Помнящие

Хоть я рискую попасть на обед Волку-бродяге под сводами чащи, Не завоюет мой голос звенящий Сила оружья и горстка монет. Через ограды и строгий кордон. Я прохожу, ничего не теряя - Что вы возьмете с меня, разгильдяя? Мне не указ человечий закон.* Дорожить бесполезною жизнью смешно, Если все потерял в последнем бою. Залпом пьет менестрель золотое вино. -Что ж, славить так славить. Я вам спою.** Мэлхо всегда был своего рода аристократом. Белоснежные рубашки из тонкой ткани, тонкие золотые браслеты на запястьях, всегда чистые расчёсанные волосы, спадающие золотыми волнами по плечам...Он пил только лучшее вино, в лесу он никогда не опускался на колени, чтобы cрезать гриб или рассмотреть цветок - боялся испачкать одежду. Движения его были невероятно изящны. С оттенком небрежности, что лишь усиливало впечатление. Красивый тонкий почерк, высокомерный взгляд... Файэрэ всё время подговаривал своего друга Айтии, летописца, извалять Мэлхо в осенних листьях и посмотреть, что с ним будет: сгорит, как в огне, будет кричать от боли или же грязь просто его не коснётся, как в известной поговорке. Хотя это сейчас она известная, а тогда... кто же её придумал? И о ком? Файэрэ, честно говоря, завидовал Мэлхо. По двум причинам. Во-первых, что уж говорить, Мэлхо был и красивее его (не было девушки, чьё сердце не замирало бы не то что при звуках его песни, а при одном взгляде на то, как луч солнца играет в его тёмно-золотых волосах) и талантливее. Его сильный глубокий голос взлетал под своды залов Твердыни и без стука входил в любое сердце. Его тонкие пальцы легко скользили по струнам лютни или арфы, он помнил сотни сложнейших мелодий и легко импровизировал. Но это было даже не главное. Мэлхо не помнил, да и не мог помнить никаких вишен - он родился и вырос в Твердыни. У Файэрэ был такой период, когда он ХОТЕЛ НЕ ПОМНИТЬ - зыбкое благополучие Твердыни, этот новый мир, который они создали, и который, хорош он был или плох, был их миром, вполне устраивал его в отличии от Энно, который хранил свою боль, как священную тайну, считая память не только проклятием, но и Даром. Потом только Файэрэ понял, что не сможет забыть. И жить без этого тоже не смог бы. Но это потом. Тогда же Фэйэрэ казалось, что лёгкость, беспечность, бесстрашие и некоторое высокомерие Мэлхо происходили как раз оттого, что менестрелю НЕЧЕГО было помнить. Тано всегда улыбался, когда видел Мэлхо. -Тебе бы перед Валар петь, - подначивали менестреля, - Белое с золотом - цвета изначальных. -Хороший менестрель перед кем хочешь споёт, - говорил Мэлхо, тряхнув головой, - придёт время - ещё всех вас из плена выкуплю за песню! Учитель, ну почему я обязательно должен носить чёрное? Где это написано? Это ограничение моей свободы! Учитель молчал и печально улыбался. -Ты слишком чист и хрустален, - сказал однажды Файэрэ, - а менестрель спит на камнях, завернувшись в серый плащ, попадает под дождь, пахнет костром и подолгу не меняет одежды в пути. -Суть менестрельства не в том, чтобы напоминать лесного зверя, а кто считает иначе, тому, видно, легче удаётся облик скитальца, чем песня, - обрезал Мэлхо. Трактир был скверный. Хуже....ну, конечно, есть куда, но, пожалуй, не очень много. Близко к границе с пустынными землями, то есть, приличных посетителей отродясь не бывало, всякий сброд ошивается, по половине тюрьма плачет...плакала бы, если бы ей было до этого. Зато можно особенно не беспокоиться о том, что говорить и как выглядеть. Фэлкон вошёл и присел за свободный стол. Скольких усилий ему стоило отговорить телохранителя ехать с ним! Человек он, конечно, хороший, преданный...