~
Когда Шин Э видит кровоточащий рот Ён Ги, ей становится не по себе — голова снова кружится, и мир на мгновение сотрясается, двигаясь в обе стороны сразу. Но она щурится и опускает взгляд к его рукам. Костяшки — покрасневшие. А на щеке неприглядные царапины от чьих-то ногтей. Шин Э вздыхает. Они смотрят друг на друга с абсолютным понимаем и сожалением. — Было бы хуже, если бы он не остановил меня, — Ён Ги кивает за спину Шин Э, и она догадывается, что там Коуске — отдаёт распоряжения водителю. — Хорошо. Это всё, на что её хватает. Голос звучит сдавлено и жалко, и ей больше не хочется говорить. Желательно, никогда. Ён Ги чертыхается, подходит ближе и прижимается плечом к плечу, склоняясь и оставляя короткий поцелуй на лбу.~
— Снова ты мне помогаешь, — Шин Э тяжело вздыхает, закатывая глаза. Но не из-за Коуске, а из-за своего бессилия. — Это нормально… Я хочу тебе помочь, — он, облизывая губы, не смотрит на неё, и его щёки слегка алеют, вызывая у неё спонтанную ухмылку. Шин Э слабо осознает, что происходит, но ей нравится, как Коуске сегодня одет, как он пахнет и какими взглядами одаривает — не жалостливыми, нет. Абсолютно спокойными и греющими. Вот бы добавить больше жара. Чтобы цеплял и распалял. Шин Э не краснеет, но глупо хихикает в ладошку. Наверное, ей и правда нужна помощь профессионала.~
Она не знает точно, настоял ли на психотерапевте Ён Ги через брата, или это была чистая инициатива Коуске, но факт остаётся фактом — сессии помогают ей вернуть прежний контроль над телом в дневные часы посреди пыльных улиц, когда рядом снуют мужчины, и научиться успокаиваться после ночных кошмаров, из-за которых сон не приходит до утра. Шин Э кажется, что её внутренние механизмы сломались, но психотерапевт аккуратно напоминает, что это, вообще-то, немножечко сломалась она сама. Хотя, по сути, это одно и то же. Или не немножечко. Он старается приуменьшать, пока Шин Э преувеличивает. Иногда она задыхается, видя своё лицо в зеркале: образы того, как по щеке скользила чужая ледяная ладонь, как пальцы касались шеи, опускались ниже, заламывая руки, и беспардонно поглаживали живот, прорываются в голову, вызывая головокружение и тошноту. Воздуха нет, лёгкие жжёт, будто они разрастаются, готовые взорваться или просто лопнуть, словно проткнутый иголкой шарик. Психотерапевт говорит, что это нормально и что они справятся. Особенно нормально, что ничего похоже не происходит, когда рядом Коуске — он согревает и отвлекает от мрачных мыслей, а не приносит их. И Шин Э искренне не понимает, что здесь хорошего, но так же она признаётся себе, что просто не хочет понимать. Не сейчас. Нелегко копаться в себе. Щёки колет, хочется что-то сказать, но слов не находится — его лицо выжжено под веками, и она может закрыть глаза и увидеть Коуске, будто он перед ней. — Ты боишься его? Шин Э сцепляет пальцы в замок, прежде чем ответить. В горле пересыхает. — Нет. — Есть ещё кто-то, кого ты не боишься? — Да, — она улыбается. На ум сразу же приходит человек с ярчайшей улыбкой. — Ён Ги. Его брат. Мы хорошие друзья. — Почему ты их не боишься? — …потому что я им доверяю? Часто их сессии походят на пассивные споры, но Шин Э это даже нравится. Она ощущает интерес и желание высказаться, как если бы защищала свою точку зрения, будучи уверенной в том, что правда на её стороне. — Но раньше ты в какой-то мере доверяла и остальным окружающим. А теперь шугаешься их. Лицо стягивает маской спокойствия. — Давайте закончим на сегодня. К тому же время уже подошло к концу. Психотерапевт на секунду щурится, а потом расслабленно улыбается. — Конечно, Шин Э. Но ответить тебе всё равно придётся, пусть и позже.~
По мере разбирательства с новыми психологическими проблемами — как будто ей старых, въевшихся в характер и проломивших позвоночник, не хватало, — она замечает, что всё чаще тянется к тем, кому доверяет. Тянется в плане прикосновений. Шин Э держит Рику под локоть, то и дело виснет на Майе, утыкается щекой в плечо Ён Ги, когда они сидят рядом и смотрят что-то в его телефоне, и, казалось бы, ничего страшного — даже Мин Хёк говорит, что это нормально и, может, пройдёт, а если нет — разве плохо, что у неё появилось желание ощущать тепло? В том-то и проблема, считает Шин Э, оттого и плохо — она хочет получать тепло, но не дарить. Нет, дарить — это не первостепенная цель. Чтобы не причинять себе боль, Шин Э предпочитает вырубать здравый смысл — и прыгать с закрытыми глазами в бездну. Такой бездной оказывается Коуске. Которого она спонтанно и крепко обнимает. Прижимается, обхватывает талию