобы принимал помощь дотракийцев… – Эйегон приподнимает руку над штурвалом, неопределенно покачивая ей. – Я сказал, у нас сложилась странная ситуация, и мы… не обо всем оповещаем Совет, скажем так. Потому что Совет сидит себе в столице, а упыри, знаешь ли, уже ломятся в нашу дверь. – И кто это в штабе решил не оповещать Совет? – судя по тону, Давосу услышанное очень не понравилось. – Неужели сам Гарри Стрикленд? Если он все еще командует вашим корпусом. – Варис и Лисоно Маар решили это. И, разумеется, Гарри Стрикленду пришлось согласиться, – в голосе Эйегона скользит усмешка. – Ну, допустим, кто такой Варис, я знаю, – кивает Давос. – А этот Лисоно?.. – Тоже из Совета, – вклинивается Арианна. – И лучше давай закроем эту тему, Давос, о'кей? – Да, ты спрашивал, какими силами мы располагаем… – продолжает Эйегон. – Ну, на данный момент около пятидесяти тысяч человек у нас, в шестом корпусе, во втором… сколько там? – Около семидесяти тысяч. По крайней мере, так последний раз сообщал нам наш любимый Виктарион, – в этот раз Арианна говорит это почти без усмешки. – И еще какое-то количество каменных людей, но острова не любят отчитываться о них. – Да. Еще у первого корпуса, северного, должно быть около ста пятидесяти тысяч, учитывая, что к ним присоединился пятый, западный, и включая резерв Долины, плюс около двадцати тысяч Детей "Дредфорта". Но сходу точно не скажу, связь с севером у нас – сущее дерьмо, и мы… не всегда успеваем считать потери. И еще ополчение, я вообще не считаю ополчение… – Эйегон вдруг резко звучит устало. – Ну и еще тысяч сто в восьмом корпусе – раньше он поддерживал нас со стороны Простора, но теперь многих оттуда тоже перебросили на север – и резерв в Дорне. – Ясно. А что с техникой? – продолжает допытываться Давос. – Лучше не спрашивай, – отмахивается Эйегон. – У нас было около четырех тысяч самолетов до Зимы. Половину сразу перенаправили на север, и остальные сейчас тоже либо там, либо разбросаны по временным базам, так что у нас в штабе теперь едва триста машин наберется, причем из них на постоянной основе – только сотня, остальные почти все время патрулируют территорию или где-то на вылетах. Он даже не берется отчитываться по другой технике, но все выглядит и без того ясным, и они замолкают. Давос, скорее всего, обдумывает сказанное, Джону особо нечего добавить, Рамси привалился к стенке, прикрыв глаза и глубоко, сонно дыша, а летчикам и без них есть чем заняться. Но Джон еще думает, что они в любой момент могут спросить его о вакцине, так что не вздрагивает, когда после долгой паузы снова слышит звонкий голос Эйегона. Но тот обращается не к нему. – Драконий Камень, это "Визерион", запрашиваю разрешение на посадку, – Эйегон включает связь через селектор, и Джон может услышать, наверное, один из самых приятных и интересных голосов, которые ему доводилось – глубокий и слегка шипящий, на манер старомодных тирошийских певцов, с естественной смешливой ноткой и идеальным западным произношением. – "Визерион", это Драконий Камень, ожидайте, полоса три ноль будет свободна через десять минут, – что-то пощелкивает и потрескивает, заглушая голос, и Эйегон соглашается: – О'кей. У нас еще три пассажира… и две собаки на борту. – Три пассаж… сколько собак? – голос возвращается, и Джон слышит в нем удивление. – "Визерион", только не говорите, что всерьез восприняли идею астапорцев разводить собак в пищу. Они просто шутили… по крайней мере, я надеюсь. – Никак нет, сир, – смеется Эйегон. – Но, кажется, мы везем вам создателя вакцины, сир. – Боги, надеюсь, хотя бы это не собака, – вздыхает голос. Джону не видно, что происходит за окном, но Эйегон