Но, к сожалению, твердолобый. И человек, как ни крути. Кроме того, в таком деле нужно быть одному. Убьют? Кто и зачем? Хотя да, найдётся кому, но бывший менестрель отнюдь не пренебрегал уроками мастера клинка, да если и убьют... нет, конечно, безрассудство, очень многим тогда скверно придётся, но ради такого дела стоит рискнуть. Начальник тайной стражи очень доверял своим осведомителям. Почти все они, хоть и не из Тех, были обязаны ему жизнью и ещё ни разу не подводили. А иначе, будь он таким, как большинство людей его должности, тут же встал бы, хлопнул ветхой дверью трактира, взвился на коня и там, в столице, устроил всем грандиозный разнос: "Не он!!!" Ну не мог это быть он, не мог быть тот, за кем так пристально следил начальник тайной стражи эти долгие месяцы. Кто так обидно, ловко и неуловимо ускользал от соглядатаев, кого он сам сейчас увидел впервые. Впервые - в этой новой жизни. По столам гремели кружки, кулаки и игральные кости, служанки швыряли оловянные тарелки на столы, будто миски цепным псам. Невозможно было понять, как в таком грохоте, сопровождаемом шумом пьяных голосов, вообще кто-то мог бы петь. Сам Фэлкон не припомнил бы того, кто смог, хотя на пирах при Нуменорском дворе были искуснейшие певцы. Однако в этом трактире был менестрель. И он пел. Фэлкон сидел слишком далеко и не мог разглядеть его хорошенько, да и лица было не видно - длинные грязные волосы непонятного цвета закрывали лицо и пол лютни незнакомца. Он был закутан в грязно-зелёный плащ и сидел вполоборота, держа на коленях лютню. У него был сильный и звучный, хотя и довольно хриплый - не то от простуды не то от выпивки - голос. Славь святую любовь! - так взойдут еретик И его госпожа - на единый костер: Сталь оков и огонь обвенчают двоих, Станет словом обряда для них - приговор. Пламя к небу рванется - два алых крыла, Память дымом истает, костер догорит: От великой любви - только прах да зола, Только ветер поет, да ворон кружит. Славь великих героев! Тому же, кто смог От воителей Света спасти свой народ, Рухнет, словно проклятье, на горло клинок, И его голова - гляди! - над аркой ворот. И его не оплачут ни мать, ни отец: Он ветрами отпет и дождями обмыт. Вот - великих героев достойный конец!.. Только ветер поет, да ворон кружит.** Посетители, вопреки ожиданиям Фэлкона, вовсе не рвались проучить певца-провокатора за святотатство. Да и с чего бы, собственно? Какой-то трактир в медвежьем углу, наполненный сомнительным людом - таким что свет, что тьма...лишь бы пиво было хмельное да песня душевная. Кто-то даже отбивал такт ногой или не в лад подпевал. Однако на словах "Благородство восславить мне песня велит", у кого-то из слушателей лопнуло терпение: -Ну что завёл скукотень? Что-нибудь нормальное давай! Певец, казалось, не огорчился. Только очень знакомо тряхнул головой, рассыпав по плечам волосы, и запел: -Как на берегу огромной реки Собирал король славные полки. Богу помолясь, шли они на бой, Многие из них не вернулись домой. Красно-синий, черно-белый и багровый стяг, Если ты еще не умер, значит все ништяк, Поскорей точи свой меч, отправляйся в путь, А друзей, родных и близких ты пока забудь. Их враги увидят стяги, задрожит рука, Видно крепко в прошлой битве стукнули врага, Но пришли, и значит драться будем с ними мы, Чтоб опять, опять дождаться следующей зимы...*** Припев уже подпевал весь зал - видно песня легла на душу. Допев, менестрель отложил лютню и принялся за еду, которую поставила перед ним служанка. Фэлкон подсел за его стол. Менестрель делал вид, что не замечает его. А может и правда не замечал. Ел он жадно и не очень аппетитно: в одной руке хлеб, в другой куриная нога, длинные волосы почти макались в подливку. Нет, может и все так едят... все простые люди или все бродяги... -Здравствуй, Мэлхо. Менестрель не повернул головы. -Здравствуй, - повторил Фэлкон. -Вы мне? - бесстрастно ответил менестрель и, наконец, повернул голову. Мда... если бы Фэлкон не был уверен...И теперь уже - если бы не этот голос, хоть и охрипший. Сидящий перед ним человек был небрит, на лбу и от крыльев носа вниз пролегли глубокие морщины, щёку пересекал шрам. Его рубашка, когда-то белая, хоть и из грубого полотна, приобрела со временем неопределённо-серый цвет, в распущенном вороте виднелся грязный шнурок,- Если да, так, во-первых, я не имею чести вас знать, во-вторых, не имею желания знакомиться, а в-третьих, вы и сами меня не знаете, раз назвали чужим именем. Моё имя Лайно. -Лайано, если уж на то пошло, - вздохнул Фэлкон, - Нашёл кому так представляться. Менестрель пожал плечами: -Я не понимаю, о чём вы. Впрочем, говорите, что вам угодно и, с вашего позволения, я бы хотел закончить трапезу один. -Манеры за столом ты сохранил не в такой степени, как умение красиво изъясняться. -Менестрелю это не нужно. Впрочем, если вас не утаивают мои манеры... -А раньше ты думал по-другому, Мэлхо. -Повторяю, сударь, вы меня с кем-то путаете. Впрочем, не буду с вами спорить: большинство людей в молодости думает по-другому, чем в зрелости. Вас что-то ещё интересует? -Ах вот как...