Проигравший победитель

- А вы можете снова быть вместе? – Крус поймала ошарашенный взгляд отца и тотчас отвернулась. Вопрос повис в воздухе, подобно тому, как нависает зимой на крыше гаража огромная острая сосулька, вот-вот готовая сорваться. Джексон чувствовал себя именно так: неудачно припарковавшимся и примерзшим к месту под этой сосулькой. Вдохни он неправильно – и все, сорвется. Шторм потеряет её. А он ведь успел к ней привязаться. В какой момент его по началу идеальный дрифт превратился в неуклюжее скольжение, он понять не успел. Джексон ведь не хотел, не планировал опекать дочь. Он и не думал любить её. Она была для него не более чем очередное орудие насолить ненавистному Маккуину. Хотя, такому ли уж ненавистному? Шторм почувствовал, что начинает тормозить, и поспешно набрал скорость, прежде чем дочь успеет заметить изменения в его состоянии. Он молчал, не зная, что ответить ей. Пауза затягивалась. Вместе с нарастающей тишиной, показавшейся Джексону неожиданно зловещей, нарастало и его напряжение. Масло неожиданно встало поперек трубы, и он округлил глаза. - Я, наверное, перебрал, дочур, - неумело улыбнулся он, пытаясь скрыть охватившее его вдруг беспокойство. – Ты езжай вперед, хорошо? - Тебе нехорошо, пап? – испугалась она, резко тормозя и подкатываясь к нему задним ходом. - Меня просто тошнит, – он с трудом удерживал ободряющую улыбку. – Езжай, я догоню. - Может быть тебя лучше отвезти в медпункт? – настаивала она, не на шутку разволновавшись. - Нет, - Шторм помотал капотом и через силу сглотнул. Сделалось еще хуже, что наверняка не укрылось от нее. – Езжай. Я просто как всегда не рассчитал количество выпитого. Все-таки уже не первой свежести, как ни прискорбно. Крус постояла рядом с ним еще немного, но потом все же отъехала и медленно двинулась вперед, как он и велел. Что-то в глазах отца заставило её это сделать. «Я сделала ему больно», - поняла она, и внутри шевельнулось что-то тяжелое и колючее. Может вина? - «Мало того, что я являюсь живым олицетворением его горя, так еще и разбередила рану». Она оглянулась назад. Оттуда, где она встала, можно было разглядеть только кроваво-красный свет габаритных огней отца. Джексон съехал на обочину и осторожно продвигался по склону на приподнятом ручнике. Одно резкое движение – и он перевернется. Она вдруг испугалась; а сможет ли он подняться обратно по такому крутому склону? Машинам с такой низкой посадкой и неравным развалом колес, какой был и у нее, это дается нелегко. Крус навсегда запомнила, как Метр вытаскивал ее из кактусов, а она шипела от боли, вся поцарапанная дурацкими колючками. Она вдруг вспомнила, что у второго отца развал колес равный и посадка повыше. Такая более жесткая форма подвески в сочетании с передним приводом, конечно, проигрывает их с Джексоном форме на треке, но зато не оставляет никаких шансов на бездорожье. Именно папе-Маккуину она была обязана своим спасением (в прямом смысле этого слова), когда черти ее понесли принять участие в гонках на выживание. Для нее они тоже оказались дебютными, как и для Шторма. Но она этого тогда не знала. От папы-Шторма ей достались низкая посадка, неравный развал колес и более широкий зад, который оказался объектом особого внимания у молодых автомобилей. Маккуин, разумеется, устроил большой скандал, когда выяснилось, что она втайне записалась на гонки. Он со своей тяжелой подвеской гонял по бездорожью, ловко маневрируя между соревнующимися, а вот ее унесло в липкую грязь, где намертво увязли все четыре ведущих колеса. Полноприводная, она не могла сдвинуться с места, в ужасе глядя