Enamored / Влюбленный

Родители назвали Акиру в честь дедушки — самого почитаемого человека в семье. Акира дедушку почти не помнил: в памяти сохранилось только, как пах жутко крепкими сигаретами старый дедушкин свитер. Свитер этот колол Акире пухлые щеки, когда его сажали к дедушке на колени, а от самого деда пахло сырой рыбой. Когда он смеялся, Акира задерживал дыхание, но слезть всегда побаивался. Дедушка умер от туберкулеза, когда Акире только-только исполнилось шесть. Когда Акира окончил среднюю школу, развелись его родители. Детей поделили поровну: Акира остался с отцом, младшая сестра — с матерью. Когда отец пропадал на работе в порту, а Акира мыкался с одной подработки на другую, мать заболела и спустя год преставилась. Сестра стала жить с ним. Когда сестре исполнилось девятнадцать, Акира понял, что оставаться с ней вместе он не может: стал задерживаться на работе, не ночевал дома, напивался до беспамятства, избегал ее всеми силами. А когда опомнился, она уже работала на какой-то притон. — Акира. Акира-а. Сузуки открыл глаза, из его груди будто выбили воздух. На потолке дрожал свет от тусклой лампы, которая должна была вот-вот перегореть, босые ступни щекотал сквозняк, в ушах заложило. Акира проглотил слюну и открыл рот. Футон под ним намок от пота. — Тебе кошмар приснился? — Нет, не приснился. — Как тебе этот цвет? Он похож на черешню. Ты любишь черешню? Мои губы похожи на черешню, ага? Посмотри, как блестит. Акира, ты что, снова заснул? Над ним склонились, и Сузуки почувствовал, как воздуха снова катастрофически не хватает. Губы, которые его целовали, были скользкими, сладко пахли косметикой и улыбались. В серо-голубой кафельной ванной было темно, влажно и душно. Акира едва ли отражался в запотевшем зеркале, разглядеть себя ему позволила размазанная по его губам помада вишневого цвета. Он открыл кран и сунул голову под ледяную воду. — Мне нужны деньги до следующего месяца, — произнесли в трубке. Голос на том конце был знаком Акире, но в то же время казался чужим. Последние шесть месяцев сестра разговаривала с ним дрожащим надломленным голосом, часто путала слова и ни с того, ни с сего надолго замолкала. Акира мог минутами слушать ее затрудненное дыхание, которое продолжало раздаваться из динамика, пока сам Сузуки не менял тему разговора. — Сколько? — без задержки спросил он. — Тридцать тысяч. — Постараюсь достать к концу недели. Сестра говорила, что набрала кредитов и задолжала за аренду квартиры. Каждый месяц она звонила Акире, чтобы попросить денег, и суммы с каждым разом только росли. Акира в свою очередь безукоризненно добывал их для нее и передавал в минимальные сроки. После этого сестра снова пропадала до следующего звонка. Для Сузуки это стало нормой. Она поблагодарила его и, не сумев пробормотать что-то еще, что могло бы поддержать разговор, поспешно распрощалась. — Твоя сестра на наркоте, ты же понимаешь это. — Ты ошибаешься. — Нет, это ты не хочешь замечать очевидное. Хотя если и замечаешь, говорить вслух боишься. Я видел таких людей, и, поверь мне, она — это как раз тот случай. Перестанешь высылать ей деньги — звонки тут же прекратятся, как пить дать. Акира бросил телефон на футон, провел руками по лицу. Смурной и помятый, он отражался в зеркале туалетного столика. Столик этот являлся единственным предметом интерьера в тесной комнатушке, где он обитал, и был поставлен далеко не по его прихоти. Парень по имени Мацумото сказал, что хочет «туалетный столик в спальне», и его желание было исполнено. Мацумото Таканори был ровесником Акиры, ниже его на полторы головы, ему нравился театр ногаку, а с женщинами он никогда не спал. Пожалуй, это все, что Сузуки знал о мужчине, с которым жил в течение полугода. Каждое утро Мацумото проводил за тем самым туалетным столиком без малого час, а то и больше. Он подолгу всматривался в свое лицо, сдавливал пальцами щеки, поднимал и опускал брови, широко распахивал глаза — будто бы каждый раз хотел увидеть в зеркале кого-то другого. Зеркало по форме больше напоминало надгробье и отражало Мацумото чуть ниже груди, но ему до ужаса нравилось рассматривать свои шею и плечи в обрамлении шелковых женских халатов. Больше всего Мацумото любил черный халат с вышитыми цветами сливы на спине: он как нельзя кстати подходил к помаде вишневого цвета. Однажды Акира спросил его, не хочет ли он сменить пол, и ответ был однозначно отрицательным. Больше Сузуки данную тему не поднимал и только мельком, а то и в открытую, наблюдал за Таканори. Порой эта картина так заводила флегматичного Акиру, что он как сам не свой прижимал Мацумото лицом к столу и остервенело брал его сзади. Скрупулезно расставленные флаконы и тюбики с треском падали и перекатывались туда-сюда по деревянной поверхности. — Расскажи, зачем ты пошел в якудза. Из-за сестры? Акира смотрел в потолок, который едва можно было разглядеть в тесной сумрачной комнате. На веки то и дело накатывала поглощающая чернота. — Не разговаривай с полным ртом. — Я продолжу, а ты рассказывай. Снизу послышалось невнятное бормотание, влажные звуки. Таканори открыл рот, Сузуки насадил его голову одним движением руки. Щедро накрашенные губы прочно сжали член Акиры внутри рта. — Она связалась не с теми парнями, когда меня не было рядом. Глазом моргнуть не успела, а они уже привели ее в свой подпольный бизнес. Сам знаешь, как это бывает: ты работаешь на них, а еще и должен останешься. Я тогда молодой был, вспыльчивый; думал, буду героем — срублю бабла, рассчитаю ее с местным боссом, верну к нормальной жизни. Да вот сам увяз, а она уже и уходить не захотела, дескать, извини, Акира, я привыкла так жить. Еще полгода повоевали, а там уж ничего не попишешь, смирился. Сузуки кончил ему в рот, и Мацумото напряг шею, сглатывая. — Ну и семейка, — улыбнулся он, вытирая губы, — просто чокнутая. — Тебе подстать, — хрипло парировал Сузуки, забирая мокрую челку со лба назад. — Разворачивайся-ка задом. Он взял Мацумото за шею, заставил прижиматься щекой к дощатому полу, стоя коленями на мятом футоне. И в густом полумраке комнаты Акира видел изгиб бледной талии, выглядывающей из-под черной атласной ткани. Он несколько раз плюнул на крестец Таканори, размазал слюну между ягодиц и крепко насадил на себя. — Специально трахаешь меня так, чтобы почувствовать себя властным… Ты тот еще извращенец, Акира, — Мацумото усмехнулся, стиснув зубы. Он не успел перевести дыхание, а его волосы на затылке уже были намотаны на кулак. Из открытого окна тянулся холодный ночной воздух, вдалеке шумели машины. — Ты когда-нибудь спрашивал себя… Что-то вроде «Что происходит с моей жизнью»? Акира? Ты не мог так быстро вырубиться после двух раз. Акира, ты же не спишь? Эй, Акира?.. Лежа на боку, Сузуки смотрел в пустую стену перед собой и ничегошеньки там не видел. Он чувствовал взгляд Мацумото затылком, но поворачиваться к нему, говорить с ним не собирался. Акира понимал: если бы он все-таки спросил у себя, что же происходит с его жизнью, продолжать жить дальше как и до этого могло оказаться невозможным.