Ищи меня по координатам потерянных

Your crazy heart, my crazy love

Утро накидывается на Бокуто стучащим в его окно дождём, пульсирующей головной болью и упрёком от матери о потраченных зря деньгах, специально до этого накопленных на его учёбу. — Никто ни в чём тебя не обвиняет, — говорит она, и именно вину Котаро и чувствует, — просто столько усилий, вложений и долгов, и всё это оказалось напрасным, а ты даже до сих пор не можешь нам объяснить, почему ты всё бросил. Хороший вопрос, на самом деле. Бокуто и сам был бы не против узнать, какого чёрта с ним случилось. — Не переживай, вылезем мы из этих долгов, не в первый раз, — спешит утешить отец, и Котаро хочет застрелиться. Бокуто шагает с крыльца под дождь — долгожданный и теперь не щадящий, согнавший с крыши Ойкаву с его телескопом, спрятавший куда-то Сугу и Льва, и не слышно больше музыкантов, наверняка так и не встретивших друг друга, а ещё с чердака пропали совята, и Котаро упрямо хочет верить, что совята покинули гнездо сами, потому что пришло время, и остальные тоже исчезли по собственной воле, не были похищены чем-то тёмным и неизвестным, пустившим корни и разросшимся по всему городу, для отвода глаза прикрывшимся дождём. Акааши на весь день занят квитанциями и подсчётами бюджета, Куроо до позднего вечера отправился навещать родительский дом, о чём предупредил ещё вчера, и от внезапно нахлынувшей пустоты Бокуто чувствует подкрадывающуюся панику, как будто всё и правда ускользает от него, теряется и не планирует отыскиваться, а он не может ничего предотвратить, не способен спасти и уберечь, и к чертям этот дождь, если он добыт такой ценой. Бокуто заваливается к Кенме в магазин, неожиданно для себя обретая уют посреди пасмурного дня, мнётся в дверях, бросая взгляды на заставленные дисками полки. — От скуки маешься? — спрашивает его Кенма, привычно занятый своей игровой приставкой. — Мне отвратительно просто, — почти хнычет Бокуто, проводя пальцем по обложке с игрой про каких-то самураев. Кенма даже откладывает приставку в сторону, чтобы удостоить Котаро сочувственным взглядом. — Хочешь, сходим прогуляемся? — предлагает вдруг он. — Мы с тобой вдвоём? — не скрывает удивление Бокуто. — Да, знаю, мы с тобой практически никогда не проводили время вместе, ну только в компании. — Пора это исправлять, — улыбается Котаро, тоже почти не помнящий общения с Кенмой без присутствующего при этом Куроо. — Куда ты хочешь пойти? — Видел водонапорную башню на краю города? Ещё слухи вокруг неё ходят, что с неё люди сбрасываются. — О, ты предлагаешь сходить туда на проверку чего-то аномального? — Если хочешь. — Ещё как хочу! Кенма встаёт из-за стола, собирает со стола приставку, телефон и пару конфеток, распихивает всё по карманам куртки и с довольным видом позвякивает ключами от магазина. — Ты всё-таки заразился от Куроо бессовестностью? — прыскает Бокуто, до этого уверенный, что Кенма не одобряет своевольные побеги с рабочего места. — Ой как мне стыдно, — наигранно раскаивается Козуме и разворачивает одну из конфеток, которыми не делится с Бокуто. Водонапорная башня находится на окраине города, как и всё таинственное, почти семиэтажным домом возвышается над застывшими колосьями, одиноко и печально смотрится на фоне серого неба, до которого никогда не дотянется. — Дождь как-то быстро кончился, — замечает Бокуто, шлёпая по мокрой траве. — Странно, — соглашается Кенма, за ненадобностью снимая капюшон. — Всё откладывает бурю на потом. Бокуто надеется, что под бурей подразумевается всего лишь природное явление, и молча кивает. Они доходят до башни, и Кенма без предупреждений сразу лезет на лестницу, расплёскивая