1432 Т. Э. Вдовий гнев.
3 августа 2017 г. в 04:12
«Пеларгир, 1432 год третьей эпохи мира сего. С наступлением заморозков лорд-адмирал Кастамир Безбородый прибывает в Белую гавань».
Если Минас Тирит и Осгилиат были возведены на века и без особых «изысков», то Пеларгир вырос непропорциональным, ярким и лишённым всякой инфраструктуры, исключая корабельные доки. Осадить город кораблестроителей с суши в состоянии был и лидер крестьянского восстания. Лишь грозные белоснежные флотилии отпугивали всякого, кто посягал на сердце южной столицы Гондора.
Стены здесь были тонкими, с витиеватыми барельефами и выпуклыми, драматичными лицами героев, запечатлённых скульпторами-каменщиками в истории. Казалось, люди здесь получали удовольствие на протяжении нескольких долгих лет, поскольку флот Гондора явно доминировал в море, а в стенах королевства врагов было не так много. Пеларгир – богатый город, тлеющий на развалинах былых побед и военных традиций.
Широкая, просторная белая гавань и корабли. Десятки, десятки разномастных кораблей, возведенных при разных правителях и капитанах. Новые, длинные и трёхмачтовые стояли поодаль, словно стыдясь своих более громоздких и неповоротливых товарищей. И правда, даже матросы выборочно цокали по направлению к старой корабельной гвардии, молодые, разгорячённые глубиной синего моря моряки, отдавали предпочтение новым, маневренным и быстрым «драконам», как их здесь величали. На старых же, проверенных и грузных привыкли бороздить моря капитаны, что выходили в открытый океан ещё при зрелом правлении Валакара.
Кастамир взошёл на борт одного из новеньких кораблей рано утром. Отбивая простенький ритм, адмирал прошёл от мачты до мачты и разбудил сонного матроса. В лучах восходящего солнца вода смотрелась непривычно темной, а на ощупь ещё и ледяной до дрожи. Скинув с себя почти всю одежду, Кастамир с хитрым прищуром осмотрел белую палубу и взобрался на фок-мачту. Закрепившись наверху, он осмотрел окрестности, захватив взглядом стоящие на якоре затуманенные корабли. Ранним утром Пеларгир, как и вся белая гавань, выглядел серым и печально-древним.
Немногие видели город таким. А Кастамир видел. Будучи лишь отпрыском королевской семьи, он забирался на мачту какого-нибудь небольшого судна, но его быстро оттуда снимали и жестоко наказывали после. Дед Кастамира, Калимехтар, лично тягал внука за ухо и поучал за содеянное: «Не подобает тебе возится с корабельным отрепьем». «Видел бы меня сейчас дед», – усмехнулся лорд-адмирал. С ловкостью юнца он повис, держась одной рукой, на рее. Солнечные лучи тем временем растворяли туманные кущи, освещая выдраенные до блеска белые палубы.
Спустившись вниз Кастамир обнаружил пред собой стражника. В Пеларгире их было не так много, и вооружены они были легче и скромнее, но взгляд у них был почти такой же холодный. Адмирал накинул на себя грубо-скроенный жилет и оценивающе посмотрел на юношу в доспехах. Фактически командующий флотом не имел власти над войсками города, что располагались на суше и поэтому его посетило недоброе предчувствие.
— Мой господин, — стражник неумело поклонился, — лорд-хранитель города желает видеть вас.
— Лорд-хранитель знает где меня найти, — по своему обыкновению Кастамир слабо улыбнулся и зачерпнул деревянной чаркой немного вина из бочки.
— Он говорит, что дело срочное.
Стражнику было явно неуютно. Он всё поправлял доспех, оттягивая подкладку нагрудника, конец которой всегда немного торчал из-под металлической пластины. Глядел юноша на Кастамира искоса, вороватыми маленькими глазками, которые частично скрывала тень от шлема.
Встреча лорд-адмирала флота Гондора и лорд-хранителя города Пеларгира состоялась на палубе корабля первого, поздним вечером.