руками, чувствуя, как он напрягается, и сцепляет пальцы в замок на спине. Коуске не то что пошевелиться не может — вдохнуть не получается. То ли из-за возмущения, то ли из-за того, как сильно Шин Э его сжимает. Вообще, из-за смущения и растерянности. — Мне надо, — она глубоко вдыхает, отгоняя назойливые мысли и нецензурные выражения. «Ты что творишь? Ты кого трогаешь? Ты понимаешь, как это выглядит со стороны?» — Очень. Просто постой. Голос у неё приглушённый, Коуске тёплый и удивлённый до глубины души — слов и правда не находится, поэтому он стоит — не столько по просьбе, столько потому, что не знает, куда деться. И надо ли… Ведь ему, несмотря на непривычные ощущения и на объятия без разрешения, комфортно. Комфортно. Шин Э резко отклоняется, не смотрит ему в лицо, лепечет «ну всё, забыли» и убегает — нет, стремительно уносится, в дверях чуть не сбивая его ассистента. Их лица — с открытыми ртами и застывшими выражениями полного недоумения — абсолютно идентичны.~
Она так делает ещё несколько раз — отсутствие реакции Коуске подбадривает Шин Э. Пока не отогнали — всё хорошо, можно продолжать. Постепенно Коуске расслабляется. Натыкаться на неё и получать объятия в минуты две, когда всё, что от него требуется — не двигаться, довольно просто. Коуске не возражает, потому что это даёт ему передышку, ведь сам он забывает делать паузы, а с Шин Э вырабатывается привычка.~
— Это что? — Что? — Шин Э округляет глаза, словно не понимает, о чем Ён Ги говорит, но в то же время понимает и посылает мысленный сигнал завалить хлебало как можно скорее ради его же безопасности. Ён Ги предпочитает прикинуться, что никакого сигнала не прошло. — Ты. Он. Вы. Вот это, — он вытягивает руки и делает круг, как бы показывая позу, в которой она обычно зависает, обнимая Коуске. Шин Э краснеет пятнами и открывает рот, чтобы что-нибудь ответить, но лишь закатывает глаза и фыркает. Ён Ги не смеётся — Ён Ги бесстыже ржёт, как будто всё понимает, и игнорирует тычки в живот.~
— Знаешь, Шин Э. Искать тепла после такого — частое явление. Однако ты не должна позволить этому стать необходимостью, без которой тебе сложно продержаться неделю. Иначе как на наркотики подсесть. Как думаешь, что в итоге выйдет? — Определённо ничего хорошего. — Согласен. А подробнее? Шин Э вздыхает, не совсем понимая, какой ответ он от неё ожидает. — Ну, я… Не знаю. Правда не представляю… Но судя по вашему упрямому взгляду, этого недостаточно… — она передёргивает плечами, перешагивая нежелание думать и пытаясь включить воображение. И что же будет, если продолжать липнуть к людям не от физического мороза, а от внутреннего, словно органы покрываются ледяной корочкой, и только прикосновение — ощущение чужого присутствия — смягчает выступающие острые позвоночники, а объятия с Коуске будто приглаживают дыбом встающую шерсть? Что делать? Ведь хочется чаще и дольше держаться за людей, несмотря на смущение, которое в последнее время почти угасло и перестало волновать. Но если Шин Э с каждым разом будет всё меньше хватать получаемого, то к чему это приведёт?.. Дрожь бежит по спине от образов, в которых она станет навязчивее, как Мег. Она смотрит прямо в глаза психотерапевта с ужасом: — Будет очень плохо… — ...я не знаю, что ты представила, но наверняка это не то. Подумай чуть дольше, пускай это будет твоим домашним заданием. Идёт?~
Они встречаются у дома Ён Ги, и Шин Э застывает, нервно сглатывая, пряжка ремня вдруг становится единственной ниточкой, за которую она может ухватиться, да так, что хрустят пальцы, а Коуске внимательно осматривает её и — разводит руки. Приглашая в объятия… — Что? — Шин Э почти выкрикивает, подаваясь вперёд. Она закрывает рот ладонью, раздражаясь из-за себя самой, а Коуске мнётся. — Ты ведь обычно… — он останавливается, подбирая слова, а потом вздыхает. — В этот раз без объятий? Мне казалось, это вошло в твою привычку. Тебе казалось. — Тебе не казалось. Шин Э шумно втягивает воздух и сжимает кулаки, всем сердцем желая разбить себе лицо. — Эм… в общем… — она бросает взгляд на дом рядом, и идея возникает в голове, словно солнце озаряет темноту. — Может, нам лучше подняться к нему… А то он сам выйдет за нами, и… Если Ён Ги снова увидит их обнимающимися, ещё и перед его домом, то точно не успокоится, станет бросаться странными шуточками и упоминаниями, от которых неизбежно будут покалывать щёки и скрипеть зубы. «Что, удержаться не смогли? Сразу встретились — и обниматься?» — его весёлый голос как будто раздаётся над ухом, и Шин Э, ощущая раздражение от одной фантазии, фыркает. Только