жизнерадостно сообщает им об этом: – Погодка – мрак, ребята. Видимость – двести, ветер – восемнадцать в секунду, так что… я постараюсь, конечно, но может немного потрясти. И скажу сразу – если кто-то из вас размозжит голову об обшивку, я никого из вас не знаю и никогда в жизни не видел. – Солнце, а, может, я тогда еще успею взять наш ценный груз себе на колени? Длины ремня нам с ним обоим хватит, – смеется Арианна. – Моего ремня так-то ведь тоже хватит, солнце, – шутливо парирует Эйегон. – Ну, раз у нас есть два ремня безопасности, я лично записываюсь в очередь, – Рамси лениво приоткрывает глаза, глядя на Давоса. – Прости, но, ты знаешь… дорогу молодым. Давос пожимает плечами, как бы разделяя общую шутку, но не смеясь. Еще какое-то время проходит в слегка напряженном и усталом молчании, неприятно щекочущем Джону низ живота, пока Эйегон наконец снова не связывается с диспетчером. – Драконий Камень, это "Визерион". Светлее и тише у нас тут не становится. Запрашиваю разрешение на немедленную посадку. – "Визерион", это Драконий Камень. Повторяю, полоса три ноль будет свободна через десять минут. Ждите. – Драконий Камень, это все еще "Визерион", и мы тут умеем считать до десяти и даже больше, поверь мне, – встревает Арианна. – У вас там какие-то проблемы? – Нет проблем, "Визерион", – после короткого молчания отвечает голос. – Только "Рейегаль". – Ого, – восклицает Арианна, даже наклоняясь ближе к селектору. – Эй, Лягушонок, во-первых, подслушивать молча нехорошо. Во-вторых, ты сколько еще летать собираешься, до ночи? – но ей отвечает только шипение, и она шумно вздыхает. – Лягушонок, ты же меня слышишь. Что у тебя за проблема? – и опять молчаливое шипение. – Лейтенант Мартелл, ответь мне. Ты меня слышишь? – и только после очередного долгого молчания в эфир пробивается самое угрюмое согласие, которое только слышал в своей жизни Джон. – Угу. Слышу тебя, майор. – Что там у тебя, лейтенант? – подключается Эйегон. – А то ты не видишь, какой ветер, капитан, – парирует угрюмый лейтенант Мартелл. – Я уже третий раз захожу на посадку и каждый раз как будто в пекло спускаюсь. – Ничего, тогда всего четыре осталось, – подбадривает его Арианна. – А потом ты разобьешь "Рейегаля", и в пекле буду жариться уже я, потому что мне за него никогда не расплатиться. Так что давай, Квентин, светлее и тише правда не станет, сажай свою машину, ради нашего отца и его банковского счета. Я с тобой, солнце. – И я бы сказал вам не занимать линию, – возвращается диспетчер, – но если вы все сядете сегодня, будем считать, что я этого не слышал, майор. И они все-таки садятся, не без труда и тряски – Джон сразу неприятно бьется виском о треклятый контейнер, крепко прижимая к себе часто дышащего Призрака, а потом ощущает на плече тяжелую руку: Рамси подгребает его ближе, и Джон, неровно дыша, чувствует его низкий, тяжелый запах из слегка расстегнутого ворота куртки. – Ты легкий такой, Джон Сноу, как бы ветром не унесло, – смеется Рамси, обжигая дыханием щеку, и Джону очень не нравится его игривое настроение, но он высвобождается, только когда их крепко встряхивает еще несколько – больше, чем Джону хотелось бы – раз, и самолет уже едет по посадочной полосе. Ноги Джона крепко затекли за время сидения, и он с трудом не соскальзывает со ступеней, спускаясь вниз, в заснеженную и непроглядную, особенно после освещенной кабины, темноту. К счастью, Рамси сразу спускается следом и сам принимает от Давоса поочередно Призрака и Иву, потому что Джон чувствует, что под их весом его ноги точно бы разъехались на льду. Пока он приходит в себя после посадки, а Эйегон и Арианна поднимают лестницу и задраивают