Стоя на коленях Эльдакар сверлил взглядом холодные мраморные плиты, на которых возвышалось завернутое в белые ткани тело его отца, Валакара. Даже сквозь очищающую белизну погребальной материи можно было почувствовать трупный холод, исходящий от тела. Вот он, лежит с покрытым лицом, король королей, чьи черты угадывались в лучах заходящего солнца. Вынув из ножен меч, Эльдакар поднялся на ноги, взгляд его зацепился за бледную руку. Она торчала так, будто Валакар был все ещё жив и пытался выбраться из-под нежеланного «одеяла». Где-то ладонь чуть посинела. При виде торчащей руки Эльдакар остановился. Он аккуратно и с отроческой нежностью убрал выпавшую конечность под ткань. Убедившись, что тело отца в целости и сохранности, Эльдакар поднял меч над головой, а потом с раболепием возложил меч к груди отца.
Белый свет струился из широких окон меж чёрными мраморными колонами. Пыль витала в лучах солнца подобно нелепым блесткам и оседала на каменном полу. Где-то позади до слуха короля доходили постукивания каблуков о серые камни. Тихие голоса шептались о чем-то своём. Эльдакар едва держался на ногах, голова от неясных песнопений где-то в глубине залов была затуманена. Внезапный приступ тошноты чуть не сбил сына Валакара с ног. Он тяжело опустился на пол и оперся спиной о погребальный постамент. Шум в зале постепенно стихал, или Эльдакару так лишь казалось. Слух его притупился, а за пеленой слёз он почти ничего не видел. Прямо напротив замелькали тёмные фигуры, кто-то шёл навстречу новому королю.
Смахнув чёртову слёзную пелену Эльдакар с трудом встал. Подошедшие люди были слугами в белых одеяниях. С недоумевающим видом они смотрели на плачущего, дрожащего мальчишку, что носил серебряную бороду и заплетенные в пару толстых кос волосы. Впервые новый король предстал пред своими подданными в таком виде. Он попытался улыбнуться, но вместо этого его губы глупо изогнулись и задрожали.
— Мой король, — произнёс человек в чёрном, носящий при дворе имя Бертолф.
Эльдакар никогда всерьёз и не думал, что когда-нибудь займёт место отца. Его участь казалась такой отдалённо-загадочной и неясной. Меч в ножнах заметно потяжелел, ноги окаменели. Эльдакар до боли стиснул зубы и молча проследовал за Бертолфом.
— Король Гондора, Валакар, именуемый первым, на днях скончался. А его сын имеет меньше прав на порядок престолонаследия, чем любой другой представитель королевской семьи по мужской линии. Вдобавок Эльдакар слёг в беспамятстве и никого не принимает вот уже двое суток, а его мать… его мать вздернула нескольких лордов, что затаили на нового короля злобу.
— Я должен нанести брату визит скорби, — Кастамир задумался, его лицо, обдуваемое южным бризом, по-прежнему выглядело загорелым, даже несмотря на длительное пребывание в умеренной части Гондора.
— Вы думаете лишь об этом, о, боги, это формальность. Я позвал вас совсем не за этим, — вытянутое лицо лорд-хранителя стало вдруг подозрительным, — вы, да, именно вы, исключая грязную кровь вашего брата, ближайший законный наследник трона Гондора. К тому же все мыслимые флотилии принадлежат вам по праву адмирала.
— Вы просите меня пойти заявить о своих правах на престол, забывая, что я служу законному королю, — Кастамир слабо улыбнулся, его идеально выбритый подбородок с ямочкой угрожающе был приподнят, — я велю бросить вас в темницу, за измену короне.
— Одумайтесь, лорд-адмирал, одумайтесь! — Перешёл на крик собеседник, ростом он был значительно ниже, но всё так же непринужденно смотрел на Кастамира, который холодно потирал в руках прозрачный бокал.
— Затевая против короля мятеж, вы действительно надеетесь, что флот поддержит вас и ваши амбиции? — лорд-адмирал всё так же слабо улыбнулся, — я завтра же отправлюсь в столицу. А вас, — собеседник Кастамира поморщился и попятился назад, — я возьму под стражу, буду судить и пусть совет лордов решит, что делать с вашей изменой, — договорив, брат короля резко схватил собеседника за руку.
Легкий бриз смахнул со стола сваленные в кучу письма и бумаги. На одном из писем хранителю красовалось имя получателя: «лорд-хранителю Пеларгира, будущему королю Гондора».