кедами дождевую воду со ступенек. Котаро взбирается следом, оглядывается по сторонам, чтобы наблюдать, как отдаляется от него земля. Лестница огорожена дугообразными перекладинами, и Бокуто иногда задевает их плечами и боится, что застрянет. До чего же глупо: не упасть случайно, не спрыгнуть нарочно, а не долезть до верхушки вовсе, застряв по пути. Потом Бокуто вспоминает, как Куроо однажды застрял головой в заборе, погнавшись за ящерицей, и понимает — нет, не так уж и глупо, на самом деле. До верхушки они всё же добираются, ступают с лестницы на деревянный люк бака и любуются открывающимся с высоты видом — когда живёшь в городе безысходности, учишься находить красоту даже в таких унылых пейзажах. — Низковатая высота всё-таки, чтобы с неё скидываться, — говорит Котаро, скептически глядя вниз. — До тебя никто не жаловался. Бокуто усмехается, но тут же осекается, потому что никуда не делось тяжёлое предчувствие, воздух оседает на лёгких чем-то ноющим, и дышать свободно по-прежнему не получается. — Я знаю, каково это — постоянно бояться, — говорит вдруг Кенма, и Бокуто оборачивается, видя, что тот смотрит не на него, а на тянущиеся вокруг башни просторы. — Быть настороже даже тогда, когда всё наладилось, потому что всегда ожидаешь подвоха, лично я никогда не доверяю затишьям. Бокуто молчит, будто чувствуя, что Кенма только начал говорить, и, судя по тому, что он по-прежнему прячет взгляд, говорить ему непросто. — Я боюсь, что однажды всё, что мне дорого и что меня вдохновляет, перестанет для меня что-то значить, боюсь, что Куроо однажды не выдержит и в одном из своих самых плохих настроений подожжёт свой магазин, боюсь, что в дом въедут новые соседи, которые окажутся ужасно шумными и будут грубить на просьбы вести себя тише, или у кого-то родится ребёнок, который днями и ночами будет орать за стенкой, боюсь, что когда-нибудь объявится отец и решит как-то отомстить нам с Куроо, боюсь, что Куроо терпит меня просто из жалости и проклинает тот день, когда решил спасти меня из той чёртовой кладовки. Кенма вздрагивает и поднимает воротник куртки, прячась от скатывающегося по затылку ветра. Котаро хмурится у него за спиной, как и днём ранее негодуя с того, что самые лучшие люди умудряются считать себя недостойными. — Насчёт последнего, — начинает он и по собственному голосу слышит, как сердито звучит, — не говори так, Кенма, не смей даже так думать. Куроо твоё спасение считает самым значимым поступком в своей жизни. Кенма какое-то время безмолвно смотрит на размытый туманом горизонт, медленно оборачивается, смотрит будто бы виновато. — Где твой отец сейчас? — спрашивает Бокуто, надеясь, что этим вопросом не вызовет у Кенмы приступ паники. — Неизвестно, — Козуме выглядит спокойным, лишь кривится от отвращения к упомянутому человеку. — Я знаю, что его уволили из полиции из-за постоянных запоев, что он ушёл от моей матери и куда-то пропал, возможно, он уехал, ну или затерялся где-то в лесах и умер. Никто из них не говорит этого вслух, но оба понимают — лучше бы сдох, конечно, чтобы больше никаких опасений из-за его возможного внезапного возвращения. — Знаешь, в моём прошлом было ведь не только плохое, — решает сменить тему Кенма, не желающий больше грустить. — Это настолько бредовое, конечно, но ты помнишь, в художественной школе, в которую я ходил, был цокольный этаж? — Котаро кивает, и Кенма продолжает. — Так вот, я однажды стоял у окна, смотрел через стекло, задрав голову, наблюдал, как проходили мимо редкие прохожие, видел их только по колено, но зато видел собак, которых они вели на поводке, а ещё видел котов, которые бродили вокруг здания