на надвигающийся на нее кровожадный грузовик со смешным именем «Крошка». Наглотавшись грязи, оцепенев от ужаса, она не могла закричать. Отец вытолкнул ее из грязи за считанные миллисекунды. У Крус перед глазами успела промчаться вся жизнь. А теперь её второй отец, которого она знала всего три дня, но который успел навсегда прочно обосноваться в её сердце, заполнив ту самую странную пустоту, которую она ощущала иногда в детстве, стоял за обочиной с выключенными фарами. Нет. Она не бросит его. Никогда! Она не бросит его, более того, она сведет их вместе сама. Она ведь их дочь, они оба ее родители. Она любит их обоих, и она просто хочет наконец жить в нормальной полноценной… в своей семье! Разве много она просит? Крус казалось, что нет. - Пап? – она снова подъехала к обочине и осветила фарами темное пространство. – Ты как? Можешь ехать? Шторм стоял к ней задом. Несущие задние колеса были заблокированы ручником, Крус поняла, что отец специально не стал съезжать полностью, чтобы не застрять. Она интуитивно обратила внимание на то, как отец поставил задние колеса: заднеприводный, он специально заблокировал задние колеса ручником, зафиксировав их намертво. Таким образом он практически завис под прямым углом над пропастью. Дальний свет с ее диодных фар падал двумя струями вниз, высвечивая его корпус. Сторонний наблюдатель, скорее всего, не нашел бы в созерцании непрезентабельного грязно-серебристого автомобиля, раскорячившего зад к верху и сплевывающего вниз масло, ничего завораживающего, но этим сторонним наблюдателем была Крус. В этот миг Шторма никак нельзя было принять за знаменитого и богатого гонщика Соединенных Штатов. Разом как-то схудившийся и даже постаревший, покрашенный в неприметный грязно-серебристый, уже пообтертый по бокам, он походил на автомобиль, проживший в счастливом браке счастливые двадцать лет, и выгнанный из дома обозленной женой за одну, но значительную ошибку. Катавшийся по улицам без дела и какого-либо понимания, потративший последние деньги на выпивку, чтобы окончательно заглушить боль, он неожиданно оказался на обочине федерального шоссе, ведущего не понятно куда. Крус содрогнулась от такого зрелища. Еще больше страшно ей стало от мысли, что второй отец, скорее всего, в данный момент, выглядит примерно так же. - Пап! – снова с тревогой окликнула она Джексона снова. – Пап, выезжай, пожалуйста! Мне страшно! – ее голос, в нем слышались слезы. Шторм вздрогнул, словно его обдала струя ледяной воды из пожарной машины. Мигнули габаритные огни, и он медленно двинулся задним ходом вверх по склону. На какую-то долю секунды, передние колеса занесло, но задними он выровнял себя и все-таки выехал на дорогу. Уставший и вытряхнутый, будто после сотни заездов. Она, дрожа, прижалась к его боку. - Ты меня так напугал! – прошептала Крус, стараясь унять всхлипы, ведь он не любит, когда разводят сырость. – Пожалуйста, давай скорее уедем отсюда! Джексон смотрел на нее полными грусти глазами. Будет ли она так же плакать, так же прижиматься к нему, прося поскорее уехать, когда правда выплывет наружу? Все пошло наперекосяк. Похоже в этот раз он все-таки не вписался в поворот. Прав был тот экзаменатор – дорожки узкие. А когда вся твоя жизнь – сплошное вранье, они еще и скользкие. Самовлюбленный, неотёсанный, грубый… придурок. Заврался так, что запутал сам себя. И теперь его уже просто несет под откос, и вот уже обочина. Сейчас лопнут шины. Его подкинет. Перевернет в воздухе. С размаху шарахнет в кусты. Взорвется бензобак, и ночь вспыхнет оранжевым языком, каким вспыхнул их с отцом гараж, когда