- Фэлкон начинал уже терять терпение. Конечно, он не думал, что ускользающий так ловко крамольный менестрель встретит его с распростёртыми объятиями, но такой вопиющей наглости он, по меньшей мере, не заслужил! - Ну тогда меня заинтересовала твоя песня. -Любите музыку? - менестрель кивнул, - Наверняка, и сами неплохо поёте, я угадал? - Это уж было последней каплей. Угадал он! Можно подумать, не он помогал Фэлкону лютню настраивать, даром что младше столетий эдак на... -Люблю, - ядовито прошипел Фэлкон, - особенно про "воителей света", и тайная служба, кстати, такие песни тоже очень любит. У неё, знаешь ли, целый архив их имеется. -Тайная служба не понимает метафор, - с ленивым сожалением констатировал менестрель, - но вы-то, я надеюсь, их понимаете? Как и все эти чудесные люди, - менестрель обвёл рукой зал, - Никто из них не побежит жаловаться в тайную службу, уверяю вас. -А если всё же побежит? - настаивал Фэлкон. -Далеко бежать придётся. А парни выпили так много пива, - менестрель зевнул, - Боюсь, я соскучусь дожидаться здесь тайной службы. Я ж менестрель, меня дорога зовёт! -Эй, песню, менестрель! - крикнул кто-то от соседнего стола. Лайно чуть приподнялся и кивнул. Он небрежно плеснул на руки разбавленного вина из кувшина и вытер о плащ. Нельзя осквернять лютню прикосновением грязных рук - этот закон из менестреля ничем не выбьешь. - С вашего позволения, сударь, кивнул он Фэлкону и начал петь: Лишь сегодня отпылал погребальный костер - Я в последний раз взглянул князю Верных в лицо... Где твое благородство и честь, Нуменор? - Ныне время власти шакалов и псов. Лишь сегодня волей Валар было слово твое, Да немного, видно, нужно, чтобы все позабыть. В королевские одежды подлеца обрядить - Верно, этого довольно, чтобы стать королем. Что ж, была наша вера в жемчугах да в шелках, В золотом шитье, в драгоценных камнях, А сорвали покров - белизна костяка И хохочущий череп - властительный прах. Так давно уже расколоты все зеркала, Чтоб не видеть в них ухмылок довольных скотов. Ветер бьется в пыли - перебиты крыла: То ли морок, то ли в кубке и вправду кровь... ...Так рождаются сказанья о победе над Тьмой, Восхваления сливаются в голодный вой, И во славу победителей кубки звенят... Обнеси, Судьба, этой чашей меня.** Нужно было видеть его высокомерное торжество, сладость и триумф его победы: вот, он сидит за одним столом с начальником тайной стражи и откровенно вливает ересь в восприимчивые умы подвыпивших воинов и бродяг, а он, этот самый начальник, ничего ему не сделает! А значит, он настоящий тёмный менестрель-еретик! И неприязнь к самому Фэлкону была тут не при чём. Да и не было тут никакой неприязни. Было только безграничное, опьяняющее желание пройтись по волоску над пропастью... и ОБЯЗАТЕЛЬНО СОРВАТЬСЯ, удержавшись чудом в последний момент. Фэлкону было и смешно и горько. Мальчишка! Хотя... может этим он заменял радость Творенья, может так получал иллюзию свободы? Однако, балрог побери, после такого хоть один если и жаловаться не побежит, так уж точно поделится со всеми знакомыми. А те со своими. Ну пусть неделя-две... какая, в сущности, разница? Доигрался-таки! Хотя кто его знает, может он раньше что и похуже пел? -Тебе не надоело играть? - тихо спросил Фэлкон, когда песня закончилась. Лайно расхохотался: -Шикарный вопрос менестрелю. А вам не надоело быть начальником тайной службы? -Ты знаешь, о чём я! - Фэлкон повысил голос. -Хм...- менестрель с сожалением осмотрел опустевший кувшин на предмет остатков вина. - Тогда могу задать тебе тот же самый вопрос...