люк – им еще нужно загнать истребитель в ангар, – какой-то невысокий человек, тоже в голубой летной форме, вдруг выныривает из темноты и летящих снежных хлопьев, золотистых от размытого света посадочных огней. Он вжимает голову в плечи от холода, натянув капюшон пониже, но Джон все равно может разглядеть его молодое лицо с грубоватыми чертами: крупными веками, толстым носом, похожим на сладкую грушу, и мягким, полным ртом. – Вы правда привезли вакцину? – он еще громко шмыгает носом и выглядит так, будто ему неловко начинать любые разговоры, но Джон все равно качает головой. – Только меня, к сожалению, – впрочем, он пытается улыбнуться. – Но да, мы в институте Дара закончили ее, если ты спрашивал об этом… Квентин, так ведь? – он узнает голос. – Ага, – отвечает Квентин, но больше ничего не говорит, только долго смотрит на него своими выпуклыми, болотисто-карими глазами, в которых пляшут золотые отблески огней. – Ага, а я смотрю, какой ты компанейский парень, да еще словоохотливый, повезло же нам с тобой, – не может не встрять Рамси. – Не смейся, – пихает его локтем Джон, но, похоже, Квентину все равно. – Мы можем пойти к ангару, сестра все равно нас там будет ждать, – он говорит низко и отворачивается, направляясь к огням на краю полосы, и Джон торопится за ним: они вряд ли сориентируются здесь без проводника и, не дай боги, еще угодят под какой-нибудь садящийся самолет. Но хотя Квентин очень быстро шагает своими короткими ногами, вскоре Джон позволяет себе перестать бежать за ним – ссора у ангаров идет на повышенных тонах, и он просто идет на звук. – А я сказал, ты никуда не полетишь! – выговаривает кому-то Эйегон, когда Джон уже может разобрать отдельные слова. – Тирион не даст тебе разрешения, да и никто не даст! – Тебя просто размажет ветром о стены, идиотка! – вторит ему Арианна, но стоящая перед ними во главе небольшого отряда маленькая девица в летной форме, с видными в туманном освещении ангара горящими фиалковыми глазами, розовыми от гневного румянца щеками и белесым пушком на выбритой голове – она совсем с ума сошла от холода, думает Джон, – и не думает уступать. – А я сказала, что там мои люди и гражданские! Упыри, мать вашу, осадили Риверран, и я не собираюсь ждать какого-то хренова разрешения! – она пытается оттолкнуть Эйегона, чтобы пройти, но тот хватает ее за плечи, и она замирает, развернув к нему лицо. – Не смей трогать меня, – она вдруг говорит спокойно, и настроение у всех резко меняется. Один из мужчин у нее за спиной, с открытым под капюшоном лицом, короткой ярко-синей бородой, золотыми усами и яркими голубыми глазами, широко ухмыляется, демонстрируя блеснувший на свету золотой зуб, и поднимает висящую на груди винтовку, почти шутливо – но в то же время нет – целясь в Эйегона. – Ты знаешь, что с тобой будет, если ты сейчас же не опустишь оружие, и мы не сделаем вид, что все погорячились, – Эйегон говорит вдруг тоже спокойно – и серьезно, глядя поверх выбритой головы девицы. Джон чувствует руку, предостережением сжавшую его локоть, и, повернув голову, видит, что это не смотрящий на него Квентин. – А что, мальчик? – смеется синебородый. – Выкинешь нас за борт, туда, откуда мы и так пришли, вместе с нашими самолетами и войсками? – Нет, просто сообщу Варису и Лисоно о грубом нарушении субординации, далеко не первом с твоей стороны, – Эйегон щурится, слегка порозовев. – Хватит. Не марайся об них, Даарио, – бросает девица, ловким движением плеч вырываясь из рук Эйегона. – Пойдем. Нас ждут наши сестры и братья в Риверране, – она шагает мимо Эйегона, и ее люди идут за ней. – Ты же самоубьешься! И "Дрогона" своего разобьешь, тупая