и тыкались носами в окно. Он прерывается на протяжный вдох-выдох, будто сомневается, стоит ли вообще говорить дальше, но, видимо, вдохновляется горящими глазами Котаро и всё-таки продолжает: — На окне висели занавески, серые такие, из плотной ткани, и я стоял зачем-то мазал их кисточкой, пачкая чёрной краской. Я так засмотрелся на эти мазки, что не заметил, как кто-то подошёл к самому окну, а когда поднял глаза, то увидел, что это был Куроо. Довольный такой, что увидел меня с улицы, сел на траву, чтобы я его видел полностью, сидел улыбался, что-то говорил, а я кивал, хотя не слышал ни черта через стекло. Я не знаю, в какой момент приходит это осознание, что человек тебе безумно дорог, но я тогда чувствовал себя таким необъяснимо счастливым из-за того, что Куроо просто есть в моей жизни, и чёрт, ты, должно быть, давно потерял уже нить разговора, прости. — Ничего я не потерял, продолжай, — успокаивает его Бокуто, который всё ещё не может поверить, что застал Кенму таким разговорчивым и откровенным. — Ты ведь, как только приехал, чувствовал, что твою прошлую жизнь будто стёрли? Вот я никуда не уезжал, но чувствовал то же самое. И вот летом я проходил мимо моей художки, она всё ещё работает, хоть и закрыта на всё лето, и я остановился возле того самого окна и увидел те самые занавески и чёрные мазки от моей кисточки на них. И такая мелочь, бессмыслица и ерунда, но в этот момент я понял, что я есть, и что я был до этого, и были коты у стекла, и был Куроо с его дурашливой улыбкой и способностью в любой серый день внести смысл. Кенма замирает на пару мгновений, кажется нарисованным, будто он мазками нанесён на серый холст затянутого тучами неба. — Я знаю, что Куроо пытается огородить меня от всего плохого, в том числе и от того, что со мной уже случилось, хочет увести из этого города, подальше от воспоминаний, всё время старается спасти, хотя спас уже давно, — Кенма вдруг улыбается, с какой-то смесью хитрости и восхищения. — А это довольно-таки здорово — быть спасённым. — Тогда отойди от края, — строго говорит Бокуто, и Кенма, глянув мельком вниз, отступает на шаг назад. — Не переживай, я не планирую ничего подобного. — Кенма, ты вообще понимаешь, что заслуживаешь пожизненных объятий и просто всего самого лучшего в этой жизни? — Да перестань ты. — Поэтому я безумно счастлив, что вы с Куроо есть друг у друга. — Куроо видел во сне, как ты нас с ним женишь. — На верхушке этой башни? — На городской свалке. Бокуто смеётся, потому что дно не кажется таким уж безнадёжным, когда умеешь про него шутить. Он на мгновение опускает взгляд вниз, чтобы краем глаза выцепить мелькнувший у подножия башни чёрный силуэт, и Котаро даже не удивляется больше, просто ловит затылком холодок и принимает как должное. — Что это было? — спрашивает Кенма настороженно. — Ты видел? — удивляется Бокуто, надеясь, что у его безумия наконец-то появился свидетель. — Я слышал, — исправляет Кенма, у которого острый слух и для которого мир звучит в разы громче, из-за чего он и страдает. — Кто-то шуршал мокрой травой. Это было оно? — Да, — грустно улыбается Котаро, — я к нему уже привык, можно сказать. — Оно нас подслушивало что ли? — Вполне возможно, — Бокуто даже сам слегка удивлён собственному спокойствию. — Знаю, со мной как-то опасно гулять в последнее время. Кенма напуганным не выглядит, скорее разочарованным, прям как Куроо вчера, который тоже всё проглядел. — Что-то не получается пока у тебя твоя охота, — сочувствует он. — Зато я рад, что мы вот так с тобой прогулялись, — не унывает Бокуто. — Я так-то думал всегда, что я тебя бешу. — С чего бы вдруг? — Ну я шумный, приставучий, с