Никто из тех, кто стоял пред лицом вдовы не закричал. Лица всех лордов ни на миг не посетило стыдливое выражение, изображающее дикий страх с умоляющими нотками. Абсолютно каждый, смотря на бывшую королеву Гондора, не смыкал глаз почти ни на мгновение. Кровь, сохшая на сломанных носах и небритых подбородках при свете слабого солнца, загромождённого серыми тучами, смотрелась рыжей грязью.
Вдова угрюмо цеплялась за каждую эмоцию, что изредка мелькала на лицах бывших представителей королевского двора – троих лордов, стража цитадели, внука благородного капитана третьей флотилии. Все они буквально с месяц назад кланялись ей и выражали искреннее уважение, как и её мужу. А сейчас они плясали на костях её Валакара, тело коего было погребено лишь пару дней назад.
Многие высокородные лорды отговаривали Видумави от казни через повешение, ибо, по их словам, если в роду, по воле короля, будет казнён хоть один мужчина, то даже через семь поколений фамильное имя семьи будет оскорблено и втоптано в грязь. «Негоже королям и их жёнам лишать чести своих же подданных», – заявил как-то Видумави лорд, что стоял первый в ряду будущих висельников. Тогда она промолчала, но сейчас крайне сожалела об этом. «Самые доброжелательные речи исходят от самых непостоянных господ», – вздумалось жене усопшего короля, когда она в очередной раз окинула холодным взором всё действо.
Сотни людей столпились, разинув рты, у места казни. Похожи они были на свиней, что хрюкали каждый раз при приближении их кормильца. Вот и сейчас вдова Видумави выступала в роли кормильца и была уже готова лишить жизни нескольких людей, дабы её народ полакомился зрелищем и запахом смерти поутру. «Внимайте, услышьте погребальный плач», – завопил один из безумцев в толпе зевак. Видумави, заметив это, поморщилась. Чужд был ей этот народ, подаренный Валакаром супруге в день их помолвки.
Но также, как и вдова не любила народ центрального и южного регионов Гондора, так и он не любил её. Да, леди и лорды во многом ценили Галадвен и уважали её мужа, но для всех остальных она была чужестранкой, несмотря на десятки прожитых в столице лет. С каждым днём тело Валакара стыло все больше, окружённое тьмой и сыростью, заключённое в камне. Именно это послужило спусковым крючком к массовым волнениям, которые бурлили средь знати уже который день.
— Вы, люди, что присягнули на верность моему мужу и короне, посмели покусится на моего сына. Размышлять об убийстве короля – уже преступление, — голос Видумави дрогнул, несмотря на её северный нрав, она волновалась, ведь подписывала собственной рукой смертный приговор, который посрамит честь всей семьи вплоть до седьмого колена. Волосы, отливающие на свету серебром, слегка трогал холодный ветер.
Палач взошёл на деревянный помост. Он поправил свой поясок и оглядел приговоренных к смерти с ног до головы. Те, не уронив своей чести, смирно стояла на табуретах, а под ними виднелся люк.
— Вы все обвиняетесь в подготовке покушения на короля, — люди из свиты начали оборачиваться на вдову, чей голос уже дрожал во всеуслышание, — приговор, приго… приговор – смерть, — договорив последние слова Видумави поспешила сойти с балкона, который нависал прямо напротив площади, где проходила казнь.
Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Один за другим мятежники брыкались в предсмертных судорогах. Кого-то смерть пощадила, подарив скорую кончину, а кого-то хорошенько помучила, заставив их лица сначала покраснеть, а затем посинеть в петле. Долго еще нищие и дети смотрели, как ветер раскачивает трупы в богато-расшитых одеждах. Но никто не решался стянуть шелка и кожаные сапоги еще несколько дней, ибо на подходах к висельникам дежурили лучшие стражи Осгилиата.
Пятеро мертвецов, ратующих за чистоту королевской крови. Все они когда-то служили прошлому королю Гондора и считали его законным правителем, а сейчас из их ртов вылетали мухи, а лица их были покрыты гниющими областями, что издавали отвратный запах.
Кастамир выехал за ворота Пеларгира сразу же после суда над лорд-хранителем города. Неудачливого узурпатора кинули за решётку, но неохотно, и, казалось, что лишь присутствие адмирала с неопровержимыми доказательствами на руках заставило благородных южан принять судьбоносное решение. Кастамир знал, что замедлило судебный процесс, точнее, кто. Лорд-адмирал не был ни глупцом, ни трусом и поэтому отправился в столицу не один.