тогда она замечает, что щёки Коуске мерно алеют. Она подходит, опускает сначала его правую руку, затем левую и направляется ко входу. Шаги за спиной слышатся спустя несколько секунд — он не спешит её нагонять, и она предпочитает не оборачиваться. Смущения им обоим хватит с лихвой, а перед походом в логово «босса» лучше не ухудшать своё состояние. Шин Э лишь надеется, что румянец успеет сойти с Коуске, он остынет и забудет про их разговор. А как она выглядит, побледнела ли, покраснела ли — ей не хочется знать. Проходя мимо Ён Ги, приветливо улыбающегося, Шин Э осознает, что его обнимать нет желания. Но обнимает, потому что он притягивает к себе, утыкаясь носом в макушку, и легко стучит по спине, одаряя знакомым теплом. Ён Ги пахнет мягко — яблоками, совсем не так как Коуске, отдающий холодной поверхностью стекла. Или тонкого льда. Обнимать его — не так, как обнимать Коуске.~
— Знаешь, — когда они наконец уходят от Ён Ги, она нагоняет его на последних ступеньках. — Психотерапевт сказал мне, что это может вылиться в зависимость. В нехорошую зависимость. Коуске замедляется, подстраиваясь под её шаг, но избегает смотреть на Шин Э. А ей и так хорошо — говорить с ним об этом оказывается легко, как будто именно с ним и нужно делиться подобным. Она не уверена, поймёт ли он, но знает, что Коуске терпеливый слушатель. — Ты имеешь в виду обнимать людей? — Не только. То же самое касается и прикосновений. И когда я подумала об этом, то поняла, что мне-то отлично и замечательно, но вот людям, которых я трогаю, может быть как раз наоборот. Не всем и не всегда приятно, когда нарушают их личную территорию. Я ведь сама такая же. — Но ты ведь не подходишь ко всем подряд и не просишься на шею? Если это с друзьями, то, думаю, не смертельно. Они поймут. А в случае чего, если захотят, скажут, что лучше их не трогать. — Значит, ты хотел, чтобы я тебя обнимала? Коуске резко поворачивается к ней, и на его лице написано яростное «кто ты и откуда взяла такой вывод». Шин Э давится смешком. У него проблемы касательно честности с ней по многим причинам, и поэтому он не может сказать, что да, ему нравится, да, он не против, да, он хочет, вместо этого Коуске медленно выдыхает и отворачивается, чувствуя, что снова краснеет. Стоит взглянуть на Шин Э, и всё внутри идёт наперекосяк — она так близко, протяни руку, коснись щеки, убери прядку за ухо, чёрт, он ведь помнит тот день в машине, словно всё произошло вчера, помнит тепло её тела, помнит, как она цеплялась за него, будто боялась потеряться или потерять, чёрт, чёрт, чёрт, Коуске сжимает челюсть и мысленно бранится. Он ставит на то, что она ехидно улыбается. Увидит эту улыбку — быть беде. Коуске нащупывает ключи в кармане и вжимает их в ладонь, надеясь отвлечься. Туман в голове рассеивается, и слова приходят на ум сами. — Если тебе это необходимо для поддержки и в адекватной дозе, то я не против. Ты можешь обнимать меня. Мне не некомфортно. Мне комфортно. Мне хорошо. Мне тепло. Ты мне нравишься, поэтому всё в порядке. Из-за последний части, раскатившейся эхом, Коуске рад, что не продолжил говорить и оставил мысли там, где их никто не услышит. Никто, кроме него. Но краснеть над таким — пф! — Какая жертвенность, — её голос наполнен дьявольской усмешкой, и он поджимает губы. — И пусть мне очень хочется копнуть в причины, я оставлю эту тему в покое. — Спасибо. — Тебе спасибо. Шин Э смеётся над удивлением Коуске. — Я всё время думала, что творю, но не могла остановиться. Ставила себя на твоё место, но опять наступала на те же грабли. И несмотря на фантазии о худшем, несмотря на то, что это было странно, я продолжала с ощущением, что мне отключили механизмы самозащиты. — Беря в счёт, что ты пережила, это тоже абсолютно нормально. Но продолжать в том же духе — плохая идея. — Поэтому ты сказал об «адекватной дозе»? — Ага. — А можно мне сейчас мою адекватную дозу на эту неделю? Коуске хмыкает и останавливается. Ночь вокруг них разливается тихая и прохладная, он мягко притягивает её за плечо, Шин Э утыкается щекой в грудь и крепко сжимает его, сцепляя руки в замок. Коуске горячий — кипяток, обрётший человеческую форму, но прикосновения пальцев к волосам аккуратные и нежные. Успокаивающие. А она — живая таящая льдинка, которая превратится в буйный океан по щелчку, она — котёнок, едва урчащий, и пахнет ветром с полей, на которых растёт головокружительное множество разных цветов. Разве удержишь воду? Удержишь игривое животное, рвущееся на свободу? А воздух? И всё равно ему хочется лишь одного — не отпускать её.