перепадами настроения, хрень несу всякую. — Я живу с таким. — Ах да. Кенма снова мнётся, водит носком кроссовка по люку, погружённый в свою вечную дилемму: промолчать и показаться грубым или что-то всё-таки сказать и случайно обидеть своими словами. — Я знаю, что выгляжу безразличным, — неуверенно бормочет он, — но это не значит, что мне не дороги близкие мне люди. — Даже я? — Представь себе. Бокуто улыбается, и так хочется вздохнуть спокойно, будто в лёгких нет пыли, а в голове нет незатихающих страхов, но обманывать себя не получается, потому что Котаро знает — лучше ни черта не становится. Вечером Бокуто садится за ноутбук, и на него тут же набрасывается гневное сообщение от Куроо: круассан: ТЫ ЧТО ТАСКАЛ МОЕГО КЕНМУ НА БАШНЮ ТЫ ЧТО СДУРЕЛ А ЕСЛИ БЫ ТЫ ЕГО УРОНИЛ МОЕГО КЕНМУ УРОНИЛ БЫ ТЫ ЧЕ ТЫЧЕ CAPTAIN MAYDAY: во-первых ОН САМ МЕНЯ ТУДА ПОВЁЛ во-вторых мы очень душевно проводили время, пока не появился призрак круассан: кенма говорит, что это был енот. CAPTAIN MAYDAY: КАКОЙ ЕЩЁ ЕНОТ CAPTAIN MAYDAY: ну-ка дай мне поговорить с кенмой круассан: ща. круассан: привет, это кенма. CAPTAIN MAYDAY: кенмаааа ну какой же енот, когда это был П Р И З Р А К круассан: я не видел его, так что… CAPTAIN MAYDAY: но енота ты тоже не видел! круассан: я больше верю в енотов, чем в призраков. CAPTAIN MAYDAY: ладно, я знаю, что никто мне не верит CAPTAIN MAYDAY: в любом случае, спасибо, что сводил меня, ты очень-очень классный, не забывай об этом круассан: спасибо, и я тоже рад, что мы прогулялись (• ɪ •)ฅ Бокуто видит входящее сообщение от аккаунта Кенмы и недоумевающе дёргает бровью. amber: тетсуро очень красивый и фигура у него как у фотомодели и ещё у него мягкие щёчки только тссс. CAPTAIN MAYDAY: куроо отстань я знаю что это ты amber: ( ͡° ͜ʖ├┬┴┬┴ CAPTAIN MAYDAY: тетсуро ты дура amber: ( ͡° ʖ̯├┬┴┬┴ Бокуто закатывает глаза и открывает диалог с Акааши, чтобы жаловаться. CAPTAIN MAYDAY: кейджииии, куроо с кенмой надо мной смеются Lithium: да как они посмели? CAPTAIN MAYDAY: кейджиииии, у тебя всё хорошо? Lithium: вроде да, ну только устал за день. CAPTAIN MAYDAY: странный вопрос, но тебе что-то снится? Акааши не отвечает, и Котаро чувствует, что задел нечто больное. CAPTAIN MAYDAY: кейджи? Lithium: мне снится нефтяное море, в котором захлебываются киты, и мне хочется шагнуть прямо к ним. CAPTAIN MAYDAY: не делай этого Lithium: ну уж не знаю. Lithium: пойдём завтра на кладбище? CAPTAIN MAYDAY: тебе настолько плохо? Lithium: нет, я просто хочу сходить на могилу мамы, а ты составишь мне компанию и заодно проверишь ещё одно место на наличие твоего призрака. CAPTAIN MAYDAY: мудро Lithium: всё-таки именно на кладбище ты его в первый раз увидел, так там и надо было искать в первую очередь. CAPTAIN MAYDAY: ты прав Lithium: тогда до завтра, спокойных снов тебе. CAPTAIN MAYDAY: тебе тоже, обещай не утонуть во сне и проснуться Lithium: так и быть, обещаю. Lithium: ты обещай проснуться тоже. CAPTAIN MAYDAY: обещаю Котаро закрывает ноутбук, думая о том, что мир вокруг них и правда расшатывается, раз приходится брать с друг друга обещание вернуться из снов невредимыми. Ночью Бокуто видит во сне развалины старого деревянного дома, доски с торчащими гвоздями, под которыми подрагивают проколотые птичьи перья, крадущихся среди хлама котов, которые режут лапы о разбитые бутылки, и окровавленное китовое сердце, что бьётся на прожжённом небе вместо солнца. Ещё снится пещера, Котаро всегда приходит к ней, и она всё так же воет, всё так же ожидает и зазывает к себе, и Котаро наконец-то узнаёт её, но и в этот раз не делает шаг в темноту. Всё-таки он пообещал, что вернётся.