Болезнь, любовь, парализующая, паразитирующая?

Dzeta, 01 — лицо.

Она помнила его лицо лучше, чем своё — своё Шин Э не особо любила, но с чем родился, то придётся нести до смерти, и с данным фактом она давненько смирилась, как и со множеством других, причиняющих боль в разы сильнее. Шин Э не помнила лица матери, не помнила лица сестры: они приходили во снах безликими, безголосыми — их слова раздавались в голове, но она не могла разобрать сказанное. Иногда ей снились кошмары: в них сестра говорила о том, о чём Шин Э избегала думать — о матери, бросившей их с отцом и забравшей с собой одну из дочерей, о том, как их разъединили, хотя отец обещал, что они всегда-всегда будут вместе… О том, как Шин Э ничего не сделала. С последнего она смеялась — горько и тревожно, потому что ну что она могла сделать? А если могла? Нет, нет, Шин Э тогда на ногах неровно держалась, что говорить о разрешении конфликта между взрослыми. Наверное, сами взрослые не особо умеют разбираться с таким, но до взрослости ей было далеко, очень далеко, и, если честно, Шин Э вообще не хотела взрослеть. Пока ровесники жаловались на то, что их называли детьми, она радовалась этому и ничуть не стеснялась беситься, словно пятилетняя обиженная девчонка, хотя на деле — дылда с громким голосом, от которого трещало в голове. Иногда она видела сама себя во снах, как отражение в зеркале. Иногда приходили Рика и Майя, Мин Хёк… Ей ни разу не снился отец. В кошмарах. Зато Ён Ги приходил всегда, когда было темно, и его лицо было настолько чётким, словно с фотографии. Словно это не сон, не кошмар, в котором он — главный спаситель, а реальность. И там, и здесь, в настоящей реальности, где лицо Ён Ги всё же чаще размывалось из-за плохого зрения и просто потому, что смотреть на него — как на солнце, ей хотелось прикоснуться к нему, прижаться, притянуть к себе, обнять… Нежность была несвойственна Шин Э, но кто сказал, что нельзя приучиться, привыкнуть, втянуться? Лицо у Ён Ги загорелое, да и сам он, по сравнению с ней, смуглый, подтянутый, острый, огненный, Шин Э если и огненная, то внутри, но внутри помимо огня ещё просторы неприглядной тьмы, через которую нелегко пробраться, а снаружи — острее неё никого нет, ни морально, ни физически, ну, честно — не тело, а треугольник, на плечи свои глядеть грустно. На Ён Ги почему-то глядеть тоже то грустно, то весело. Спаситель спасителем, но кто спасёт его в реальности? В настоящей реальности, где она не смела прикоснуться к нему из-за страха быть отвергнутой? Страха, который рассыпался по осколкам, стоило внутри надломиться какой-то льдинке в стене, сдерживающей огромную лавину чувств и откровенных желаний, — лицо у Ён Ги загорелое и горячее... Шин Э трогала его самозабвенно, нежно, очерчивая скулы, подбородок, губы, рассматривая до того, что слезились глаза — и у неё, и у Ён Ги, который начал задыхаться, а воздуха и правда не хватало, ни ей, ни ему, Шин Э чувствовала, как в груди разрывалось сердце, пухло и пучилось, будто сплошной буйный океан, лизало грудную клетку, пузырилось, надувая её — вот-вот тело взорвётся, переполненное выжженной лаской, любовью, пропитавшей их насквозь. Взгляд у Ён Ги был рассеянный, непонимающий, у Шин Э — испуганный, словно она что-то потеряла, забыла, что-то важное до сумасшествия, но он был здесь — здесь, рядом, перед ней, и Шин Э выдохнула, цепляясь за его плечи, царапая пальцами кожу через футболку, утыкаясь лбом в грудь. Он здесь. Он рядом. И если Ён Ги спасал её во снах, то Шин Э будет спасать его в реальности. В которой может прикоснуться к нему и рассмотреть лицо подетально, пока не зарябит в глазах.