Практически все южане были готовы скинуть короля Гондора, сына северянки, с трона и предложить на его место своего сына или племянника с, безусловно, чистейшей кровью и намерениями. Бросив самого явного изменника в камеру, Кастамир чуть было не подписал себе смертный приговор, и единственное, что спасло его – уважение. Да, его уважали, и моряки, и лорды. Посвятив себя спасению жизней торговцев, защите границ, истреблению пиратов и укреплению городских стен, брат короля соорудил вокруг себя практически культ. Никто не смел посрамить его чести, никто, по крайней мере из жителей Пеларгира.
В предрассветных сумерках Кастамир наблюдал как город просыпается, встает, расправляет корабельные доки, вычищает мусор из подворотен и разгоняет ночь тучей настенных факелов. «Смогу ли удержать город от открытого восстания против короны, взывая к чувству долга своих людей?» – Кастамир замешкался, нехорошее предчувствие терзало его душу изнутри. Он не размышлял о возможном восстании, он знал о нём, также ясно, как и том, что окружающие жаждут сверженья короля, но не хотят при этом заколоть своего защитника, Кастамира. Противоречивый хрупкий мир на юге, открытый раздор в столице, что ждёт королевство в будущем?
Восход загорелся за линией южных стен Пеларгира. Эти стены возвёл Кастамир, когда отважился защитить город от нападок пиратов. Всего лишь слоеный, вытянутый кусок камня с чередой зубцов, слегка кривой и уходящий одной стороной в море. Тогда эта стена казалась сооружением, способным выдержать многолетнею осаду, но сейчас, когда все вокруг рушиться, а корона расколота надвое, камень не способен защитить никого, кто находится по ту сторону.
На мгновение Кастамир даже засомневался: «А не восстанет ли город в моё отсутствие, не казнит ли всех тех, кто хорошо отзывается о новоиспечённом короле». Солнце потихоньку поднималось, освещая тёмные закоулки и самые злачные дыры Пеларгира. «Я попрошу у короля дать мне людей верных короне, тех, кому он всецело доверяет и способен отдать на попечение все южные провинции Гондора», – конечно, лорд-адмирал не знал сколько продлятся волнения, но искренне надеялся, что «гром среди ясного неба» в лице южных лордов и столичных богачей – лишь легкий бриз, внезапный и быстро исчезающий.
«Королю достаточно во властных руках удержать Пеларгир, и тогда он сможет карать всех несогласных и держать в кулаке всё королевство», – с этой мыслью Кастамир пришпорил лошадь и повернул на север. За спиной он оставлял тлеющие угольки раздора и своих сыновей, коих оберегал лорд-адмирал в пределах своих возможностей.
— Пришло известие прямиком из Осгилиата, мой господин, — один из сопровождающих повёл свою лошадь рядом и внимательно посмотрел на собеседника.
— Король Гондора не покидает своих покоев, а его мать чинит правосудие при королевском дворе, —просуммировал содержание послания Кастамир и угрюмо вздохнул, — собственная мать загонит Эльдакара в могилу. Она ищет отравителей своего мужа и справедливости, но вместе этого настраивает всю знатную рать против себя и своей семьи. Боюсь, если мы не спасём короля, его правление будет самым коротким за всю историю Гондора. Езжай в «Кротовый край», — Кастамир достал кошель и щедро осыпал протянутую ладонь слуги золотом, — как будешь там, распорядись чтобы мне вычистили комнату и возьми с собою пару моих стражников. Ждите меня и не высовывайтесь. Слишком много недоброжелателей успела нажить себе, и мне заодно, леди Галадвен, — точно осознавая, что у стен есть уши брат короля замолчал.
Его слуги, точно внимавшие в слова своего господина, и стражники, связанные с ним клятвой, разделились на две группы, и та, что поменьше, резво поскакала дальше по пыльной дороге, к таверне.
Семь свечей слабо освещали покои Эльдакара. Он пребывал в унынии, и каждый раз открывая глаза, видел самого себя, заключённого в каменной гробнице, обнажённого и с колотыми ранами по всему телу. Образ этот не исчезал почти ни на миг, регулярно возникая при самых неожиданных обстоятельствах. Как-то раз, за ужином, Эльдакар с непривычки даже всплеснул руками и обронил серебреную тарелку. В дополнение ко всему прочему, потом, по той же причине, он случайно резанул по ладони своим кинжалом.