А впрочем, если ты рассчитываешь на откровенность, придётся разорить тайную службу на приличную выпивку и переместиться в более уединённое место. Они сидели в комнате на втором этаже. На столе стояло лучшее вино, виноград, свежий хлеб, сыр и мёд. Однако менестрель не притрагивался к еде, вино он тоже только попробовал. Он то изучающе смотрел на Фэлкона, то задумчиво себе под ноги, то перебирал струны лютни. "А он всё ещё красив," - подумал Фэлкон, - "Так, по-человечески красив, как любят женщины файар: небритый, не совсем трезвый, на руках мозоли и мелкие шрамы... а в голове по прежнему сотни стихов, сказаний и несколько языков. -Итак, - нарушил молчание менестрель, - ты о чём-то хотел со мной говорить? -А ты со мной не хотел? -Нет. Я и так знаю, что ты мне сейчас скажешь. И что я тебе отвечу, ты тоже, думаю, догадываешься. -И что же, по-твоему, я бы тебе сказал? -Ты бы сказал "прекрати", - ответил менестрель, машинально кладя в рот виноградину, - Надо же, сто лет уже не ел винограда... Фэлкон покачал головой: -Нет, я бы спросил: "А в чём смысл?" Менестрель хмыкнул: -Каждый из нас ищет смысл, как может. Я ведь тебя не осуждаю. А ты тоже играешь, не в меньшей степени, чем я, только по-другому. Фэлкон задохнулся. Так вывести из себя его давно уже никому не удавалось. -Я вообще-то, - ядовито процедил он сквозь зубы,- всё это время спасал от виселицы детей, которых так и тянет погибнуть геройской смертью, вытаскивал из костров книги, без которых эти дети не могут жить, искал для них работу, которая не загонит их в петлю, желательно, в местах понезаметнее, и всеми другими способами старался сохранить им жизнь! -А я делаю так, чтобы в их жизни был смысл и надежда, - спокойно ответил менестрель. -В их? Или же в твоей за их счёт? Менестрель приподнял бровь: -Оу... И сколько же народу уже из-за меня пострадало? -Нисколько. А ты не задумывался, какой ценой? -Зато я не учу их врать. И, ради всего святого, не надо мне сейчас говорить о разнице в возрасте. -Да нет...- Фэлкон вздохнул, - все остальные думают так же, как и ты. Только чего ты этим добьёшься? Покажешь всем, что всё плохо? И от этого станет лучше? Или покажешь, что ты против? Разве Тано нас этому учил? -А чему? Приспосабливаться? Я не меньше твоего думаю о Тано. Помнишь? - он показал два запястья, - Вот они, мои золотые браслеты! - на запястьях менестреля, как прежде, были два браслета. Металлические. Стилизованные под оковы. Очень приблизительно, надо сказать, стилизованные: тонкие, не тяжёлые и без цепей - чтобы не мешали играть. Металл был, видимо, каким-то сплавом с медью, и "оковы" нещадно окислялись делая запястья менестреля синими. -И кто же тебе такое "чудо" склепал? - поинтересовался Фэлкон. -Мир не без добрых людей, - усмехнулся менестрель. -Мальчишка, - бросил начальник тайной стражи, - Тано учил нас творить красоту и сказку, а не играть в еретиков! Творить красоту везде - в Гэлломэ, в Аст Ахэ, в темнице, в плену! - начальник тайной стражи почти кричал, - сгорая на костре, петь о цветах, о саламандрах, о камнях этих треклятых, которые с Тьмой внутри...и об обычных тоже...- Фэлкон сел на пол вместо стула, - что изменится, если мы все сейчас выйдем с лютнями на арбалеты? Кто вспомнит об этом хотя бы через двести лет? А через тысячу?.. А браслеты с горностаями, фибулы в форме аиров, луки, на которых вместо пресловутого "с нами победа", будут вырезаны стихи, зеркала, рамы которых украшены травами, и каждая травинка не похожа на другую, боевые искусства, где бойцы, по сути, только защищаются...это же всё останется, и будет служить файар и кэнно...и тем, в ком кровь эллери, тоже, - последние слова он уже шептал...Менестрель положил руку ему на плечо: - Я не думал, что есть что-то, что может заставить Старших плакать. Начальник тайной стражи поднял на него глаза: - Я очень-очень устал...Нет ничего на свете хуже усталости, когда уже ничего не хочется и, в сущности, всё безразлично... когда только и думаешь: я всё решу, обо всём подумаю, потом, когда отосплюсь... но сон не приносит облегчения...ты как будто на середине подъёма в гору: и назад уже невозможно, и вперёд ещё так далеко, и нет никаких сил...Хотя нет, наверное, я не прав. Наверное, есть множество вещей в мире, которые хуже усталости: отсутствие друзей, надежды, смысла... -Вот именно, - голос менестреля был мягким и глубоким. - А усталость - это просто усталость. Это пройдёт. Обязательно. Так что ты хочешь, чтобы я сделал, Файэрэ? *Автор стихов - Скади. **Автор стихов - Элхэ Ниэннах. ***Автор стихов -Энди.