Да, все это стереотипы, Жизнь не должна ограничиваться ими. Всю свою жизнь ты мечтаешь, А потом перестаешь мечтать, И лишь время от времени вспоминаешь, Что пора на очередную попойку...
Blur — Stereotypes
Он, услышав стук в дверь, ответил «Входи!» и перевел взгляд на иллюстрации на его столе. Когда дверь открылась, он поднял глаза. Первое, что он заметил, — её светлые волосы и невероятно красивые зелёные глаза. Солнечный свет из окна его кабинета бросал золотую ауру на её веснушчатое лицо и на секунду он подумал, что она решила его загипнотизировать. Уж красоту мира он повидал: он часами восхищался «Девой из скал» в Национальной галереи Лондона; он стоял в зале Лувра в Париже и смотрел лишь на невероятной красоты картину «Крылатая победа Самофракии». Тем не менее, в этот момент он не мог вспомнить, что могло бы быть красивее того, что он видел перед собой. — Привет. Я Эмма Свон, — нерешительно сказала она, её голос вывел его из раздумий. Он слегка покачал головой, подойдя к ней. — Киллиан Джонс. Рад познакомиться с Вами, мисс Свон, — он протянул ей руку, вежливо улыбнувшись. Эмма пожала Киллиану руку и вспомнила о том, о чем думала перед тем, как войти в кабинет. Накануне встречи она прокручивала их разговор раз за разом: что она ему скажет, как представится. Но она не ожидала увидеть молодого человека с темными взъерошенными волосами и голубыми глазами. Идеальный классический профиль был частью его особенностей: прямой нос, челюсть, скулы которой обрамляла щетина. Его лицо, казалось, было подобно мраморной скульптуре. Он стоял у стола, левая рука была в кармане. Он смотрел будто сквозь неё, она не знала, что он видит, но явно не её. Но его взгляд не был изумлённым или испуганным. Он пожал ей руку, она медленно улыбнулась, отдернув руку, и нервно убрала прядь волос за ухо, смотря в пол. Она снова подняла взгляд, осмотрев его: черные штаны, белая рубашка и черный пиджак. Отлично. Никаких цветных вещей, всё просто и лаконично. Кроме его голубых глаз. Киллиан наклонил голову, осматривая Эмму Свон, пока она не видела. Черные выцветшие рваные джинсы, шипованный пояс, черная выцветшая рубашка и кожаная куртка. Он улыбнулся, ведь когда-то он одевался так же. Его тип. Определенно. Он встретился взглядом с её и увидел, что она с презрением смотрит на него, на что он вскинул бровями. Ему пришлось подавить внезапное стремление ухмыльнуться ей: её боевая позиция вызвала много воспоминаний. Болезненных воспоминаний. Но он был профессионалом, поэтому он сделал шаг назад и жестом указал на стулья у своего стола. — Присядешь? Она прошла мимо него, и он боролся с желанием глубоко вдохнуть, поймав запах её духов. Он медленно подошел к другой стороне стола и взял один из иллюстраций на столе. — Я тут ознакамливаюсь с вашей работой, мисс Свон.., — он начал, но она остановила его. — Эмма. Ты можешь называть меня просто Эммой, — предложила она. Он улыбнулся ей. — Эмма, хорошо. Как я уже говорил, я ознакомился с твоими работами и думаю, что, учитывая, что это твоя первая персональная выставка, мы могли бы сделать выставку с названием «Эмма Свон» и показать разные работы из разных коллекций, дать аудитории и критикам разобраться в диапазоне твоих работ, выбрав их на свой вкус. — Как оригинально, — пробормотала она, скрестив руки на груди и глядя в сторону. — Прошу прощения, милая? — спросил он смущенно, наклоняя голову. Она посмотрела прямо на него, с гневом сказав: — Название выставки – мое имя, и ты просто хочешь без логического смысла и порядка выставить мои работы, — выплюнула она слова. — Нашел лёгкий выход. Он вздохнул. — Я подумал, что если мы сконцентрируемся на одной теме, то это будет не лучшей идеей для выставки. Это может неблагоприятно повлиять на взгляд критиков на твой потенциал, — он закончил, проводя рукой по иллюстрациям на столе, не поднимая взгляд. — Или это может быть успешным способом представить своё имя в определенной области искусства, — возразила она, всё ещё глядя на него. — Тем самым ты привяжешь своё имя к определенному стилю, который впоследствие будет гложить тебя, потому что все будут требовать от тебя только этот стиль и ничего больше. А потом они устанут от этого и обвинят тебя в том, что ты рисуешь одно и то же, — возразил он, встречаясь с решительным взглядом. — Иногда придерживаться традиционного способа — лучший выбор. Сделай выставку простой и приятной. Пусть аудитория сама выберет себе работы по вкусу и уже потом ты выберешь себе определенный стиль. Эмма недовольно усмехнулась и снисходительно сказала: — Ты, как мне утверждали, лучшее, что может случиться с моей выставкой, и своей яркой новаторской идеей ты хочешь меня обезопасить и защитить от кого-то? — она недоверчиво покачала головой. Его правая рука сжала край письменного стола. — Нет ничего плохого в том, чтобы действовать осторожно, — сказал он грубо. Она встала, воинственно взглянув на него. — Наверное, ты так делал в художественной школе, верно? Прежде чем принять решение на свой стах и риск, ты шёл за советом и помощью к своему куратору. Ну, чтобы всё предусмотреть. Киллиан сжал челюсть, отводя взгляд, сосредоточив его на стене, успокоившись. Она видела, как его грудь то подымается, то опускается, прежде чем он взглянул на нее. Огонь и печаль в его глазах контрастировали с холодным, почти безжалостным тоном его голоса. — Да, ты права. Всё было предусмотренно, — сказал он, медленно вытаскивая левую руку из кармана брюк, и поднял руку. Только вот руки там не было. Эмма начала задыхаться, когда всё поняла, она переводила взгляд от его левой руки к глазам. — Если я что-то не мог делать, за меня это делал куратор. Она хотела коснуться его и попытаться найти слова, но он отошёл от неё и быстро шагнул к двери. — Думаю, что на сегодня мы закончили, мисс Свон. Я провожу, — сказал он, открывая дверь. Эмма кивнула, ее глаза снова встретились с его, прежде чем она опустила голову и покинула его кабинет. Киллиан медленно закрыл дверь, выпустив тяжёлый вздох. Его правая рука метнулась к его левому запястью, медленно массируя свой обрубок, пытаясь сбить призрачную боль. Он медленно подошел к своему окну и стоял там, смотря в окно. Эмма убежала из музея в спешке и стыде, она чувствовала свою вину, думая об этом, когда гуляла по улицам города. Ей нужно было успокоиться и сосредоточиться, а для этого ей нужно было найти искусство, и в этом ей помогли граффити и уличное искусство. Было что-то такое в распылительной краске, трафаретах, бирках, старой школьной эстетике, которая подпитывала ее собственное творчество. В этих работах она видела страсть, ярость, ощущение, что человек, рисовавший это, заперт в клетке — всё это чувствовала и она сама. Она хотела разобраться в символике художника, который рисовал это, но не смогла прочитать его инициалы. Она, глубоко вздохнув, пошла к себе в студию, мысленно покидая музей.