В полумраке король ворочался на красных простынях и говорил во сне. Слуги его были напуганы, а лекари бессильны. Только сам Эльдакар знал, что отравляло воспалённое сознание беззвездными ночами, в самые тёмные минуты, когда луна ровно отражается в стылой нищенской похлебке, а лес полностью одевается в чёрные покрывала. «Его разум полыхает в агонии», – повторял один врачеватель за другим при виде короля, что рвал на себе одежду в судорогах, – «возможно, шок, вызванный смертью отца, усугубил врожденную слабость пред ударами судьбы».
Окна в покоях были заставлены. Камин зажигали только утром, и комната была заполнена сыростью. В воздухе витал отчетливый, сильно бьющий по носу запах старости и пота. Поначалу Эльдакара было сложно заметить даже его собственным слугам, ибо он лежал, зарывшись в одеяло лицом. Часть спины же была оголена и при попадании туда света сверкала россыпью капелек, что отражали огонёк прикроватной свечи.
Король не замечал никого вокруг. Когда его мать тихо проскользнула к изголовью постели, он, всё так же не двигаясь, лежал на простынях. Видумави присела на краешек. Её белые волосы в полумраке горели ярче, чем обычно. Мягкой рукою мать коснулась тёмного затылка сына. Перебирая чёрные кудри Эльдакара, она угрюмо смотрела на величественную спину короля, что без движения валялся несколько дней сряду.
— Ты должен выйти в свет, — печально протянула Галадвен, — люди теряют веру в короля, бунтуют и предают многовековые клятвы, — сын всё молчал, лишь тяжёлое сбивчивое дыхание было слышно из-под одеяла, — если ты не заткнёшь пылких лордов, что говорят о твоём происхождении, то королевство перейдет в руки кому-нибудь более достойному, — последние слова были озвучены из отчаяния, в попытке расшевелить Эльдакара.
Неожиданно, со скрипом и многозначительным вздохом король поднялся на руках и заговорил, отрешённо и как-бы из-за стены:
— Лорды идут против короля, — усмехнулся он, — что же это за лорды, что же это за король, что же это за королевство, — длинные кудри прилипли ко лбу Эльдакара, — может лучше будет отречься, уйти в небытие и жить отшельником.
— Что ж ты такое говоришь, — Видумави растерялась, — твоими словами орудует яд болезни, — крепко вцепившись в одеяло одной рукой, удручённая мать остолбенела, она не могла поверить в то, что прямо сейчас теряла своего сына, он буквально угасал на глазах, — и что ж тогда? Встань и иди! Не посрами своего рода и выйди к народу! Ты король!
— Я отрекаюсь от короны, — холодно произнёс Эльдакар и, отвернувшись, рухнул на кровать в беспамятстве, мать его, в ответ, лишь приоткрыла было рот, но ничего не сказала.
Морально разбитая Видумави подозвала слуг, отдала всем свои распоряжения и в последний раз, перед уходом, взглянула на сына, который уже давно не был тем ярким, разговорчивым мальчиком с тёмной копной неряшливых волос. В полутьме королевских покоев, на месте сына Галадвен лежал мужчина средних лет, с седой бородой и пустыми глазами. Казалось, будто дух его с каждым днём всё больше просачивался наружу и рассеивался в отравленной атмосфере комнаты, похожей на погребальный каменный мешок.
— Если его разум прояснится, тут же сообщите мне, лично, — голос сломленной матери зазвучал с явной дрожью, чуть подождав, она вздохнула и вышла вон.
Служанки, не закрывая за ней дверей, сменили свечи и постельное бельё. Эльдакара на время удалось усадить в кресло, и он лишь угрюмо глядел на бегающих туда-сюда служанок в длинных серых платьицах.
— Кто учил тебя биться на мечах, мальчишка, — северянин ловко переступал с ноги на ногу, сжимая тяжёлый клинок левой рукою. Вокруг заснеженные равнины и леса утопали в лучах солнца, а люди вразвалочку направлялись к своим громоздким вытянутым хижинам, которые грозно смотрелись посреди лесов и холмов. Своими толстыми чёрными несущими колоннами из дерева дома северян напоминали храмовые комплексы и крепостные башни. В отличие от более утончённых, благородных Гондорских городских построек, северные хижины уходили на метр в землю и вытягивались на многие метры в длину.
