Лихие дела в городе на Горхоне

       Ароматный степной воздух мерно гудел, трудолюбивые пчёлы собирали последнюю жатву с отцветающих медоносов, пропечённая солнцем сухая красная глина мерно поскрипывала под подошвами, а на сердце у меня сгущались тяжёлые тучи.        Папаша Исидор, да греет вечно жила Бодхо его старые кости, с утра встал не с той ноги, недосчитался бутылки лучшего настоя именной кровавой твири тройной очистки, начал ворчать, постепенно набирая обороты, и не знаю, как уж так вышло, но к полудню виноватым во всех неудачах последних дней оказался я. «Язва на теле Бодхо, здоровенный идиот с двумя левыми руками, ленивый, как зимний вол, которого не то что к делам Долгого Таглура — к разделке туш на километр подпускать нельзя!» — по собственному выражению папаши. Разумеется, опуская некоторые совершенно непечатные пассажи, от которых даже у меня уши в трубку сворачивались.        Слегка спустив пар и основательно приложившись к бутыли с успокоительной настоечкой на белой плети, папа Исидор велел мне убираться с глаз долой, пока он не осквернил родовой удэй прикосновением к моей деревянной черепушке, а заодно отнести настоятелю Тычику банку с мазью от ревматизма, «чтоб Суок побрала его больные коленки». Каковым предлогом я с радостью воспользовался.        Тычика я не застал и отправился в Степь, чтобы очистить тяжёлую голову от дум, не подобающих наследнику дара менху. Но о чём бы я ни начинал думать — спустя какое-то время я ловил себя на том, что сказал бы папаше, если бы имел волю ему возразить.        «Вы упрекаете меня в лености и беспутстве, отче, но судите сами: вы не даёте мне ни знаний, ни серьёзных поручений, считая, что я должен вечно отсиживаться за вашей спиной, тогда как Стах, Нурх и прочие ученики, возрастом равные мне, уже допущены к куда более важным тайнам нашего ремесла. На что я вынужден тратить невозвратные дни моей молодости? На сбор гербариев из чёртовых травок, мытьё бутылок и чтение «Баур Мегес» до позеленения! Если так пойдёт и далее, так лучше я сбегу из дома и завербуюсь в победоносную армию генерала Блока: стоит мне вспомнить бравую выправку и роскошную форму капитана Равеля, как желание послужить Отчизне охватывает меня с неудержимой силой. А «Баур Мегес» вместе с бутылками и Длинными Тавро могут катиться ко всем хре…»        Пребывая в столь глубокой задумчивости, я и сам не заметил, как прошёл краем степи от боен до самого Каменного двора. Но внезапно думы мои были прерваны самым невежливым образом: сзади на меня кто-то налетел, сильно толкнув в плечо.        Не то чтобы ему удалось сбить меня с ног, — с тех пор, как я вырос из детских штанишек, это вообще никому не удавалось, — но от изумления подобной неучтивостью рот мой открылся сам собой, и комок сочного свежего савьюра, который я машинально жевал, дабы заглушить запах не столь свежий, смачно шлёпнулся на мостовую, оросив синими кляксами носы моих чудесных новых замшевых башмаков цвета топлёного масла, за которые мне пришлось выгнать Гришке Филину едва ли не цистерну твириновки по слегка усовершенствованному мною секретному рецепту Бурахов. Спустя мгновение к пятнам сока присоединились и брызги лучшего папашкиного настоя именной кровавой твири тройной очистки, ополовиненная бутылка с которым от толчка выскользнула из-за пазухи и вдребезги разбилась о мостовую.        Медленно закипая, я перевёл взгляд с испорченных ботинок на того, кто был причиной этого несчастья, и узрел невероятное: горбатое голенастое существо, пара конечностей которого торчала, казалось, прямо из живота, и я готов поклясться, что у него было две совершенно одинаковых черноволосых головы! Существо, вздымая облака пыли, с невероятной скоростью улепётывало в сторону Сердечника, и уже почти скрылось за углом Горнов.        Вообще-то, я всегда выбираю самый короткий путь из возможных. Поэтому, бросаясь вдогонку за диковинным существом, я просто перемахнул через забор двора Каиных и рванул напрямик, срезав угол. И что бы ни бурчал после Виктор о том, что я, мол, нанёс непоправимый вред его нежной ипомее, изящно оплетающей ограду, я до сих пор не чувствую за собой никакой вины. Напротив, я оказал ему огромную услугу: этот вьюнок разрастается со скоростью степного пожара, избавиться от него невероятно трудно, а своими воздушными корнями он способен разрушить даже прочную каменную изгородь. Виктор просто слишком мелочен, чтобы признать это.        