ты валирийская сука! – несдержанно кричит ей вслед Арианна, но Даарио только поднимает руку, показывая ей средний палец. – И еще один день с Неопалимой Дейенерис, – вздыхает Квентин, наконец отпуская Джона и снова убирая руку в карман куртки. – Не стоило тебе называть ее валирийской сукой, сестра. – Ты еще поучи меня, Лягушонок, – ярится Арианна, и мышцы на ее искаженном лице вздрагивают, но она все-таки примирительно поднимает ладони. – Ладно, ладно. Иди сюда, жопастый. Ты не умеешь садиться в ветер, но здесь ты прав, я погорячилась, – Квентин подходит, и она закидывает руку ему на плечо, притискивая к себе. – Я люблю валирийских снежинок, этих высокомерных сучек, просто кто-то из них иногда куда большая сука, чем другие. – И вы здесь просто… закрываете на такое глаза? – тоже подошедший Давос слегка кривит рот и подтягивает шарф повыше. – Я сказал, у нас сложная ситуация, – вздохнув, отвечает Эйегон и оборачивается. – Но лучше нам уйти с полосы, я расскажу по дороге в штаб, – позади него, в ангаре, уже слышится гулкий шум, и они все отходят по снегу в темноту. Глянув назад, Джон еще видит выезжающий из ангара истребитель, такой же, как "Визерион", только почти сплошь черный, с кроваво-красной окантовкой, и на борту у него тем же кроваво-красным написано "Дрогон", но его быстро скрывает падающий снег. Джон теперь следует за Эйегоном, Арианной и Квентином, и по его правую руку в какой-то момент вырастает высокая стена из черного камня; ударяющийся о нее ветер и машинный шум позади заглушают звуки, и разговаривать пока действительно нет смысла, так что Джон просто рассматривает эту стену, пытаясь разглядеть ее верх и замечая в какой-то момент, что она вовсе не гладкая, а искусно гравированная, и огромные размытые контуры изображенных на ней драконов теряются в темноте. Джон размышляет о предельной логичности названия этого места, пока они так же молча проходят несколько запертых ворот, и хотя летное поле так и тянется по левую сторону, кажется, не собираясь заканчиваться, после небольшого поворота становится хоть немного тише, и Эйегон, замедлившись, наконец начинает рассказывать. – О'кей. Дело в том, что Дейенерис – Неопалимая Дейенерис, будь она неладна – не совсем… не находится у нас в подчинении, скажу так. То есть она должна бы, как лидер ополчения в том числе, но… – Но, во-первых, ее ополчение – это граждане Эссоса, а не Вестероса, и не обязаны подчиняться нам без заключенного союза, – заканчивает за него Арианна. – А во-вторых… это уже не совсем ополчение. То есть оно было таковым до того, что она сделала в Гисе. Но больше нет. Так что она и ее люди… фактически вольны уйти в любой момент. Так же, как мы фактически вольны в любой момент сдать их любому существующему правительству. – И потерять эти ее потрясающие нелегальные истребители, – вставляет Квентин, снова шмыгнув носом. – Мы даже официально реквизировать их не можем, по-хорошему если. – И люди, не забудь про людей, – продолжает Эйегон. – И дотракийцы, и "Вороны-Буревестники", и "Младшие Сыновья" следуют за ней, как за… по-своему, идолом. Символом. Без нее мы лишимся и их тоже, это определенно. – Подождите-ка. Если мне не изменяет память, "Вороны-Буревестники" и "Младшие сыновья" – юнкайские террористические организации. Так что же такого эта валирийская сучка сделала в Гисе, чтобы они пошли за ней? – спрашивает Рамси, поеживаясь от холода. – Ну… – Эйегон усмехается, но выходит у него невесело. – В какой-то мере она повторила достижение Красных Королей, если вы о них слышали, только увеличила их счет с двух городов до четырех. То есть сначала, с помощью истребителей своего отца, она