он поджег его. Шторм дал себе слово, что, если когда-нибудь станет отцом, никто из его семьи не будет страдать. Сдержал ли он его? Нет. Ведь соврал сам себе. Он просто не понимал, как это – любить. С детства приученный только ненавидеть, он не знал, каково это – чувствовать противоположное. Не верил автомобилям. Видел в них врагов. Прятал под жестокостью свой же страх. Влюбился, заранее понимая, что не имеет никакого права рассчитывать на взаимность. Вынужденный наблюдать как предмет любви счастлив и без него, он воспылал ненавистью. Не рассчитывающий на любовь, он возжелал взаимной ненависти. У него получилось: на него стали обращать внимание. Пусть это были гневные взгляды, ругательства, угрозы. Но зато это были взаимные чувства. А потом ему захотелось еще большего. И он сделал то, что сделал. И Джексон не мог себе признаться, что он наслаждался болью и слезами возлюбленного так же сильно, как и страдал сейчас, глядя на дитя взаимной ненависти. «Вы можете быть снова вместе?» - спросила Крус его. И внутри у него все перевернулось. Вместе? Нет. Потому что он сделал все, чтобы этого никогда не произошло. Но теперь у них была дочь – дитя ненависти и страданий. Боли и унижения. Любимое обоими. И насильником, и жертвой. Смысл жизни обоих. Золотой кубок их главного заезда. Приз их Долгой прогулки. Один из них получит Приз, а второй разобьется вдребезги перед финишной чертой и останется грудой искорёженного металла лежать на газоне. Дым серым столбом взметнется в воздух, и огненный пожар окрасит тьму. Страшная сказка будет окончена. Тьма падет, сраженный силами света. И не может быть иначе. Добро побеждает Зло, каким бы сильным ни было последнее, как бы сильно не страдало первое. Добро всегда одерживает победу. На этом и строится жизнь. Джексон грустно улыбнулся, смотря как она жмется к его боку. Что ж, до того, как злобный Тьма будет повержен, все-таки есть немного времени, чтобы провести его с украденной принцессой. И пусть она никогда не узнает, что смогла растопить своим светом тьму в его черном жестоком сердце… - Поехали, дорогая, - он осторожно потрогал её колесо. – Плохой из меня, папаша, верно? Мне самому бы папу надо еще, - и он рассмеялся. – Чтобы приглядывал и пенделей раздавал. Крус улыбнулась сквозь слезы. - Неправда, пап. Ты самый-самый лучший! И я наслаждаюсь каждой минутой, проведенной вместе, – она чуть хлюпнула капотом. – А научишь маневрировать на крутых склонах? Он удивленно уставился на нее. - Что за вопросы! Хоть завтра! Она благодарно посмотрела на него. Потом ухмыльнулась. - Теперь я знаю, от кого у меня такой широкий багажник! Он аж поперхнулся. - Ты на что намекаешь, бесстыдница?! - Не прикидывайся, что не понял, папуль! – в хитрых карих глазах не было и тени смущения. – Знаешь, я тебе благодарна даже. - Ах ты… Но она уже успела угнать вперед. Оставив его чихать от выхлопных газов. Обратно домой они вернулись уже под утро; на горизонте занимался блеклый Нью-Йоркский рассвет. Не чета тем, что Крус встречала напротив водопадов в Радиатор-Спрингс. Но в этот раз она слишком устала, чтобы смотреть на рассвет, а отец, типичный житель мегаполиса, вообще не обращал внимание на такие повседневные мелочи. Ну встает солнце, ну и черт с ним. Оно каждое утро так делает, чем тут любоваться? Вечером их ждал огромный банкет в спорт-центре Диноко, так что и отец, и дочь, недолго думая завалились спать. Вместе. Бок о бок. И Крус даже не стала просить никаких историй о гонках, она и так загоняла отца, пусть спит. А она будет мечтать… Но на самом деле мечтали оба. Об одном и том же.

