С тысячей интонаций

Шел пятый день с тех пор, как Хэ Тянь прекратил до него доебываться. Не то, чтобы Мо считал. Конечно же, нет. Просто последние пять дней были наполнены таким количеством спокойствия и тишины, что не обратить на это внимание оказалось попросту невозможно. Первые дни Мо был счастлив. Ну, счастлив настолько, насколько это вообще возможно при зашкаливающем уровне пиздеца в его жизни. Он мог спокойно пройти по школьному двору, не оглядываясь настороженно, на уровне инстинктов, потому что внутренний сторожевой пес сканировал окружающую среду на предмет опасности. А главная опасность в последнее время обрела имя, и имя это успело набить такую огромную блядскую оскомину в горле, что даже дышалось с трудом. Он мог спокойно открыть бутылку воды и начать пить, не ожидая, что жилистые пальцы выхватят ее прямиком из-под носа, скорее всего, разлив изрядную часть ему на футболку. Это удобно, понимаете? Удобно, блядь, не дергаться из-за каждого шороха и не ждать подвоха от каждой тени. А еще он смог наконец нормально. Съесть. Сэндвич. Потому что это был какой-то пиздец. Всеобщий заговор, цель которого – разлучить Мо с его второй половиной. Едой. С тех пор, как в его жизнь вломился Хэ Тянь, ему ни разу не удалось съесть. Ни одного. Сэндвича. Это не могло быть совпадением! Таких совпадений, блядь, не бывает, не в их ебнутом мире! Но вот теперь Хэ Тянь свинтил из жизни Мо – и он наконец смог пожрать по-человечески. Сэндвич был прекрасен. Если бы Мо верил в бога и прочую херню – он бы точно решил, что его сотворение благословили небеса. Он наконец получил возможность просто сидеть на заднем дворе школы, наслаждаясь вкусной едой, потоками прохладного ветра на разгоряченной коже и тем фактом, что все окружающие оглядывались на него настороженно и старательно обходили десятой дорогой. И это оказалось идеально, еб вас за ногу. Идеально. Но внутренний сторожевой пес, всегда ожидавший подъеба от мира, все равно высматривал подвох и подозрительно принюхивался к воздуху. Потому что Мо был, пожалуй, самым неудачливым ушлепком в мире, и все не могло складываться так хорошо, просто не могло. Поэтому, хочешь-не-хочешь, а ему все-таки пришлось задаться вопросом – что случилось с Хэ Тянем? Конечно же, Мо было глубоко похер, да он бы станцевал на его могиле и расцеловал бы рельсы, по которым этого мудилу раскатало бы поездом в кровавую кашу. Но проблема была в том, что Хэ Тянь, вполне живой и материальный Хэ Тянь, мелькал периодически где-то на заднем плане – но не приближался к Мо. И это, черт бы побрал ебаного Хэ Тяня, охренеть, как настораживало. «Он просто решил отъебаться», – самая адекватная мысль, и это казалось настолько простым, и нужным, и, блядь, желанным, что с везением Мо не могло оказаться правдой – так что по-настоящему насладиться отсутствием ублюдка получалось недолго. Ровно два дня. А на третий Мо поймал себя на том, что сам выискивает в толпе знакомую лохматую макушку. Исключительно в целях предосторожности, конечно, лучшая защита – нападение и прочая высокоинтеллектуальная (или не очень) херня. Лучше первому вызнать, чего добивается Хэ Тянь, чем потом пожинать ебучие плоды ебучей херни из его головы. Но закончился третий день – ничего не случилось. Закончился четвертый день – ничего не случилось. Заканчивается пятый… И Мо вдруг ловит себя на том, что тишина давит, шарахающиеся от него люди раздражают, а бутылку с водой, которую никто не вырывает из рук, хочется ебануть об стену. А все потому, что он, блядь, нихуя не вкуривает, что за хрень происходит. Вариант – Хэ Тяню просто надоел Мо, и он нашел себе игрушку получше, был сиятелен в своей охуенности. Да, при мысли об этом Мо злился и ему хотелось переломать кому-нибудь ребра – желательно Хэ Тяню, конечно, – но он списывал все на то, что возможность поверить в это казалась шагом в ебучую