возглавила ополчение и частично разбомбила зараженный Кварт. А позже повторила это с Юнкаем и почти полностью уничтожила зараженные Астапор и Миэрин. Разумеется, не эвакуируя оттуда гражданских. И хотя, казалось бы, это должно было просто обернуть против нее весь Эссос, но среди определенных слоев населения… – …везде есть радикалы, одобряющие такую "решительную остановку распространения вируса". Те, для кого меры правительства и армии слишком… "слабохарактерные", – опять заканчивает Арианна. – Радикалы и террористы. – Хах, то есть глава нескольких террористических организаций сейчас вдруг играет за хороших и этим бесит и Совет, и правительство Эссоса? – скалится Рамси. – А знаете, мне это нравится. Девчонка умеет расставить приоритеты и не нянчится с убогими, и у нее славные железные зубки и крепкие яйца. А что еще надо во время Зимы, чтобы выжить? Хайль, Красные Короли, – он неприятно смеется. – Ну, тогда можешь примкнуть к ней, как только она вернется, – пожимает плечами угрюмый Квентин. – Она, говорят, всяких бомжей принимает, лишь бы в рот ей смотрели. – Вроде вас, у-нас-осталась-сотня-самолетов-от-четырех-тысяч? – парирует Рамси. – Ага. Вроде нас, – неожиданно соглашается с ним Арианна, и Джон замечает в ее темных глазах злость – и подавленное чувство вины. – Зато у нас теперь есть дотракийское ополчение, которое не знаешь, куда девать, – пытается приободрить ее Эйегон. – И несколько группировок, за сотрудничество с которыми нас мгновенно разжалуют и отправят под суд. И Безупречные Астапора, не забывай о них. – Она привела еще и Безупречных? – продолжает искренне восхищаться Рамси. – Нет, лаборатории Астапора – это, конечно, не "Дредфорт", но они тоже производят достойные образцы. И… тогда у меня есть только один вопрос – почему вы все еще не присоединили их к Детям? – Потому что теперь это Вольные Безупречные Астапора, – меланхолично отвечает Квентин, вслед за Эйегоном и Арианной наконец сворачивая к тянущейся от стены освещенной галерее. – Подожди… что? – а Рамси даже притормаживает, приподнимая бровь. – Вольные, – повторяет Арианна. – Свободные. Независимые. Она разбомбила и лаборатории, и военную базу Астапора и освободила их. – Но нельзя… нельзя освободить Безупречных, – Рамси никак не понимает. – Если только ты не Неопалимая Дейенерис, – кивает Эйегон. – Ее сердце милосердно, и она пытается социализировать их обратно. Не спрашивай, как это выглядит. – Я и не спрашиваю, я слышу, что это звучит, как шизофазия, бла-бла-бла, – щеки у Рамси горят. – О'кей, можно быть террористом, можно быть Красным Королем – и делать все для того, чтобы Зима закончилась, и использовать для этого Безупречных, или Детей, или каменных людей, или… но нельзя освобождать их! – А мы говорили, что она сумасшедшая? – спрашивает Эйегон у Арианны, и та кивает: – Да, мы говорили. – Ну, видимо, твое вступление в ряды Неопалимой откладывается на неопределенный срок, – замечает Квентин. – Не хочешь, кстати, тогда против нее выступить? Может, отобьешь нам несколько сотен Безупречных, еще не поехавших крышей. – А ты, я смотрю, сегодня особенно разговорчивый, Лягушонок, – огрызается Рамси, явственно продолжая злиться, но больше ничего не говорит, вместе со всеми сворачивая вслед за Эйегоном к зданию, которым оканчивается галерея, первому из огороженного комплекса, в некоторых окнах которого тоже горит режущий с непривычки глаза электрический свет. Эйегон подходит к одной из неприметных дверей и с хрустом зажимает чуть обледеневшую кнопку селектора. – Морской Дракон, прибыли экипажи "Визериона", "Рейегаля" и пятеро гражданских, из них две собаки, на дезинфекцию и санобработку.