***

Если бы у Джексона Шторма было более спокойное и благополучное детство, он, возможно, слушал других автомобилей и знал бы, что в каждой гонке, важен каждый участник, а не два ключевых соперника. Он бы знал о присутствии некой третьей стороны, которая, может быть, не так заметна, как две другие, но является решающей. Если бы у него не развился ярко-выраженный максимализм, он бы здраво оценивал происходящие события, и заметил бы в своей безупречной теории о борьбе Добра со Злом один маленький, но существенный изъян. Но он не заметил, хотя тот был у него под боком. Во всех смыслах. Мак и двое его пассажиров прибыли в Нью-Йорк на исходе третьего дня, как раз к началу банкета в спорт-центре Диноко. Утомленный долгим путешествием трейлер припарковался на платной парковке перед спорт-центром. Двое его пассажиров выехали оттуда в нерешительности. - Да уж, выглядит, впечатляюще, - протянул Метр, задрав кабину к верху в попытке сосчитать этажи. Но тягач умел считать только до десяти. После десяти следовало отличное, не обязывающее ни к чему и при этом звучное числительное: много. И в этот раз тягач тоже воспользовался им. - Здесь много этажей, - протянул он. – Я не могу определить их местонахождение, но они точно здесь. - Спасибо, – стоящий рядом Молния тепло улыбнулся старому другу. – Ты мне и так очень помог, Метр. Теперь уже все зависит от меня. Глаза тягача чуть потемнели, когда он вспомнил то, что видел на записи. - Будь осторожнее, - предупредил он гонщика. – Меня не пустят с тобой. Поэтому пообещай, что… что то, что произошло там, не произойдет здесь. Маккуин, конечно, не имел никаких гарантий, что произошедшее не повторится, но предпочитал верить в лучшее. Да и ответь он другу отрицательно, Метр, превосходящий его силой, просто не пустит его. А он хочет увидеть Крус… и Шторма. Да, он хочет его видеть. Хочет снова заглянуть в эти карие глаза, вживую. Снова оказаться непозволительно близко к этому черному матовому корпусу, чтобы высказать ему все. Чтобы разоблачить этого подлого лгуна на глазах у всех, и вернуть Крус! Ведь разве не так происходит во всех сказках? Маккуин знал, что так. Но он также знал, что жизнь – это не сказка. - Обещаю, – твердо сказал он другу. – Встретимся здесь же, я позвоню тебе. Расскажу, как все прошло. Метр кивнул. - До связи, – он старался выглядеть беспечным, чтобы Молния не заметил его волнения. – Я поеду с Маком. Я тут кафе видел, там мороженное есть. - Смотри, не перепутай опять с васаби, – усмехнулся в ответ Маккуин и покатил к парадному въезду. Мгновением позже его антикрыло скрылось за огромными стеклянными раздвижными дверями. В спортивном центре Диноко было семьдесят с лишним этажей. А сколько там было помещений и коридоров и догадаться невозможно. По крайней мере, все из них не знал никто. Молния Маккуин точно не мог похвастаться шпионским талантом, но будучи все-таки сообразительнее друга-тягача, поехал первым делом в концертный зал. Он не был здесь так часто, как Шторм. По правде говоря, он был здесь вовсе первый раз, но, ориентируясь по указателям на плане здания, отыскать нужное место не было сложно. Это был банкет для всех гонщиков, и Молния, хоть уже и не гонял, справедливо полагал, что все же находится в списках приглашенных. Мистер Диноко, в отличие от некоторых других автомобилей, уважал традиции, поэтому Молния не ожидал никаких трудностей на первом этапе. Трудности начнутся на втором этапе. Но Маккуин думал, что готов к трудностям. Как оказалось, он ошибался. Потому что Шторм тоже оказался готов. Едва въехав в гостевой зал, красный автомобиль понял, что план, если вообще можно считать его разрозненные мысли, носящиеся в голове, за план, можно выбросить на металлолом. В разномастной толпе самых разных машин, среди которых он, ожидаемо, не нашел никого знакомого, Молния затерялся, растворился. Потеряно оглядывая публику, он маневрировал между рядами, стараясь ни на кого не наткнуться и ничего не сбить. Вокруг царил полумрак, загадочность которому придавала мелодичная музыка. - I got the need for speed on a hot night… - исполнял кто-то красивым глубоким и низким голосом. - Pushing 150, justtoget a rise… Молния с неистово скачущим сцеплением катился меж рядами к сцене, смотря прямо вперед, как завороженный. - There's no comfort in comfort, I need the edge, - продолжал этот гипнотизирующий голос. Разноцветные отблески прожекторов плясали на полу, летали по потолку и стенам. Толпа машин подпевала ему в полголоса, плавно двигаясь. Молния неожиданно почувствовал себя