Махнув через второй забор и пролетев через мост, я настиг курьёзное создание у ограды Театра. А если и потоптал кого по пути — так сами виноваты: услышав мой рёв, которым я призываю случайных прохожих убраться с дороги, нужно немедленно убираться, а не крутить башкой по сторонам.        Фалды длинного чёрного пальто беглеца уже мотались у меня под носом. Я протянул руку и сгрёб его за ворот. Результат был ошеломительным: ворот остался в моих пальцах, а диковинное создание распалось надвое! Владелец пальто кубарем слетел с закорок своего скакуна и покатился в сторону Театра, где его приняла в ласковые объятия кованая чугунная ограда, а бегун, отчаянно сквернословя, бросился на меня с кулаками. О том, что в кулаке у него торчит здоровенный нож, позаимствованный, должно быть, в мясной лавке, он, видать, совершенно забыл.       Я аккуратно вывернул его руку, дабы в горячке не напоролся на собственную ковырялку, сгрёб за грудки и как следует встряхнул, надеясь привести в чувство. Парень сфокусировал разъехавшиеся зрачки и истерически взвыл: — Они у тебя за спиной! — Думаешь купить меня на такой глупый приём, чужак? — прорычал я. Городок у нас маленький, друг друга все узнают в лицо, но болтающийся в моём кулаке беглец был мне совершенно незнаком. — Да оглянись, идиот! — продолжал завывать тот.        За спиной и впрямь слышалось какое-то шевеление. Перехватив парня поудобнее и повернув голову, я обнаружил там пару одонхе-травников в пыльных лохмотьях, что, пошатываясь, приближались к нам. Выглядели степняки неважно, но в целом не хуже, чем всегда. Третий их товарищ, на лбу которого красовался чёткий отпечаток моей подошвы, следовал за ними на четвереньках, очевидно, обессиленный долгой погоней.        Нам, Бурахам, ни при каких обстоятельствах не изменяет чувство такта. Поприветствовав одонхе, как подобает кровному, я осведомился, что заставило их покинуть степь и привело в поселение. Но эти ребята не имеют никакого представления о вежливости: сразу начинают размахивать кулаками. Поэтому я потратил немного времени, чтобы растолковать им недопустимость подобного поведения. Когда нужно, я умею быть очень убедительным.        Их временно четвероногий компаньон подтвердил свое согласие обреченным «Ы-ы-ы!», и троица, подпирая друг друга, удалилась считать синяки и ссадины, а я наконец получил возможность вплотную заняться своей добычей. — Кто ты такой, чёрт бы тебя побрал? — прохрипел мой пленник, сверкая лютыми очами на слегка посиневшем лице, и добавил к этому несколько гнусных наветов в адрес моих предков, закрученных столь хитро, что половину я и сам не понял. — Кто я такой?! — взревел я, и руки мои сами собой сжались в кулаки, выпустив негодяя. — Я Артемий Бурах, кровь от крови потомственных менху, и шабнак меня раздери, если, пока я жив, в этом городе найдётся хоть один безумец, осмелившийся дырявить ножом мирных джентльменов! — Ну, а я — Андрей Стаматин, осуждённый на смерть в четырёх державах, и забери меня чума, если я окажусь недостаточно безумен или храбр, чтобы показать тебе, на что способен я и моя верная наваха!        Мы стояли, тяжело дыша, готовые броситься друг на друга, и непременно быть бы беде, если б в этот момент второй незнакомец, потихоньку очухавшийся в тени ограды, не повис на мне, подобно осьминогу оплетая меня тощими конечностями и заходясь в экзальтированном восторге: — Брат, о, брат, как я счастлив! С тех пор, как мы покинули Столицу, моя Зеленая Фея оставила меня, и безутешный блуждал я в пустыне страданий! Но, верно, здешние выжженные небеса сжалились надо мной и послали взамен Степную Валькирию!        Я, признаться, оторопел и застыл неподвижно, не зная, что делать с этим ненормальным, который продолжал висеть на мне, осыпая потоком слёз и бессвязных благодарностей. Андрей же, гогоча, будто жеребец, уже оседал на землю, словно и не готовился минуту назад к смертельной схватке. — Петр… ох-хо-хо, Петр, — отсмеявшись, выдавил он, — это не твоя галлюцинация, и уж вовсе не валькирия — это наследник весьма уважаемой в городе семьи, если я верно понял. Не знаю, каким традициям отвечает его экстравагантный костюм, но, если ты отцепишься от него, уж наверняка он с удовольствием пояснит нам, на кой ему потребен был этот маскарад.        