Семь

В моменты сильного отчаяния нет лучше стражей, что оберегают нас от своих же глупостей, чем внутренние монстры и демоны. Они тенями становятся у тебя за спиной, проводят когтями по клетке рёбер, оставляя кровоточащие раны, дышат смертью тебе в затылок и открывают потайной сундук в наших головах, где сокрыты все печали, обиды, ссоры и моменты, полные отчаяния. Совсем как сейчас. Диана по стенке сползает, зарывается пальцами в свои волосы, протяжно стонет и изнывает то ли от истомы, то ли от раздирающей боли в груди, совсем на том месте, где должно быть сердце. Но ведь у Кавендиш его нет, так что может болеть? Но поразмыслить над этим уже просто не хватает выдержки: боль невероятная, она наполняет собой каждый капилляр, циркулирует по лёгким вместо кислорода, и, когда звезда Луна Новы наблюдает Млечный путь в редкие тихие ночи, взрывается миллионами кристаллов и красивыми фейерверками пестрит под лёгкими. Странно, но блондинка не сразу даёт объяснение тому, почему ей так, мягко говоря, плохо. Разобраться во всём и вникнуть в суть ей помогло, как обычно, полное одиночество в глубокой ночи. Такой же глубокой, как и трещины в её мире, который, наконец, разорвался на две половины. А, как известно, в разных мирах разные создания, только вот создания эти трудно назвать хорошими. Ещё одни внутренние демоны, один хуже другого, но апогеем этого спектакля являлась сама Диана Кавендиш. Её тайные желания, которые возникли вместе с принятием такой банальной, но не менее тяжёлой, истины; её собственнические чувства и целая буря чувств и эмоций, которые ей приходилось укрощать вопреки всем своим хотениям. Ацуко Кагари стала не просто её личным небосводом, она стала настоящим кошмаром и утопией. Диана чувствовала, когда «Акко» открывала новое слово, хоть они и были далеко друг от друга. Снова непонятное (да кого она обманывает, саму себя?) тепло, которое растворяет даже багряные кристаллы внутри крови, даря блаженное успокоение и лёгкость не только в теле, но и в разуме. Истома приятно разливается тихим ключом на рёбрах, журчит тихо и успокаивающе, и Кавендиш, тихо чертыхаясь и скрывая лёгкий румянец и головокружение, прячет взгляд за каскадом светлых волос и уходит в свою комнату, чтобы забыться строчками на драконьем языке.

***

Акко снится, что сакура, наконец, зацвела. Что на ветках, наконец, появились красивые цветы. И Акко рада, что, наконец, сердце Дианы Кавендиш бьётся также громко, как и её собственное. Кагари также видит во сне, как под сакурой кто-то самозабвенно спит, кто-то, у кого длинные светлые волосы, красивое лицо и пушистые ресницы, едва подрагивающие во сне. Как-то так выходит, что она тоже засыпает под деревом, прислонившись к стволу, устроившись в корнях. Пока новенькая не видит, Кавендиш медленно перебирает тёмные пряди длинными пальцами, едва проводит по щеке и задерживается на приоткрытых губах, ловя тёплое дыхание… — «Акко». В мире Кавендиш появился первый белокрылый ангел.