— В столице у меня был личный учитель боя на мечах, — Орнендил уже некоторое значительное время пребывал на севере, куда его отправил ещё дед, за год до своей кончины. Его златые кудри, дабы не мешать, из соображений практики обрезали вдвое и теперь кончики волос доходили лишь до мочек ушей. С недельной щетиной сын Эльдакара выглядел подобно истинному северянину. Обоими руками держа в руках свой меч, с позолоченной рукоятью, Орнендил стоял прямо напротив своего противника.
— Попробуй это, — северянин вытащил из-за пояса боевой топор и подкинул наследнику трона Гондора, последний, выронив свой меч, растерялся. Топор глухо приземлился наземь.
— Боевой топор? Армия Гондора вооружена мечами, щитами, но не топорами, — слова Орнендила прозвучали насмешливо и с нотками недоверия в голосе, — это оружие трусов, — последние слова произвели на противника не лучшее впечатление. Он, покрепче сжав в руке свой топор, вдруг бросился к Орнендилу и с размаху ударил обухом в поблёскивающий на солнце нагрудник. Противник северянина не успел и глазом моргнуть, как свалился наземь с острой болью в области груди.
— Сегодняшнюю ночь ты проведешь здесь, — северянин грозно навис над Орнендилом, лицо его выглядело угрожающе, ухмылка обнажала желтоватые зубы.
— Ты не можешь, если мой отец узнает, если… — ворон, сидящий на сухом древе вдруг гаркнул, — если он узнает о том, что его сына, наследника трона Гондора, оставили мёрзнуть на улице… — Орнендил замолчал. Северянин, что не так давно улыбался ему, направился к общей хижине. Там люди уже вовсю шумели деревянными ложками и кубками за длинным столом.
Кастамир убрал волосы с лица и вдохнул полной грудью. Пройдя мимо стражи, он, в своём лучшем одеянии прошёл в склеп, где ещё стыло тело Валакара. Под белокаменной плитой, на которой был начертан образ усопшего, лицо короля уже худшим образом преобразилось. В полумраке и сырости слышны были только костры, окруженные металлической сеткой, что трещали в обширном помещении почти повсеместно. Лорд-адмирал стоял, склонивши голову прямо над контуром выбитого в камне королевского лика.
Он ещё не встретился ни с вдовой, ни с братом-королём, но при въезде в столицу ему сообщили скверные вести, мол «владыка-то наш совсем обезумел, который день томится в своих покоях». Крысиный писк вывел Кастамира из раздумий: «неужто склеп облюбовали разносчики заразы?» Он попытался отвлечься и поднялся с колен. Пристальному осмотру помещения помешал некто, вошедший почти неслышно.
— О, какая встреча, лорд-адмирал, что привело вас в столицу? — леди Галадвен мягко любезничала, подходя всё ближе.
— Как только я услышал о вашей утрате, — Кастамир взглянул на каменную табличку с выбитыми на ней буквами: «Валакар», — я тут же лично решил посетить столицу, чтобы выразить вам свои соболезнования. Ваш муж был одним из лучших королей Гондора, что восседали на троне. Как-то он сказал мне… — за спиной Галадвен брат короля вдруг обнаружил воинов в полном обмундировании.
— Боюсь, ваши соболезнования излишни. Вас видели в кампании изменника, лорд-хранителя Пеларгира, не так ли? — От резкой смены темы разговора Кастамир поначалу опешил.
— Совершенно верно, я судил его и по решению суда пленил, как и следует поступать с изменниками со всех концов королевства.
— Доверенные мне люди сообщили что вы состояли с этим изменником в заговоре против моего сына, короля Гондора, — обойдя ряд колонн, с двух сторон Кастамира начали обступать воины, чьи руки находились на рукоятях мечей, — Кастамир Безбородый, лорд-адмирал флота Гондора и защитник Пеларгира, вы обвиняетесь в измене короне и подготовке организованного мятежа.
Когда брат короля понял, что к чему, его уже повалили на холодный мраморный пол и связали руки. «Вдовий гнев отравляет всё вокруг», – мелькнуло у Кастамира в голове, перед тем, как один из воинов наотмашь зарядил ему по лицу железной перчаткой.