Я оглядел себя и густо покраснел от смущения. Чёртова ипомея Каиных, подцепленная на ограде, оплетала меня от шеи до бёдер не хуже наряда твиринной невесты, а, подняв руку к волосам, я нащупал венчающую все это великолепие толстую плеть с кокетливыми синими соцветиями. Я быстро привел себя в порядок, остро сожалея, что не могу отчистить испачканные башмаки, ведь опрятность — моё второе имя. После чего я и братья Стаматины познакомились вторично — уже спокойно и как подобает учтивым джентльменам. — Позволь спросить, что же вы не поделили с почтенными одонхе, Андрей? — шаркая подошвами, мы брели по улицам, не придеживаясь никакого особого направления и коротая время за приятной беседой. Петр, коего я принял сперва за буйнопомешанного, оказался вполне тихим психом: добыв из карманов своего потрёпанного пальто записную книжицу и огрызок карандаша, он тихо плёлся позади и на ходу что-то чиркал на бумаге, бормоча, вздыхая и временами окидывая окоём туманным взглядом. Я так и не понял, как он умудрялся идти, не глядя под ноги, и при этом ни разу не споткнуться. Сразу стало ясно, что парень необычайно талантлив. — Да будь я проклят, если сам понял! Мы с братом, знаешь ли, страстно увлечены гербологией, а некоторые местные травки, признаться, весьма достойны того, чтобы как следует изучить их свойства, — надо сказать, что увлечение братьев гербологией действительно сразу бросалось в глаза. Достаточно было взглянуть на Петра. — Прогуливаясь по степи, — продолжал Андрей, — мы свели взаимовыгодное знакомство с одним из этих недоумков в отрепьях… я хотел сказать, уважаемых джентльменов, живущих натуральным хозяйством. И едва успел я приступить к расспросам на интересующий нас предмет, как откуда ни возьмись появляются эти трое и поднимают крик, дескать, тайны трав чужак не можно открывать, нашего знакомого строго наказать, а чужак убираться прочь. Ну, а после небольшой дискуссии о вежестве и косности нравов местного населения нам и вовсе пришлось спешно уносить ноги. Да, Артемий, видно, что люди у вас на Горхоне имеют весьма скудное понятие о гостеприимстве… — скорбно завершил он.        Меня немного обидели такие слова моего знакомого, и я принялся горячо заверять его, что жители нашего городка вообще-то весьма цивилизованны и гостеприимны, просто Андрей выбрал не самого лучшего собеседника: одонхе почти не знают языков, кроме собственного, и, вероятно, тут имело место простое непонимание. А что касается интересующих его сведений о местной ботанике (тут я горделиво приосанился), так я, по счастливому совпадению, отношусь к семейству, в коем испокон веков эти знания кропотливо сохраняются и приумножаются, и я готов в лучшем виде поделиться ими с таким приятным собеседником. При условии, что он никому об этом не расскажет, потому как это большой секрет.        В следующие полчаса я вполне осознал, почему мой папаша после своих таинственных занятий с особо посвящёнными учениками возвращается домой на подкашивающихся ногах и в состоянии бессловесного животного, способного лишь мычать. Вопросы Стаматина сыпались на мою многострадальную голову, словно из рога изобилия, в мозгах от напряжения начался какой-то низкий гул, в ушах зазвенело, а глотка сделалась сухой и потрескавшейся, будто такыр в июле.        Очевидно, спутник мой ощутил то же самое, так как вдруг остановился и вопросил, не знаю ли я поблизости какое-нибудь приличное заведение, где уважающие себя джентльмены могут в прохладе и располагающей обстановке утолить жажду.        Я радостно заверил его, что такое заведение отлично знаю, и что оно в высшей степени располагающее и приличное, потому как единственное.        Кабак «Голгой-хэн»* как раз находился неподалёку и знаком был мне прекрасно. Да и как иначе могло быть, если это достойное предприятие держали на паях настоятель Тычик и мой уважаемый папаша. Да и меня там знали столь же прекрасно, поскольку папаша Исидор не стеснялся использовать наследника в качестве ломового мула, когда требовалось доставить на продажу очередную партию фирменных бураховых настоечек. Туда я и повёл своих новых знакомых.