пропасть. Ну, знаете, как только решаешь, что жизнь наладилась и все идет хорошо, а она хрясь – и коленом тебе под ребра. Мо, вообще-то, не любит сюрпризы, такие сюрпризы, где жизнь профессионально наебывает его и со всей дури опрокидывает спиной на асфальт, вышибая дух – не любит тем более. Да кто вообще их, блядь, любит? Поэтому и к концу пятого дня он решает, что расслабляться рано, и продолжает краем глаза наблюдать за Хэ Тянем. Ну так, на всякий. Мо ведь уже упоминал, что не любит сюрпризы, да? Так значит, нужно в срочном порядке себя от них застраховать. И, конечно же, исключительно поэтому на перемене перед последним уроком он стоит, прислонившись к двери, и наблюдает за Хэ Тянем, который лениво листает конспект. Мо мог бы поспорить на свою лучшую пару кроссовок, что ни хрена ему повторять не нужно – этот талантливый уебок наверняка запоминает все с первого раза. А потому картина перед его глазами кажется дохуя сомнительной. Мо чуть прищуривается, внимательно наблюдая за Хэ Тянем и пытаясь понять, что у этого ублюдка на уме. Шестеренки в его голове активно поскрипывают, предоставляя новые версии, анализируя их и бессердечно отвергая, и Мо как-то забывает, что с начала перемены продолжает стоять у входа в чужой класс, перестает обращать внимание на дружные испуганные взгляды и упускает тот момент, когда в кабинете они с Хэ Тянем остаются одни. Потому что он, блядь, занят. Он пытается понять – и ни хрена не понимает. Только чувствует, что впервые за последние дни, с тех пор, как он перестал наслаждаться отсутствием Хэ Тяня и превратился в клубок ершистой подозрительности… короче, впервые чувствует себя правильно. Мысленно Мо, конечно же, списывает все на то, что жить гораздо легче, когда ублюдок с эпично съехавшей крышей находится перед твоими глазами, а не бродит где-то за спиной, давая своей крыше съезжать еще дальше. Мо, конечно же, не ощущает это смутно знакомое, какое-то болезненно правильное чувство в груди, когда Хэ Тянь запускает пальцы в волосы. Мо, конечно же, не залипает на то, как Хэ Тянь облизывает губы, чуть смачивая слюной кончики пальцев и в очередной раз переворачивая страницу. Мо, конечно же, не пытается понять, почему у Хэ Тяня синяки под глазами, а сам он выглядит каким-то уставшим, осунувшимся, будто почти не спал несколько ночей подряд. Мо, конечно же… Да блядь. Когда Хэ Тянь резко поднимает голову от конспектов и смотрит прямиком в глаза Мо, тот осознает, что только слепой не заметил бы его, стоящего прямо здесь, на расстоянии в несколько ярдов, прислонившись к двери в абсолютно пустом, мать его, классе. И это… Да блядь! Когда губы Хэ Тяня медленно расползаются в знакомой ехидной усмешке, Мо чувствует, как жар разливается по щекам, и костерит себя мысленно последними словами. – Скучал, малыш Мо? – удар в диафрагму. – Прости, был занят… – еще один, со всей дури. – Не бойся, я наверстаю. Переживал? – и кулаком прямиком по легким. Так талантливо избивать одними словами – блядь, даже Мо не может не признать ебучего таланта этого пиздливого ублюдка. Наконец, он осознает, что продолжает стоять, как придурок, открывая и закрывая рот, пока рожа Хэ Тяня становится все самодовольнее и самодовольнее. Это приводит Мо в чувство лучше любой оплеухи, он резко выдыхает остатки воздуха из отбитых в хлам легких и скалится. – Да кому ты, на хрен, нужен? – и, наконец, сваливает оттуда с рекордной скоростью. На следующий день Хэ Тянь опять вваливается домой к Мо, и опять прилипает к нему, как жвачка к подошве, и, блядь, серьезно? Почему нельзя было просто наслаждаться ебаной свободой, пока была возможность? Раздраженный и злой Мо, конечно же, ненавидит тот ебучий день, когда встретил Хэ Тяня. Конечно же. А то, что, сидя рядом с ним за обеденным столом в собственном доме, Мо чувствует себя так, будто все идет охуеть, как правильно – это наглый… …мать его… …пиздеж.