посреди чистого, заросшего золотыми колосьями пшеницы поля, того самого, где они с Метром убегали от разъяренного комбайна, Фрэнка. Толпа двигается плавно и медленно, как колосья, с которыми играет легкий приятный ветерок. - Just let me feel the rush like the first night… Вот-вот он выедет к сцене. И там его встретит не Фрэнк… - Wanna breath eat out 'cause I'm going out my mind. Все мысли куда-то угнали. В кабине воцарилась пустота. Проехав в очередной просвет, Маккуин припарковался бок о бок с какой-то желтой спортивной машиной, стоящей у самой сцены. В плохом освещении не было видно, кто это, но Молния узнал ее, едва расслышал как она подпевает, блестяще вписываясь в такт. На огромных экранах по обеим сторонам от исполняющего песню автомобиля, отображались слова песни, так что при желании подпевать мог любой желающий. - I'm tryna to buy a fix but there ain't no price, - протянул черный автомобиль, и резко развернулся на сцене. Его карие глаза сверкали в полумраке. - I try to feed the hunger that keeps me up at night… Молния увидел эти глаза и эту улыбку и понял, что не сдвинется с места. Это был не сон, не мечты. Даже не пьяный бред. «А все-таки он блестяще двигается, - подумал Молния, завороженно глядя на плавные движения Шторма на сцене. – И у него очень красивый голос». Молния чувствовал, что задыхается, давится бензином в этом неожиданно ставшим тесным и душным помещении. Джексон смотрел на него со сцены. И улыбался. Не насмехался. А просто улыбался, тепло и понимающе. А рядом в такт музыке двигалась Крус и с восхищением смотрела на своего отца. Внутри у Маккуина волнами поднималась странная, необъяснимая гордость. Он здесь, бок о бок с дочерью, а тот, кто подарил ее ему, стоит теперь здесь, перед ним, в разноцветных лучах прожекторов, и… Молния боялся подумать о том, что Шторм делал. Но мысль не покидала его: Джексон поет только для него. Он знал, что Молния приедет. Каким-то образом знал. И подготовился к атаке. Блестяще подготовился, вновь застав его врасплох. «Я еще об этом пожалею!» - успел подумать номер 95, но колеса уже сами несли его на всех парах к сцене. «Это безумие!» - We were on a trip, tryna replicate, - подхватил он, резко выезжая на сцену. - But the highs I hit just ain't doing it for me… Карие глаза Джексона на миг изумленно округлились. Толпа застыла. Молния успел заметить, как вскрикнула от удивления Крус и застыла перед сценой. Опрокинутый микрофон зафонил, резанув слух, но Молния не обратил внимания. Музыка еще не оконченной песни продолжала звучать. Тысячи глаз смотрели на них снизу-вверх, лучи прожекторов образовали два перекрестных круга на полу, высветив их фигуры. «Вот сейчас. Сейчас самое время разоблачить его!» - пронеслась мысль. Шторм медленно сдавал назад, не сводя с него взгляда карих глаз. Молния надвигался. Антикрыло черного автомобиля намертво впечаталось в перегородку сцены, а одно из задних колес уже готово было повиснуть в воздухе. Карие глаза смотрели на него. Твердо, с вызовом, не мигая. Так смотрит проигравший злодей на героя. Что ж, теперь его судьба в чужих руках. - Just let me feel the rush like the first night, - повторил слова песни Молния, придвинувшись до предела. Их бамперы были в считанных миллиметрах друг от друга. - 'Cause I'm going out my mind, – завершил он и его губы накрыли губы загнанного в ловушку черного автомобиля. Силы света победили. Где-то там в толпе послышался изумленных вздох, он прокатился по первым рядам, становясь все громче и нарастая, пока не превратился в один большой гвалт. Счастливая и изумленная толпа повскакивала со своих мест, привстала на колесах. Кто-то растроганно прослезился. Молнии было все равно. Он уже не слышал ничего – шум кипящего масла в трубах заглушал все. Неожиданно податливый и такой приятный рот Джексона открылся пошире, послушно впуская его язык. Карие глаза скрылись под черными ресницами. Краем глаза Молния уловил какое-то движение – Крус съехала со своего места и взяла упавший микрофон. Бросила контрольный взгляд на экраны и продолжила: - 'Cause you and me are alive inside, - пела она, счастливо сверкая глазами. Она не попадала в такт, но вряд ли это кого-то волновало. - Summertime is stuck on my mind, oh, summertime it stays on my mind, – тянули все, двигаясь в такт музыке. - 'Cause you and me never die inside, - она метнула хитрый взгляд на незаметно отъезжающих родителей. В шоколадной глубине ее глаз плясали чертики. Губы сами собой сложились в недвусмысленную ухмылку. - Summertime is stuck on my mind…